Китайская образовательная этика (2) японский рефлекс
начало и оглавление
Хотя Владимир Вячеславович не одобряет ёрничества Виктора Олеговича в отношении современной философии, мы склонны видеть в этом лишь эмоциональное проявление нетвёрдости в материализме, более чем простительной у выдающегося синолога.
Поэтому ниже приводится цитата, в которой Китайская Образовательная Традиция дана в японском отражении, в свою очередь отражённом в воображении Виктора Олеговича.
Многократные "отражения" -- любимая игра китайских интеллектуалов. Что должно сообщать кое-что о культивировании способности к рефлексии -- фундамента Критики Смыслов:
зритель, рассматривая картину, как бы подсматривает, как на ней служанка подсматривает, как старейшина дома подсматривает, как два юных разногендерных некта в укромном уголке сада на качелях ...
Увы, придётся обойтись без репродукции, т.к. книжечку у нас, конечно, кто-то скоммуниздил.
***
Вот обещанная цитата:
- Прошу, - сказал Кавабата.
Сердюк поднял взгляд. Японец протягивал ему новый стаканчик сакэ. Сердюк жалко улыбнулся и пожал плечами.
- На этот раз, - сказал Кавабата, - все будет хорошо.
Сердюк выпил. Действительно, на этот раз все вышло иначе - сакэ плавно проскользнуло внутрь и исцеляющим теплом растеклось по телу.
- Понимаете, в чем дело, - сказал он, - я…
- Сперва еще одну, - сказал Кавабата.
На полу звякнул факс, и из него полез густо покрытый иероглифами лист бумаги.
Кавабата дождался, когда бумага остановится, вырвал лист из машины и погрузился в его изучение, совершенно забыв про Сердюка.
Сердюк огляделся по сторонам.
Стены комнаты были обшиты одинаковыми деревянными панелями, и теперь, когда сакэ сняло последствия вчерашнего приступа ностальгии, каждая из них стала казаться дверью, ведущей в неизвестное.
Впрочем, одна из панелей, на которой висела гравюра, дверью явно не была.
Как и все в офисе господина Кавабаты, гравюра была странной.
Она представляла собой огромный лист бумаги, в центре которого постепенно как бы сгущалась картинка, состоящая из небрежно намеченных, но точных линий.
Она изображала нагого мужчину (его фигура была сильно стилизована, но о том, что это мужчина, можно было догадаться по реалистично воспроизведенному половому органу), стоящего на краю обрыва.
На шее мужчины висело несколько тяжелых разнокалиберных гирь, в руках было по мечу;
его глаза были завязаны белой тряпкой, а под ногами начинался крутой обрыв.
Было еще несколько мелких деталей - садящееся в туман солнце, птицы в небе и крыша далекой пагоды, но, несмотря на эти романтические отступления, главным, что оставалось в душе от взгляда на гравюру, была безысходность.
- Это наш национальный художник Акэти Мицухидэ, - сказал Кавабата, - тот самый, что отравился недавно рыбой фугу. Как бы вы определили тему этой гравюры?
Глаза Сердюка скользнули по изображенному на рисунке человеку, поднявшись от оголенного члена к висящим на груди гирям.
- Ну да, конечно, - сказал он неожиданно для себя. - Он и гири. То есть «он» и «гири».
Кавабата хлопнул в ладоши и рассмеялся.
- Еще сакэ, - сказал он.
- Вы знаете, - ответил Сердюк, - я бы с удовольствием, но, может быть, сначала все-таки интервью? Я быстро пьянею.
- Интервью уже закончилось, - сказал Кавабата, наливая в стаканчики. - Видите ли, в чем дело, - наша фирма существует очень давно, так давно, что, если я скажу вам, вы, боюсь, не поверите.
Главное для нас - это традиции.
К нам, если позволите мне выразиться фигурально, можно попасть только через очень узкую дверь, и вы только что сделали сквозь нее уверенный шаг.
Поздравляю.
- Какая дверь? - спросил Сердюк.
Кавабата указал на гравюру.
- Вот эта, - сказал он. - Единственная, которая ведет в «Тайра инкорпорейтед».
- Не очень понимаю, - сказал Сердюк. - Насколько я себе представляю, вы занимаетесь торговлей, и для вас…
Кавабата поднял ладонь.
- Я часто с ужасом замечаю, - сказал он, - что пол-России успело заразиться отвратительным западным прагматизмом. Конечно, я не имею в виду вас, но у меня есть все основания для таких слов.
- А что плохого в прагматизме? - спросил Сердюк.
- В древние времена, - сказал Кавабата, - в нашей стране чиновников назначали на важные посты после экзаменов, на которых они писали сочинения о прекрасном.
И это был очень мудрый принцип - ведь если человек понимает в том, что неизмеримо выше всех этих бюрократических манипуляций, то уж с ними-то он без сомнения справится.
Если ваш ум с быстротой молнии проник в тайну зашифрованной в рисунке древней аллегории, то неужели для вас составят какую-нибудь проблему все эти прайс-листы и накладные?
Никогда.
Больше того, после вашего ответа я почту за честь выпить с вами.
Прошу вас, не отказывайтесь.
Хотя Владимир Вячеславович не одобряет ёрничества Виктора Олеговича в отношении современной философии, мы склонны видеть в этом лишь эмоциональное проявление нетвёрдости в материализме, более чем простительной у выдающегося синолога.
Поэтому ниже приводится цитата, в которой Китайская Образовательная Традиция дана в японском отражении, в свою очередь отражённом в воображении Виктора Олеговича.
Многократные "отражения" -- любимая игра китайских интеллектуалов. Что должно сообщать кое-что о культивировании способности к рефлексии -- фундамента Критики Смыслов:
зритель, рассматривая картину, как бы подсматривает, как на ней служанка подсматривает, как старейшина дома подсматривает, как два юных разногендерных некта в укромном уголке сада на качелях ...
Увы, придётся обойтись без репродукции, т.к. книжечку у нас, конечно, кто-то скоммуниздил.
***
Вот обещанная цитата:
- Прошу, - сказал Кавабата.
Сердюк поднял взгляд. Японец протягивал ему новый стаканчик сакэ. Сердюк жалко улыбнулся и пожал плечами.
- На этот раз, - сказал Кавабата, - все будет хорошо.
Сердюк выпил. Действительно, на этот раз все вышло иначе - сакэ плавно проскользнуло внутрь и исцеляющим теплом растеклось по телу.
- Понимаете, в чем дело, - сказал он, - я…
- Сперва еще одну, - сказал Кавабата.
На полу звякнул факс, и из него полез густо покрытый иероглифами лист бумаги.
Кавабата дождался, когда бумага остановится, вырвал лист из машины и погрузился в его изучение, совершенно забыв про Сердюка.
Сердюк огляделся по сторонам.
Стены комнаты были обшиты одинаковыми деревянными панелями, и теперь, когда сакэ сняло последствия вчерашнего приступа ностальгии, каждая из них стала казаться дверью, ведущей в неизвестное.
Впрочем, одна из панелей, на которой висела гравюра, дверью явно не была.
Как и все в офисе господина Кавабаты, гравюра была странной.
Она представляла собой огромный лист бумаги, в центре которого постепенно как бы сгущалась картинка, состоящая из небрежно намеченных, но точных линий.
Она изображала нагого мужчину (его фигура была сильно стилизована, но о том, что это мужчина, можно было догадаться по реалистично воспроизведенному половому органу), стоящего на краю обрыва.
На шее мужчины висело несколько тяжелых разнокалиберных гирь, в руках было по мечу;
его глаза были завязаны белой тряпкой, а под ногами начинался крутой обрыв.
Было еще несколько мелких деталей - садящееся в туман солнце, птицы в небе и крыша далекой пагоды, но, несмотря на эти романтические отступления, главным, что оставалось в душе от взгляда на гравюру, была безысходность.
- Это наш национальный художник Акэти Мицухидэ, - сказал Кавабата, - тот самый, что отравился недавно рыбой фугу. Как бы вы определили тему этой гравюры?
Глаза Сердюка скользнули по изображенному на рисунке человеку, поднявшись от оголенного члена к висящим на груди гирям.
- Ну да, конечно, - сказал он неожиданно для себя. - Он и гири. То есть «он» и «гири».
Кавабата хлопнул в ладоши и рассмеялся.
- Еще сакэ, - сказал он.
- Вы знаете, - ответил Сердюк, - я бы с удовольствием, но, может быть, сначала все-таки интервью? Я быстро пьянею.
- Интервью уже закончилось, - сказал Кавабата, наливая в стаканчики. - Видите ли, в чем дело, - наша фирма существует очень давно, так давно, что, если я скажу вам, вы, боюсь, не поверите.
Главное для нас - это традиции.
К нам, если позволите мне выразиться фигурально, можно попасть только через очень узкую дверь, и вы только что сделали сквозь нее уверенный шаг.
Поздравляю.
- Какая дверь? - спросил Сердюк.
Кавабата указал на гравюру.
- Вот эта, - сказал он. - Единственная, которая ведет в «Тайра инкорпорейтед».
- Не очень понимаю, - сказал Сердюк. - Насколько я себе представляю, вы занимаетесь торговлей, и для вас…
Кавабата поднял ладонь.
- Я часто с ужасом замечаю, - сказал он, - что пол-России успело заразиться отвратительным западным прагматизмом. Конечно, я не имею в виду вас, но у меня есть все основания для таких слов.
- А что плохого в прагматизме? - спросил Сердюк.
- В древние времена, - сказал Кавабата, - в нашей стране чиновников назначали на важные посты после экзаменов, на которых они писали сочинения о прекрасном.
И это был очень мудрый принцип - ведь если человек понимает в том, что неизмеримо выше всех этих бюрократических манипуляций, то уж с ними-то он без сомнения справится.
Если ваш ум с быстротой молнии проник в тайну зашифрованной в рисунке древней аллегории, то неужели для вас составят какую-нибудь проблему все эти прайс-листы и накладные?
Никогда.
Больше того, после вашего ответа я почту за честь выпить с вами.
Прошу вас, не отказывайтесь.