Великий цикл о Великой войне
- или летопись о Первой мировой (1914-1919). Предыдущая часть, вместе с штурмовиками, лежит тут.
Навстречу к миру: кто первый? Гинденбург и Людендорф спешат на помощь опередить Кюльмана и Гертлинга
Увидевший в начале августа Людендорфа офицер поразился его потерянному виду: главное военное светило рейха попросту не знало, что делать дальше. Немцы держались - и как держались! - но будущее не сулило ничего кроме неприятностей.
Прошедшее в эти дни совещание союзных военных лидеров, под общим руководством маршала Фоша, пришло к единому мнению ковать железо пока горячо. Тевтонская черепаха высунула голову - немцы покинули свои хорошо оборудованные позиции 1917 г. и этим следовало воспользоваться. Союзные армии должны были нанести серию ударов по созданным врагом выступам и на его плечах прорваться через старую немецкую линию обороны, избежав тяжелых боев и потерь. Общий замысел контрнаступления союзников напоминал ограниченные французские атаки под Верденом и после неудачи у Арраса. Фош не собирался устраивать немцам (и себе) очередную Сомму, речь шла о том, чтобы использовать техническое превосходство и, постоянно меняя направления атак, расшатать германский фронт. Мыслями союзники уже уносились в следующий 1919 г., в котором и должно было начаться то самое, большое наступление. Некоторые пессимисты, такие как британский премьер, воочию наблюдавший за своими генералами и вовсе хотели отложить главный удар на 1920 г. Но немцы так или иначе напрашивались и первый удар должен был нанести простой и надежный как чугунная гиря фельдмаршал Хейг, с его солдатами империи.
Черные дни
Шесть сотен танков, двадцать дивизий и почти две тысячи самолетов обрушились на немецкие войска под Амьеном. Туман, и в этот раз помогавший смелым, скрыл развертывание войск Хейга, а непрерывное жужжание английских самолетов, двадцатикратно превосходящих имевшихся там орлов кайзера, заглушило шум моторов армады гусеничных чудовищ. Острием атаки стали войска доминионов, всегда храбрые австралийцы и канадцы. Первый день наступления стал локальной катастрофой, немцы понесли большие потери, большая часть их самолетов была уничтожена, орудия подавлены. Как оказалось - не только они. Некоторые солдаты кричали идущим в бой подкреплениям - вы что, еще не навоевались? штрейкбрехеры! В этой риторике чувствительный Людендорф усмотрел зловещую роль германских социал-демократов. Застигнутые внезапной и неумолимой атакой в чистом поле германцы не выдержали и начали сдаваться: за четыре дня наступления союзники захватили тридцать тысяч пленных, причем подавляющую часть из них - в первый день. В плен попадали даже господа офицеры - штаб одной бригады захватили за завтраком. Людендорф впоследствии назвал этот день черным для немецкой армии. И действительно - с 8 августа его войска начали безостановочный отход к границам Германии.
Материальное поражение не было таким уж большим, в целом немцы, несмотря на все сопутствующие факторы, держались достаточно умело: хотя союзники продвинулись на два десятка километров, их потери были значительно больше немецких, а обрести свободу маневра не удалось. Но мораль немецкой армии оказалась подорвана. Точнее, правильным будет сказать, что ее подорвали безуспешные наступления первой половины 1918 г., контратака Хейга лишь обнажила простую истину: солдаты кайзера потеряли мотивацию. Кайзер начал задавать своим генералам тяжелые вопросы, а Хейг сумел, для разнообразия, сделать верное предсказание, заявив о возможной победе уже в этом году. Впрочем, он говорил это третий год подряд.
Вслед за Хейгом подтянулся и Петэн. Французские операции развивались еще успешнее английских, благо сама идея наносить все новые и новые удары, избегая потерь, была порождением ясной логики латинской расы. Весь август французы наслаждались давно забытым ощущением успешного наступления, вместе с британцами они захватили десятки тысяч пленных и в значительной степени вернули утраченные в мае-июле позиции. Наблюдавший за этими операциями художник, чьей задачей было запечатлеть мощь союзных армий на поле боя, нашел что наиболее красиво война проявляется не на изрытых воронками полях, а на дорогах - в тысячах солдат и сотнях грузовиков, направлявшихся на фронт. В то время как линия немецкого фронта буквально окостенела, в попытке удержать добытое такой кровью и скрыть от рейхстага начавшиеся неудачи, союзники обрели второе дыхание. Их армии, изобильно оснащенные всеми видами вооружений, постоянно меняли объекты для атак и, не нанеся врагу ни одного генерального поражения, добились потрясающего общего эффекта: вслед за немецкой пехотой, обреченной постоянно отбиваться превосходящего неприятеля, в панику впали генералы. Их можно было понять, август стал каким-то кошмаром, как будто, что-то изменилось в воздухе, будто союзники очнулись и увидели, что немцы вовсе не так страшны. Союзные атаки не открывали новой стратегии или тактики, все было достаточно просто. Короткая, но яростная артиллерийская подготовка, отсекавшая передовые позиции, массы танков, включавшие в себя быстроходные пулеметные английские уиппетты и ставшие классическими пушечные французские рено, пехотная волна вслед за ними. Они наносили короткие удары и останавливались тогда когда немцы начинали приходить в себя. В основе этой стратегии лежало преимущество в мобильности: Фош легко концентрировал необходимое количество войск в нужном месте, постоянно держа врага в напряжении - где последует новый удар? Десятки тысяч рабочих, находящихся позади англо-французских дивизий, с трудолюбием муравьев прокладывали новые дороги. Противостоять этому в условиях им же возобновленной маневренной войны Людендорф не мог. Его войска безнадежно опаздывали. Даже упорство в обороне не спасало теперь германский фронт как прежде. Но больше всего на тевтонов влияла американская армия. Ее могли не видеть на поле боя или презирать, но сам факт присутствия (и постоянного роста) этой величины делал любые рассуждения о продолжении войны умозрительными. Как и всякое войско терпящее поражение, немецкую армию захлестнули болезни, выводившие из строя тысячи солдат. В рейхстаге депутаты кричали на военных, злым смехом встречая успокаивающие доклады представителя военного министра.
Скрепя сердце, Людендорф приказал отступить на прежние позиции, что и было исполнено в начале сентября. В очередной раз союзники не сумели помешать этому отходу, но общее соотношение сил было совсем иным нежели осенью 1914 г.
Победа? Мы французы, у нас и слова-то такого нет! (с)
Бравые британцы всегда бравые
Поражение
Фош ликовал, итоги пяти месяцев были ликвидированы за три недели. Англичане и французы уже показали себя, дело за американцами. Теперь Першинг был готов выступить во всем блеске своей самостоятельной мощи, впервые дивизии США подчинялись не англо-французским генералам, а природным американцам. Удар, задумывавшийся к югу от Вердена, по старому выступу в немецких позициях, чуть было не сорвался из-за общего отступления германцев к линии Зигфрида, но американцы все же успели начать до того как вражеские позиции оказались брошенными.
Начавшееся, при поддержке французских дивизий, наступление было очень успешным в своей бестолковости. Американцы лихо ворвались на своих танках в полуоставленные немецкие позиции, легко захватив в первый день больше десяти тысяч пленных. Хотя их артиллерия, как водится, била в белый свет как в копеечку, неопытные в вопросах подготовки штабы забили обозами собственными тылы, несмотря на то, что бравому американскому танкисту Паттону в этих боях оторвало половину задницы, несмотря на все это - американцы одержали победу как две капли воды похожую на успех Хейга в августе. Этот триумф пончиков стал еще одним ударом по боевому духу немцев: мало того, что тридцать американских дивизий послужили источником живой воды для утомленных союзников, так они еще и сами оказались не дураки драться!
Но потом начались неприятности. Успех первого удара вскружил голову американскому командованию, оно подумало, что всё дело в настойчивости и попыталась продолжить наступление таким же образом. Потратив две недели на подготовку, американцы пошли дальше. Теперь эффекта неожиданности не было, Людендорф прислал резервы и наступление забуксовало с самого начала. Несмотря (а точнее благодаря) на двукратное превосходство в силах, Першингу не удалось повторить успешного дебюта. Местность, вся в речках, лесах и оврагах, не давала возможность танкам раскатать немцев в блин, как это было на равнинах Франции и Бельгии. Тыл американской армии окончательно развалился, он был забит войсками спешащими и не успевавшими в бой, потери росли, а продвижения не было. Одна американская дивизия даже бежала с поля боя, не выдержав контрудара противника. Клемансо, который в душе давно ждал неудачи заносчивых американцев, буквально плясал в своей радостной ненависти. Он даже потребовал заменить Першинга, но дело благоразумно замяли. Несмотря на посильную помощь французских негров наступление полностью захлебнулось, потери достигали двухсот тысяч человек, как в славные времена Соммы и Пашендейля. Немцы потеряли в два раза меньше.
Но тут, вслед за янки, на врага опять навалились англо-французы. Все в бой, скомандовал Фош. Вражеский фронт в Северной Франции и Фландрии был наконец-то сокрушен, теперь англичане не собирались отступать. После недели боев, в которых британским танкам вновь удалось прорваться через немецкие позиции, Хейг добился новой победы: хотя множество танков завязло в грязи, а продовольствие наступавшим войскам приходилось сбрасывать с самолетов, британцы прорвали линию Зигфрида и вышли на открытое пространство. Немцы начали общий отход, методично разрушая все имевшее мало-мальскую ценность. В эти тяжелые октябрьские дни был отставлен от дел Людендорф. Заметавшийся в моральной агонии генерал потерял контроль над собой: поражения августа-сентября сильно повлияли на его психику. Сначала он выступал за немедленно открытие переговоров с союзниками, грозясь полным развалом фронта, а потом, когда немецкая армия показала себя неожиданно крепкой, несмотря на все удары Фоша, попытался призывать войска сражаться за приемлемый мир до конца. Эти метания, казавшегося незыблемым генерала, сильно разозлили новое правительство, которое он так торопил начать диалог с Антантой. Кайзер, который и раньше не особенно любил слишком самоуверенного подчиненного, заставил его подать в отставку в последних числах октября. Забавным было то, что генерал пострадал из-за своего монархизма: его внезапный призыв сражаться был вызван обнародованным требованием Антанты уничтожить германскую монархию как главную угрозу безопасности на планете. Отступление немецких армий продолжилось.
От успехов во Франции подняли голову итальянцы. Несмотря на прежний самоотказ от наступлений, новый главком генерал Диаз не устоял перед соблазном пожать свою часть лавров. Было очевидно, что теперь на помощь австро-венграм никто не придет, а неудача последнего их наступления, провалившегося из-за низкого морального духа многочисленных народностей старой монархии, давала неплохие авансы. Итальянцы решили рискнуть и не прогадали - должны же были они, в конце концов, хотя бы одну победу в заканчивающейся мировой войне?! Впрочем, разделить успех все же пришлось: наследников славы легионеров поддерживала полдюжины союзных дивизий, включая одну американскую. К концу октября австрийские позиции в Италии напоминали карточный домик.
Несмотря на всё это итальянцы чуть было не проиграли свою главную победу 20 века. Их атаки были отбиты стойкими австрийцами, все еще сохранявшими верность императорскому трону. Первые дни казалось, что наступление с треском провалилось, но тут в австро-венгерской армии вспыхнул бунт. Если чехословацкая сволочь свободолюбивая масса попросту не желала воевать, то венгры покидали фронт под благовидным предлогом защиты собственной страны, которой к тому времени угрожало наступление Антанты на Балканах. Итогом этого стала полная неразбериха, фактически организованный фронт рухнул и развалился. Пять дней австрийцы держались, но потом их попросту смяли. Итальянцы согнали бегущих венгров, хорват и чехов в одну кучу, назвав произошедшее великой битвой. В их руках оказалось около трехсот тысяч пленных (тех самых, бросивших фронт солдат), к началу ноября победоносные итальянские солдаты стояли на довоенной границе. Австро-Венгрия запросила перемирия, ее лихорадило, она фактически развалилась.
Не меньшая по значению катастрофа разразилась и на Балканах. Зацепившиеся после разгрома Сербии в Салониках союзники постепенно укрепляли свое положение. Они реорганизовали не померших от перехода по горам и морям сербов, заставили воевать бедных греков, да и просто продемонстрировали, что морским державам намного проще концентрировать силы нежели это думалось их сухопутным противникам: немецкая шутка о самом большом концентрационном лагере военнопленных в мире обернулась наступлением повлиявшим на всю войну. Тридцать союзных дивизий, сотни тысяч сербов, французов, греков, англичан, итальянцев прорвали германо-болгарский фронт. В этом им немало помогло то, что лучшие свои части германцы уже отправили во Францию, а болгарская армия находилась в состоянии брожения - вскоре в ней начался бунт и толпа в десятки тысяч потрясенных солдат устремилась на Софию. Попытка провозглашения республики была подавлена прибывший из Украины германской дивизией, а сами немцы традиционно держались хорошо, но их единственная армия была затоплена в море союзных войск - война вернулась в Сербию и Румынию, пришла в Болгарию. Последняя капитулировала через две недели после начала битвы: у нее попросту не осталось армии, хотя сохранившие порядок части сумели достойно показать себя в последних боях. Теперь Антанта вновь приросла еще одним союзником: позорная Румыния вторично вонзила свой кинжалик, опять объявив войну Центральным Державам. Так как это случилось за день до перемирия в мировой борьбе, то ее не разбили снова. Балканы были потеряны, фронт уничтожен, союзники угрожали Будапешту и Константинополю.
Для осман всё закончилось немногим позже. Их армии, страдавшие от нехватки всего кроме эпидемий, постепенно разрушались под ударами почувствовавших слабость врага англичан. Капитулировала группировка на севере Ирака, в Палестине и Сирии турецкие войска буквально распались в ходе сентябрьских боев с дивизиями Алленби. Сражались только небольшие отряды немцев и австрийцев, но это была капля в море. Нерв и душа всей османской мощи, генерал фон Сандерс с трудом сумел избежать пленения английский кавалерией, выбежав из своего дома в пижаме. Бегущие к турецким границам колонны османской пехоты, заполонившие немногочисленные дороги, расстреливались британской авиацией. Собравшему вокруг себя небольшой остаток сохранивших боеспособность турок и немецких солдат генералу Кемалю удалось остановить индусскую кавалерию - в будущем на этом месте была проведена турецко-сирийская граница. Вслед за остальными немецкими союзниками османы запросили пощады. К началу ноября Германия осталась единственной не капитулировавшей центральной державой.
Понять причины катастроф немудрено: на возросшую техническую мощь союзников наложилась экономическая истощенность и моральная усталость народов срединных империй от войны, потерявшей после явственного провала во Франции осмысленную цель. Если их не победить, то зачем еще сражаться? тем более если ты болгарин, чех или, не дай Бог, словак? Немцы пока держались, но даже они не могли себе позволить воевать со всем миром в конфигурации Семилетней войны.
Американцы и их Першинг, пока один
Умилительность этой кинохроники зашкаливает
Революция и перемирие
Под воздействием фронтовых неудач, пошатнувших веру в непобедимых генералов, события в Германии стали развиваться стремительно. Еще в сентябре новым канцлером рейха стал фюрст Макс Баденский, человек с репутацией умеренного либерала. Он впервые привлек в правительство социал-демократов, добился решающих полномочий для рейхстага в вопросах заключения мира и попытался начать переговоры в союзниками, подыскивая возможность пожертвовать при случае кайзером, чтобы сохранить кайзерайх, т.е. монархию. Теперь все немцы - и генералы и политики - апеллировали к президенту Вильсону, они считали, что Америка, лишенная английских предрассудков и французской ненависти, будет более удобным адресатом для начала переговоров. Они надеялись, что вильсоновские 14 пунктов станут основой устройства будущего мира: в этих пунктах речь шла о справедливом устройстве дел в Европе и мире, а риторика сильно отличалась от англо-французских требований уничтожить противостоящие им государства раз и навсегда. Вера в искренность намерений американского президента была очень высока осенью 1918 г., в мир Вильсона верили и простые солдаты, и политики. Но протянутая, в очередной раз, рука опять осталась без ответа: демонстрируемая немцами слабость была лучшим аргументом, чтобы не торопиться вступать с ними в переговоры. Вильсон не спешил отвечать: по мере роста военных успехов и все новых и новых признаков ослабления Берлина и Вены его требования становились выше и выше. Месяцем ранее он и союзники отвергли такое же предложение Австро-Венгрии, продемонстрировав всем, что у нее нет будущего. Канцлер, все еще находившийся в плену прежних представлений, счел, что если ради мира требуется жертва - что ж, она будет сделана. Он уже отозвал подводные лодки, теперь они мирно стояли в доках, убрал Людендорфа - очередь за кайзером. Вильгельм, раздраженный настойчивыми намеками относительно собственного отречения, покинул Берлин, перебравшись в Ставку. Там он узнал о капитуляции всех своих союзников и начале революции в Германии.
В начале ноября матросы, пять раз отказавшиеся выйти в последний поход чести (элегантный эвфемизм, означавший самоубийственную атаку кайзеровского флота на англо-американские эскадры в Северном море), захватили Киль, главную военно-морскую базу. Разумеется, так как дело происходило в рейхе, то никаких эксцессов, сравнимых с событиями в России, не было. Ноябрьская революция была на редкость малокровной, что вызывало приступы ярости у Ленина, так рассчитывавшего на германских товарищей. В считанные дни движение достигло Берлина, постепенно без всякого сопротивления распространяясь по стране. Поняв, что он опоздал и монархию уже не спасти, канцлер-фюрст передал свои полномочия лидеру социал-демократов Эберту, успев объявить об отречении кайзера от всех престолов (императорского и королевского) сразу. Последний узнал о собственном отказе от власти на следующий день. Другой новостью для императора Вильгельма стало то, что в Германии уже республика - в день отречения канцлера за кайзера ее провозгласили в Берлине социал-демократы, считавшие, что убирают последнюю причину для затягивания начала переговоров и выводят Германию на новый уровень. Монархия упразднена, Гогенцоллерны ушли, в рейхе демократия - давайте же заключим достойный мир. Это была доктринерская наивность далеких от политики людей.
Вильгельм агонизировал. Он собрал генералов и попытался сплотить их для марша на Берлин, призывая восстановить порядок если не в империи, то хотя бы в прусском королевстве, но военные вожди молчали. Наконец, кайзеру было недвусмысленно объявлено, что армия не будет воевать с собственным населением ради него. Случайно отобранные пятьдесят полковых командиров дали недвусмысленный срез настроений в войсках. Кайзер впал в уныние и решил с честью погибнуть на поле боя, но потом передумал и сдался голландским пограничникам.
Император пользовался широкой поддержкой как личность у простого народа и, как символ, у офицерства, но передовая и самая массовая социал-демократическая партия рейха издавна выступала против монархии вообще. В тогдашних условиях Вильгельму просто не на кого было опереться: средний класс связывал с его именем все беды Германии, элита готова была пожертвовать именем ради института, а социал-демократы попросту воспользовались моментом, одним кличем с балкона упразднив монархию, чем сразу же заложили бомбу под германское государство.
В это время представители Германии из двух штатских и двух военных (среди них случайно оказался сын офицера, участвовавшего в обсуждении капитуляции армии Наполеона при Седане), дожидавшиеся известий о том кто же все-таки будет отдавать им приказы - кайзер или социал-демократический канцлер - вошли в вагон маршала Фоша. Их возглавлял известный политик-центрист, имевший мужество (и несчастье) представлять Германию в такой момент. Состоялся знаменитый диалог, в котором генералиссимус союзных армий знатно поиздевался над уставшими немцами. Мы не хотим мира, нам очень нравиться воевать, шутил француз, мы никуда не спешим, зачем вы тут? А, так вам нужен мир? вы просите о нем? это другое дело - и всё в том же духе. Начало не сулило ничего хорошего для представителей молодой республики, последствия оказались еще хуже: блокада рейха продолжалась вплоть до подписания окончательного мира, немецкая армия очищала все удерживаемые во Франции и Бельгии территории, она разоружалась, равно как авиация и флот, который должен был полностью выдан союзникам. Кроме того, союзники оккупировали германские земли по Рейну, с занятием ряда городов на левом берегу. Удерживаемые немцами территории на Востоке должны были быть очищены по первому свистку союзников. И за всё это немцам обещали достойное участие в будущих переговорах. Таким образом была разыграна классическая сценка с осликом и морковкой: ради мира была упразднена монархия, ради мира немцы разоружились отдав себя на милость союзникам. Теперь им оставалось лишь уповать на то, что они поступят так как обещали.
Вопрос о том была ли эта сдача печальной неизбежностью или последствием слабости возник сразу же после подписания перемирия, но особую остроту приобрел позже, по известным причинам (о них - в следующей части). В самом деле, стоило ли капитулировать когда германский солдат все еще стоял на земле врага, а под контролем рейха находились огромные области на Востоке? С военной точки зрения кампания вполне могла быть продолжена в следующем году... но она неизбежно вылилась бы в бои на германской территории, как это случилось в 1945 г. А этого тогдашняя германская элита допускать не желала, справедливо считая такую борьбу напрасной. Не согласившийся с этой трактовой баварский ефрейтор из Австрии, ослепший в эти дни от английских газов, показал двадцатилетием спустя возможные перспективы продолжения войны в 1919 г. Нет сомнений, что и в этом случае немцы бы доставили союзникам немало проблем, но маловероятно, что продолжение борьбы позитивно повлияло бы на их позицию в отношении мира с Германией, скорее это привело бы к ухудшению ее положения. Таким образом, нельзя не отдать должного генералам и политикам рейхстага, сумевшим в трудный момент переступить через социальные преграды и действовать сообща.
Стрелявшие до последней минуты войска Антанты и Германии прекратили палить ровно в 11 часов 11 ноября 1918 г. Особенно досадовали американцы, закончившие войну на минорной ноте - им не дали показать себя. Американские генералы, прекрасно знавшие еще ранним утром, что перерыв в боевых действиях наступит через несколько часов, бросили свою пехоту в бессмысленную атаку. Кроме них, но по значительно более уважительной причине незнания, еще сражались отряды Леттов-Форбека в Африке и бравого австрийского генерала Пфланцер-Балтина на Балканах. Вскоре утихли и они, но такая доблесть, проявленная людьми с двойной фамилией говорит о многом. Например о пользе мобильных телефонов, позволивших бы немцу и австрийцу узнать о том, что боевые действия закончились уже как несколько дней.
Перемирие еще не означало окончания войны, которая именно в эти дни началась в Центральной и Восточной Европе. Появлявшиеся как грибы после дождя малые государства немедленно принялись творить на руинах старых империй новые злодейства - один американец недружелюбно сравнил этот парад угнетенных национальностей с рождением москитов, изначальных носителей зла. Он был прав, но моральные категории не определяли фактического положения дел.
Маленький вагон и большая тележка неприятностей
Навстречу к миру: кто первый? Гинденбург и Людендорф спешат на помощь опередить Кюльмана и Гертлинга
Увидевший в начале августа Людендорфа офицер поразился его потерянному виду: главное военное светило рейха попросту не знало, что делать дальше. Немцы держались - и как держались! - но будущее не сулило ничего кроме неприятностей.
Прошедшее в эти дни совещание союзных военных лидеров, под общим руководством маршала Фоша, пришло к единому мнению ковать железо пока горячо. Тевтонская черепаха высунула голову - немцы покинули свои хорошо оборудованные позиции 1917 г. и этим следовало воспользоваться. Союзные армии должны были нанести серию ударов по созданным врагом выступам и на его плечах прорваться через старую немецкую линию обороны, избежав тяжелых боев и потерь. Общий замысел контрнаступления союзников напоминал ограниченные французские атаки под Верденом и после неудачи у Арраса. Фош не собирался устраивать немцам (и себе) очередную Сомму, речь шла о том, чтобы использовать техническое превосходство и, постоянно меняя направления атак, расшатать германский фронт. Мыслями союзники уже уносились в следующий 1919 г., в котором и должно было начаться то самое, большое наступление. Некоторые пессимисты, такие как британский премьер, воочию наблюдавший за своими генералами и вовсе хотели отложить главный удар на 1920 г. Но немцы так или иначе напрашивались и первый удар должен был нанести простой и надежный как чугунная гиря фельдмаршал Хейг, с его солдатами империи.
Черные дни
Шесть сотен танков, двадцать дивизий и почти две тысячи самолетов обрушились на немецкие войска под Амьеном. Туман, и в этот раз помогавший смелым, скрыл развертывание войск Хейга, а непрерывное жужжание английских самолетов, двадцатикратно превосходящих имевшихся там орлов кайзера, заглушило шум моторов армады гусеничных чудовищ. Острием атаки стали войска доминионов, всегда храбрые австралийцы и канадцы. Первый день наступления стал локальной катастрофой, немцы понесли большие потери, большая часть их самолетов была уничтожена, орудия подавлены. Как оказалось - не только они. Некоторые солдаты кричали идущим в бой подкреплениям - вы что, еще не навоевались? штрейкбрехеры! В этой риторике чувствительный Людендорф усмотрел зловещую роль германских социал-демократов. Застигнутые внезапной и неумолимой атакой в чистом поле германцы не выдержали и начали сдаваться: за четыре дня наступления союзники захватили тридцать тысяч пленных, причем подавляющую часть из них - в первый день. В плен попадали даже господа офицеры - штаб одной бригады захватили за завтраком. Людендорф впоследствии назвал этот день черным для немецкой армии. И действительно - с 8 августа его войска начали безостановочный отход к границам Германии.
Материальное поражение не было таким уж большим, в целом немцы, несмотря на все сопутствующие факторы, держались достаточно умело: хотя союзники продвинулись на два десятка километров, их потери были значительно больше немецких, а обрести свободу маневра не удалось. Но мораль немецкой армии оказалась подорвана. Точнее, правильным будет сказать, что ее подорвали безуспешные наступления первой половины 1918 г., контратака Хейга лишь обнажила простую истину: солдаты кайзера потеряли мотивацию. Кайзер начал задавать своим генералам тяжелые вопросы, а Хейг сумел, для разнообразия, сделать верное предсказание, заявив о возможной победе уже в этом году. Впрочем, он говорил это третий год подряд.
Вслед за Хейгом подтянулся и Петэн. Французские операции развивались еще успешнее английских, благо сама идея наносить все новые и новые удары, избегая потерь, была порождением ясной логики латинской расы. Весь август французы наслаждались давно забытым ощущением успешного наступления, вместе с британцами они захватили десятки тысяч пленных и в значительной степени вернули утраченные в мае-июле позиции. Наблюдавший за этими операциями художник, чьей задачей было запечатлеть мощь союзных армий на поле боя, нашел что наиболее красиво война проявляется не на изрытых воронками полях, а на дорогах - в тысячах солдат и сотнях грузовиков, направлявшихся на фронт. В то время как линия немецкого фронта буквально окостенела, в попытке удержать добытое такой кровью и скрыть от рейхстага начавшиеся неудачи, союзники обрели второе дыхание. Их армии, изобильно оснащенные всеми видами вооружений, постоянно меняли объекты для атак и, не нанеся врагу ни одного генерального поражения, добились потрясающего общего эффекта: вслед за немецкой пехотой, обреченной постоянно отбиваться превосходящего неприятеля, в панику впали генералы. Их можно было понять, август стал каким-то кошмаром, как будто, что-то изменилось в воздухе, будто союзники очнулись и увидели, что немцы вовсе не так страшны. Союзные атаки не открывали новой стратегии или тактики, все было достаточно просто. Короткая, но яростная артиллерийская подготовка, отсекавшая передовые позиции, массы танков, включавшие в себя быстроходные пулеметные английские уиппетты и ставшие классическими пушечные французские рено, пехотная волна вслед за ними. Они наносили короткие удары и останавливались тогда когда немцы начинали приходить в себя. В основе этой стратегии лежало преимущество в мобильности: Фош легко концентрировал необходимое количество войск в нужном месте, постоянно держа врага в напряжении - где последует новый удар? Десятки тысяч рабочих, находящихся позади англо-французских дивизий, с трудолюбием муравьев прокладывали новые дороги. Противостоять этому в условиях им же возобновленной маневренной войны Людендорф не мог. Его войска безнадежно опаздывали. Даже упорство в обороне не спасало теперь германский фронт как прежде. Но больше всего на тевтонов влияла американская армия. Ее могли не видеть на поле боя или презирать, но сам факт присутствия (и постоянного роста) этой величины делал любые рассуждения о продолжении войны умозрительными. Как и всякое войско терпящее поражение, немецкую армию захлестнули болезни, выводившие из строя тысячи солдат. В рейхстаге депутаты кричали на военных, злым смехом встречая успокаивающие доклады представителя военного министра.
Скрепя сердце, Людендорф приказал отступить на прежние позиции, что и было исполнено в начале сентября. В очередной раз союзники не сумели помешать этому отходу, но общее соотношение сил было совсем иным нежели осенью 1914 г.
Победа? Мы французы, у нас и слова-то такого нет! (с)
Click to viewБравые британцы всегда бравые
Поражение
Фош ликовал, итоги пяти месяцев были ликвидированы за три недели. Англичане и французы уже показали себя, дело за американцами. Теперь Першинг был готов выступить во всем блеске своей самостоятельной мощи, впервые дивизии США подчинялись не англо-французским генералам, а природным американцам. Удар, задумывавшийся к югу от Вердена, по старому выступу в немецких позициях, чуть было не сорвался из-за общего отступления германцев к линии Зигфрида, но американцы все же успели начать до того как вражеские позиции оказались брошенными.
Начавшееся, при поддержке французских дивизий, наступление было очень успешным в своей бестолковости. Американцы лихо ворвались на своих танках в полуоставленные немецкие позиции, легко захватив в первый день больше десяти тысяч пленных. Хотя их артиллерия, как водится, била в белый свет как в копеечку, неопытные в вопросах подготовки штабы забили обозами собственными тылы, несмотря на то, что бравому американскому танкисту Паттону в этих боях оторвало половину задницы, несмотря на все это - американцы одержали победу как две капли воды похожую на успех Хейга в августе. Этот триумф пончиков стал еще одним ударом по боевому духу немцев: мало того, что тридцать американских дивизий послужили источником живой воды для утомленных союзников, так они еще и сами оказались не дураки драться!
Но потом начались неприятности. Успех первого удара вскружил голову американскому командованию, оно подумало, что всё дело в настойчивости и попыталась продолжить наступление таким же образом. Потратив две недели на подготовку, американцы пошли дальше. Теперь эффекта неожиданности не было, Людендорф прислал резервы и наступление забуксовало с самого начала. Несмотря (а точнее благодаря) на двукратное превосходство в силах, Першингу не удалось повторить успешного дебюта. Местность, вся в речках, лесах и оврагах, не давала возможность танкам раскатать немцев в блин, как это было на равнинах Франции и Бельгии. Тыл американской армии окончательно развалился, он был забит войсками спешащими и не успевавшими в бой, потери росли, а продвижения не было. Одна американская дивизия даже бежала с поля боя, не выдержав контрудара противника. Клемансо, который в душе давно ждал неудачи заносчивых американцев, буквально плясал в своей радостной ненависти. Он даже потребовал заменить Першинга, но дело благоразумно замяли. Несмотря на посильную помощь французских негров наступление полностью захлебнулось, потери достигали двухсот тысяч человек, как в славные времена Соммы и Пашендейля. Немцы потеряли в два раза меньше.
Но тут, вслед за янки, на врага опять навалились англо-французы. Все в бой, скомандовал Фош. Вражеский фронт в Северной Франции и Фландрии был наконец-то сокрушен, теперь англичане не собирались отступать. После недели боев, в которых британским танкам вновь удалось прорваться через немецкие позиции, Хейг добился новой победы: хотя множество танков завязло в грязи, а продовольствие наступавшим войскам приходилось сбрасывать с самолетов, британцы прорвали линию Зигфрида и вышли на открытое пространство. Немцы начали общий отход, методично разрушая все имевшее мало-мальскую ценность. В эти тяжелые октябрьские дни был отставлен от дел Людендорф. Заметавшийся в моральной агонии генерал потерял контроль над собой: поражения августа-сентября сильно повлияли на его психику. Сначала он выступал за немедленно открытие переговоров с союзниками, грозясь полным развалом фронта, а потом, когда немецкая армия показала себя неожиданно крепкой, несмотря на все удары Фоша, попытался призывать войска сражаться за приемлемый мир до конца. Эти метания, казавшегося незыблемым генерала, сильно разозлили новое правительство, которое он так торопил начать диалог с Антантой. Кайзер, который и раньше не особенно любил слишком самоуверенного подчиненного, заставил его подать в отставку в последних числах октября. Забавным было то, что генерал пострадал из-за своего монархизма: его внезапный призыв сражаться был вызван обнародованным требованием Антанты уничтожить германскую монархию как главную угрозу безопасности на планете. Отступление немецких армий продолжилось.
От успехов во Франции подняли голову итальянцы. Несмотря на прежний самоотказ от наступлений, новый главком генерал Диаз не устоял перед соблазном пожать свою часть лавров. Было очевидно, что теперь на помощь австро-венграм никто не придет, а неудача последнего их наступления, провалившегося из-за низкого морального духа многочисленных народностей старой монархии, давала неплохие авансы. Итальянцы решили рискнуть и не прогадали - должны же были они, в конце концов, хотя бы одну победу в заканчивающейся мировой войне?! Впрочем, разделить успех все же пришлось: наследников славы легионеров поддерживала полдюжины союзных дивизий, включая одну американскую. К концу октября австрийские позиции в Италии напоминали карточный домик.
Несмотря на всё это итальянцы чуть было не проиграли свою главную победу 20 века. Их атаки были отбиты стойкими австрийцами, все еще сохранявшими верность императорскому трону. Первые дни казалось, что наступление с треском провалилось, но тут в австро-венгерской армии вспыхнул бунт. Если чехословацкая сволочь свободолюбивая масса попросту не желала воевать, то венгры покидали фронт под благовидным предлогом защиты собственной страны, которой к тому времени угрожало наступление Антанты на Балканах. Итогом этого стала полная неразбериха, фактически организованный фронт рухнул и развалился. Пять дней австрийцы держались, но потом их попросту смяли. Итальянцы согнали бегущих венгров, хорват и чехов в одну кучу, назвав произошедшее великой битвой. В их руках оказалось около трехсот тысяч пленных (тех самых, бросивших фронт солдат), к началу ноября победоносные итальянские солдаты стояли на довоенной границе. Австро-Венгрия запросила перемирия, ее лихорадило, она фактически развалилась.
Не меньшая по значению катастрофа разразилась и на Балканах. Зацепившиеся после разгрома Сербии в Салониках союзники постепенно укрепляли свое положение. Они реорганизовали не померших от перехода по горам и морям сербов, заставили воевать бедных греков, да и просто продемонстрировали, что морским державам намного проще концентрировать силы нежели это думалось их сухопутным противникам: немецкая шутка о самом большом концентрационном лагере военнопленных в мире обернулась наступлением повлиявшим на всю войну. Тридцать союзных дивизий, сотни тысяч сербов, французов, греков, англичан, итальянцев прорвали германо-болгарский фронт. В этом им немало помогло то, что лучшие свои части германцы уже отправили во Францию, а болгарская армия находилась в состоянии брожения - вскоре в ней начался бунт и толпа в десятки тысяч потрясенных солдат устремилась на Софию. Попытка провозглашения республики была подавлена прибывший из Украины германской дивизией, а сами немцы традиционно держались хорошо, но их единственная армия была затоплена в море союзных войск - война вернулась в Сербию и Румынию, пришла в Болгарию. Последняя капитулировала через две недели после начала битвы: у нее попросту не осталось армии, хотя сохранившие порядок части сумели достойно показать себя в последних боях. Теперь Антанта вновь приросла еще одним союзником: позорная Румыния вторично вонзила свой кинжалик, опять объявив войну Центральным Державам. Так как это случилось за день до перемирия в мировой борьбе, то ее не разбили снова. Балканы были потеряны, фронт уничтожен, союзники угрожали Будапешту и Константинополю.
Для осман всё закончилось немногим позже. Их армии, страдавшие от нехватки всего кроме эпидемий, постепенно разрушались под ударами почувствовавших слабость врага англичан. Капитулировала группировка на севере Ирака, в Палестине и Сирии турецкие войска буквально распались в ходе сентябрьских боев с дивизиями Алленби. Сражались только небольшие отряды немцев и австрийцев, но это была капля в море. Нерв и душа всей османской мощи, генерал фон Сандерс с трудом сумел избежать пленения английский кавалерией, выбежав из своего дома в пижаме. Бегущие к турецким границам колонны османской пехоты, заполонившие немногочисленные дороги, расстреливались британской авиацией. Собравшему вокруг себя небольшой остаток сохранивших боеспособность турок и немецких солдат генералу Кемалю удалось остановить индусскую кавалерию - в будущем на этом месте была проведена турецко-сирийская граница. Вслед за остальными немецкими союзниками османы запросили пощады. К началу ноября Германия осталась единственной не капитулировавшей центральной державой.
Понять причины катастроф немудрено: на возросшую техническую мощь союзников наложилась экономическая истощенность и моральная усталость народов срединных империй от войны, потерявшей после явственного провала во Франции осмысленную цель. Если их не победить, то зачем еще сражаться? тем более если ты болгарин, чех или, не дай Бог, словак? Немцы пока держались, но даже они не могли себе позволить воевать со всем миром в конфигурации Семилетней войны.
Американцы и их Першинг, пока один
Умилительность этой кинохроники зашкаливает
Революция и перемирие
Под воздействием фронтовых неудач, пошатнувших веру в непобедимых генералов, события в Германии стали развиваться стремительно. Еще в сентябре новым канцлером рейха стал фюрст Макс Баденский, человек с репутацией умеренного либерала. Он впервые привлек в правительство социал-демократов, добился решающих полномочий для рейхстага в вопросах заключения мира и попытался начать переговоры в союзниками, подыскивая возможность пожертвовать при случае кайзером, чтобы сохранить кайзерайх, т.е. монархию. Теперь все немцы - и генералы и политики - апеллировали к президенту Вильсону, они считали, что Америка, лишенная английских предрассудков и французской ненависти, будет более удобным адресатом для начала переговоров. Они надеялись, что вильсоновские 14 пунктов станут основой устройства будущего мира: в этих пунктах речь шла о справедливом устройстве дел в Европе и мире, а риторика сильно отличалась от англо-французских требований уничтожить противостоящие им государства раз и навсегда. Вера в искренность намерений американского президента была очень высока осенью 1918 г., в мир Вильсона верили и простые солдаты, и политики. Но протянутая, в очередной раз, рука опять осталась без ответа: демонстрируемая немцами слабость была лучшим аргументом, чтобы не торопиться вступать с ними в переговоры. Вильсон не спешил отвечать: по мере роста военных успехов и все новых и новых признаков ослабления Берлина и Вены его требования становились выше и выше. Месяцем ранее он и союзники отвергли такое же предложение Австро-Венгрии, продемонстрировав всем, что у нее нет будущего. Канцлер, все еще находившийся в плену прежних представлений, счел, что если ради мира требуется жертва - что ж, она будет сделана. Он уже отозвал подводные лодки, теперь они мирно стояли в доках, убрал Людендорфа - очередь за кайзером. Вильгельм, раздраженный настойчивыми намеками относительно собственного отречения, покинул Берлин, перебравшись в Ставку. Там он узнал о капитуляции всех своих союзников и начале революции в Германии.
В начале ноября матросы, пять раз отказавшиеся выйти в последний поход чести (элегантный эвфемизм, означавший самоубийственную атаку кайзеровского флота на англо-американские эскадры в Северном море), захватили Киль, главную военно-морскую базу. Разумеется, так как дело происходило в рейхе, то никаких эксцессов, сравнимых с событиями в России, не было. Ноябрьская революция была на редкость малокровной, что вызывало приступы ярости у Ленина, так рассчитывавшего на германских товарищей. В считанные дни движение достигло Берлина, постепенно без всякого сопротивления распространяясь по стране. Поняв, что он опоздал и монархию уже не спасти, канцлер-фюрст передал свои полномочия лидеру социал-демократов Эберту, успев объявить об отречении кайзера от всех престолов (императорского и королевского) сразу. Последний узнал о собственном отказе от власти на следующий день. Другой новостью для императора Вильгельма стало то, что в Германии уже республика - в день отречения канцлера за кайзера ее провозгласили в Берлине социал-демократы, считавшие, что убирают последнюю причину для затягивания начала переговоров и выводят Германию на новый уровень. Монархия упразднена, Гогенцоллерны ушли, в рейхе демократия - давайте же заключим достойный мир. Это была доктринерская наивность далеких от политики людей.
Вильгельм агонизировал. Он собрал генералов и попытался сплотить их для марша на Берлин, призывая восстановить порядок если не в империи, то хотя бы в прусском королевстве, но военные вожди молчали. Наконец, кайзеру было недвусмысленно объявлено, что армия не будет воевать с собственным населением ради него. Случайно отобранные пятьдесят полковых командиров дали недвусмысленный срез настроений в войсках. Кайзер впал в уныние и решил с честью погибнуть на поле боя, но потом передумал и сдался голландским пограничникам.
Император пользовался широкой поддержкой как личность у простого народа и, как символ, у офицерства, но передовая и самая массовая социал-демократическая партия рейха издавна выступала против монархии вообще. В тогдашних условиях Вильгельму просто не на кого было опереться: средний класс связывал с его именем все беды Германии, элита готова была пожертвовать именем ради института, а социал-демократы попросту воспользовались моментом, одним кличем с балкона упразднив монархию, чем сразу же заложили бомбу под германское государство.
В это время представители Германии из двух штатских и двух военных (среди них случайно оказался сын офицера, участвовавшего в обсуждении капитуляции армии Наполеона при Седане), дожидавшиеся известий о том кто же все-таки будет отдавать им приказы - кайзер или социал-демократический канцлер - вошли в вагон маршала Фоша. Их возглавлял известный политик-центрист, имевший мужество (и несчастье) представлять Германию в такой момент. Состоялся знаменитый диалог, в котором генералиссимус союзных армий знатно поиздевался над уставшими немцами. Мы не хотим мира, нам очень нравиться воевать, шутил француз, мы никуда не спешим, зачем вы тут? А, так вам нужен мир? вы просите о нем? это другое дело - и всё в том же духе. Начало не сулило ничего хорошего для представителей молодой республики, последствия оказались еще хуже: блокада рейха продолжалась вплоть до подписания окончательного мира, немецкая армия очищала все удерживаемые во Франции и Бельгии территории, она разоружалась, равно как авиация и флот, который должен был полностью выдан союзникам. Кроме того, союзники оккупировали германские земли по Рейну, с занятием ряда городов на левом берегу. Удерживаемые немцами территории на Востоке должны были быть очищены по первому свистку союзников. И за всё это немцам обещали достойное участие в будущих переговорах. Таким образом была разыграна классическая сценка с осликом и морковкой: ради мира была упразднена монархия, ради мира немцы разоружились отдав себя на милость союзникам. Теперь им оставалось лишь уповать на то, что они поступят так как обещали.
Вопрос о том была ли эта сдача печальной неизбежностью или последствием слабости возник сразу же после подписания перемирия, но особую остроту приобрел позже, по известным причинам (о них - в следующей части). В самом деле, стоило ли капитулировать когда германский солдат все еще стоял на земле врага, а под контролем рейха находились огромные области на Востоке? С военной точки зрения кампания вполне могла быть продолжена в следующем году... но она неизбежно вылилась бы в бои на германской территории, как это случилось в 1945 г. А этого тогдашняя германская элита допускать не желала, справедливо считая такую борьбу напрасной. Не согласившийся с этой трактовой баварский ефрейтор из Австрии, ослепший в эти дни от английских газов, показал двадцатилетием спустя возможные перспективы продолжения войны в 1919 г. Нет сомнений, что и в этом случае немцы бы доставили союзникам немало проблем, но маловероятно, что продолжение борьбы позитивно повлияло бы на их позицию в отношении мира с Германией, скорее это привело бы к ухудшению ее положения. Таким образом, нельзя не отдать должного генералам и политикам рейхстага, сумевшим в трудный момент переступить через социальные преграды и действовать сообща.
Стрелявшие до последней минуты войска Антанты и Германии прекратили палить ровно в 11 часов 11 ноября 1918 г. Особенно досадовали американцы, закончившие войну на минорной ноте - им не дали показать себя. Американские генералы, прекрасно знавшие еще ранним утром, что перерыв в боевых действиях наступит через несколько часов, бросили свою пехоту в бессмысленную атаку. Кроме них, но по значительно более уважительной причине незнания, еще сражались отряды Леттов-Форбека в Африке и бравого австрийского генерала Пфланцер-Балтина на Балканах. Вскоре утихли и они, но такая доблесть, проявленная людьми с двойной фамилией говорит о многом. Например о пользе мобильных телефонов, позволивших бы немцу и австрийцу узнать о том, что боевые действия закончились уже как несколько дней.
Перемирие еще не означало окончания войны, которая именно в эти дни началась в Центральной и Восточной Европе. Появлявшиеся как грибы после дождя малые государства немедленно принялись творить на руинах старых империй новые злодейства - один американец недружелюбно сравнил этот парад угнетенных национальностей с рождением москитов, изначальных носителей зла. Он был прав, но моральные категории не определяли фактического положения дел.
Маленький вагон и большая тележка неприятностей