Великий цикл о Великой войне
- или летопись о Первой мировой (1914-1919). Часть вторая, а начало и, так сказать, мочало, войны - лежит тут.
Западный поход
Германский план предусматривал оборону на французской границе и наступление через Бельгию, после чего немецкие войска, взявшие бы Париж, дали решающее сражение французам. Последние, отрезанные от своих тылов, поколебленные морально, сражались бы спиной к Берлину и лицом к потерянному уже Парижу. После этой битвы французская армия, зажатая между линией германский крепостей, вражеским войском и швейцарской границей, непременно, как сказал бы один литературный австро-венгерский солдат, непременно должна была бы сдаться.
Французский план был проще, грубее и скудоумнее, даже и без налета грандиозности. Вместо хитроумного немецкого крюка, галльские стратеги задумали простой как кол удар в лоб, прямо в потерянные в прошлой войне провинции. Дело, в конце концов, было не в стратегии, считали они, а в том, что в прошлую войну кадровые части не успели собраться вовремя и вынужденны были постоянно отбиваться отступая, что и довело их до Меца и Седана. Порыв, вместе с лучшими войсками был потерян, а резервисты-мобили оказались неспособными перехватить инициативу. Поэтому, важно было, во-первых, наступать, а во-вторых, наступать кадровыми войсками, лишь пополняя их за счет призыва. В остальном это была обычная калька с кампании 1870 г. - вторгнуться в Южную Германию, а там и войне конец: русский паровой каток покатится, финансы не выдержат, социал-демократы в рейхстаге возопят - и кайзер сдастся.
Планы отлично дополняли друг дружку, с той лишь разницей, что немцы своего врага собирались как бы удушить захватом, а французы - ударить ему в живот, оказавшийся на поверку защищенным кирасой.
Французская армия, в своих давних, овеянных славой красных штанах, кепи и синих мундирах без погон, видела свои сильные стороны в галльской пылкости, именуемой порывом. Только наступление, дух 1870 г. должен быть забыт, да здравствует Наполеон, республиканские доблести на поле брани и прочий милитаристский антикварный фетишизм. Наружный вид войска был почти тот же, что и 44 года тому назад. Окапываться никто не собирался, да и если б захотел - не смог, ввиду постыдного отсутствия лопат. Унтер-офицеров, несмотря на легенды о маленьком капрале, было в три раза меньше чем у германцев, хотя армия численно превосходила тевтонскую. Тяжелая артиллерия пехоте не придавалась, праздно стоя по крепостям. Зато легкая была превосходна, пусть и стреляла не очень умело. Дух, что называется, был на высоте - призывники высчитывали через сколько (пять или десять?) дней они будут на Рейне или даже в Берлине.
Германцы выглядели гораздо грознее. В своей серо-зеленой полевой форме и остроконечных касках, несравненным унтер-офицерским составом и командирами, они представляли собой совершенную машину войны. В отличие от остальных армий, личностный фактор практически не имел отрицательного значения: каких бы посредственных способностей не был командир, ниже определенного базового уровня опустится он не мог. Офицеры, не полагающиеся на своей гений, всегда имели десяток уже разработанных тактических решений-ответов на любую проблему. К тому же у немцев на поле боя были и саперные лопатки, и легкие минометы, и тяжелая артиллерия. У них были призывники - не как кровь для переливания в старые корпуса, на французский манер, но как кирпичи для строительства новых. Научное единообразие подготовки, великолепный сплав офицерского и унтер-офицерского состава, позволял доставать новые корпуса из резерва, что кроликов из цилиндра фокусника. Этого французы не ожидали.
А главным было то, что у немцев войско - ого-го-го, ладное да справное, а у французов - так, тьфу, одна ноздря.
Тевтонский марш
В Бельгии
Между тем, ключ к Парижу лежал в Бельгии, а ключ к Бельгии лежал в Льеже, а ключи к Льежу были разбросаны вокруг него, в виде фортов. Эту тему можно было бы продолжить, дойдя в итоге до самого потаенного звена, которое и открывало этот замок, но у нас такой задачи не нет - это для историков-альтернативщиков, да скорбных разумом попаданцев. Важно мысленным взором узреть то, что форты пограничного города Льеж (по немецки, по красивому - Люттих) запирали его от могучего соседа.
Немцы попытались прорваться быстро, походя. Да они и всю бельгийскую армию думали обойти так же, без боев. Сказывалась извечная проблема в деле с маленькими государствами и их армиям - дураку понятно, что моське супротив слона не выстоять, но надо же и раздавить ее как-то, моську эту. О таким мелочах всегда забывают, думая о главном - вот и немцы, подразумевая как само собой разумеющееся, что бельгиец не выдюжит, мысленно уносились уже вдаль, к боям с французами. А бельгийцы - стреляли. И даже убили командира бригады, готовящейся брать Льеж и его двенадцать фортов-месяцев молодецким штурмом. Впрочем, германцам везло - бельгийский командующий, по свойственной всем особенности ошибаться, думал, что супротив него наступает аж шесть корпусов и постепенно отводил свои войска, оставив форты без прикрытия. Немцы подтянули тяжелые мортиры и расколотили бельгийцев в пух и прах. На поле боя взошла звезда Людендорфа, немецкого генерала которого мы не раз еще упомянем в этом цикле. В общем, с Льежем вышла усовершенствованная пословица: смелость + тяжелая артиллерия = города берет. Льеж пал на третий день от начала операции, последний форт продержался еще неделю. После войны каждый кулик, хвалящий свое булькающее болото, искал тот самый решающий момент, сорвавший план Шлиффена - не стал исключением и Льеж, сорвавший мол график немцев. Полная чушь, наоборот - медленно развитие операции уверило французов в том, что им нечего опасаться на северном фланге.
Бельгийцы уходили, стремясь выйти из удара - без защиты укреплений, в чистом поле, их маленькая армия была обречена. Французы уговаривали отступать в сторону своей границы, для соединения с их войсками, но бельгийский король выбрал отход к морю, с опорой на собственные силы (и англичан). Тогда это было принято с досадой, но впоследствии оказалось крайне полезными для союзного дела. В общем, покуда они отступали, немцы маршировали по Бельгии. В августе, через несколько дней после окончания льежских боев, был занят Брюссель и начался бельгийский скандал. Проходившие по 30-40 км в день солдаты были крайне чувствительны к малейшим слухам о партизанской войне. В занятых городах раздавались выстрелы и им отвечали, иногда и с артиллерией. Пропаганда союзников раскалила это до бела: беспорядочная стрельба превращалась систематические убийства, почти что ритуальные. Насилия над монашками, убийства детей - все эти агитационные ужасы берут свое начало оттуда.
Разгром
Брюссель пал, но в Бельгию уже входили англо-французские войска. Британцы (около сотни тысяч), высадившиеся в Северной Франции, были самой профессиональной армией которую когда-либо посылал Альбион. Цвета хаки, фуражки и волынки, мало пулеметов, но отличные стрелки. Любители в большой войне и профессионалы в малой, они шли показать как надо. Как и во времена Веллингтона армия была наемной, но теперь ее вел не железный герцог, а небольшого роста фельдмаршал Френч, выглядящий эксцентрично (не случайно) и полный сомнений в отношении своих французских союзников. Галльский военный вождь, обладавший, как и все французские генералы той эпохи, солидным животом и пышными усами, папа Жоффр (замкнутый авторитарный лидер, без всякого блеска ума, но с огромной выдержкой) надеялся, что соединившись с одной из его армий, англичане и бельгийцы составят крайний фланг французских войск, как раз переходящих в общее наступление. Действительность же оказалась таковой, что летом 1914 г. все союзные армии в Бельгии вступали в бой без всякого взаимодействия, с известным результатом.
Первым попали под удар французы. Солдаты, занявшие было возвышенности у реки, были посланы в наступление, в контрудар - даже оборона должна была быть активной (да и как иначе - не ломать же штыки об землю?). К тому же их генерал опасался за свои фланги, не верил англичанам, не верил собственному главнокомандующему и не мог решиться ни на что, изначально не надеясь на успех. В итоге оборонительное сражение было постыдно проиграно с тяжелыми потерями - французы начали отход так и не увидав англичан.
А те хорошо залегли близ городка Монс, окопавшись подобно бурам (не механизмам, но своим давним противникам в Южной Африке). Тут германцам пришлось нелегко: бежать под метками выстрелами английских стрелков всяко труднее нежели палить из пушек по французам. Британцы выдержали авангардные атаки первого дня, а второй попросту не наступил - дураков, как говорится, нет. Узнав о том, что французов и бельгийцев не будет, а тяжелая немецкая артиллерия уже на подходе, Френч отступил, а мысленно - и даже в Англию. Первая битва за Бельгию была проиграна.
Но главное-то сражение, главное-то должно было произойти южнее! Пусть себе тевтоны маршируют на флангах, тем слабее они будут в центре. Брюссель стоит Рейна, решил Жоффр и его молодая школа французских генералов. Не для того храбрые пуалю отстояли свои красные штаны перед войной, чтобы теперь прозаично закапываться в грязь, т.е. землю! Вперед, солдаты, к победе! И они атаковали.
Сначала все шло как будто хорошо, как будто по довоенным книжкам о будущей войне: пограничные столбы выдернули, марсельеза зазвучала в Эльзасе и Лотарингии, покуда германские сверхтяжелые пушки еще бомбардировали последние льежские форты. И тут заговорила артиллерия, да с закрытых позиций. И пулеметы, умело расставленные на флангах, с перекрещивающимся огнем. И пехота, из своих окопов, укрытий, холмов и лесов. Да - не какая-нибудь, а немецкая. Вообразите себе эту картину: войско как из 19 века, с красочными трехцветными знаменами, с офицерами ведущими своих солдат густыми рядами и колоннами в бой потрясая сабельками! И смерть, отовсюду. Потери были чудовищные, немыслимые, невообразимые. Расстреляв французов как в тире, германцы совершили первую ошибку, простительную для полевых армейских командиров, но тяжкую для их генерального штаба: они пошли в контратаку. Получалось так, что галлов отбрасывали, тогда как дух, суть плана кампании требовал обратного - лучше было отступить, дать коготку петушка увязнуть еще сильнее. Не смогли устоять перед искусом еще нескольких побед, да быть может и полного разгрома. Французы подались, отступили, но разрежены не были.
Тем не менее, конец августа был для Западного фронта (вот и пристало нам употребить этот термин) периодом повсеместного торжества германского оружия: в нескольких сражениях враги были разбиты и отброшены, правый тевтонский фланг свободно катился на Париж подобно чудовищной колеснице. Казалось, что ничто уже не сможет остановить наступление солдат кайзера.
Победа?
Теперь нам нужно подняться вверх, очистившись от пыли на сапогах. Посмотрим на картину в целом, с некоторой ретроспективой. Что там, внизу?
У Антверпена и в северной части Бельгии еще стояли бельгийцы, британцы отходили, собираясь то ли обороняться в Нормандии, то ли вообще сесть на корабли и уплыть домой. Французские войска, между Парижем и Брюсселем, отступали, чтобы не быть уничтоженными. На франко-германской границе шли вялые бои, сковывающие теперь уже германцев, а не французов. Было очевидно, что намерения Жоффра побить врага в Эльзас-Лотарингии потерпели неудачу, но французский главком не унывал. Не там, так тут - разве не французы лучше и быстрее всех восстанавливаются после неудач? И вновь, вперед храбрые французы! Т.е. назад, к поездам. Жоффр выводил все корпуса что мог с германской границы, создавая новую группировку на линии между Парижем и Верденом. Хладнокровный, он был готов даже и сдать столицу, главное чтобы никто не помешал одержать его победу. А покуда - отступление, отступление и отступление. Наседавшие немцы задали крепкую трепку британцам у Ле-Като и французам при Гюизе, но догнать и уничтожить их были не в силах.
У плана Шлиффена оказался существенный недостаток - ноги. Они устали. Каждый день немецкие солдаты проходили от 30 до 40 км, если не было боев. Удивительно было, что у них хватало сил еще и сражаться. Париж - манил, и каждое утро крикливым фельдфебелям удавалось поднять солдат в поход. Немцам не хватало механизации, грузовиков и средства, способного довершать победу, окружая разбитых и беря пленных. Кавалерия их действовала весьма слабо, так и не сумев приспособиться к новой войне. Впрочем, это было характерно для почти любых представителей этого рода войск в европейской ПМВ. В общем, немцы шли вперед, на Париж. Но как раз в начале сентября приказом сверху их лишили этой заманчивой цели. Почему?
Начальник немецкого генерального штаба, племянник того самого великого Мольтке, Мольтке-младший, был человеком сомневающимся. И в себе, и в скоротечности войны, и в плане Шлиффена. Вместо того, чтобы или принять его (план) целиком, или заменить другим, он принялся перепрыгивать пропасть в два прыжка. Забыв о том, что на решающем направлении не бывает слишком много сил, о том, что исход битвы решает последний батальон, о том, что еще Фридрих Великий... впрочем, мы увлечемся, перечисляя подтверждения тому, что война не любит суеты. А Мольтке именно что суетился, раздергивая части. Он решал возникавшие проблемы за счет правого, ударного, германского крыла, не забывая создавать ему же новые. Оттуда выдергивались части, ослабляя и без того недостаточно усиленную группировку, а подкреплений не поступало. Да они бы и не успели, в начале сентября. Именно благодаря Мольтке, план Шлиффена вместо задуманного удара серпом (крюком) превратился в безыскусную молотьбу кулаками, да еще и с разрывом усилий между северными и южными. Не он командовал армиями, но они принимали свои решения, склоняя генштаб к их одобрению. Вообще, по германской военной традиции у полевых командиров были большие права, но лишь в том как выполнять стратегические указания штаба. А выходило так, что санкционировав ряд тактических решений, Мольтке утерял общий стратегический рисунок. Проще говоря, он выпустил управление из рук - германцы просто шли вперед на севере и бились о французские укрепления на юге. Позади, в далеком штабе, Мольтке надеялся, что итогом станет общая победа. Одновременно его тревожило отсутствие ее обычных признаков (пленных).
И вот в начале сентября встал вопрос о разрыве - северная группировка действовала как бы в свободном пространстве, угрожая Парижу, откуда как раз в это время выехало французское правительство, а на юге продвижение остановилось, так толком и не начавшись. При этом правый/северный германский фланг уменьшился примерно на одну седьмую, тогда как французы (наверное) могли свободно перебрасывать свои силы. Нужно было что-то менять. И германцы, опять же по приказу Мольтке, разворачиваются, не дойдя до славного города Парижа. План тот же, что и прежде - навязать французам сражение с перевернутым фронтом. Англичане, где-то (опять же наверное, немецкое) садятся на свои корабли, французы уже расстреляли все обойму, а гарнизон Парижа угрозы не представляет. И немцы повернулись.
Типичный французский генерал Жоффр и нетипичный германский генерал Мольтке (не тот)
Первая Марна
Жоффр был невозмутим, но остальные-то нет. Многие, слишком многие, не были убеждены в том, что его гений может спасти Францию - реальность как бы не была худшей чем в 1870 г. Одним из таких критиков был генерал Галиени, назначенный оборонять Париж. Он скептически относился к очередному наступательному плану Жоффра и видел большую перспективу в ударе по немецкому боку, так беззащитно подставленному ему. Жоффр отнеся к этой идее без энтузиазма, но, действуя в рамках общей цели, сумел заставить англичан сражаться. В прямом смысле - Френч, как мы помним, собирался уже повторить подвиг Вильгельма Завоевателя, но был остановлен человек-плакатом, символом Британской империи, одним из трех провидцев, предсказывавших долгую войну, лордом Китченером. Лорд, приплывший во Францию, кое-как остановил бегство Френча, после чего Жоффр сумел на личной встрече убедить английского фельдмаршала поддержать свой удар. Мы с ненавистью симпатией отмечаем, что в отличие от Мольтке, замкнувшегося в своем штабе с паршивой радиосвязью, Жоффр непрестанно разъезжал по войскам, снимая генералов пачками и держа руку на пульсе. Не будучи убежденным, он все же согласился усилить войска на парижском направлении, иначе англичане попросту бы не атаковали. Теперь их фланговый удар должна была поддержать еще одна французская армия. И - началось чудо на Марне.
И тогда, и позже, вокруг него (чуда) было много кривотолков, пересудов и прочей ереси, сопутствующей любому земному вопросу сложнейшему за дырку от бублика. Непонятно было, в первую очередь, то, почему победоносные доселе немцы отступили, а побиваемые союзники одержали победу, но не сумели преследовать противника? Строго говоря, никакой тайны тут нет. Сражение развивалось в стиле классической пьесы, безыскусно, в несколько актов.
Сцена первая: германцы, ничуть не смущаясь полуторным уже превосходством врага в силах, не только не отступили после первых, фронтальных ударов Жоффра между Реймсом и Верденом, а напротив, весьма успешно контратаковали, полагая, впрочем, что атакуют как раз именно они. В этот момент начала продвижение французская армия, сформированная для демонстрации на германском фланге, чуть севернее Парижа. Германцы, державшие там войска достаточные лишь для обозначения линии, забеспокоились и перебросили туда крупные силы, взяты на участке фронта между Парижем и Реймсом. Чувствуете в чем дело? Нет резерва, нечем парировать кроме переброски сил - тришкин кафтан, проще говоря.
Сценка вторая: в образовавшийся зазор входят британские экспедиционные силы, которые видя, а точнее не видя неприятеля, начинают аккуратное продвижение, разрезая германский фронт на две части. В это время обходная французская армия, та самая которая оперирует чуть севернее Парижа и против которой немцы разрядили свой фронт на английском участке, начинает получать по первое число. Она переходит к обороне, прося подкреплений. Тогда же рождается еще одна легенда Марнской битвы: парижские такси. Незначительная величина, всего одна пехотная бригада, переброшенная двумястами таксистами на фронт (счетчики исправно работали) и не сыгравшая никакой роли. Но - красиво.
Сценка третья: в английский прорыв медленно втягиваются две соседние французские армии, включая и вышеупомянутую. В германских войсках, несмотря на наружный успех, заканчивается запас прочности - и снаряды. В далеком тылу Мольтке, обеспокоенный тем, что сражение идет как-то не так, посылает на фронт представителя генштаба подполковника Хенча. Тот добросовестно объезжает войска и их командиров - везде тактический успех на стороне германцев, а та группировка, что била фланговую французскую армию, вместе с ее парижскими таксомоторами - и вовсе собирается в Париж, со дня на день. Между тем, остается нерешенной проблема возникшего разрыва в боевых порядках: заткнуть ее попросту нечем. Два резца немецких зубов, командиры передовых ударных армий, фон Клюк и фон Бюлов, высказывают разные мнения: первый думает ворваться на французских спинах в Париж, второй опасается выхода англо-французов в тыл его войскам. Хенч видит усталость солдат, отсутствие резервов и возможностей для какого-либо благоприятного решения кроме успешной обороны. В этих условиях, считает он, даже взятие вражеской столице ничего не даст, кроме проблем. И представитель генштаба санкционирует отход, если англичане и французы продолжат свое продвижение между армиями Клюка и Бюлова.
Сценка четвертая: вскоре немецкие авиаторы докладывают о густых колоннах вражеских войск, наступающих между Парижем и Реймсом. Фон Бюлов начинает отход, в войсках наконец-то появляется сам Мольтке и дает команду на общее отступление. План Шлиффена рухнул. Французы с огромным удивлением узнают, что они - победители и начинают запоздалое преследование, оптимистично планируя выйти на германскую границу к началу октября. Это преследование, в кавычках, завершается как только немцы прекращают свой отход - англо-французская пехота напарывается на первые линии окопов и немедленно останавливается, неспособная потеснить врага. Но между линией немецких окопов и Северным морем большая полоса ничейной земли, т.е. никем фактически не удерживаемой. Стороны надеются опередить своих противников и начинается бег к морю. Аккурат в это время решается проблема Антверпена: мощнейшая крепость обороняемая англо-бельгийцами капитулирует в начале октября, под умелыми ударами артиллерии. Это - своеобразный промежуточный финал, разделивший 1914 г. на Западе.
Германская агитка по мотивам восточно-прусского вояжа царских войск и музыкальный русский ответ
Танненберг
В 1914 г. русская императорская армия вступила в войну очень и очень уверенная в своих силах. Горечь боев 1904-05 гг. была давно забыта, а армейские реформы, проводившиеся после японской войны, обещали, что борьба с кайзеровскими армиями будет намного удачнее сражений с солдатами микадо. И действительно, по общему мнению, русская армия образца 14 года сильно отличалась от той, что так неудачно показала себя на сопках Маньчжурии десятилетием ранее. Увы - царь был все тот же. Тем не менее, мобилизация прошла вполне успешно, русские, как они и обещали своим парижским друзьям, направили первый удар на Германию.
Воодушевляемые криками на Берлин и бреднями об историческом бое между славянством и германизмом две русские армии вошли в Восточную Пруссию, немецкое захолустье. Пересекая польскую (привисленскую) и литовскую границы, российские солдаты, подавляющая часть которых была неграмотна и не видела домов из камня, попадали в совсем другой мир. Происходила обычная вещь в войне сил с разным культурным и материальным уровнем: удивление и зависть. Немецкие деревни жили крепче и чище чем российские города, с электричеством и хорошими дорогами, чем не могли похвастаться еще и многие губернские центры. Начались грабежи и расстрелы, в основном стихийные - ни армейское, ни общее руководство этого не поощряло, но остановить не смогло. Зеркальная ситуация, как в Бельгии - солдаты убивали гражданских на велосипедах, сжигали брошенные деревни, палили в любой ероплан и вообще стремительно разваливались.
Не столько из-за самочинных грабежей, конечно, а потому что устали. Сильно устали. И оголодали. Нет, серьезно - этим все и объясняется. Это же немцы могли наступать по 40 км в день на Париж и воевать, а русскому человеку такие темпы не под силу. Хотя обычно считается, что все именно наоборот, и русские солдаты неприхотливы и выносливы, а... впрочем, не будем углубляться в мифологию. Русские корпуса веером разошлись по вражеской земле, страдая от маршей еще до пересечения границы: дороги в Российской империи были традиционно дурными, а снабжение и вовсе не поспевало.
Одна армия, под водительством бравого генерала-кавалериста фон Ренненкампфа, наступала севернее, с прицелом на Кенигсберг, другая, во главе с генерал-казаком Самсоновым, двигалась южнее, как бы подрезая прусский выступ. Сверху командующих координировали генералы специально созданного фронта и ставка во главе с великим князем Николем Николаевичем, осуществлявшим общее руководство войсками Российской империи в войне. Семь нянек и дитё. Многократно превосходя неприятеля в числе, но не скорости, русские армии аккуратно занимали Пруссию. Их кавалерия вполне соответствовала своему начальнику, разбитому поносом и подагрой, а потому никаких сведений о неприятеле и его замыслах известно не было.
Между тем, предугадать действия германцев было не так сложно: очевидно, что они либо попытаются отойти за Вислу, либо атакуют одну из двух вторгшихся армий, разделенных болотами. Сначала немцы решили победить Реннекампфа, но тот был неплохим воякой - начавшаяся при Гумбиннене сражение окончилось победой русских. Окопавшиеся по японской школе, они сумели отразить немецкие атаки и хотя потери были равны, германцы отступили. Как только битва закончилась, Реннекампф снова превратился в типичного российского генерала и преспокойно остался стоять на месте, ожидая приказов. Координаторы направили его на укрепленный Кенигсберг, где он, с массой своей кавалерии, но без тяжелых орудий, так и простоял до самого конца. А армия Самсонова спешила вперед, понукаемая призывами из далеких штабов: преследовать немцев, преследовать немцев! Разрыв между двумя русскими ратями продолжал увеличиваться.
В это время Мольтке, занятый победоносной французской кампанией (шли двадцатые числа августа), решил заменить руководство на Востоке, как слишком нервное. Он вытянул Людендорфа из-под Льежа и фон Гинденбурга из отставки - первый возглавил штаб, второй осуществлял общее руководство, служа вывеской и символом. Впрочем, Гинденбург был опытным военным, могущим дать фору любому генералу Антанты. Людендорф же и вовсе был военным гением, главным стратегом Германии. Эта ужасающая двойня, как их стали потом называть на Западе, повторяла излюбленный немецкий прием тандема в руководстве, сочетавшим в себе моральный и интеллектуальный факторы. Когда они появились в Восточной Пруссии план уже, в общих чертах, был готов - Ренненкампф завяз на севере и удар всеми силами по кашеобразной армии Самсонова просто напрашивался. Вопросом было время: немцы колебались между желанием окружить всю армию и опасением того, что в решающий момент на выручку придет Ренненкампф. Двойня колебалась - журавль (вся армия) или синица (передовые корпуса)? Так до конца и не решившись, немцы начали окружать врага, а там - как пойдет. Все козыри - железные дороги, авиаразведка и радиоперехват русских сообщений, были у них. Радиоперехват стал первым из двух мифов той битвы: дескать немцы решились на окружение только потому, что русские, наплевав на безопасность, ради скорости передавали свои сообщения открытым текстом, не шифруя. Это было так, и германцам это сильно помогало, но правда состоит в том, что в 1914 г. так поступали все, включая и немцев. Не было времени на шифровку, да и перехватить важную вражескую радиограмму в эфире было не проще чем найти иголку в стоге сена. Гинденбург и Людендорф напали бы на Самсонова в любом случае, этого требовала обстановка.
Сама битва продлилась всего четыре дня и закончилась аккурат под конец августа. Немцы атаковали размазанные по карте русские корпуса, окружили их и взяли в плен. Рассказывать, собственно, и нечего: огонь артиллерии, атаки пехоты, бегство русских полков, не управляемых никем. Самсонов задолго до конца сражения прекратил руководить им, превратившись вновь в казачьего генерала. Пересев в седло, он бесцельно ездил по войскам и когда от вверенной ему армии под рукой осталось с десяток человек - застрелился. Хороший казак, но слабый генерал. Гинденбург и Людендорф, создавшие первый в мире котел (после Седана), долго не доносили в Берлин о масштабах победы, уверяясь в ее окончательности: только пленными русские потеряли сотню тысяч солдат. Лучших солдат, с кадровыми офицерами и большим процентом унтер-офицерских чинов, так бездарно растраченных в первых боях. Сражение, названное Людендорфом в честь битвы между Тевтонским орденом и польско-литовским войском трехсотлетней давности, получило известность значительно превосходящую его действительную значимость. Война для России не была проиграна после него, равно как и не был разрешен кризис на Востоке. Но чудесное (в общественном мнении) спасение в кажущейся безысходности принесло Гинденбургу славу первого полководца рейха. Уже после войны злоязыкий генерал Гофман, спланировавший эту битву еще до приезда нашей парочки спасителей (но и тоже не сам, а по довоенным рецептам обрушиваться на одного из врагов), водил гостей по полю сражения, говоря: вот здесь фельдмаршал (Гинденбург) спал перед битвой, тут во время, а там - после.
Вторым, и излюбленным, российским мифом стали россказни о том, что катастрофа в Пруссии как-то спасла Париж. Во-первых, когда русские еще только переходили вражескую границу, об угрозе Парижу не было и речи - это было время наступления французских армий, на Рейн и Берлин. А выступить как можно быстрее против Германии, если бы она обрушилась на Францию, было обещано еще задолго до войны. Да и разумно, на бумаге-то - кто ж виноват, что русские генералы не умели водить свои войска? Во-вторых, часто говорят о переброске двух корпусов (и одной дивизии) с Запада на Восток, что мол и решило исход Марной битвы неделей спустя после последних выстрелов в Танненбергской. Переброска эта не усилила немцев на Востоке (корпуса попросту не успели к битве), но и не ослабила их на Западе (туда они бы тоже не успели). Примерно такое же количество солдат немцы выдернули из своих французских боевых порядков аккурат между этими битвами, но не для Востока, а против бельгийцев и англичан, которых там не было, но которых опасались. Поэтому на действительное положение дел во Франции самсоновская катастрофа никакого влияния оказать не могла. Что не отменяет простого факта: без вступления Российской империи в войну у англо-французов не было ни единого шанса. Но платить за это бездарным наступлением было вовсе не обязательным.
Бравые австро-венгерские войска на Восточном фронте и их не такие бравые, но победившие русские противники, в тылу
Русские и сербы
Но что нам до Пруссии? Наступление в Галиции, первая с 1809 г. русско-австрийская война - вот главные события августа-сентября 1914 г. на Восточном фронте. Начать следует с того, что Австро-Венгрия хотела воевать с Сербией, а не с Россией, поэтому вплоть до последних предвоенных лет, военное планирование против армий царя шло ни шатко, ни валко. Австро-венгерская армия, несмотря на все последующие домыслы, была хоть и сложным, но хорошим инструментом. Многонациональная, разделенная на два государства и крайне скупо содержащаяся (австрийский армейский бюджет мирного времени был меньше чем у англичан), она представляла собой совокупность очень разных величин: немецкие и венгерские части сражались хорошо, достойно показывали себя хорваты и поляки, зато слабейшим звеном были чехи, с первых дней войны распевавшие свое мы едем на войну с Россией, почему - не знаем. Австро-венгерские солдаты, в своей голубой форме без погон, с самого начала оказались в трудном положении. Командовавший ими милитарист-эксцентрик фон Гетцендорф всю жизнь мечтал повоевать, но преимущественно с сербами. Русскими, если уж им так хочется сражаться, пусть займутся немцы, считал он. Поэтому Мольтке, на которого и без того свалилась куча проблем, был просто поражен, когда узнал, что значительная часть австрийских войск поехала в Сербию, а не на Восточный фронт. С трудом ему удалось уговорить бравого Гетцендорфа забрать их оттуда после первых карательных ударов по ненавистным сербам. В итоге, австрийцы не оказались достаточно сильными ни на одном из фронтов. Покуда их войска носились туда-сюда, забивая железные дороги, начались первые бои с русскими.
Сначала солдаты венского императора имели успех, загиная русский фронт на польских равнинах. Австрийские немцы, венгры, словаки и поляки дрались решительно и русские подались назад. В Галиции же австрийцы должны были обороняться, но неуемная энергия фон Гетцендорфа навязывала стоящей там армии активную оборону, что в переводе на человеческий означало наступление. Австрийцы, а вернее словенцы, румыны, итальянцы и галичане, из которых и состояли тамошние войска, атаковали и были отбиты. Более того, контратаковавшие русские обратили их бегство, пошли на Лемберг и заняв его. В это же время, на рубеже лета и осени, остановилось и продвижение в Польше, потому как первоначальный порыв себя исчерпал, а солдат царя было намного больше чем солдат императора. Тут бы пригодились солдаты отправленные на Балканы, но они все еще находились в пути. Фон Гетцендорф, управляющий своими войсками так, будто у него под рукой были лучшие армии мира, решил переиграть еще раз и обрушиться на прорвавшихся в Галиции русских. Прямо как Гинденбург, да.
И вновь начало было многообещающим, но быстрого решения не получалось - несмотря на частные успехи, австрийцы никак не могли добиться решительного перелома в своих атаках. Гетцендорфу банально не хватало войск. Убедившись в том, что австрийцы расстреляли все патроны, русские, перебросившие свежие части по железным дорогам к Варшаве, обрушились на вражеские позиции в Польше подобно молоту. Рисунок битвы стал напоминать Марну, с разрывом между успешными боями под Лемебргом и отступающими к Кракову войсками. Австрийцы дрогнули и началось бегство, с потерей сотен тысяч пленных. Хотя русские понесли почти такие же тяжелые потери, огромное число пленных и утраченной амуниции, вместе с сотрясенным фронтом, говорили в их пользу. Австрийская армия претерпела ужасающее поражение, буквально разбившись о русских в дурацких атаках без резервов.
В Сербии войска Франц Иосифа с удивлением обнаружили, что эти балканские дикари превосходят из числом и отлично умеют использовать сложный рельеф местности. Имевшийся успех сменился вскоре отступлением (аккурат после вывода из боя тех войск, что не успели ни к одной из битв), особенно обидным для страны, вступившей в войну исключительно ради побивания Белграда. Сербы даже перешли границу империи, но были вскоре отброшены, с тяжелыми потерями. К середине сентября линия фронта остановилась примерно на довоенных границах. Колониальной прогулки не вышло, в России злословии: с ним (сербом) не то, что подле баб, берегись проклятый шваб!
В целом, события августа-сентября были лебединой песней предвоенных представлений о войне. Немцы, выигравшие все битвы кроме главной, не сумели осуществить свой молниеносный план, французы, думавшие ворваться аж в Южную Германию, захлебнулись кровью и замерли чуть ли не у опор Эйфелевой башни, а русские и австрийцы могли горестно размышлять о недостатках своих армий. Только сербы радовались, ведь им удалось отбить австрийское наступление.
Война стремительно менялась, все более отдаляясь от образов прежних лет.
Западный поход
Германский план предусматривал оборону на французской границе и наступление через Бельгию, после чего немецкие войска, взявшие бы Париж, дали решающее сражение французам. Последние, отрезанные от своих тылов, поколебленные морально, сражались бы спиной к Берлину и лицом к потерянному уже Парижу. После этой битвы французская армия, зажатая между линией германский крепостей, вражеским войском и швейцарской границей, непременно, как сказал бы один литературный австро-венгерский солдат, непременно должна была бы сдаться.
Французский план был проще, грубее и скудоумнее, даже и без налета грандиозности. Вместо хитроумного немецкого крюка, галльские стратеги задумали простой как кол удар в лоб, прямо в потерянные в прошлой войне провинции. Дело, в конце концов, было не в стратегии, считали они, а в том, что в прошлую войну кадровые части не успели собраться вовремя и вынужденны были постоянно отбиваться отступая, что и довело их до Меца и Седана. Порыв, вместе с лучшими войсками был потерян, а резервисты-мобили оказались неспособными перехватить инициативу. Поэтому, важно было, во-первых, наступать, а во-вторых, наступать кадровыми войсками, лишь пополняя их за счет призыва. В остальном это была обычная калька с кампании 1870 г. - вторгнуться в Южную Германию, а там и войне конец: русский паровой каток покатится, финансы не выдержат, социал-демократы в рейхстаге возопят - и кайзер сдастся.
Планы отлично дополняли друг дружку, с той лишь разницей, что немцы своего врага собирались как бы удушить захватом, а французы - ударить ему в живот, оказавшийся на поверку защищенным кирасой.
Французская армия, в своих давних, овеянных славой красных штанах, кепи и синих мундирах без погон, видела свои сильные стороны в галльской пылкости, именуемой порывом. Только наступление, дух 1870 г. должен быть забыт, да здравствует Наполеон, республиканские доблести на поле брани и прочий милитаристский антикварный фетишизм. Наружный вид войска был почти тот же, что и 44 года тому назад. Окапываться никто не собирался, да и если б захотел - не смог, ввиду постыдного отсутствия лопат. Унтер-офицеров, несмотря на легенды о маленьком капрале, было в три раза меньше чем у германцев, хотя армия численно превосходила тевтонскую. Тяжелая артиллерия пехоте не придавалась, праздно стоя по крепостям. Зато легкая была превосходна, пусть и стреляла не очень умело. Дух, что называется, был на высоте - призывники высчитывали через сколько (пять или десять?) дней они будут на Рейне или даже в Берлине.
Германцы выглядели гораздо грознее. В своей серо-зеленой полевой форме и остроконечных касках, несравненным унтер-офицерским составом и командирами, они представляли собой совершенную машину войны. В отличие от остальных армий, личностный фактор практически не имел отрицательного значения: каких бы посредственных способностей не был командир, ниже определенного базового уровня опустится он не мог. Офицеры, не полагающиеся на своей гений, всегда имели десяток уже разработанных тактических решений-ответов на любую проблему. К тому же у немцев на поле боя были и саперные лопатки, и легкие минометы, и тяжелая артиллерия. У них были призывники - не как кровь для переливания в старые корпуса, на французский манер, но как кирпичи для строительства новых. Научное единообразие подготовки, великолепный сплав офицерского и унтер-офицерского состава, позволял доставать новые корпуса из резерва, что кроликов из цилиндра фокусника. Этого французы не ожидали.
А главным было то, что у немцев войско - ого-го-го, ладное да справное, а у французов - так, тьфу, одна ноздря.
Тевтонский марш
Click to viewВ Бельгии
Между тем, ключ к Парижу лежал в Бельгии, а ключ к Бельгии лежал в Льеже, а ключи к Льежу были разбросаны вокруг него, в виде фортов. Эту тему можно было бы продолжить, дойдя в итоге до самого потаенного звена, которое и открывало этот замок, но у нас такой задачи не нет - это для историков-альтернативщиков, да скорбных разумом попаданцев. Важно мысленным взором узреть то, что форты пограничного города Льеж (по немецки, по красивому - Люттих) запирали его от могучего соседа.
Немцы попытались прорваться быстро, походя. Да они и всю бельгийскую армию думали обойти так же, без боев. Сказывалась извечная проблема в деле с маленькими государствами и их армиям - дураку понятно, что моське супротив слона не выстоять, но надо же и раздавить ее как-то, моську эту. О таким мелочах всегда забывают, думая о главном - вот и немцы, подразумевая как само собой разумеющееся, что бельгиец не выдюжит, мысленно уносились уже вдаль, к боям с французами. А бельгийцы - стреляли. И даже убили командира бригады, готовящейся брать Льеж и его двенадцать фортов-месяцев молодецким штурмом. Впрочем, германцам везло - бельгийский командующий, по свойственной всем особенности ошибаться, думал, что супротив него наступает аж шесть корпусов и постепенно отводил свои войска, оставив форты без прикрытия. Немцы подтянули тяжелые мортиры и расколотили бельгийцев в пух и прах. На поле боя взошла звезда Людендорфа, немецкого генерала которого мы не раз еще упомянем в этом цикле. В общем, с Льежем вышла усовершенствованная пословица: смелость + тяжелая артиллерия = города берет. Льеж пал на третий день от начала операции, последний форт продержался еще неделю. После войны каждый кулик, хвалящий свое булькающее болото, искал тот самый решающий момент, сорвавший план Шлиффена - не стал исключением и Льеж, сорвавший мол график немцев. Полная чушь, наоборот - медленно развитие операции уверило французов в том, что им нечего опасаться на северном фланге.
Бельгийцы уходили, стремясь выйти из удара - без защиты укреплений, в чистом поле, их маленькая армия была обречена. Французы уговаривали отступать в сторону своей границы, для соединения с их войсками, но бельгийский король выбрал отход к морю, с опорой на собственные силы (и англичан). Тогда это было принято с досадой, но впоследствии оказалось крайне полезными для союзного дела. В общем, покуда они отступали, немцы маршировали по Бельгии. В августе, через несколько дней после окончания льежских боев, был занят Брюссель и начался бельгийский скандал. Проходившие по 30-40 км в день солдаты были крайне чувствительны к малейшим слухам о партизанской войне. В занятых городах раздавались выстрелы и им отвечали, иногда и с артиллерией. Пропаганда союзников раскалила это до бела: беспорядочная стрельба превращалась систематические убийства, почти что ритуальные. Насилия над монашками, убийства детей - все эти агитационные ужасы берут свое начало оттуда.
Разгром
Брюссель пал, но в Бельгию уже входили англо-французские войска. Британцы (около сотни тысяч), высадившиеся в Северной Франции, были самой профессиональной армией которую когда-либо посылал Альбион. Цвета хаки, фуражки и волынки, мало пулеметов, но отличные стрелки. Любители в большой войне и профессионалы в малой, они шли показать как надо. Как и во времена Веллингтона армия была наемной, но теперь ее вел не железный герцог, а небольшого роста фельдмаршал Френч, выглядящий эксцентрично (не случайно) и полный сомнений в отношении своих французских союзников. Галльский военный вождь, обладавший, как и все французские генералы той эпохи, солидным животом и пышными усами, папа Жоффр (замкнутый авторитарный лидер, без всякого блеска ума, но с огромной выдержкой) надеялся, что соединившись с одной из его армий, англичане и бельгийцы составят крайний фланг французских войск, как раз переходящих в общее наступление. Действительность же оказалась таковой, что летом 1914 г. все союзные армии в Бельгии вступали в бой без всякого взаимодействия, с известным результатом.
Первым попали под удар французы. Солдаты, занявшие было возвышенности у реки, были посланы в наступление, в контрудар - даже оборона должна была быть активной (да и как иначе - не ломать же штыки об землю?). К тому же их генерал опасался за свои фланги, не верил англичанам, не верил собственному главнокомандующему и не мог решиться ни на что, изначально не надеясь на успех. В итоге оборонительное сражение было постыдно проиграно с тяжелыми потерями - французы начали отход так и не увидав англичан.
А те хорошо залегли близ городка Монс, окопавшись подобно бурам (не механизмам, но своим давним противникам в Южной Африке). Тут германцам пришлось нелегко: бежать под метками выстрелами английских стрелков всяко труднее нежели палить из пушек по французам. Британцы выдержали авангардные атаки первого дня, а второй попросту не наступил - дураков, как говорится, нет. Узнав о том, что французов и бельгийцев не будет, а тяжелая немецкая артиллерия уже на подходе, Френч отступил, а мысленно - и даже в Англию. Первая битва за Бельгию была проиграна.
Но главное-то сражение, главное-то должно было произойти южнее! Пусть себе тевтоны маршируют на флангах, тем слабее они будут в центре. Брюссель стоит Рейна, решил Жоффр и его молодая школа французских генералов. Не для того храбрые пуалю отстояли свои красные штаны перед войной, чтобы теперь прозаично закапываться в грязь, т.е. землю! Вперед, солдаты, к победе! И они атаковали.
Сначала все шло как будто хорошо, как будто по довоенным книжкам о будущей войне: пограничные столбы выдернули, марсельеза зазвучала в Эльзасе и Лотарингии, покуда германские сверхтяжелые пушки еще бомбардировали последние льежские форты. И тут заговорила артиллерия, да с закрытых позиций. И пулеметы, умело расставленные на флангах, с перекрещивающимся огнем. И пехота, из своих окопов, укрытий, холмов и лесов. Да - не какая-нибудь, а немецкая. Вообразите себе эту картину: войско как из 19 века, с красочными трехцветными знаменами, с офицерами ведущими своих солдат густыми рядами и колоннами в бой потрясая сабельками! И смерть, отовсюду. Потери были чудовищные, немыслимые, невообразимые. Расстреляв французов как в тире, германцы совершили первую ошибку, простительную для полевых армейских командиров, но тяжкую для их генерального штаба: они пошли в контратаку. Получалось так, что галлов отбрасывали, тогда как дух, суть плана кампании требовал обратного - лучше было отступить, дать коготку петушка увязнуть еще сильнее. Не смогли устоять перед искусом еще нескольких побед, да быть может и полного разгрома. Французы подались, отступили, но разрежены не были.
Тем не менее, конец августа был для Западного фронта (вот и пристало нам употребить этот термин) периодом повсеместного торжества германского оружия: в нескольких сражениях враги были разбиты и отброшены, правый тевтонский фланг свободно катился на Париж подобно чудовищной колеснице. Казалось, что ничто уже не сможет остановить наступление солдат кайзера.
Победа?
Теперь нам нужно подняться вверх, очистившись от пыли на сапогах. Посмотрим на картину в целом, с некоторой ретроспективой. Что там, внизу?
У Антверпена и в северной части Бельгии еще стояли бельгийцы, британцы отходили, собираясь то ли обороняться в Нормандии, то ли вообще сесть на корабли и уплыть домой. Французские войска, между Парижем и Брюсселем, отступали, чтобы не быть уничтоженными. На франко-германской границе шли вялые бои, сковывающие теперь уже германцев, а не французов. Было очевидно, что намерения Жоффра побить врага в Эльзас-Лотарингии потерпели неудачу, но французский главком не унывал. Не там, так тут - разве не французы лучше и быстрее всех восстанавливаются после неудач? И вновь, вперед храбрые французы! Т.е. назад, к поездам. Жоффр выводил все корпуса что мог с германской границы, создавая новую группировку на линии между Парижем и Верденом. Хладнокровный, он был готов даже и сдать столицу, главное чтобы никто не помешал одержать его победу. А покуда - отступление, отступление и отступление. Наседавшие немцы задали крепкую трепку британцам у Ле-Като и французам при Гюизе, но догнать и уничтожить их были не в силах.
У плана Шлиффена оказался существенный недостаток - ноги. Они устали. Каждый день немецкие солдаты проходили от 30 до 40 км, если не было боев. Удивительно было, что у них хватало сил еще и сражаться. Париж - манил, и каждое утро крикливым фельдфебелям удавалось поднять солдат в поход. Немцам не хватало механизации, грузовиков и средства, способного довершать победу, окружая разбитых и беря пленных. Кавалерия их действовала весьма слабо, так и не сумев приспособиться к новой войне. Впрочем, это было характерно для почти любых представителей этого рода войск в европейской ПМВ. В общем, немцы шли вперед, на Париж. Но как раз в начале сентября приказом сверху их лишили этой заманчивой цели. Почему?
Начальник немецкого генерального штаба, племянник того самого великого Мольтке, Мольтке-младший, был человеком сомневающимся. И в себе, и в скоротечности войны, и в плане Шлиффена. Вместо того, чтобы или принять его (план) целиком, или заменить другим, он принялся перепрыгивать пропасть в два прыжка. Забыв о том, что на решающем направлении не бывает слишком много сил, о том, что исход битвы решает последний батальон, о том, что еще Фридрих Великий... впрочем, мы увлечемся, перечисляя подтверждения тому, что война не любит суеты. А Мольтке именно что суетился, раздергивая части. Он решал возникавшие проблемы за счет правого, ударного, германского крыла, не забывая создавать ему же новые. Оттуда выдергивались части, ослабляя и без того недостаточно усиленную группировку, а подкреплений не поступало. Да они бы и не успели, в начале сентября. Именно благодаря Мольтке, план Шлиффена вместо задуманного удара серпом (крюком) превратился в безыскусную молотьбу кулаками, да еще и с разрывом усилий между северными и южными. Не он командовал армиями, но они принимали свои решения, склоняя генштаб к их одобрению. Вообще, по германской военной традиции у полевых командиров были большие права, но лишь в том как выполнять стратегические указания штаба. А выходило так, что санкционировав ряд тактических решений, Мольтке утерял общий стратегический рисунок. Проще говоря, он выпустил управление из рук - германцы просто шли вперед на севере и бились о французские укрепления на юге. Позади, в далеком штабе, Мольтке надеялся, что итогом станет общая победа. Одновременно его тревожило отсутствие ее обычных признаков (пленных).
И вот в начале сентября встал вопрос о разрыве - северная группировка действовала как бы в свободном пространстве, угрожая Парижу, откуда как раз в это время выехало французское правительство, а на юге продвижение остановилось, так толком и не начавшись. При этом правый/северный германский фланг уменьшился примерно на одну седьмую, тогда как французы (наверное) могли свободно перебрасывать свои силы. Нужно было что-то менять. И германцы, опять же по приказу Мольтке, разворачиваются, не дойдя до славного города Парижа. План тот же, что и прежде - навязать французам сражение с перевернутым фронтом. Англичане, где-то (опять же наверное, немецкое) садятся на свои корабли, французы уже расстреляли все обойму, а гарнизон Парижа угрозы не представляет. И немцы повернулись.
Типичный французский генерал Жоффр и нетипичный германский генерал Мольтке (не тот)
Первая Марна
Жоффр был невозмутим, но остальные-то нет. Многие, слишком многие, не были убеждены в том, что его гений может спасти Францию - реальность как бы не была худшей чем в 1870 г. Одним из таких критиков был генерал Галиени, назначенный оборонять Париж. Он скептически относился к очередному наступательному плану Жоффра и видел большую перспективу в ударе по немецкому боку, так беззащитно подставленному ему. Жоффр отнеся к этой идее без энтузиазма, но, действуя в рамках общей цели, сумел заставить англичан сражаться. В прямом смысле - Френч, как мы помним, собирался уже повторить подвиг Вильгельма Завоевателя, но был остановлен человек-плакатом, символом Британской империи, одним из трех провидцев, предсказывавших долгую войну, лордом Китченером. Лорд, приплывший во Францию, кое-как остановил бегство Френча, после чего Жоффр сумел на личной встрече убедить английского фельдмаршала поддержать свой удар. Мы с ненавистью симпатией отмечаем, что в отличие от Мольтке, замкнувшегося в своем штабе с паршивой радиосвязью, Жоффр непрестанно разъезжал по войскам, снимая генералов пачками и держа руку на пульсе. Не будучи убежденным, он все же согласился усилить войска на парижском направлении, иначе англичане попросту бы не атаковали. Теперь их фланговый удар должна была поддержать еще одна французская армия. И - началось чудо на Марне.
И тогда, и позже, вокруг него (чуда) было много кривотолков, пересудов и прочей ереси, сопутствующей любому земному вопросу сложнейшему за дырку от бублика. Непонятно было, в первую очередь, то, почему победоносные доселе немцы отступили, а побиваемые союзники одержали победу, но не сумели преследовать противника? Строго говоря, никакой тайны тут нет. Сражение развивалось в стиле классической пьесы, безыскусно, в несколько актов.
Сцена первая: германцы, ничуть не смущаясь полуторным уже превосходством врага в силах, не только не отступили после первых, фронтальных ударов Жоффра между Реймсом и Верденом, а напротив, весьма успешно контратаковали, полагая, впрочем, что атакуют как раз именно они. В этот момент начала продвижение французская армия, сформированная для демонстрации на германском фланге, чуть севернее Парижа. Германцы, державшие там войска достаточные лишь для обозначения линии, забеспокоились и перебросили туда крупные силы, взяты на участке фронта между Парижем и Реймсом. Чувствуете в чем дело? Нет резерва, нечем парировать кроме переброски сил - тришкин кафтан, проще говоря.
Сценка вторая: в образовавшийся зазор входят британские экспедиционные силы, которые видя, а точнее не видя неприятеля, начинают аккуратное продвижение, разрезая германский фронт на две части. В это время обходная французская армия, та самая которая оперирует чуть севернее Парижа и против которой немцы разрядили свой фронт на английском участке, начинает получать по первое число. Она переходит к обороне, прося подкреплений. Тогда же рождается еще одна легенда Марнской битвы: парижские такси. Незначительная величина, всего одна пехотная бригада, переброшенная двумястами таксистами на фронт (счетчики исправно работали) и не сыгравшая никакой роли. Но - красиво.
Сценка третья: в английский прорыв медленно втягиваются две соседние французские армии, включая и вышеупомянутую. В германских войсках, несмотря на наружный успех, заканчивается запас прочности - и снаряды. В далеком тылу Мольтке, обеспокоенный тем, что сражение идет как-то не так, посылает на фронт представителя генштаба подполковника Хенча. Тот добросовестно объезжает войска и их командиров - везде тактический успех на стороне германцев, а та группировка, что била фланговую французскую армию, вместе с ее парижскими таксомоторами - и вовсе собирается в Париж, со дня на день. Между тем, остается нерешенной проблема возникшего разрыва в боевых порядках: заткнуть ее попросту нечем. Два резца немецких зубов, командиры передовых ударных армий, фон Клюк и фон Бюлов, высказывают разные мнения: первый думает ворваться на французских спинах в Париж, второй опасается выхода англо-французов в тыл его войскам. Хенч видит усталость солдат, отсутствие резервов и возможностей для какого-либо благоприятного решения кроме успешной обороны. В этих условиях, считает он, даже взятие вражеской столице ничего не даст, кроме проблем. И представитель генштаба санкционирует отход, если англичане и французы продолжат свое продвижение между армиями Клюка и Бюлова.
Сценка четвертая: вскоре немецкие авиаторы докладывают о густых колоннах вражеских войск, наступающих между Парижем и Реймсом. Фон Бюлов начинает отход, в войсках наконец-то появляется сам Мольтке и дает команду на общее отступление. План Шлиффена рухнул. Французы с огромным удивлением узнают, что они - победители и начинают запоздалое преследование, оптимистично планируя выйти на германскую границу к началу октября. Это преследование, в кавычках, завершается как только немцы прекращают свой отход - англо-французская пехота напарывается на первые линии окопов и немедленно останавливается, неспособная потеснить врага. Но между линией немецких окопов и Северным морем большая полоса ничейной земли, т.е. никем фактически не удерживаемой. Стороны надеются опередить своих противников и начинается бег к морю. Аккурат в это время решается проблема Антверпена: мощнейшая крепость обороняемая англо-бельгийцами капитулирует в начале октября, под умелыми ударами артиллерии. Это - своеобразный промежуточный финал, разделивший 1914 г. на Западе.
Германская агитка по мотивам восточно-прусского вояжа царских войск и музыкальный русский ответ
Танненберг
В 1914 г. русская императорская армия вступила в войну очень и очень уверенная в своих силах. Горечь боев 1904-05 гг. была давно забыта, а армейские реформы, проводившиеся после японской войны, обещали, что борьба с кайзеровскими армиями будет намного удачнее сражений с солдатами микадо. И действительно, по общему мнению, русская армия образца 14 года сильно отличалась от той, что так неудачно показала себя на сопках Маньчжурии десятилетием ранее. Увы - царь был все тот же. Тем не менее, мобилизация прошла вполне успешно, русские, как они и обещали своим парижским друзьям, направили первый удар на Германию.
Воодушевляемые криками на Берлин и бреднями об историческом бое между славянством и германизмом две русские армии вошли в Восточную Пруссию, немецкое захолустье. Пересекая польскую (привисленскую) и литовскую границы, российские солдаты, подавляющая часть которых была неграмотна и не видела домов из камня, попадали в совсем другой мир. Происходила обычная вещь в войне сил с разным культурным и материальным уровнем: удивление и зависть. Немецкие деревни жили крепче и чище чем российские города, с электричеством и хорошими дорогами, чем не могли похвастаться еще и многие губернские центры. Начались грабежи и расстрелы, в основном стихийные - ни армейское, ни общее руководство этого не поощряло, но остановить не смогло. Зеркальная ситуация, как в Бельгии - солдаты убивали гражданских на велосипедах, сжигали брошенные деревни, палили в любой ероплан и вообще стремительно разваливались.
Не столько из-за самочинных грабежей, конечно, а потому что устали. Сильно устали. И оголодали. Нет, серьезно - этим все и объясняется. Это же немцы могли наступать по 40 км в день на Париж и воевать, а русскому человеку такие темпы не под силу. Хотя обычно считается, что все именно наоборот, и русские солдаты неприхотливы и выносливы, а... впрочем, не будем углубляться в мифологию. Русские корпуса веером разошлись по вражеской земле, страдая от маршей еще до пересечения границы: дороги в Российской империи были традиционно дурными, а снабжение и вовсе не поспевало.
Одна армия, под водительством бравого генерала-кавалериста фон Ренненкампфа, наступала севернее, с прицелом на Кенигсберг, другая, во главе с генерал-казаком Самсоновым, двигалась южнее, как бы подрезая прусский выступ. Сверху командующих координировали генералы специально созданного фронта и ставка во главе с великим князем Николем Николаевичем, осуществлявшим общее руководство войсками Российской империи в войне. Семь нянек и дитё. Многократно превосходя неприятеля в числе, но не скорости, русские армии аккуратно занимали Пруссию. Их кавалерия вполне соответствовала своему начальнику, разбитому поносом и подагрой, а потому никаких сведений о неприятеле и его замыслах известно не было.
Между тем, предугадать действия германцев было не так сложно: очевидно, что они либо попытаются отойти за Вислу, либо атакуют одну из двух вторгшихся армий, разделенных болотами. Сначала немцы решили победить Реннекампфа, но тот был неплохим воякой - начавшаяся при Гумбиннене сражение окончилось победой русских. Окопавшиеся по японской школе, они сумели отразить немецкие атаки и хотя потери были равны, германцы отступили. Как только битва закончилась, Реннекампф снова превратился в типичного российского генерала и преспокойно остался стоять на месте, ожидая приказов. Координаторы направили его на укрепленный Кенигсберг, где он, с массой своей кавалерии, но без тяжелых орудий, так и простоял до самого конца. А армия Самсонова спешила вперед, понукаемая призывами из далеких штабов: преследовать немцев, преследовать немцев! Разрыв между двумя русскими ратями продолжал увеличиваться.
В это время Мольтке, занятый победоносной французской кампанией (шли двадцатые числа августа), решил заменить руководство на Востоке, как слишком нервное. Он вытянул Людендорфа из-под Льежа и фон Гинденбурга из отставки - первый возглавил штаб, второй осуществлял общее руководство, служа вывеской и символом. Впрочем, Гинденбург был опытным военным, могущим дать фору любому генералу Антанты. Людендорф же и вовсе был военным гением, главным стратегом Германии. Эта ужасающая двойня, как их стали потом называть на Западе, повторяла излюбленный немецкий прием тандема в руководстве, сочетавшим в себе моральный и интеллектуальный факторы. Когда они появились в Восточной Пруссии план уже, в общих чертах, был готов - Ренненкампф завяз на севере и удар всеми силами по кашеобразной армии Самсонова просто напрашивался. Вопросом было время: немцы колебались между желанием окружить всю армию и опасением того, что в решающий момент на выручку придет Ренненкампф. Двойня колебалась - журавль (вся армия) или синица (передовые корпуса)? Так до конца и не решившись, немцы начали окружать врага, а там - как пойдет. Все козыри - железные дороги, авиаразведка и радиоперехват русских сообщений, были у них. Радиоперехват стал первым из двух мифов той битвы: дескать немцы решились на окружение только потому, что русские, наплевав на безопасность, ради скорости передавали свои сообщения открытым текстом, не шифруя. Это было так, и германцам это сильно помогало, но правда состоит в том, что в 1914 г. так поступали все, включая и немцев. Не было времени на шифровку, да и перехватить важную вражескую радиограмму в эфире было не проще чем найти иголку в стоге сена. Гинденбург и Людендорф напали бы на Самсонова в любом случае, этого требовала обстановка.
Сама битва продлилась всего четыре дня и закончилась аккурат под конец августа. Немцы атаковали размазанные по карте русские корпуса, окружили их и взяли в плен. Рассказывать, собственно, и нечего: огонь артиллерии, атаки пехоты, бегство русских полков, не управляемых никем. Самсонов задолго до конца сражения прекратил руководить им, превратившись вновь в казачьего генерала. Пересев в седло, он бесцельно ездил по войскам и когда от вверенной ему армии под рукой осталось с десяток человек - застрелился. Хороший казак, но слабый генерал. Гинденбург и Людендорф, создавшие первый в мире котел (после Седана), долго не доносили в Берлин о масштабах победы, уверяясь в ее окончательности: только пленными русские потеряли сотню тысяч солдат. Лучших солдат, с кадровыми офицерами и большим процентом унтер-офицерских чинов, так бездарно растраченных в первых боях. Сражение, названное Людендорфом в честь битвы между Тевтонским орденом и польско-литовским войском трехсотлетней давности, получило известность значительно превосходящую его действительную значимость. Война для России не была проиграна после него, равно как и не был разрешен кризис на Востоке. Но чудесное (в общественном мнении) спасение в кажущейся безысходности принесло Гинденбургу славу первого полководца рейха. Уже после войны злоязыкий генерал Гофман, спланировавший эту битву еще до приезда нашей парочки спасителей (но и тоже не сам, а по довоенным рецептам обрушиваться на одного из врагов), водил гостей по полю сражения, говоря: вот здесь фельдмаршал (Гинденбург) спал перед битвой, тут во время, а там - после.
Вторым, и излюбленным, российским мифом стали россказни о том, что катастрофа в Пруссии как-то спасла Париж. Во-первых, когда русские еще только переходили вражескую границу, об угрозе Парижу не было и речи - это было время наступления французских армий, на Рейн и Берлин. А выступить как можно быстрее против Германии, если бы она обрушилась на Францию, было обещано еще задолго до войны. Да и разумно, на бумаге-то - кто ж виноват, что русские генералы не умели водить свои войска? Во-вторых, часто говорят о переброске двух корпусов (и одной дивизии) с Запада на Восток, что мол и решило исход Марной битвы неделей спустя после последних выстрелов в Танненбергской. Переброска эта не усилила немцев на Востоке (корпуса попросту не успели к битве), но и не ослабила их на Западе (туда они бы тоже не успели). Примерно такое же количество солдат немцы выдернули из своих французских боевых порядков аккурат между этими битвами, но не для Востока, а против бельгийцев и англичан, которых там не было, но которых опасались. Поэтому на действительное положение дел во Франции самсоновская катастрофа никакого влияния оказать не могла. Что не отменяет простого факта: без вступления Российской империи в войну у англо-французов не было ни единого шанса. Но платить за это бездарным наступлением было вовсе не обязательным.
Бравые австро-венгерские войска на Восточном фронте и их не такие бравые, но победившие русские противники, в тылу
Русские и сербы
Но что нам до Пруссии? Наступление в Галиции, первая с 1809 г. русско-австрийская война - вот главные события августа-сентября 1914 г. на Восточном фронте. Начать следует с того, что Австро-Венгрия хотела воевать с Сербией, а не с Россией, поэтому вплоть до последних предвоенных лет, военное планирование против армий царя шло ни шатко, ни валко. Австро-венгерская армия, несмотря на все последующие домыслы, была хоть и сложным, но хорошим инструментом. Многонациональная, разделенная на два государства и крайне скупо содержащаяся (австрийский армейский бюджет мирного времени был меньше чем у англичан), она представляла собой совокупность очень разных величин: немецкие и венгерские части сражались хорошо, достойно показывали себя хорваты и поляки, зато слабейшим звеном были чехи, с первых дней войны распевавшие свое мы едем на войну с Россией, почему - не знаем. Австро-венгерские солдаты, в своей голубой форме без погон, с самого начала оказались в трудном положении. Командовавший ими милитарист-эксцентрик фон Гетцендорф всю жизнь мечтал повоевать, но преимущественно с сербами. Русскими, если уж им так хочется сражаться, пусть займутся немцы, считал он. Поэтому Мольтке, на которого и без того свалилась куча проблем, был просто поражен, когда узнал, что значительная часть австрийских войск поехала в Сербию, а не на Восточный фронт. С трудом ему удалось уговорить бравого Гетцендорфа забрать их оттуда после первых карательных ударов по ненавистным сербам. В итоге, австрийцы не оказались достаточно сильными ни на одном из фронтов. Покуда их войска носились туда-сюда, забивая железные дороги, начались первые бои с русскими.
Сначала солдаты венского императора имели успех, загиная русский фронт на польских равнинах. Австрийские немцы, венгры, словаки и поляки дрались решительно и русские подались назад. В Галиции же австрийцы должны были обороняться, но неуемная энергия фон Гетцендорфа навязывала стоящей там армии активную оборону, что в переводе на человеческий означало наступление. Австрийцы, а вернее словенцы, румыны, итальянцы и галичане, из которых и состояли тамошние войска, атаковали и были отбиты. Более того, контратаковавшие русские обратили их бегство, пошли на Лемберг и заняв его. В это же время, на рубеже лета и осени, остановилось и продвижение в Польше, потому как первоначальный порыв себя исчерпал, а солдат царя было намного больше чем солдат императора. Тут бы пригодились солдаты отправленные на Балканы, но они все еще находились в пути. Фон Гетцендорф, управляющий своими войсками так, будто у него под рукой были лучшие армии мира, решил переиграть еще раз и обрушиться на прорвавшихся в Галиции русских. Прямо как Гинденбург, да.
И вновь начало было многообещающим, но быстрого решения не получалось - несмотря на частные успехи, австрийцы никак не могли добиться решительного перелома в своих атаках. Гетцендорфу банально не хватало войск. Убедившись в том, что австрийцы расстреляли все патроны, русские, перебросившие свежие части по железным дорогам к Варшаве, обрушились на вражеские позиции в Польше подобно молоту. Рисунок битвы стал напоминать Марну, с разрывом между успешными боями под Лемебргом и отступающими к Кракову войсками. Австрийцы дрогнули и началось бегство, с потерей сотен тысяч пленных. Хотя русские понесли почти такие же тяжелые потери, огромное число пленных и утраченной амуниции, вместе с сотрясенным фронтом, говорили в их пользу. Австрийская армия претерпела ужасающее поражение, буквально разбившись о русских в дурацких атаках без резервов.
В Сербии войска Франц Иосифа с удивлением обнаружили, что эти балканские дикари превосходят из числом и отлично умеют использовать сложный рельеф местности. Имевшийся успех сменился вскоре отступлением (аккурат после вывода из боя тех войск, что не успели ни к одной из битв), особенно обидным для страны, вступившей в войну исключительно ради побивания Белграда. Сербы даже перешли границу империи, но были вскоре отброшены, с тяжелыми потерями. К середине сентября линия фронта остановилась примерно на довоенных границах. Колониальной прогулки не вышло, в России злословии: с ним (сербом) не то, что подле баб, берегись проклятый шваб!
В целом, события августа-сентября были лебединой песней предвоенных представлений о войне. Немцы, выигравшие все битвы кроме главной, не сумели осуществить свой молниеносный план, французы, думавшие ворваться аж в Южную Германию, захлебнулись кровью и замерли чуть ли не у опор Эйфелевой башни, а русские и австрийцы могли горестно размышлять о недостатках своих армий. Только сербы радовались, ведь им удалось отбить австрийское наступление.
Война стремительно менялась, все более отдаляясь от образов прежних лет.