Можем ли мы включиться в систему собачье или кошачьей коммуникации?
Ipain спрашивает меня: «А какой у вас прогноз когда мы научимся включаться в систему скажем вороней или кошачьей коммуникации?»
Я думаю, что с включением в кошачью или воронью коммуникацию боюсь ничего не получиться. Мы можем понимать их сигналы, реагировать на них и, зная их собственные сигналы, эффективно манипулировать их поведением (это называется «управление поведением птиц», чем много и успешно занимался А.В.Тихонов). А вот полноценно включаться в «чужую» коммуникативную сеть мы не можем - можно эффективно реагировать на сигналы партнёра, но никогда не понять какие именно «идеи» (состояния, побуждения) партнера заставляют использовать именно этот сигнал именно в этой ситуации.
То же самое «взаимное непонимание» при вполне эффективном взаимном использовании сигналов происходит при «усыновлении» особей близкого вида и их существовании в группировках приёмных родителей (особую ситуацию полового запечатления я здесь для простоты не рассматриваю).
Так, проводили опыты с перекрёстным воспитанием разных видов беличьих обезьян р.Saimiri и разных видов макак (японских Macaca fuscata и резусов M.mulatta). У всех них имеется система дифференцированных сигналов, соответствующих разным классам потенциальной опасности - угроза с воздуха, угроза с земли и пр. Все крики видоспецифичны, а крики с разным «значением» хорошо отличаются друг от друга.
Вырастая с приёмными матерями, обезьяны не меняют видоспецифических вокализаций. На разные виды опасности они реагируют только «своими» криками, однако вполне обучаются понимать сигналы тревоги матери и других особей вида-воспитателя, и адекватно реагировать на них. Сами же они не могут издавать «чужие» сигналы в адекватной ситуации, хотя их голосовой аппарат вида-приёмыша более чем пригоден для этого (виды близкородственные, и структура сигналов вполне гомологична).
Для воспроизводства сигнала близкого вида необходимы лишь небольшой количественный сдвиг акустической структуры видового сигнала, и вроде бы особи путём подражания вполне могут подобное осуществить. Однако… никогда не делают это, так как не «включаются» в чужую коммуникативную сеть, «включившиеся» же «свои» особи автоматически распознают и ретранслируют видовой сигнал. Особи вида-воспитателя также вполне понимают сигналы тревоги своих приёмышей, но не происходит какой-либо взаимной адаптации сигналов в сторону некого «промежуточного языка», несмотря на точное понимание сигналов и «значений» обоими «взаимодействующими сторонами» (см. Newman, Symmens, 1982; Owhren et al., 1992).
Чтобы действительно включаться систему коммуникации, эффективного взаимодействия с партнёром недостаточно, нужна не только коммуникация, но и референция - моя собственная реакция на сигналы оппонента и наоборот должна не только обеспечивать рефлексивное управление развивающимся процессом общения, выгодное и необходимое обоим участникам, но и понимать внутренний мир собеседника. Хотя бы понимать его знаковую и коммуникативную установки - исходя из каких идей (побуждений, соображений) он обозначает именно этими словами (сигналами, знаками). Коммуникативный процесс, взятый как референция, как раз позволяет обоим участникам последовательно уточнять, какие именно «идеи» стоят за какими «словами» каждого и через эти многочисленные итерации приходит к некоторому общему (непротиворечивому, обще-правильному) употреблению и «идей» и «слов» в соответствующем коммуникативном сообществе.
Как писал Вильгельм фон Гумбольдт: «люди понимают друг друга не потому, что передают собеседнику знаки предметов, а потому, что взаимно затрагивают одно и то же звено чувственных представлений и початков внутренних понятий, прикасаются к одним и тем же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему в сознании вспыхивают соответствующие, но нетождественные смыслы [курсив мой - В.К.] (Гумбольдт, 1984). Сама возможность затронуть «одно и то же звено» в процессе устойчивой передачи знаков между партнёрами определяется
- общностью внешнего мира - умвельта у всех индивидов, связанных общим процессом коммуникации, и вообще всех потенциальных участников общения на соответствующем языке,
- наличием в этом мире общих референтов - «идей», к которым обращаются участники и для определения собственных концептов ситуации, и в процессе реализации концептов в планах и программах поведения (см. «Концепты ситуаций и происхождение человеческого языка», http://wolf-kitses.livejournal.com/17339.html).
Очевидно, что «критерий Гумбольдта» не выполняется при взаимодействии хозяина с собакой и кошкой.
С одной стороны, анализ всех достаточно развитых систем коммуникации позвоночных (использующих сигналы, имеющие внешнего референта - сигналы-символы, см.) показывает, что они такие же «символические животные», как и сам человек. В их внешнем мире знаки, символы столь же реальны, как вещи и воздействия внешнего мира и, более того, реакция на сигнал партнера - знак, «обозначающий» определённые ситуации взаимодействия с объектами внешнего мира, много предпочтительней реакции на самоё ситуацию. Благодаря сигнальной информации реакция в первом случае выходит более адекватной и точной, и главное, опережающей по сравнению с развитием процесса взаимодействия.
Это подтверждается возможностью полноценной замены видовых демонстраций в ритуалах ухаживания и угрозы на человеческие слова, выученные птицей иной причине, совсем не связанной с коммуникацией. Естественно, такое возможно лишь у видов, способных подражать человеческой речи и разнообразным «техническим» звукам - скрипу двери, звяканью ручки ведра (врановые, скворцы, попугаи и пр.).
Дело в том, что такая замена видовых демонстраций на выученные слова совершается совершенно самопроизвольно и происходит без потери коммуникативной эффективности «замещённого» сигнального элемента. Сам же «замещающий» элемент также самопроизвольно перенимается социальным партнёром первой особи и употребляется в той же ситуации в том же значении. Следовательно, не только он сам, но и замещённая им демонстрация - произвольный знак.
Например, несколько поколений воронов (Corvus corax) жили и размножались в большой вольере у известного этолога Эберхарда Гвиннера. Одного из воронов, Вотана, обучили в ответ на слово «komm» (приди) подходить к решётке вольера для получения корма. Когда Вотан начал ухаживать за самкой, он подзывал её к себе выученным звуком «komm», а не видоспецифическим «кро». Причём новый звук столь же точно сочетался с определённой демонстрацией самца - той самой, с которой связывался прежний видовой крик.
В другой паре воронов самец умел кричать «Komm, Dora, komm», а также имитировать человеческий свист и кашель. Самка ничего подобного не проделывала, но когда самец вылетел из клетки, самка неожиданно начала кричать «komm». Самец отвечал ей свистом и фразой «komm, Dora». После возвращения самца всё успокаивалось и так повторялось несколько раз (Gwinner, 1964).
Аналогичное автоматическое «замещение» одного знака другим вороны могут проделывать и в отношении звуков видового репертуара. Так, для них характерна высокая дифференцированность системы криков, чёткость и устойчивость различий между разными акустическими сигналами, так что форма каждого из них оказывается типологически определённой. Однако это сочетается с сугубо конвенциональным использованием сигналов партнёрами в паре. Одни и те же акустические сигналы (то есть устойчиво распознаваемые соседями и самими птицами как «те же самые» крики) разные пары воронов используют в разном «значении», совсем не совпадающим у разных пар (Enquist-Dübblin, Pfister, 1997, 2002).
Так, в стандартизированном контексте общения, вызывающем перекличку партнёров, у 42 особей ворона (21 территориальная пара) был выделен 71 крик с чётко дифференцированной структурой, устойчиво отличающейся от акустических образов других криков репертуара. Для каждого из криков, изданных воронами в ситуации переклички, определяли предшествующий и последующий крики партнёра, которые могли вызывать данный крик так же, как особенности внешней ситуации. Наличие специфической структуры крика подтверждается фактом точного воспроизводства и устойчивого распознавания всех 71 сигналов.
Например, у пары А в ситуации переклички крик r самца обычно ассоциировался с криком 3 самки, но в паре В тот же самый крик r ассоциировался с криком о. Самка из пары В также использовала крик r, но в той же ситуации переклички он ассоциировался с криком 50 самца. Таким образом, самец В использовал крик 50 точно так же, как самец А - крик r, в то время как одни и те же сигналы r, 50, о и т.д. оба самца используют по-разному.
Вариабельность исполнения одних и тех же криков воронами из разных пар оказалась не большей, чем изменчивость одного и того же крика при издавании его одним вороном в разных ситуациях. В обоих случаях она достаточно мала, чтобы выделить инварианты сигнальной структуры для всех зарегистрированных криков, то есть дать им типологическую характеристику как элементам дифференцированной системы. Это говорит о наличии обособленных криков-сигналов, где отдельные крики можно рассматривать как «значащие структуры» в потоке вокальной активности животного.
Разные пары воронов используют один и тот же набор звуковых сигналов для коммуникации между самцом и самкой, но один и тот же сигнал у разных пар выражает самые разные «эмоции» (или «состояния») партнёров, будь то страх, призыв, агрессия и пр. Следовательно, «значение» и контекст употребления всех этих сигналов фактически - продукт определённого «соглашения» самца и самки, установленной во время образования пары для «означивания» разных ситуаций взаимодействия. «Конвенция» партнёров о значении сигналов существует в неизменности многие годы, пока сохраняется сама пара: устойчивость «конвенции» сравнима с устойчивостью формы сигналов. Однако «формы» сигналов всегда выбираются из общевидового репертуара (Enquist-Dübblin, Pfister, 1997, 2002).
Фактически вороны относятся к разным типам криков как к чему-то внешнему, как к «значащим структурам», предоставленным им видоспецифической системой отношений (социальной организацией), совсем не как к экспрессивным проявлениям собственных побуждений партнера. Поэтому в одни и те же формы сигнала они могут влагать разное содержание, свободно (и устойчиво) ассоциируя данный знак с разными означаемыми.
Такое же в точности непроизвольное замещение одного знака другим, совпадающим по значению, но относящимся совсем к другому языку, присуще ситуации билингвизма (свободного владения двумя языками) у людей. Если вепс забудет русское слово «липа», то может на полном серьёзе утверждать (в разговоре с русским), что вепсское слово nin’ (липа) так и переводится на русский - «нинь». Если в разговоре с вепсом он забудет слово «poikhez», то автоматически вставит вместо него русский эквивалент «поперёк» и пр. (Бурлак, Старостин, 2005: 61).
Ещё о сигналах-символах позвоночных (referential signals) см. «Эволюция сигналов животных: от стимула к знаку», http://wolf-kitses.livejournal.com/10939.html. C другой стороны, ориентируясь на значения сигналов, мы в процессе межвидовой коммуникации так и не сможем установить, что именно соответствующий сигнал «значит» для самой особи, хотя и можем использовать его значения для эффективного манипулирования поведением животного.
Ситуация напоминает игру в домино, точней, попытку построенного человека понять «что значат» доминошные кости, как их осмысленно употреблять в игре для выражения / обозначения мотивации доминошника победить, зачем вообще играть в домино. Наблюдая игру в домино, можно установит определённые корреляции между «знаками» (ходами) и «значениями» (вероятностью выигрыша), даже выделить эффективные стратегии поведения игроков, но чтобы ответить на приведённые выше вопросы, надо заговорить с доминошниками на естественном языке.
А как это сделать с собакой или кошкой? С обезьянами можно хоть сконструировать язык-посредник "человеческого образца", потому что у них психика доразвилась до уровня, когда они этим посредником могут адекватно пользоваться, а у кошек и собак - нет. То есть, мы можем выделить смысловые элементы в сигнализации собаки или кошки, довольно точно установить их значения и использовать это знания для манипуляции поведения животного (в Японии уже продаётся такая электронная штучка-коммуникатор для владельцев кошек и собак). Но мы не получим настоящего понимания, референции, когда не просто наблюдается хорошая сопряжённость сигнала и ответа, стимула и реакции, но когда после нескольких тактов коммуникации для обоих "говорящих" становится очевидно, что «называя» нечто сигналом Х, они имеют в виду одно и то же.
Только у людей, поскольку мышления становится речевым, а речь - интеллектуальной, система коммуникации "открывается" и в процессе диалога люди от полного непонимания могут прийти к прозрачному пониманию. Звери между собой или мы со зверями - нет.
Источники
Бурлак С.А., Старостин С.А., 2005. Сравнительно-историческое языкознание. М.: Издательский центр «Академия». 432 с.
фон Гумбольдт В., 1984. Избранные труды по языковедению. М.: изд-во «Прогресс». 397 с.
Engguist-Düblin, P., Pfister U., 1997. Communication in ravens (Corvus corax): call use in interactions between pair partners// Advances in Ethology, Vol. 32. Proc. XXV Int. Ethol. Congr, Vienna. Behaviour Suppl., P.122.
Enggist-Düblin P. Pfister. U., 2002. Cultural transmission of vocalizations in ravens, Corvus corax // Animal Behaviour. Vol.64. P.831-841.
Gwinner E., 1964. Untersuchungen über das Ausdruck- und Socialverhalten des Kolkraben// Z. für Tierpsychologie. Bd.21. S.657-748.
Newman J.D., Symmes D., 1982. Inheritance and experience in the acquisition of primate acoustic behavior// Primate Communication. Eds. C.T.Snowdon, C.H.Brown & M.R.Petersen. Cambridge University Press. P.259-278.
Owren M. J., Dieter J. A., Seyfarth R. M., Cheney, D. L., 1992. «Food» calls produced by adult female rhesus Macaca mulatta and Japanese M.fuscata macaques, their normally-raised offspring, and offspring cross-fostered between species // Behaviour. Vol.120. P.218-231.