Побережье Ботнического залива. Резиденция «Höga Кusten». Мальчишка
Иманд (36) - Анна (33)
Неожиданное (даже для меня) продолжение сюжета про «Срыв» и «Тень» - 9 лет спустя.
О позах в сексе как о способе выстраивания отношений с миром
[Только если ты сейчас один. Горячо!]В сумраке спальни говорят почти шепотом, хотя на сотни миль подслушивать некому - такой уж разговор.
- Хочешь попробовать в другой позе?
Пауза. Слишком затянувшаяся для определенного «нет».
- Значит «да»? Я догадываюсь, чего тебе хочется.
(Он взглядом) - ?
- Проверим? - она переворачивается на спину и внезапно зовет с отчетливой нежностью:
- Иди ко мне, мальчишка мой…
Слово вырывается неожиданно для нее самой. Никогда, ни минуты она не видела в нем «мальчишку» - всегда воплощение мужественности. «Лучшее, что я пока сделала - вышла за тебя замуж» - «мальчишкам» такое не говорят. И вдруг это слово - распахнувшее его взгляд, ее сердце. Она боится повторить, он - никогда больше не услышать. То, о чем Анна спрашивает мужа, и нечаянное обращение к нему - вдруг совпадают как ключ и замок. Оба это чувствуют.
Он над ней - Анна лежит на спине между его расставленных коленей. Она кладет ладони ему на поясницу и зовет уже не словами, а только взглядом - «иди ко мне, иди, ведь ты этого хочешь». Ему хочется этого больше всего на свете, но…
- Стыдно даже вообразить себя в такой позе, - губы кривит беспомощная улыбка.
- А кому смотреть? - тихо спрашивает она и, приподнявшись навстречу, просит. - Обними меня.
Маленькая хитрость срабатывает. Он опирается локтем о подушку и тут же слышит торжествующее: «Попался!» Все, поздно стесняться.
Что происходит в эти минуты - в какие бездны он опрокинут с высот своей взрослости? - об этом Анна думает уже потом, собирая губами светлые слезы с его ресниц. Ее посещает удивительное ощущение, что сейчас во взрослом сильном мужчине она обнимает… ребенка. В этом нет ничего материнского. Необязательно быть матерью, чтобы обнять человека, подарить ощущение любви и защиты.
Ей приходит в голову, что изнутри мы всегда - в любом возрасте ощущаем свое «я» одинаково. И что его голенькое «я», очищенное от многослойных покровов личности, сейчас такое же, каким было 36 лет назад, в дни, о которых он не помнит. Но память о самых ранних опытах этого «я», осознавшего себя в мире - прекрасном, пугающем, беспокойном, непредсказуемом - она где-то есть в нем. Как и никуда не исчезнувшая с тех пор потребность в безусловной любви, принятии, безопасности.
- Как ты догадалась про позу? - он поворачивается на бок, чтобы быть еще ближе к ней.
- По себе. Я знаю, что ты чувствовал, что хотел ощутить.
- Что?
- Незащищенность и любовь - именно так, вместе. Эти две вещи составляют наш изначальный опыт любви, пережитый в младенчестве - так и впечатываются в сознание неразделимой парой. Мы можем пережить любовь, только если не будем защищаться от нее. Вот почему именно эта поза. Ты в ней максимально открыт и беззащитен, твои интимные зоны в распоряжении другого человека и можно только принимать то, что с тобой происходит. Ты не знаешь, что о тебе подумают, как с тобой поступят - это пугает, смущает. Но тебе хочется именно этого - рискнуть, довериться безоглядно и почувствовать себя любимым, прости за натурализм, со всех сторон. Эта ласка - она не про секс. Она - про твои отношения с миром. Это ему ты, вопреки всему, стремишься довериться - переживаешь глубоко в себе забытое состояние детской открытости жизни и ответное, направленное на тебя чувство, что ты любим просто так.
Долгое ошеломленное молчание, потом сдавленное:
- Как ты это поняла?
- Не знаю… Показалось, будто я в тебе ребенка обнимаю. Я ошиблась?
- Нет.
- Знаешь, какой ты в эти минуты? - ей так хочется сказать ему это. - Распахнутый весь. Свободный и сильный настолько, что можешь позволить себе ничего не скрывать и не защищаться. От тебя веет счастьем и покоем.
- Но если ты догадалась по себе... У тебя - так же?
Она медлит с ответом, спотыкается о простые слова:
- Поворачиваясь к тебе спиной, - начало фразы выговаривается с усилием, - я хочу отдать себя под твою власть, довериться твоей воле, а через тебя, наверное, жизни вообще. Я знаю, что тебе мешало - у меня тот же барьер.
- Барьер? - с недоумением повторяет он.
- Иманд! - она звонко шлепает его по руке. - Я что, кажусь тебе бесстыдницей?
- Бесстыдницей? Почему?
Анна возмущенно поднимается на локте:
- А кто сейчас стеснялся, просто вообразив, как это выглядит? Хотя на тебя и смотреть-то некому. Со мной все по-другому - меня ты видишь.
- И тебя это смущает?
- Да!
- Анна… - он вдруг с раскаянием сознает, что это нужно было сделать еще девять лет назад, - ну дай же сказать… - гася эту вспышку, он притягивает ее, упирающуюся, к себе вплотную и, раскопав розовое ухо под грудой крупных, волнами лежащих завитков, шепчет:
- Я без ума от тебя, когда ты ко мне спиной - преодолеваешь ради меня эту трогательную стыдливость. У тебя восхитительная попа - можешь поверить мужчине. Я готов повторять это, пока тебе не надоест слушать. Ты очень красивая сзади, - он говорит то, что самому кажется таким очевидным, чувствуя, что ей необходимо знать это о себе - от него. Узкие плечи под его руками вздрагивают - хочется закрыть ее собой от всего, от холода, от дурацких сомнений, - он так и делает: обнимает жену, будто прильнувшего к нему ребенка.
Неожиданное (даже для меня) продолжение сюжета про «Срыв» и «Тень» - 9 лет спустя.
О позах в сексе как о способе выстраивания отношений с миром
[Только если ты сейчас один. Горячо!]В сумраке спальни говорят почти шепотом, хотя на сотни миль подслушивать некому - такой уж разговор.
- Хочешь попробовать в другой позе?
Пауза. Слишком затянувшаяся для определенного «нет».
- Значит «да»? Я догадываюсь, чего тебе хочется.
(Он взглядом) - ?
- Проверим? - она переворачивается на спину и внезапно зовет с отчетливой нежностью:
- Иди ко мне, мальчишка мой…
Слово вырывается неожиданно для нее самой. Никогда, ни минуты она не видела в нем «мальчишку» - всегда воплощение мужественности. «Лучшее, что я пока сделала - вышла за тебя замуж» - «мальчишкам» такое не говорят. И вдруг это слово - распахнувшее его взгляд, ее сердце. Она боится повторить, он - никогда больше не услышать. То, о чем Анна спрашивает мужа, и нечаянное обращение к нему - вдруг совпадают как ключ и замок. Оба это чувствуют.
Он над ней - Анна лежит на спине между его расставленных коленей. Она кладет ладони ему на поясницу и зовет уже не словами, а только взглядом - «иди ко мне, иди, ведь ты этого хочешь». Ему хочется этого больше всего на свете, но…
- Стыдно даже вообразить себя в такой позе, - губы кривит беспомощная улыбка.
- А кому смотреть? - тихо спрашивает она и, приподнявшись навстречу, просит. - Обними меня.
Маленькая хитрость срабатывает. Он опирается локтем о подушку и тут же слышит торжествующее: «Попался!» Все, поздно стесняться.
Что происходит в эти минуты - в какие бездны он опрокинут с высот своей взрослости? - об этом Анна думает уже потом, собирая губами светлые слезы с его ресниц. Ее посещает удивительное ощущение, что сейчас во взрослом сильном мужчине она обнимает… ребенка. В этом нет ничего материнского. Необязательно быть матерью, чтобы обнять человека, подарить ощущение любви и защиты.
Ей приходит в голову, что изнутри мы всегда - в любом возрасте ощущаем свое «я» одинаково. И что его голенькое «я», очищенное от многослойных покровов личности, сейчас такое же, каким было 36 лет назад, в дни, о которых он не помнит. Но память о самых ранних опытах этого «я», осознавшего себя в мире - прекрасном, пугающем, беспокойном, непредсказуемом - она где-то есть в нем. Как и никуда не исчезнувшая с тех пор потребность в безусловной любви, принятии, безопасности.
- Как ты догадалась про позу? - он поворачивается на бок, чтобы быть еще ближе к ней.
- По себе. Я знаю, что ты чувствовал, что хотел ощутить.
- Что?
- Незащищенность и любовь - именно так, вместе. Эти две вещи составляют наш изначальный опыт любви, пережитый в младенчестве - так и впечатываются в сознание неразделимой парой. Мы можем пережить любовь, только если не будем защищаться от нее. Вот почему именно эта поза. Ты в ней максимально открыт и беззащитен, твои интимные зоны в распоряжении другого человека и можно только принимать то, что с тобой происходит. Ты не знаешь, что о тебе подумают, как с тобой поступят - это пугает, смущает. Но тебе хочется именно этого - рискнуть, довериться безоглядно и почувствовать себя любимым, прости за натурализм, со всех сторон. Эта ласка - она не про секс. Она - про твои отношения с миром. Это ему ты, вопреки всему, стремишься довериться - переживаешь глубоко в себе забытое состояние детской открытости жизни и ответное, направленное на тебя чувство, что ты любим просто так.
Долгое ошеломленное молчание, потом сдавленное:
- Как ты это поняла?
- Не знаю… Показалось, будто я в тебе ребенка обнимаю. Я ошиблась?
- Нет.
- Знаешь, какой ты в эти минуты? - ей так хочется сказать ему это. - Распахнутый весь. Свободный и сильный настолько, что можешь позволить себе ничего не скрывать и не защищаться. От тебя веет счастьем и покоем.
- Но если ты догадалась по себе... У тебя - так же?
Она медлит с ответом, спотыкается о простые слова:
- Поворачиваясь к тебе спиной, - начало фразы выговаривается с усилием, - я хочу отдать себя под твою власть, довериться твоей воле, а через тебя, наверное, жизни вообще. Я знаю, что тебе мешало - у меня тот же барьер.
- Барьер? - с недоумением повторяет он.
- Иманд! - она звонко шлепает его по руке. - Я что, кажусь тебе бесстыдницей?
- Бесстыдницей? Почему?
Анна возмущенно поднимается на локте:
- А кто сейчас стеснялся, просто вообразив, как это выглядит? Хотя на тебя и смотреть-то некому. Со мной все по-другому - меня ты видишь.
- И тебя это смущает?
- Да!
- Анна… - он вдруг с раскаянием сознает, что это нужно было сделать еще девять лет назад, - ну дай же сказать… - гася эту вспышку, он притягивает ее, упирающуюся, к себе вплотную и, раскопав розовое ухо под грудой крупных, волнами лежащих завитков, шепчет:
- Я без ума от тебя, когда ты ко мне спиной - преодолеваешь ради меня эту трогательную стыдливость. У тебя восхитительная попа - можешь поверить мужчине. Я готов повторять это, пока тебе не надоест слушать. Ты очень красивая сзади, - он говорит то, что самому кажется таким очевидным, чувствуя, что ей необходимо знать это о себе - от него. Узкие плечи под его руками вздрагивают - хочется закрыть ее собой от всего, от холода, от дурацких сомнений, - он так и делает: обнимает жену, будто прильнувшего к нему ребенка.