Судьба человека, Ч. 1/2
Судьба человека, Ч. 1/2 || Ч. 2/2Почему у нас не работает система соцзащитыУравнение с тремя неизвестными
Дано одинокий пожилой человек, обманутый жилищными мошенниками
Требуется доказать работает ли в России система соцзащиты
Решение
Что, если я скажу, что наш герой - реальный человек 72 лет - на момент постановки задачи живет на Павелецком вокзале в Москве?
Исходная точка* - Павелецкий вокзал.
Если решение будет в его пользу, он окажется в собственной квартире или доме престарелых. И это будет означать, что он имеет право на помощь, имеет возможность ее получить, а система соцзащиты в нашей стране работает.
Если нет, он останется в исходной точке и каждый день будет бороться за выживание. Это будет означать, что, имея право на помощь, человек не имеет возможности ее добиться. То есть система соцзащиты не работает.
ВРЕМЯ, ушедшее на решение задачи, будет характеризовать качество предоставляемой услуги.
* Исходная точка во времени - 21 декабря. День, когда я впервые увидела своего героя.
Погружение. Уровень первый
Инсайд. Отрывок из дневника
21 декабря
- Последний поезд ушел десять минут назад! - объявила женщина за турникетами.
Вдоль турникетов бродил еще один человек, старик. Деревенский тулуп, старые сапоги.
- А как же теперь, - спрашивает, - до Павелецкого вокзала добраться?
- Никак. Ждите утра.
- А где же тут ночевать?
- В подземном переходе!
В переходе, накрыв голову подолом пальто, уже ночевала какая-то женщина. А тут - деревенский дед: припозднился, пропадет ночью в Москве.
- Пойдемте, - говорю ему, - мне все равно ехать, я вас до вокзала довезу.
В попутке до Павелецкого вокзала он рассказал свою историю.
- Мать умерла, я жил один, потом пустил на квартиру Захара. Захар меня поил, кормил, узнал, где мои тетки живут, а однажды ночью посадил меня в машину и увез в Курскую область.
Захар «присматривал» за ним, а однажды спросил: «Ты видел, как барана режут? Сегодня я тебе буду показывать». «А баран, значит, я», - смекнул дед и ушел лесополосой, перехватил пенсию у почтальона, застопил грузовик и уехал в Курск, а потом в Москву.
- И давно на вокзале живете?
- Два месяца. Я в доме отдыха работал, в «Елочках», но потом напились сильно, и всех выгнали.
- А дети у вас есть?
- Нет. Не может у меня быть детей, я на Семипалатинском полигоне служил.
Павелецкий вокзал ночью закрыт. Он обходит его задами, заходит в пустой зал и встает у стены:
- Все, я пришел…
- Вы что, здесь и будете ночевать?
- Ну да. Иди, иди! - он нервничает, что заметит охрана.
Я вспоминаю приют в Люблине. И вообще, есть ведь приюты в Москве.
- Завтра приеду, отвезу вас туда. Ждите.
22 декабря
Из Москвы в Курск: «Здесь мне даже воздух родной!»
Обхожу несколько залов, но никак не могу его найти. Кассовый зал на Павелецком наполовину закрыт - железное ограждение: «Проход запрещен». Память сохранила этот момент четко, как фотографию. Он был такой жалкий - под тулупом осенняя куртка, из-под ворота торчит капюшон, сапоги не застегнуты и по пакету в каждой руке.
- А я тебя ждал, ждал… - говорит он из-за ограждения, не решаясь сделать шаг.
Купили телефонный номер, приехали в Люблино. По телефону я договорилась, что его берут до 31-го. «Понимаете, мы никому не можем отказать», - сказала мне женщина. Я никак не могла разобрать, с каким чувством она это произнесла. Теперь понимаю: это был упрек.
- А вы ему кто? - неприязненно спрашивает охранник.
- Я? Социальный работник!
- Чего вы хотите?
- Я делаю то, что должен делать социальный работник, если бы система работала.
- Что-то не верится. У каждого есть корысть.
Пока настоящий социальный работник копирует паспорт, гражданин Черный отвечает на вопросы: не болел, не сидел.
- Вы скажете мне, что делать, - говорю я соцработнику. - Я найду общежитие и заберу его.
30 декабря
В Москве гололед. Старики бредут по улицам, хватаясь за деревья и скамейки. Я вернулась из командировки. Звоню в приют - «Он ушел». Ему «выдали справку». В министерство соцзащиты Московской области. Я проверила Павелецкий вокзал - там его не было. Журнал учета постоянных обитателей - ничего. Расспросила бомжей - ноль. Позвонила в соцзащиту Московской области:
- Просто так с улицы он не попадет, конечно. Кто его пустит без пропуска?
- Они сказали: министерство определит его как бывшего жителя области, найдет, где ему жить.
- Да нет… ну как… - замялся человек из министерства. - Ну, может и…
- А что он должен был сделать, чтобы попасть к вам?
- Ну, он должен был зайти на сайт, посмотреть наши телефоны и позвонить.
ЗАЙТИ НА САЙТ? НЕВОЗМОЖНО.
- Это должны социальные работники делать.
- А лучше, - продолжает человек, - прийти в управление соцзащиты Красногорска, сказать: вот у меня есть такая справка, помогите попасть на прием в министерство.
НЕВОЗМОЖНО! ЧТОБЫ! СТАРИК! ДОДУМАЛСЯ! ПОЙТИ В УПРАВЛЕНИЕ СОЦЗАЩИТЫ КРАСНОГОРСКА! Такое просто в голову не придет.
- Теперь я понимаю: получается, они просто его выпихнули, - холодно говорю я.
- Ну, у них знаете таких сколько… - сочувствует трубка.
31 декабря
В привокзальной парикмахерской. Курск
В коридоре слышен начальственный голос. Норковая шуба, хорошо уложенная седая голова.
- Мальчики, поздравляю вас с Новым годом! - целует двоих сотрудников. Коктейль из всевластия и кокетства.
Кто эта женщина? Замдиректора приюта в Люблине.
Подхожу спросить о Черном. Как получилось, что нарушено обещание? Я же сказала: заберу. Посмотрим журнал, говорит она. Написано: «Репортер привез». Но не написано: «Репортер заберет».
- Мы для него ВСЕ сделали. Директор приюта сам, понимаете, САМ ДИРЕКТОР ПРИЮТА выписал ему справку. Мы с ним поговорили. Он ВСЕ понял.
- Ваша справка! Вы же знаете, что она ничего не значит. Вы просто выставили его.
Женщина кидает резкий оценивающий взгляд. Меняет стратегию.
- А Московская область - они же вообще ничего не делают! У них всего один приют в Дмитрове на три калеки. Пусть занимаются!
Наступил Новый год. Прошли новогодние каникулы. Дяди Юры все не было. В спешке я забыла сохранить его номер. Почему он сам не звонит? Попал в беду? Я не знаю. У меня нет ответа.
Аутсайд. Доктор Лиза
Доктор Лиза выглядит занятой и немного злой.
- Везде одна и та же проблема: наши граждане не осведомлены о своих правах, - говорит она в перерыве между звонками и распоряжениями. - И особенно бездомные граждане. А если они о них осведомлены, то у нас некоторые шаги - для оформления документов, для восстановления квартиры, для получения направления в приют или интернат - осложнены настолько, что инвалид или опустившийся бездомный не может этого сделать. Хотя бы по самой простой причине: их не пустят в метро. Понимаете?
Лиза Глинка помогает бездомным: лечит и кормит, раздает одежду; но основная работа у нее все-таки другая - хоспис.
- А что они могут?
- Да то же, что и мы с вами, - раздражается доктор Лиза. - Половина бездомных - это граждане России.
Зимой, когда люди замерзают на улицах, они, Елизавета Глинка и волонтеры фонда «Справедливая помощь», пытаются их спасти. А управа района опрашивает прохожих: «Не мешают ли вам бомжи?»
- В каких-то случаях мы платим за общежитие или за какой-то частный приют. А городские социальные приюты переполнены, и там ограничен срок пребывания. Я так понимаю, что бюджет города выделяет средства для отправки этих бездомных домой. Но нам ни разу не удалось за их счет отправить больных.
- Что нужно, чтобы человек вернулся? Дать жилье?
- В девяноста процентах случаев права на жилье не утеряны. У нас очень много дел в суде, когда бездомным возвращают жилье, потому что их выписали незаконно.
В подвал заглядывает ребенок лет сорока. Если бы Карлсона придумали женщиной, он мог быть таким.
- Как жизнь-то? Пьем? - доктор Лиза меняет тон.
- Не-е-ет!
- Молоде-е-ец.
- Чес-слово не пью! - очень по-детски говорит взрослая женщина.
- Я тобой горжусь, - очень мягко ей - доктор Лиза.
- Клянусь! Я же не хочу. Пыть - это… плохо! - она крутит носком ботинка и смотрит в пол.
- Это очень плохо, - строго соглашается доктор.
- Вот эта - совершенно была опустившаяся, и видите, как изменилась, - говорит она, когда взрослый ребенок уходит.
- Что вы делали?
- Ничего. Кормили, ухаживали. На «вы» разговаривали. Они детдомовские. Им надо знать, что они кому-то нужны.
Анализ
Профессиональная деформация на фоне бесконечного потока проблем, низкой квалификации кадров, отсутствия времени и средств для качественной помощи человеку.
Несмотря на то что написаны хорошие законы, проблема в их неисполнении. Если заставить их исполнять, социальную систему России можно считать хорошей.
Вопрос - как заставить их исполнять?
Время, затраченное на решение 21 декабря - 24 января.
Место нахождения объекта неизвестно.
Погружение. Уровень второй
Инсайд. Отрывки из дневника
25 января
Прошел почти месяц. Мой телефон зазвонил. Неизвестный номер.
- Здравствуйте, это Ольга? Тут один человек хочет с вами поговорить…
- Оля! - радостно кричит трубка. - Это Юрка Черный!
Я смеюсь. Тоже мне, Юрка нашелся.
- Я в больнице лежу! На улице Дурова!
- Что с вами случилось? Почему не звонили?
- У меня денег на телефоне не было! Плохо стало с сердцем, подошел к солдату, попросил «скорую» вызвать.
В больницу он попал на второй день после Люблина. И лежал там, пока не пришло время выписываться, а врач Катя отрезала: «Я тебя на улицу не выпишу!» Стал думать, что делать дальше. И позвонил мне.
26 января
Но можно писать картины, как Андрей
Палата 612. Дядя Юра сидит на кровати, в черном «милицейском» костюме со стрелочками на штанах. Под штанами запасливо забыты теплые подштанники из больницы.
- О, - сказал он, - за мной пришли! - радостно и растерянно, как ребенок.
Я не знала, правильно ли будет, если я его заберу. Может быть, тогда нарушится какой-то хороший государственный механизм, который позаботится о человеке. В конце концов, у него аритмия и инвалидность второй группы.
- Подождите, - прошу я врача Катю. - А если я не заберу его, что вы можете для него сделать?
- Только выписать в Люблино. Мы и так держали его максимальный срок…
Куда его девать, я знаю давно. В рабочее общежитие рядом с домом. По пути он рассказывает, как ушел из приюта - за пенсией, вместе с «другом», как отдал деньги «другу», чтоб не потерялись, и как «друг» вышел покурить - и не вернулся. Ночь застала в Ожерелье, но ему повезло: машинист электрички накормил и взял на ночлег. На другой день вернулся в Москву - и попал в больницу.
26 января
- Что же дедушка такого сделал, что вы его сюда сдаете? - враждебный взгляд.
Объясняю: дедушка иногородний, лежал в больнице.
- А что с ним?
- Сердце.
Неправильный ответ.
- Мы не можем его взять, - отрезает комендант. - Умрет, милиция приедет - что мы будем делать?
- Послушайте, у вас с ним проблем не будет. Я буду навещать его утром и вечером, - рассказываю про потерянную квартиру и все остальное.
- А, вы его квартиру хотите!!!
28 января
Песни под гармошку - развлечение не для всех
Триста рублей плюс фейсконтроль - и у тебя есть койка и крыша над головой. Комната рабочего общежития похожа на плацкартный вагон: все пространство вдоль стен и окон в двухъярусных кроватях. Здесь живут строители и шофера.
- Хэ новый мир! - хохочет строитель, разглядывая прописку в паспорте.
Этот штамп - последний из многих, проставленных в паспорте дяди Юры. Первый - 1986 год, поселок Горки Ленинские, Московская область. Второй - 2005 год, Курская область, Льговский район, выписан из Горок. Третий - прописан в Курской области. Дальше штампы сменяют друг друга - выписан-прописан, выписан-прописан, - пока не доходит до этого «х», означающего, по версии соседей, «х… тебе, дедушка, новый мир».
Я перечитываю справку, выданную в Люблине. В этой справке ни слова о том, чем ему нужно помочь и зачем его вообще пускать в министерство.
- Да это отписка! - ставит диагноз усатый строитель.
«Это» не называется справкой. «Это» - просьба к милиции и контролерам, чтобы ему дали доехать и не останавливали. К сожалению, она действовала лишь один день: 30 декабря. Усатый строитель прав.
На другой день я позвонила в министерство соцзащиты Московской области. Там вспомнили Черного. Согласились принять.
1 февраля
Соцзащита представляется мне рыцарем в сверкающих доспехах: мечом сокрушает врагов, щитом прикрывает от ударов. Нам так повезло, что министерство соцзащиты допустило нас до себя. Мы идем на прием, хотя этого могло и не быть. Не должно было быть. Но есть.
Какой пропускной пункт в правительстве Московской области! Такой и не снился аэропорту Домодедово. Дядя Юра вцепляется в мою руку и выдыхает:
- ТАКОЕ здание - и мы с тобой идем!
Специально для дяди Юры на встречу пригласили главу соцзащиты Ленинского района. Еще начальник отдела, две ее помощницы и человек из пресс-службы.
- Мы все хорошо его знаем! - начинает женщина из ленинской соцзащиты, и я в первый раз удивляюсь.
- Нам все уже ясно, - продолжает она, и я удивляюсь во второй раз. - Вот вы продали квартиру…
- Я не продавал, - вставляет дядя Юра и ерзает на стуле.
- Да как же вы не продавали, если она в вашей собственности была!
- Не продавал.
- Вы же уехали в Курскую область!
- Нет, увезли.
- Ну а в суд не обращались? - вступает начальница отдела.
- Установить подлинность документов не пробовали? - вмешивается человек из пресс-службы.
- Нет, я же в Курской области был, - бормочет дядя Юра.
- Как увезли? Насильно?
- А ваши соседи говорят…
Его атакуют со всех сторон.
- …у него склонность к бродяжничеству!
- Вы чего хотите, Юрий Исакович?
- Да черт его знает… - теряется он.
- Вот! - победно восклицает кто-то. - Вот что надо установить!
И я пугаюсь, что установить надо, что помощи он не заслужил.
- Он сказал, что хочет крышу над головой, - вмешиваюсь я. - Может быть, вы можете определить его в дом престарелых как бывшего жителя Московской области, пострадавшего от мошенничества?
- Ну, это еще надо доказать.
Промежуточная победа - путевка в центр социальной адаптации и реабилитации в город Дмитров. Я радуюсь целую неделю, пока накануне отъезда не звоню в Дмитров. Это ночлежка! Там нельзя оставаться днем. Где же в таком случае адаптация и реабилитация?
- Мы сами все понимаем, - говорит заведующая, - но ничего сделать не можем. К сожалению, Московская область очень бедная…
Ночлежка на семь человек - единственное учреждение для бездомных в Московской области.
5 февраля
В карантине
Парикмахерская «Локон».
- Сколько стоит стрижка для дедушки?
Его оглядывают с ног до головы - от синей болоньевой куртки в масляных пятнах, от кепки, снятой с клочковатых седых волос, до мешковатых черных штанов, завязанных проволокой, до войлочных ботинок с молнией вместо шнурков.
- Модельная - четыреста, - выдает администратор, явно переоценив его возможности.
Дядя Юра порывается уйти.
- Как будем стричься? - спрашивает парикмахер, затягивая клеенчатый фартук.
- Полубокс!
Ого, изумляюсь я. Ну дед! Вешаю его старую куртку рядом с норковыми шубами клиенток, смотрю на получившийся ряд. Вот так происходит СОЦИАЛИЗАЦИЯ. Сажусь подальше - пусть чувствует себя самостоятельным.
- Внучка? - доверительно осведомляется парикмахер.
- Соцработник, - не моргнув глазом, выдает Черный.
Сам-то в это верит?
12 февраля
Нет, я скажу так: лучше кошек подбирать! Им нужна помощь, и все. С человеком не то - ты помогаешь, а он говорит, расчувствовавшись: «Ты не обижайся, если я сбегу».
- Ты во сколько придешь?
- В обед.
- Это в двенадцать. Приходи позже. Лучше в два. А я… - хитро начинает смотреть, - уйду! Хочешь, я тебе скажу по-черному? Черного не перепишешь!
Вчера мы ездили в Горки, ходили в паспортный стол. Бывшие соседи шарахались, как от привидения: молва его похоронила.
- Сам виноват, - говорит соседка. - Пил!
Дядя Юра машет на нее рукой - и вот уже стоит у прилавка и держит за горло бутылку портвейна за 67 рублей. Пытаюсь остановить - он злится и кричит.
- Не продавайте! - прошу я продавщицу.
Но она продает. Я ухожу на остановку. Он подходит довольный, капризы и злость как рукой сняло. Автобус едет в Москву, дед глотает из бутылки портвейн. Вот он и потерял квартиру, думаю я. Нет, я ничем не могу ему помочь. Не поможет ему никакая соцзащита. Человек должен помочь себе сам. Он алкаш, наш дед. Так что пусть едет в Люблино.
- Оль! А Оль! - тянет он с задних рядов. И, довольный, перебирается ближе.
- Выбросил!
Молчу.
- Смотри, теперь меня в жар бросило! Сосуды работают, все работает!
- Зачем это? - замечает, что я пишу в блокнот. - Про меня пишешь? Что я плохой? А? Алкоголик?
- Ну извини! Видишь, уже начинаю потеть! А? Все тело горит у меня щас!
Я злюсь и записываю за ним дословно.
- Я мужик компанейский, люблю общество, это у меня не отнимешь! Оль, я немножко! У меня совесть не позволит напиться. Мне же скажут: Юрий Исакович, ты же народный заседатель! Я же в народном суде заседал три года - кто б меня пустил, если б не уважали?
Бывший народный заседатель спускается в метро. Возвращаемся в общагу.
- Оль, запомни, мужчина как ребенок! Если он хочет выпить, перечить нельзя!
Вроде ничего не произошло, но почему такое разочарование? Этого можно было ожидать.
- Я же тебе говорил, - разглагольствует он по пути в общагу, и настроение у него отличное: в бутылке из-под кваса еще осталось «вино». - Я же говорил: я охотник. Люблю свободу!
Сижу дома. Ночь. Пишу это все. Человек не кошка. Думаешь, пристроишь его - и все? А он завтра там будет или уже убежал? Надо прийти туда пораньше, думаю я и ложусь спать.