Отпусти народ мой - 2
К самому началу (О моей семье).
К началу этой части (Отпусти народ мой).
Память ведет себя непоследовательно и зигзагообразно, и следуя ее причудам, я отклонюсь немного в сторону от сюжетной линии моего рассказа. Обещаю клятвенно, что вернусь к той самой точке, с которой меня сейчас потянуло куда-то в бок.
Земля Израиля на иврите называется Эрец Исраэль (ударение в обоих словах на букву Э). Поскольку всем и так было понятно, о какой именно земле идет речь, слово Исраэль часто выпадало, и говорили просто: Эрец.
Как-то в компании все то и дело страстно повторяли, как же мы хотим как можно скорее попасть в Эрец, и все время поднимали бокалы за то, что мы все еще приедем туда, в Эрец! Одна из присутствовавших при этом девушек наклонилась к моему мужу и смущенно спросила: «Владик, а почему это вы все так хотите поехать в Вырицу?» (Вырица - дачный поселок под Ленинградом).
Итак, почему же мы все так стремились в «Вырицу»?
В одной из песен, которые были тогда популярны в нашей среде, были такие слова:
Здесь нет капитализма, и право есть на труд,
но все же на работу евреев не берут,
здесь право есть на очередь за водкой и мацой,
но права нет на очередь за визой выездной.
Да, разумеется, в первую очередь именно антисемитизм толкал людей к мысли об отъезде. Конечно, не он один, но он был одним из сильнейших факторов. История повторяется: чтобы евреи поняли, что пора выходить из Египта, должен был прийти «фараон, не знавший Йосефа», и закрутить гайки до предела. У каждого из повторявших вслух и про себя со страстью чеховских трех сестер: «В Эрец! В Эрец!», был в загашнике свой личный горький перечень щелчков по носу и зазубрин на чувстве собственного достоинства.
Владик Могилевер был круглым отличником, гордостью класса, и когда в третьем классе по всем школам района отбирали лучших учеников для только что открывшейся первой английской школы, учительница с радостью назвала его имя пришедшему в класс инспектору. Тот скривился и громко при детях прошипел: «Этого - не надо!». Шел 49-ый год, и «эти» действительно были никому не нужны. Но прошли годы, и когда в 57-ом году он кончал школу, зловещий культ личности уже давно ушел в прошлое. Безусловный золотой медалист - в этом ни у кого не было сомнения. И вот все экзамены позади, отметки получены... почти все. Нет результатов сочинения, не присылают из РОНО, и все тут. Июнь прошел, июль кончается, срок подачи документов в институты подходит к концу, а оценок нет, нет и аттестатов. И все понимают, в чем дело: евреям не хотят давать медали. Про это говорят вполголоса учителя и родители. И учитель труда - бывший рабочий, приехавший в Ленинград из украинской деревни, не скрывая слез, говорит Владикиной маме: «Мне стыдно! Стыдно перед Вами и перед детьми. Стыдно, потому что я - фронтовик - ничего не могу сделать!» А потом, когда аттестат в последнюю минуту все же был получен (пятерку переправили на четверку, вместо золотой медали дали серебряную), у Владика отказались принять документы в институт точной механики и оптики (ЛИТМО). Без объяснений: не примем, и все. Мол, что спрашиваешь, идиот - в зеркало погляди! О матмехе университета, о котором он мечтал, и речи идти не могло: все знали, что евреев туда не берут категорически. Спасибо, взяли в электротехнический (ЛЭТИ). Учил то, что было неинтересно, пропадал днями и ночами на кафедре математики. Хотели оставить в аспирантуре при кафедре - куда там!
Что-то подобное было у всех и в каждом поколении. Мы были даже не пасынками - подкидышами.
Через много-много лет, в 98-ом году, в очередной раз пытаясь что-то понять в наших взаимоотношениях с «доисторической» родиной, я напишу такое стихотворение:
РОССИИ
Что-то там рисуется на горизонте.
Ты меня под ядерный свой спрячешь зонтик,
драный, деревянный, с поредевшим дерном,
рдяной дрянью дареной, родней ядреной.
Зонт застыл зениткой, мир со стоном тонет,
изнутри себя не защитить бронею,
небо над тобою бдит бельмом болотным,
то пальнет напалмом, то чернеет сотней.
Падалью запахло да балдой с попойки,
а глаза давно склевала птица-тройка,
больше не кукует, видно, песня спета.
- Много ли осталось? - Не дает ответа.
В рабстве омерзительна, страшна в свободе,
ты меня забыла, лучшая из родин -
плод постылый, нежеланный, да аборт подпольный -
ты так часто предавала, что уже не больно?
Свято место будет пусто, тем оно и свято,
пуповину не отрезать, и родство не спрятать,
берега багровой браги Бог оберегает.
Исполать! Бесплотна плата - пыль да боль слепая...
Кстати об «исторической родине». Этот термин, который сейчас употребляют повсюду, придумал тогда Владик. «Мясо было нашим», господа! Копирайт, так сказать.
Этот термин понадобился, чтобы обосновать наше право на отъезд. Нужен был какой-то аргумент в ответ на обвинения в измене родине, если не в уголовном (до поры до времени) смысле, то в морально-этическом. И Владик придумал и написал в одном из коллективных писем: Израиль - наша историческая родина. Так и пошло. А потом кто-то из остряков предложил называть СССР - доисторической родиной - от противного. Я не помню уже, кто это был, но кто-то из нашей компании, это точно.
Когда уезжал Саша Бланк (я о нем писала в первой части этого рассказа), Владик поехал провожать его в Москву. Тогда, в 69-ом из Ленинграда еще невозможно было улететь в Израиль, эта возможность появится только в 71-ом. В Москве знакомые и незнакомые московские сионисты устроили отвальную. Владик привез в Ленинград магнитофонную запись этой отвальной, там было много новых для нас песен. Особенно понравились нам смешные песенки какого-то Гарика - про еврейских пиратов и про еврейских индейцев и еще в том же духе. Только через несколько лет мы узнаем, что этого Гарика зовут Игорь Губерман.
В мае 69-го Владик написал свое знаменитое письмо в Биробиджан. Ответ мы знали заранее, но интересно было посмотреть, как они вывернутся. Однако такой откровенности не ожидал никто. Привожу текст переписки полностью. Позднее она была переправлена в Израиль и напечатана в альманахе «Ами», издававшемся двумя иерусалимскими студентами. Один из них, Владимир Фромер, стал сейчас довольно известным писателем (в этом же номере альманаха были впервые в мире напечатаны знаменитые «Москва-Петушки» Венички Ерофеева. Да-да, не в америках или европах, а в Иерусалиме).
Письмо первое:
Ответ:
Письмо второе:
И ответ на это письмо:
Комментарии, как мне кажется, излишни. Особенно пикантно выглядит сообщение, что именно в 1948 году контингент учащихся в еврейской школе дошел до минимума, и родители попросили перевести их детей в русские школы. Ну разве не прелестно?
В следующий раз я продолжу свой рассказ об эпопее с моей характеристикой. Но не обещаю вам, что никогда больше не буду отвлекаться и растекаться по древу. Кто знает, в какие еще дебри вздумается прогуляться моей своевольной памяти?