Леонид Леонов. Так это было
Л.Леонов || « Известия» №299, 19 декабря 1943 года
СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: Беседа тов. И.В.Сталина с г-ном Эд.Бенешем. (1 стр.). Указ Президиума Верховного Совета СССР. (1 стр.). СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС О ЗВЕРСТВАХ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ НА ТЕРРИТОРИИ ГОР. ХАРЬКОВА И ХАРЬКОВСКОЙ ОБЛАСТИ В ПЕРИОД ИХ ВРЕМЕННОЙ ОККУПАЦИИ. (2-3 стр.). ИЗ ЗАЛА СУДА: Леонид Леонов. Так это было. (3 стр.). 3.Островский. Горят немецкие танки. (4 стр.). Татьяна Тэсс. Слава жизни. (4 стр.). Заявление Рузвельта на пресс конференции. (4 стр.). Военные действия в Италии. (4 стр.). К налёту на Берлин. (4 стр.). Операции против германских подводных лодок в Северной Атлантике. (4 стр.).
# Все статьи за 19 декабря 1943 года.
Из зала суда
Когда окончился допрос подсудимых и они без краски стыда признались в содеянном, и стало ясно, что за разновидность двуногих представлена на этом процессе вниманию Военного Трибунала, нашей страны и всего цивилизованного мира, в зал вступили воспоминания. Вереницей потянулись родственники погибших и свидетели, на глазах у которых осуществлялся гитлеровский план подготовки великого восточного пространства для германской колонизации, - выселение законных жильцов из их вековечных владений в никуда, в небытие. Одно черней другого, слово ложится на слово. Горит госпиталь с военнопленными, горят хатки с их обитателями, и бараки, доверху набитые трупами, горят. И, хотя полно света в этом зале, вдруг как бы сумерки наступают, точно черный смрадный снег, пепел громадных сожжений опускается сюда, в потрясенную тишину.
Лангхельд, время от времени поглядывавший в зал, как бы прикидывая, на сколько «душегубок» имеется там материала, покрывается багровыми пятнами, точно окручиваемый бешенством; смятенно жует губы пай-мальчик немецкой фрау Риц, он же председатель «суда чести» гитлеровской молодежи; угрюмо, точно жертвы берут его за глотку, поглаживает шею Буланов. И только Рецлав, эта портативная дубина из руки Гитлера, нацеливается бесчувственным взглядом в кумачевую скатерть судейского возвышения.
Никто из свидетелей не плачет. Месяцы прошли, но все еще слишком свежи впечатления ужаса и горя. Слёзы будут после. Это потом, вернувшись в свидетельскую комнату, истерически зарыдает колхозница Осмачко, целый час пролежавшая в братской яме рядом с трупом своего Володи. Ничего не замечая перед собой, еле слышно докладывает суду медсестра Сокольская, как волокли раненых на расстрел, как бились о порог их головы, как приколачивали одного гвоздищами на воротах и хохотали, и вопили при этом «гут». Снимем шапки, товарищи, помолчим минутку об этом безвестном соплеменнике нашем, которого, не сумев убить в честном бою, воровски добивали немцы на глазах у безоружной женщины.
Свидетель Сериков, сам дивясь увиденному, в простоте сердца рассказывает среди прочего, как шла своей дорогой одна наша старушка, верно, чья-то добрая и ласковая мать, и попался ей навстречу обыкновенный немецкий солдат с ружьем, и как он схватил старую за рукав и, подтащив к земляной щели, бессмысленно пристрелил ее в утоление какой-то неиз’яснимой тевтонской потребности. Женщина Подкопай из черного кошеля своих воспоминаний достает одно - про полуотравленного в «душегубке» старика, который уже не о пощаде молил своих мучителей, а только о том, чтобы добили его до смерти из внимания к его глубокой старости. Хозяйственник, хирург, уборщица проходят перед судейским столом, и, кажется, уже самая бумага блок-нота, на котором набросаны эти беглые заметки, начинает пахнуть трупной гарью, горшей, чем адская полынь.
Вот только-что вернулся от судейского стола на свою скамью свидетель Беспалов. Речь его не изобиловала художественно выполненными подробностями. Хороший слесарь-лекальщик, он и не гонится за литературными достоинствами своих показаний. Ему есть, о чём рассказать своим современникам во всем мире. Его посёлок расположен всего в ста метрах от большого поля, амфитеатром раскинутого перед окнами домика, где он жил с семьёй, жил, между прочим, с перерывами, потому что периодически скрывался в лесу от угона в неметчину. Этот солидный и рассудительный человек в течение четырёх месяцев сряду был вынужденным свидетелем некоторых чрезвычайных происшествий. Словом, пока шуршат мёртвые листы судебно-медицинской экспертизы и протоколов эксгумации, где научно излагается содержание длинных, плохо присыпанных сверху землицей ям, я ухожу с Беспаловым в уголок, чтобы рассказал поподробней и ещё разок всё, как происходило это, чему в уголовных кодексах мира нет пока подходящего наименования. И он сидит передо мной, живой, я трогаю его колено, дым его папироски идёт мне в лицо.
Итак, место действия находится в двух километрах от Харькова, называется по-московски - Сокольниками и представляет собою округлую и обрамлённую леском луговину, пересеченную детской железной дорогой. Все помнят эти дороги - наглядные пособия, которыми мы баловали перед войной своих детей. Однажды, 27 января 1942 года, на этот плоский и, конечно, самый обширный в мире эшафот, где обычно немцы методически и ежедневно расстреливали по 10-15 человек, грохоча стали прибывать грузовые машины. На каждой шоферской кабинке сидело по солдату с немецкой овчаркой, в кузовах же машин находилось, на круг, примерно по тридцать человек не немецкого происхождения: старики с узелками, девчата, матери и их дети, и пленные. - наши граждане и братья с Украины в России. Три машины возвращались сюда восемь раз. После выгрузки людей рассаживали группами и прямо на снегу. Никто не плакал, чтобы не сердить немцев, хотя все со смутным ужасом догадывались о назначении жёлтой, свежей ямы посреди поля.
Стоял морозный, с ветерком в сторону посёлка полдень. Снежный покров достигал полутора метров, а морозец градусов 25. Если бы не ветерок, да не крики чёрных птиц из вороньей разведки над лесом, было бы совсем тихо в тот час. Гестаповские часовые гнусили какие-то песенки про бутылку шнапса и деву рая.
Очень громкая и лаистая последовала команда - всем раздеваться донага, людей поторапливали. Так нужно было, должно быть, для того, чтобы скорей слипалась воедино в плотное месиво, гнила и тлела и превращалась в ничто эта живая, пока человеческая, масса. Мужчинам немцы помогали ударами прикладов. Быстро образовалась горка женских платков, детских галошек, полушубков, свертков с едой, белья, рейтуз шерстяных, где-то пискнул ребёнок: «Мама, мне холодно», и опять закричали мужчины, но снова взметнулись над головами приклады и погас крик.
Были женщины, которые не хотели раздеваться на глазах у всех донага. И тогда Беспалов увидел, как один Нибелунг ножом, занеся снизу движением вверх, распорол на девушке шубку и платье до плеча. А ведь и дерево жалеют поранить, когда рубят. Кривой красный шов прочертил тело и потом, развалив одежду, гестаповец сам содрал с бюстгалтер левой, свободной рукой.
Все ещё веря во что-то - в спасенье, в бога, - по колено в снегу, эти обречённые люди, голые жались друг к дружке в ожидании своей очереди. А уже где-то в противоположном углу поля началась расправа. Деревянно на морозе застучали автоматы, и первый залп дан был по ногам, чтобы предотвратить возможность бегства, хотя дорога и без того была оцеплена войсками и полицейской сволочью. Это называлось у немцев «фускапут». Смерть ногам. Передняя шеренга жертв осела на пятнистый красный снег, и вдруг точно костер человеческого отчаяния забушевал на этом ослепительном снегу. Оно обжигало и расплавляло мозг, невидимое пламя, и тот, кто видел это, вряд ли станет улыбаться потом, как разучился от улыбки Беспалов. Двое соседей Беспалова сошли с ума. Уже нельзя было различить отдельных людей. Было только бессмысленное метание, кряхтенье, пронзительная детская жалоба, стон и вопли, проклятья, брань и истерический хохот женщин. Впрочем, некоторые женщины заедино с мужчинами, как тигрицы, кидались на солдат, и те пятились от этого нечеловеческого напора. Другие пытались закапывать в снег своих детей и, вынув голых из снега, бросались закапывать их в другом месте, чтоб утаить их от смерти. Слышно было «гады», «паразиты» и ещё «папочка, спаси меня», и ещё «бабушка, за что они меня терзают», и ещё «чи ты слышишь, мой милый, што я гибну».
Раз’яренные немецкие канальи стреляли в упор в обезумевших людей. Они кидали детей в яму, ухватив за руку и развертев над головой, как лягушат, и что-то чвакало там, наверно, при их падении. Они зарывались в самую гущу толпы, начинавшей уже редеть. Они орали во всё горло: «сакрамент» и «шайзе», что, кажется, означает «гадость» на их блатном, зверином языке, видать, сами валькирии бушевали над ними, и, так подбадривая себя криками, возгласами, они ещё до сумерек довершили дело до конца. Уже вороны и сороки, готовые приступить к трапезе, ждали в почерневших вершинках ближнего леса. Но солдаты ушли не прежде, чем поделили между собой страшный позорный утиль смерти, эту бедную забрызганную красным цветом одежду своих жертв. Они не забывали ничего, пока не стало на снегу лишь разрозненных детских галошек да рукавичек. И одни уходили пешком, унося трофейные узлы с добычей, а другие уезжали, стоя в машине и опять гнуся что-то сиплое.
Так слышал это Беспалов, который жив, и мог бы рассказать это ещё раз в больших подробностях всякому в мире, кто захотел бы лично удостовериться в совершённом злодеянии. Он опускает глаза (папироса дрожит в его руке); «а некоторые ещё забавлялись при этом, - вслух удивляется он. - Они хватали голых, уже полурасстрелянных, за грудь, за сосок, чиркали штыками по телу, волосы выдёргивали; вот тут-то мой сосед и сошёл с ума, голый выскочив на мороз, он стал рубить топором вытащенный им шифоньер. Страшно очень было, знаете».
You can watch this video on www.livejournal.com
Не судить бы их, а езжалым кнутом по глазам, которыми они смеют ещё глядеть на вас, мужья, братья и сыновья погибших. Уже целая метель мёртвого пепла кружит и забивает очи. Падает чёрная копоть новых и новых показаний. Сутулые, с посеревшими лицами, подсудимые смотрят в пол. Тяжёл могильный прах. Он оседает им на плечи, давит, душит. И похоронным звоном звучат в их ушах слова приговора, которые читает сейчас председатель суда... // Леонид Леонов. ХАРЬКОВ. (По телеграфу).
________________________________________________
Л.Леонов: Ярость** ("Известия", СССР)**
Бешеные волки ("Красная звезда", СССР)***
И.Эренбург: Суд идет! ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Стандартные убийцы ("Красная звезда", СССР)
Немецкие изверги перед советским судом** ("Известия", СССР)**
Газета «Известия» №299 (8292), 19 декабря 1943 года