Мужество и паника
« The Times», Великобритания.
Статья опубликована 24 апреля 1912 года.
В напряжении конфликта овцы воистину отделяются от козлищ, словно Страшный Суд уже свершается, и уже в этой жизни победу в человеке одерживает либо Бог, либо животное
Любая крупная катастрофа вроде катастрофы « Титаника» заставляет людей задуматься о крайностях, дремлющих в человеческой природе. В данном случае мы, к счастью, задумываемся о них с восхищением, но порой - с ужасом. Задумываясь, мы вопрошаем себя, как бы мы сами выдержали такое испытание, и лишь немногие из нас ответили бы на этот вопрос с какой-либо уверенностью. Мы знаем, как поведем себя в обстоятельствах повседневной жизни. Мы можем перенести обычные тяготы путешествия - возможно, не теряя присутствия духа и не жалуясь на трудности; но большинству из нас никогда в жизни не приходилось встречаться с огромной опасностью или совершать жертву большую, нежели выражение сочувствия тем, кто слабее нас. Если бы от нас потребовалась такая жертва, подчинились бы этому велению? Повели бы мы себя как отважные и дисциплинированные солдаты или как запуганный скот?
Именно этот вопрос встает перед нами сегодня, и хорошо, что мы не пытаемся от него уклониться. Речь идет о призыве к жертве, и этот призыв звучит внутри, а не вне нас. Высокое требование перед нами ставит некая часть нашего существа; и наше положение может быть таким, что никто, кроме нас самих, не поможет нам его выполнить. Страх, как и голод, является естественным человеческим инстинктом, имеющим естественную и полезную функцию. Без него мы были бы гораздо более беззащитными перед неожиданными опасностями. У него есть и другое название - инстинкт самосохранения, который требует, чтобы мы внимали ему, а без него на земле не выжил бы ни один вид. Поэтому в нем содержится вся сила природы и многовековых унаследованных привычек. Цивилизация ослабила некоторые из наших чувств, поскольку мы давно перестали жить, полагаясь на их остроту; однако еще ни в одном обществе она не создала такого ощущения безопасности, чтобы ослабить наш инстинкт самосохранения. И вот именно этот инстинкт, столь сильный благодаря постоянному использованию, человек в неожиданные минуты опасности - когда он особенно силен - призван преодолевать. Невозможно не удивляться тому, что в нем зачастую находится нечто достаточно сильное для того, чтобы его преодолеть.
Это удивление усиливается современной верой в единство наших природ, верой, благодаря которой значительная часть нашего поведения кажется не только чудесной, но и невероятной. Речь идет о естественной тенденции человеческого сознания полагать, что во всем - и прежде всего в нем самом - существует некое единство. Эта тенденция вызвана стремлением к единству, лежащим в основе любого систематического поведения. Каждый человек хочет быть единым в самом себе и свободным от того конфликта инстинктов и страстей, который является главной причиной несчастья. Но, будучи неспособны обрести единство при помощи инстинктов и желаний, мы стремимся к единству, которое управляет ими и порой их превосходит; и странно то, что, страстно желая единства, мы склонны полагать, что оно уже существует, что в основе своей оно является чисто физическим и что все наши конфликты суть последствия непонятно как приобретенных иллюзий и не дают нам ничего, кроме опустошения. Старинное объяснение, согласно которому в человеческую природу вписан конфликт - конфликт, имеющий огромное значение для человека и для вселенной, конфликт, в котором есть правая и неправая сторона, куда лучше соответствует фактам реальной жизни и не более, хотя и не менее необъясним, чем те устойчивые духовные иллюзии, на которых строится теория физического единства.
Мы постоянно ощущаем этот конфликт в себе; и беда внезапно заставляет нас ощутить его в других. В годину испытаний мы избавляемся от сомнений по поводу относительной ценности принципа и инстинкта и видим их явную противоположность. Сильнейший инстинкт в природе человека требует в этот момент сохранить жизнь любой ценой. Чистый принцип, не дающий надежды на вознаграждение или похвалу, требует ее отдать. В напряжении конфликта овцы воистину отделяются от козлищ, словно Страшный Суд уже свершается, и уже в этой жизни победу в человеке одерживает либо Бог, либо животное. Бог побеждает так часто потому, что, пожалуй, нет такого человека - сколь бы трусливым и эгоистичным он ни был в своей повседневной жизни - который не желал бы, чтобы в такой час в нем возобладал Бог.
Сколь бы мало мы ни готовили себя к героизму своими действиями, все мы получаем некую подготовку благодаря своим желаниям, тому желанию единства души, которое не может быть разрушено никаким предательством со стороны инстинкта. А когда мы видим примеры такого единства среди людей, подобных нам, которые победоносно идут к нему в час внезапного испытания, наше желание его обрести только усиливается, и эта победа человечности трогает нас больше, чем должна трогать победа отечества над иноземным захватчиком. Мужчины, умирающие ради того, чтобы жили женщины и дети, не просто спасают чужую жизнь ценой своей. Они укрепляют веру поколений. Их поведение своей однозначной, неоспоримой правильностью утверждает других мужчин в правильности мышления и служит аргументом - превосходящим понимание, но не иррациональным - против всех софизмов, кажущихся столь мудрыми умам, притупленным и расслабленным безопасностью. Цель трагедии - вывести нас из этого состояния притупленности своим страстным призывом к воображению. Она формулирует и представляет конфликт, в котором явно противопоставлены добро и зло. Но порой сама жизнь обращается с этим же призывом, обретающим большую силу реальности. Возможно, мы были знакомы с людьми, погибшими ради спасения других. Может быть, мы считали их обычными людьми. Может быть, они были обычными людьми. Это лишь доказывает, что и мы способны на такой героизм, и заставляет нас хотеть жить так, чтобы быть на него способными, если однажды нас постигнет подобное испытание.
__________________________________________________________________________
Цусима: Того заманил противника в смертельную ловушку ("The New York Times", США)
'Красная Россия' ("The New York Times", США)
Россия - страна противоречий ("The New York Times", США)
Вот и наступил «День смеха» ("The New York Times", США)
Нью-Йорк - база русского флота? ("The New York Times", США)
Россия: последствия поражения ("The New York Times", США)
Как празднуют Рождество в России ("The New York Times", США)
Швеция вооружается, опасаясь российской агрессии в Заполярье ("The New York Times", США)