Натив - ч. 3
Со временем я встречался и с еще более низкими и подлыми поступками. Как, например, случай с Реувеном Динелем, представителем Моссада в Москве, который был вынужден покинуть Россию по требованию российских властей. Была договоренность между Моссадом и Разведслужбой России о неразглашении этого случая. Россия, по своим соображениям, была не заинтересована в разглашении и, кроме того, не хотела придать огласке конфликт между двумя странами. Израиль также не был заинтересован в обнародовании инцидента.
Я был знаком с Динелем, и между нами царили дружеские отношения и взаимное уважение. Он приехал с родителями в Израиль из Литвы в 70-х годах, а мы познакомились в конце 80-х. Он тогда служил офицером в армии.
Еще тогда мы говорили с ним о его переходе в «Натив», но армия не согласилась его отпустить. Даже моя попытка попросить об этом Э^да Барака не увенчалась успехом. В начале 90-х мы договорились о его переходе в «Натив». Но в один прекрасный день мне позвонил Шабтай Шавит, директор Моссада, и спросил, какого я мнения о Динеле. По его словам, он намеревался послать его официальным представителем Моссада в Москву. Я сказал Шабтаю, что, в принципе, я хотел взять Динеля к себе, в «Натив», но я согласен «уступить» его Моссаду. Мне было легче найти подходящих людей, чем Моссаду, исходя из особых требований к их работе. Незадолго до окончания срока работы Динеля в Москве я спросил его, что он намеревается делать по возвращении в Израиль. Динель ответил, что не хочет продолжать службу в Моссаде и не хочет возвращаться в армию, а предпочел бы перейти на работу в «Натив». Я сказал ему, что мы вернемся к этой теме, когда он закончит каденцию в Москве. Я был заинтересован в его качествах как работника, но не в его связях. Мои связи со спецслужбами на постсоветском пространстве были намного лучше и эффективнее, чем у Моссада и Израильской службы безопасности, особенно в тех сферах, которые были важны для «Натива». Вернувшись в Израиль, Динель начал работать в «Нативе», как мы и договорились раньше.
Один из чиновников МИДа Израиля, «своеобразный» тип, который и раньше славился тем, что постоянно «сливал» информацию журналистам, слил в прессу инцидент с Динелем в Москве, особенно подчеркнув, что человек, который был выслан из России, работает теперь в «Нативе». Все это мне рассказали сами журналисты. Его цель была ясна - нанести вред «Нативу». Ему даже в голову не пришло, что тем самым он наносит вред интересам государства. Но в МИДе Израиля такое поведение не считалось предосудительным, и он продвинулся по службе, а впоследствии был назначен послом. Престиж «Натива» от этого не пострадал. России было абсолютно безразлично, работает ли Динель в «Нативе». Они были хорошо знакомы с «Нативом», и переход Динеля к нам не повлиял на их оценку организации, которая была довольно высокой. Но та выходка чиновника МИДа была грубейшим нарушением договоренности между Службой внешней разведки России и Моссадом, что очень возмутило Россию. Был нанесен ущерб и отношениям между странами и отношениям между спецслужбами обеих стран. Умудренный долгим опытом, я в свое время дал однозначное указание: никакую секретную информацию не передавать через систему связи МИДа Израиля, а пользоваться другой системой секретной связи, к которой у МИДа не было доступа.
Но был еще один, более позорный случай, связанный с Динелем и Министерством иностранных дел Израиля. В Израиль прибыла делегация МВД одной из стран бывшего СССР. У Динеля были дружеские отношения с членами делегации, как и со времен работы
в Моссаде, так и в процессе работы в «Нативе». Министр внутренних дел, бывший во главе делегации, пригласил Динеля и еще нескольких работников «Натива», связанных с визитом, на прием в свою честь, в одной из гостиниц Иерусалима. Во время приема несколько генералов из гостей обратились ко мне и рассказали, что одна из высокопоставленных чиновниц МИДа Израиля сказала им с упреком и недовольством, как они могут приглашать на такой прием человека, который был выслан из России за шпионаж! Гости смутились от такого, непостижимого их пониманию, поведения. Слушая от иностранных генералов эту историю, я сгорал от стыда: как такие люди представляют нашу страну перед иностранцами. Я попросил у гостей не обращать внимания на ее слова, не скрывая от них своего мнения о глупости подобного поведения. Положение Динеля от этого не пострадало, и его продолжали приглашать на подобные приемы и впоследствии. Мало того, правительство той страны через некоторое время наградило Динеля орденом за развитие и укрепление отношений между странами. Кстати, эта чиновница тоже продвинулась по службе и тоже дослужилась до должности посла.
Как-то в одну из увольнительных во время службы в запасе после войны я, проезжая Тель-Авив, заехал навестить Геулу Коэн. С Геулой меня познакомил по приезде в Израиль Герцль Амикам, который, как и Геула, был членом подпольной организации в период борьбы за независимость «Борцы за свободу Израиля» (ЛЕХИ). Геула отдалась борьбе за выезд евреев СССР в Израиль с тем же пылом, как и в свое время борьбе в подполье. Она была одногодкой с моей мамой и относилась ко мне, по ее определению, как старшая сестра.
Мне, выросшему старшим сыном в семье, было трудно воспринимать старшинство кого-либо. Но между нами всегда царили теплые дружеские отношения и взаимное уважение.
Когда я вошел в комнату Геулы в Доме Жаботинского, я увидел незнакомую девушку. По внешнему виду и по одежде я сразу понял, что она приехала из Советского Союза. Геула представила ее мне: «Познакомься, пожалуйста. Это Наташа Штиглиц. Невеста одного из активистов еврейского движения в Москве, Анатолия Щаранского, она борется за его выезд в Израиль». Так я познакомился с Авиталь Щаранской и впервые услышал имя Анатолия Щаранского. Позже, уже работая в «Нативе», я не раз смотрел материалы о Щаранском. На основе большой и разнообразной информации складывалось впечатление о нем как об очень способном парне, выпускнике лучшего в Советском Союзе, а может быть, и в мире, высшего учебно-го заведения по физике (МФТИ), где преподавал цвет советской науки: Лев Ландау, лауреат Нобелевской премии, Сергей Королев, создатель советской космонавтики и ракетостроения, авиаконструктор Сергей Сухой и многие другие. Большинство выпускников этого института направлялись в оборонную промышленность, и почти все обладали допусками секретности высокой степени, в соответствии со своей специализацией. Евреи-выпускники этого института, которые пытались подавать документы на выезд в Израиль, автоматически получали отказ по секретности. Так что и отказ Щаранскому в выезде в Израиль выглядел обычным явлением.
Тут мне хочется опровергнуть одну из грязных сплетен, которую пытались распространять о Щаранском. В «Нативе» были зарегистрированы две просьбы о высылке ему вызовов от двух девушек, утверждавших, что он является их женихом. Но, кроме вызовов, посланных от имени этих девушек, больше не было с их стороны никаких просьб, сообщений или действий. Мы не придавали серьезного значения подобного рода записям. Это было тогда обычным явлением. Не раз посылающие вызовы пытались указать ту или иную степень родства или близости к вызываемому, надеясь, что таким образом могут ускорить посылку вызова или облегчить получение разрешения на выезд. Но нашлись такие, которые хотели подло использовать этот факт, чтобы очернить Щаранского. Когда Наташа Штиглиц начала бороться за выезд Натана Щаранского, мы проигнорировали все прошлые обращения других женщин о посылке вызовов. Для нас она была женой, которая борется за освобождение своего мужа. Правда, были среди работников «Натива» и те, кто не симпатизировал Щаранскому и слишком шумной, по их мнению, борьбе за его освобождение. После его освобождения и приезда в Израиль они сплетничали по его поводу, вероятно, надеясь, что его брак с Авиталь окажется блефом. Но вопреки им брак Натана и Авиталь оказался на редкость счастливым, и немногим везло в жизни с такими действительно глубокими и истинными чувствами в браке.
Одной из интересных историй, связанных с Натаном Щаранским, было получение им копий документов КГБ по процессу Щаранского. На приеме в честь министра иностранных дел Израиля в тот период я оговорил с Владимиром Путиным, бывшим тогда директором ФСБ, детали выдачи Щаранскому этих документов. Щаранский приехал в Москву и был принят в Управлении ФСБ. Для меня это было не в первый раз, когда я сидел напротив директора ФСБ и его генералов. Путин представил ему генералов, а Щаранский - своих спутников.
Когда он дошел до меня, то замялся, не зная, как меня представить. Один из генералов, сидящих возле Путина, сказал, улыбаясь, что можно не представлять Яшу Кедми, которого они очень хорошо знают. Все дружно рассмеялись и перешли к обсуждению темы визита.
Мы перешли в старое, всем известное здание КГБ. В кабинет, где мы собрались, внесли 11 чемоданов с документами следствия по делу Щаранского. Натан думал, что он получит все его дела из КГБ. Я объяснил ему, что нет никаких шансов получить его оперативное дело, в котором собрана вся информация о нем, бывшая в КГБ.
Все донесения, отчеты, донесения от слежки, прослушивания, оценки его и его поведения и прочее. Я сказал, что речь идет только о материалах следствия, которое вел КГБ, переданных в суд. Щаранский с его помощниками просматривал каждую папку, отмечая те документы, копии которых он хотел получить. В нашем распоряжении было всего несколько часов. Предварительно я просматривал списки документов в папках, а потом передавал их Натану. Список документов одного из чемоданов очень заинтересовал меня, но я ничего не сказал никому из наших спутников. В подходящий момент я добавил в список документы из папок этого чемодана и передал его генералу КГБ, который отвечал за всю эту операцию. Он взглянул на список, и я увидел, как он побледнел. Взволнованный, он спросил меня, как к нам попал список этих документов. Я сказал, что чемодан с этими документами был среди всех остальных. Взглянув на меня, он промолвил, что это ошибка и что нам вообще нельзя было знать о существовании этих документов. И дрожащим, взволнованным голосом он попросил меня отдать ему также копию с того списка документов, которую я дал ему. Я улыбнулся и отдал ему копию. При этом добавил, что когда я увидел в списке, о каких документах идет речь, то у меня промелькнула мысль, что фээсбэшники совсем свихнулись, если дают такие документы. Я успокоил его, сказав, что никому не расскажу об этом. Ему сразу стало легче, и холодный пот выступил у него на лице, вероятно, от одной мысли, что бы произошло с ним, если бы начальство узнало, как он опростоволосился. Вскоре все закончилось, и ФСБ были переданы полные списки документов, копии которых Щаранский просил получить.
Конечно, Натан Щаранский, я и все мы были довольно взволнованы, проходя по коридорам и подземным переходам старого здания КГБ, известного своей жуткой историей. Посетили и сфотографировались в кабинете председателя КГБ. Офицеры ФСБ предложили мне сесть и сфотографироваться в кресле председателя КГБ Юрия Андропова. Я отказался, сказав, что, на мой взгляд, в этом будет проявление неуважения и дурного вкуса.
Завершение этой «операции» тоже было довольно забавным. Выяснилось, что в ФСБ не было фотокопировальной машины для копирования такого количества документов. Я раздобыл деньги, вне государственного бюджета «Натива», и дал указание купить копировальную машину и необходимое количество бумаги и материалов. Это был мой второй подарок ФСБ после наручников похитителей самолета на Кавказе. Мы решили не прикреплять табличку с надписью, что это подарок ФСБ от «Натива». Через некоторое время мы получили от ФСБ все заказанные копии и передали их Щаранскому.
В 1997 году Ариэль Шарон попросил меня помочь ему организовать визит в Россию и принять в нем участие. Он сказал, что израильский МИД затрудняется организовать визит и обеспечить все необходимые встречи. Я занялся организацией визита и привлек к этому Российский Еврейский Конгресс во главе с В. Гусинским. Когда я сообщил в канцелярию премьер-министра о том, что мы занимаемся визитом Шарона в Россию, то оттуда пришло указание, чтобы я не сопровождал Шарона во время его визита.
Когда я попытался выяснить причину, то мне намекнули, что такова договоренность между Б. Нетанья^ и Либерманом. Лично для меня участие в визите не имело никакого значения. Все было организовано, а я обычно не сопровождал визиты министров, кроме премьер-министра и министра иностранных дел. Я сообщил Шарону, что я не буду сопровождать его в этом визите по указанию главы правительства, но он не должен беспокоиться: все организовано и готово. Шарон вскипел и обратился к главе правительства, и я получил указание присоединиться к визиту. Но Либерман позвонил мне и сказал, чтобы во время визита я не принимал участия во встречах по экономическим вопросам. Я ответил ему, что я никогда не принимаю участия во встречах, связанных с экономическими проблемами. Я не хотел сказать ему, что меня не интересует, что он говорит. Ведь руководитель «Натива» не находится в подчинении генерального директора канцелярии премьер- министра.
Шарон хотел встретиться наедине с председателем правительства России Виктором Черномырдиным. Черномырдин был в отпуске, но нам удалось добиться того, что он согласился встретиться на его даче в Сочи. По его указанию самолет председателя правительства России доставил нас из Москвы в Сочи. Поскольку В. Чермордин не хотел, чтобы представители МИДа России принимали участие во встрече, то он попросил, чтобы и посол Израиля не принимал в ней участие. Он также определил, что и российский переводчик не примет участие во встрече и ему достаточно, чтобы я переводил обеим сторонам. Не нужно обладать излишним воображением, чтобы представить, каково было настроение у работников МИДа Израиля и посла Израиля в России, когда они узнали, кто будет и кто не будет участвовать во встрече. Во время встречи В. Черномырдин и А. Шарон обсуждали вопросы экономического сотрудничества между странами, поставок российских нефти и газа, а также поставки российского вооружения Ирану и Сирии. В. Черномырдин пообещал А. Шарону, что Россия не поставит ни Ирану и ни Сирии те виды оружия и комплектующие, которые A. Шарон просил не поставлять. Насколько мне известно, и до сегодняшнего дня Россия не поставила эти виды вооружения ни в Сирию, ни в Иран. Кроме встречи с B. Черномырдиным, мы организовали А. Шарону еще несколько интересных встреч, в том числе и с председателем Правления «Газпрома», в которой я не участвовал.
В один из дней визита Шарона я сообщил ему, что я не присоединюсь к нему на обед, поскольку у меня есть другая важная и интересная для меня встреча с одним из российских чиновников. Я сказал ему, что моя встреча будет в том же ресторане, но за другим столом. Это была интереснейшая встреча, открытая и глубокая. Собеседник произвел на меня отличное впечатление своей серьезностью, внимательностью и отсутствием каких-либо признаков типичного отношения советского чиновника к тем проблемам, которые мы обсуждали. Его внешний вид, стиль ведения беседы и разговора явно указывали на его прошлое в КГБ. Но я еще и до встречи с ним знал о его прошлой службе в КГБ. В нашей беседе мы коснулись очень многих проблем как России, так и Израиля, а также Ближнего Востока, отношений между Россией и Израилем и возможного взаимодействия между нашими странами. Мы обсуждали как взаимные интересы, так и взаимные угрозы. Мы просидели вместе более трех часов, и эта встреча заложила основы для хороших отношений между нами в будущем. Имя человека, с которым я встретился, было Владимир Путин. Он был знаком нам по его работе с губернатором Санкт-Петербурга Анатолием Собчаком. В свое время мы организовали визит в Израиль Анатолия Собчака, и Путин, которые заведовал отделом внешних сношений муниципалитета Санкт- Петербурга, прибыл вместе с ним. Я был знаком с Собчаком, и у нас было несколько интересных встреч. После того как Собчак проиграл на городских выборах, Путин отказался работать с его преемником и перебрался в Москву.
Во время визита в Санкт- Петербург А. Шарон был приглашен посетить один из царских дворцов в окрестностях города. Как обычно, выехала целая процессия машин с охраной. Позже хозяева, принимавшие Шарона, со смехом рассказали мне о забавном происшествии. Группа охраны ФСБ, сопровождавшая процессию, заметила легковую машину, следующую за процессией. Ее тут же прижали к обочине, вытащив пассажиров и показывая удостоверения работников ФСБ, потребовали предъявить документы. Пассажиры остановленной машины совершенно спокойно показали им свои удостоверения работников ФСБ. Началось выяснение, что они делают, если израильскому министру уже предоставлена охрана ФСБ. Работники ФСБ из остановленной машины разъяснили, что их израильский министр вообще не интересует, они здесь из-за Якова Кедми, и он является объектом их внимания. После этого они попросили местных работников охранного отделения ФСБ заниматься охраной израильского министра, а они продолжат заниматься слежкой за Яковом Кедми.
После возвращения в Израиль полиция начала следствие по визиту Ариэля Шарона в Россию. Меня вызвали для дачи показаний в Отдел особо опасных преступлений полиции. По прошлым рабочим встречам я был хорошо знаком и с отделом, и с его офицерами и руководителями. Дача показаний продолжалась несколько часов со всеми трюками полиции, хорошо мне знакомыми, а иногда просто смешными. Но я ни на что не реагировал, зачем унижать людей, делающих свою работу? Следователи хотели выяснить, кто платил за трапезы в ресторанах. Особенно их интересовало, за какие обеды или ужины платил В. Гусинский. Я ответил, что никогда не интересовался, кто оплачивает официальные обеды или ужины при визитах министров из Израиля. «Натив» не имеет к этому отношения, только израильский МИД. Они спросили, кому принадлежит самолет, на котором мы летели на встречу с премьер- министром В. Черномырдиным. Я ответил, что на самолете российского премьер-министра. Меня попросили доказать это. Я ответил, что я определил это и по типу самолета, и по униформе экипажа, и по ответу на мой прямой вопрос об этом экипажу. Все это следствие порядком возмутило меня. Было ясно, что они роют землю в попытках найти что-либо против Ариэля Шарона. Я спросил следователей, почему они действуют двойными стандартами. Я сказал им, что не раз летал с Шимоном Пересом в государственных визитах на частном самолете, предоставленном ему одним еврейским миллиардером из США, и что мне известно о том, что Шимон Перес зачастую пользуется частными самолетами, предоставляемыми в его распоряжение мультимиллионерами со всего мира.
Один из кульминационных моментов случился во время визита Нетаньяху в Москву. Мэр Москвы Юрий Лужков устроил прием в честь премьер-министра Израиля в одном из фешенебельных ресторанов Москвы - «Метрополе». На прием был приглашен весь цвет московского общества и виднейшие представители московского еврейства, в том числе Иосиф Кобзон, очень популярный еврейский певец, близкий к Лужкову и один из активнейших борцов против антисемитизма. И в советский период он неоднократно выступал, исполняя еврейские песни и мелодии, к неудовольствию властей. И тут произошла поистине позорная сцена.
Началась эта история еще при Шимоне Пересе, когда он был главой правительства. Как-то я сидел по служебным делам у друзей в Моссаде. Во время нашей беседы раздался звонок из посольства России. Звонил представитель СВР в Израиле, аккредитованный при посольстве России. Он рассказал, что некоторое время назад в аэропорту Бен-Гурион был арестован Иосиф Кобзон, прибывший в Израиль на гастроли, и его собираются выслать обратно в Россию. Друзья из Моссада попросили меня помочь. Тут же по спецсвязи я позвонил в бюро премьер-министра и попросил срочно переговорить с ним. Мне ответили, что он на совещании и у него нет возможности выйти. Тогда я попросил передать ему срочно записку от меня и указать в ней, что Иосиф Кобзон арестован в аэропорту, и если его немедленно не освободят, то это приведет к межгосударственным осложнениям и большому позору государства Израиль. Через двадцать минут мне сообщили из бюро Переса, что он получил мою записку и дал указание немедленно освободить Кобзона и разрешить ему въезд в страну. При дальнейшей проверке я выяснил, что консул Израиля в Москве, хороший парень, временно перешедший в МИД из Службы безопасности, выдал Кобзону въездную визу в Израиль для выступлений с концертами. К копии визы, высланной в Израиль, он приложил свой отчет, в котором указал, что в некоторых средствах информации появляются статьи, обвиняющие Кобзона в связях с мафией. Несмотря на это, он выдал ему визу, не видя причины для отказа. Но Батья Кармон, начальник отдела виз Министерства внутренних дел, прочитав отчет, не думая и не понимая и не разбираясь, о чем и о ком идет речь, дала указание арестовать Кобзона и выслать из страны. Тогда этот инцидент уладили, благодаря вмешательству главы правительства Шимона Переса.
Во время приема в «Метрополе» я заметил странную суету в зале. Кобзон подошел ко мне и дрожащим голосом, со слезами на глазах, сказал, что ему от имени израильской делегации запретили петь. Я спросил его, кто ему запретил, и он указал на стоящую в стороне работницу посольства. Я направился к ней, и она, заметив, что я взбешен, тут же сообразила, в чем дело, и, заикаясь, начала оправдываться: «Это не я. Я, я, я, я, я не знаю ничего. Я только выполнила указание посла». Я подошел к послу, которая сидела возле Либермана, и спросил ее, что происходит с Кобзоном. Прежде чем она успела ответить, Либерман сказал мне: «Не вмешивайся. Оставь это в покое». Я раздраженно ответил: «Нечего оставлять в покое. Сейчас разразится скандал. Вам нельзя было так поступать». И тут я заметил, что Лужков пытается обратиться к Нетанья^. «Вот видишь, - сказал я Либерману, - уже начинается».
Либерман съежился, как будто бы спрятался в ракушку И не только он. Вдруг все оказались ни при чем, и никто ничего не знает. Я поспешил к Лужкову и Нетаньяху, который спросил меня: «Что случилось? Почему он злится?» Я сказал Нетаньяху, что все уже улажено. Потом обратился к Лужкову, сказал, что из-за непонимания вышло маленькое недоразумение, что все улажено и нет смысла беспокоить главу правительства, и Кобзон начнет выступление через несколько минут. После этого я подошел к Кобзону и искренне извинился перед ним. Я сказал ему, что он может петь сколько угодно и что никто ему ничего не запретит И что мы действительно относимся к нему с уважением и почтением.
Впоследствии было еще несколько разного рода недоразумений. Но этот случай был самым обидным, в нем государство Израиль, вплоть до самого высшего руководства, проявилось во всей глупости, тупости и невежестве. Но Нетанья^ никак не был замешан во всем этом. Я уверен, что, если бы я обратился к нему, он бы дал немедленно указание не допустить такого развития событий.
Когда я прилетел в Москву, наш представитель, который встречал меня в аэропорту, сказал мне, что звонил военный секретарь премьер- министра и сказал, что Нетанья^ запретил мне идти на встречу. Я ответил нашему работнику, что все продолжается по намеченной программе. Приехав в гостиницу, я связался с военным секретарем, бригадным генералом Шимоном Шапиро, и спросил, в чем дело. Шапиро сказал, что Дани Ятом разговаривал с главой правительства и после разговора тот дал указание. Я спросил его, где я могу застать по телефону главу правительства, и Шапиро ответил, что только ночью, когда тот будет дома. Я сказал ему, что сам решу проблему с главой правительства. В два часа ночи я связался с главой правительства в его резиденции в Иерусалиме. Он сказал, что Дани Ятом возражает против встречи. Я сказал Нетаньяху: «Нельзя, чтобы наше мелкие внутренние дрязги влияли на отношения между Россией и Израилем. Встреча назначена по согласованию с председателем правительства России. Россия видит в этой встрече попытку Израиля на самом высоком уровне найти решение проблемы. Не важно, под каким надуманным предлогом я попрошу отменить встречу Это будет расценено как намерение Израиля уйти от обсуждения проблемы. Они не будут рассматривать это как результат того, что я якобы нанес ущерб статусу Моссада. Они расценят это как ващ главы правительства Израиля, шаг в отношениях между странами, лежащий на вашей ответственности. Нам нельзя отменять встречу. Дело зашло слишком далеко». Это убедило Нетаньяху, и он сказал: «Хорошо. Я прошу тебя пойти на встречу и представить проблему со всей остротой, как ты представил ее председателю правительства России». С облегчением и радостью я ответил ему, что буду действовать в точности с его указаниями.
Назавтра состоялась встреча с директором ФСБ России Ковалевым. С одной стороны стола сидел глава Службы безопасности России и с двух сторон от него генералы из руководства ФСБ, и, российский флажок перед ними. И я, один, напротив них, и израильский флажок передо мной. На секунду сильнейшие чувства охватили меня. Тридцать лет назад, в одиночку, я боролся с КГБ, а теперь, опять в одиночку, я представляю перед ними государство Израиль. Но адреналин уже разливался по всему телу, и в течение доли секунды азарт схватки уже овладел мной. Директор Службы безопасности представил мне присутствующих генералов. Я спросил, нужно ли мне представиться. Один из генералов сказал с улыбкой, что в этом нет нужды, они меня хорошо знают. Все рассмеялись, и мы перешли к делу. Речь зашла о двух темах, одна относилась к деятельности «Натива» в России, а другая к той цели, ради которой я приехал.
В отношении «Натива» я сказал, что, как им известно, мы действуем во всех государствах бывшего Советского Союза и, независимо от того, что каждый из нас думает о другом, все мы работаем на благо интересов наших государств. Я сказал, что, несмотря на возможные возникающие неувязки, я считаю, что у нас есть достаточно общего для взаимопонимания и содействия, не причиняя ущерб интересам наших стран. Я продолжил, что в случае неувязки или если они почувствуют, что кто-то из работников «Натива» своими действиями угрожает безопасности их страны, мы всегда сможем уладить конфликт, как я это делаю в других государствах постсоветского пространства. С долей определенной наглости я продолжил: «Вы же меня знаете. Вы знакомы и со службой, во главе которой я стою. Вы знакомы с государством Израиль. Мы своего добьемся. Так же как это было не раз и не два в прошлом. Лучше, чтобы это делалось, не обостряя отношения между нашими странами. Теперь это в ваших руках. Но я повторяю, мы своего добьемся». Они заулыбались, частично из вежливости, частично как реакция на мой прямой, если не несколько грубоватый подход.
В отношении Ирана они хорошо подготовились, и их позиция была скоординирована и с председателем правительства В. Черномырдиным, и с другими организациями. Они повторили предложение о создании двух совместных групп для предотвращения утечки материалов, технологий и специалистов, как преднамеренного, так и случайного, для использования в производстве ядерного и ракетного оружия Ираном. Я ответил им, что передам премьер-министру Израиля их предложение, и поблагодарил за встречу. Тут же вернулся в Израиль и доложил о результатах встречи главе правительства.
Разумеется, эта встреча никак не повлияла на отношения между разведслужбами России и Израиля, и вся эта возня вокруг статуса была совершенно излишней. Но в конце концов мое вмешательство в это дело оказалось безуспешным. Государство Израиль, под влиянием разведслужб, и прежде всего Разведуправления Генштаба, продолжало упрекать Россию в оказании помощи Ирану в производстве ядерного и ракетного оружия. Хотя и прекратились заявления, что создание ядерного военного потенциала Ираном является частью стратегии России.
Продолжение этой истории произошло через год. Во время последнего визита Нетаньяху и Шарона в Москве состоялась встреча между председателем правительства России Е. Примаковым и министром иностранных дел Игорем Ивановым и Б. Нетаньяху и А. Шароном, в
которой и я принял участие. На этой встрече российская сторона вновь вернулась к тому же предложению, которое я привез от них год назад. То есть попытаться найти решение проблемы, создав две совместные группы. Во время беседы Нетанья^, глядя на Шарона, сказал, что он принимает предложение и что министр иностранных дел Ариэль Шарон определит состав израильских представителей. Когда мы выходили со встречи, Шарон сказал мне: «Ты будешь во главе обеих групп». Я ответил ему: «Хорошо. Оформи это, когда вернемся в Израиль». По возвращении в Израиль все завертелось в предвыборной кампании, и договоренность, достигнутая во время встречи Примакова и Нетанья^, просто не была реализована. На этом все и закончилось.
Забавный случай произошел во время визита секретаря Совета безопасности России Андрея Кокошина в Израиль, вскоре после этой истории. Во время званого ужина в его честь я сидел возле него. И вдруг он обратился ко мне: «Я слышал, что ты поругался с Моссадом. Что это ты? Разве кто конфликтует с Моссадом?» Я посмотрел ему в глаза и сказал: «Когда я был моложе, я уже вступил в конфликт с одной серьезной организацией».
другие темы:
Натив - ч. 1
Натив - ч. 2
материалы по ЭТЦ