Е.Кригер. Два русских города

[0gnev]

Е.Кригер || « Известия» №55, 7 марта 1943 года

Завтра - Международный коммунистический женский день.

«ЦК ВКП(б) приветствует работниц, колхозниц, женщин интеллигентного труда, санитарок, медсестер, врачей, связисток, славных партизанок, всех трудящихся женщин Советского Союза в Международный коммунистический женский день и выражает твёрдую уверенность в том, что советские женщины в решающий момент Отечественной войны отдадут все силы на дело полного разгрома немецких захватчиков». (ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ЦК ВКП(б) О МЕЖДУНАРОДНОМ КОММУНИСТИЧЕСКОМ ЖЕНСКОМ ДНЕ).

# Все статьи за 7 марта 1943 года.

(От специального военного корреспондента «Известий»)




Последних семнадцати километров перед городом Ржевом я никогда не забуду. До этой черты, обожжённой многомесячным пламенем войны, мы ехали сравнительно легко, кое-где выскакивая из машины, чтобы толкнуть её плечом и преодолеть буйные мартовские заносы; но вдруг, вытаскивая на себе машину, мы почувствовали, что она уперлась всеми четырьмя колесами и не хочет, не может итти. Отчаявшись, мы вылезли из сугроба и впервые за долгое время осмотрелись по сторонам. Мы поняли, что произошло. Сами того не заметив, ослепнув от физического напряжения, мы втолкнули машину в полосу многомесячных боёв за Ржев. Ни фотографический аппарат, ни самый красноречивый рассказчик, не смогут передать странного, сложного впечатления, которое производит на человека это зрелище - зона многомесячных боёв.

Немцы не хотели уходить отсюда. Гитлер грозил им казнью за отход, и они цеплялись за каждый клочок земли, за каждый камень, где можно было схорониться и пристроить рядом с собой миномёт, автомат, противотанковое ружьё.

Сама земля здесь выглядит иначе, чем всюду. Белую пелену снега выдуло, вынесло отсюда взрывными волнами. Земля оголена войной, покров её содран тысячами снарядов. Так выглядит измученное, человеческое тело, с которого сняли кожу. Жёлтая прошлогодняя трава торчала из-под черного снега, где каждый кристалл, каждая пушинка были перемешаны с порохом, с прахом взорвавшегося, сеявшего смерть металла.

Я был во многих местах, откуда выбили немцев. Там, где побывали немцы, - там пахнет смертью. Смерть приходит вместе с немцами к домам - с них содраны крыши, а стены выворочены так, что смотришь через них насквозь, и деревья рядом мертвы, и людей живых не видать.

Но здесь, под Ржевом, я увидел сплошное поле смерти. Я понимал, что это лишь первое впечатление; сила народа вернёт жизнь и в эти обезображенные немцами места. Но всё же трудно было освободиться от гнетущего впечатления смерти, вонзившей свои скрюченные пальцы в самую кору земли. Почва вспухла от воронок, истерзана кольями, лопатами, колючей проволокой, покрылась язвами от пороха, сотен тысяч железных осколков, как шрамами, исполосована окопами, где, заваленные снегом, одеревеневшие, стынут застигнутые нашей атакой немцы. Умирая, они тащили с собой всё живое. Такого пиршества отчаяния и злобы я не видел нигде, никогда.

Мы долго тащились с машиной и не встречали ни одного жилья, ни одной целой стены, ни одного камня, который бы говорил о присутствии человека, и я, наконец, спросил:

- Здесь никогда не было деревень?

И мне ответили:

- Смотрите внимательней.

И тогда на выглаженной, выутюженной войною земле я увидел едва заметные признаки былой жизни. Из-под занесённой снежной порошей почвы кое-где торчали камни, здесь была печь, возле которой грелись люди; высовывался железный брусок, в котором можно было угадать остатки крестьянской бороны; выглядывал обугленный корень - здесь когда-то тянулось к солнцу живое дерево. Здесь шумели буйной, веселой жизнью русские сёла. Теперь их руины нужно распознавать, как археологи распознают в глубоких слоях земной коры тысячелетней древности следы былых культур, угасшей в веках жизни.

Поле усеяно остатками экскаваторов, которыми немцы рыли окопы. Насыпь железной дороги изрыта короткими поперечными траншеями, в неё вдавлены амбразуры дзотов, брёвна, железные крючья, извивающиеся как бы в бессильной ярости кольца колючей проволоки. Но пусто теперь здесь. Немцев вышибли, выскоблили из глубоких нор, вогнали внутрь города, а оттуда - в холодное снежное поле, на стужу, на смерть.

И вот перед нами Ржев. Когда-то это место называлось городом. Теперь эти громадная каменоломня. Каменные стены домов рухнули, рассыпались, вросли в землю. Земля стала красной от кирпичной пыли. Деревья срублены, спилены, вырваны с корнями - нет березовой рощи возле Филипповой дачи, где жил когда-то Островский, нет Казанского сада, нет сада имени Грациаского. Немцы пилили деревья день и ночь - на кресты для могил. Нет больше садов во Ржеве, есть немецкие кладбища. Всё начинено минами. По ту сторону Волги, в нагорной части города, до сих пор рвутся заведенные, как часы, мины замедленного действия. Все разрушено. Немцы хотели разрушить даже каменную пустыню, чтобы война продолжала греметь и стонать ещё долгое время после их бегства.




На пустынных улицах Ржева я встретил подростка. Бледная, болезненно нежная кожа на лице: голод. Жёлтые круги под глазами. Когда немцы уходили, он прятался в своей комнате под кроватью и потому уцелел. Я спросил его, где люди этого города. Вася Румянцев сказал:

- Из мальчиков моего возраста здесь остался только я. Больше нет никого, немцы угнали с собой на работы. Из здоровых мужчин во всем городе только я да ещё один человек сорока восьми лет. Он тоже прятался. Кроме нас - старухи и больные. Больных они тоже угоняли с собой. Я видел, как одна совсем не могла итти - хромая. Её застрелили. Другая была в тифу. Её тоже убили. В то утро я спрятался под кроватью, как всегда. Немцы все же пришли в комнату, взломали замок - уходя, мать запирала меня всегда, чтоб думали, будто в комнате никого нет. Они сломали замок ломом и вошли. Я не шевелился под кроватью, не дышал. Они шарили, выворачивали сундуки, ящики, лазали по карманам на вешалке. И думал, может, меня не найдут. А если найдут, - расстреляют. И я лежал тихо. Они добрались до кровати. Они стали её двигать, и я двигался за нею, но мои ноги остались на месте. И они меня увидели. Они кричали и направляли на меня пистолеты. Они были пьяные и забыли меня на минуту и ушли к соседям. Там была молодая женщина с ребенком. Она держала его на коленях, нарочно, чтобы её не трогали. И они сказали, чтобы она убрала ребенка и легла с ними. Она сказала, что не уберет ребенка, и они долго ругали её, но она так и сидела всё время с ребенком на коленях. Это наша соседка, её зовут Маргарита. Потом они ушли в другой дом. Там жили мужчина и женщина, старые. Они ржевские, только я не знаю их фамилии. Мы ведь все в городе последние месяцы недолго жили на одном месте. Немцы то плиту выдерут себе в землянку, то лежанку разломают или стену разберут на кирпичи, и мы уходили на новое места. Так и эти двое пришли в дом не знаю откуда. И немцы в ту ночь пошли к ним. Они долго стучали в дверь, кричали громко, и старая женщина им открыла. Они вошли, и я слышал, как потом эта женщина вскрикнула страшно, и сразу два выстрела. Утром в том доме нашли этих двух, женщину и мужчину...

Они лежат на снегу возле дома. У старика раскроен череп, запекшаяся кровь на лбу. Рядом с ним женщина, у неё седые волосы, мускулистые, обнажённые до локтя руки домашней хозяйки. Она не хотела пускать ночью чужих в свой дом - вот единственная причина убийства. Пуля попала в висок этой женщине. Кто она, как её имя? Никто не знает. Все люди в городе бродили эти месяцы с места на место. Седые волосы убитой шевелятся от ветра на холодной земле.

Это - Ржев в марте 1943 года, на другой день после изгнания немцев.

Я помню другой русский город, Гжатск.

Я помню Гжатск в тот день тысяча девятьсот сорок первого года, когда в него входили немцы. Город ещё не был разрушен, во все стороны шли по улицам беженцы с последним скарбом, они шли медленно, оглядываясь на свои дома, возвращаясь, чтобы запереть двери на замок, закрыть забытое окно. В канун этого дня я ночевал в одном доме, где пятнадцатилетний мальчуган сторожил сон командиров и шопотом пререкался с бабкой и говорил, что не уйдёт из города, останется здесь, возьмет винтовку и будет делать то, что делают партизаны, - убивать немцев. Бабка испуганно шипела на него, и мальчик умолял её говорить тише, чтобы не будить командиров. Они спорили до утра, мальчуган и старуха. Он твердил, что останется в городе и будет ждать красноармейцев, своих, потому, что они вернутся, придут, не могут не притти.

И русские вернулись в этот город с боями. Они прошли сквозь три пояса немецкой обороны. Они вернули город своей стране. Они нашли землю, которая когда-то была городом: тут были немцы, значит, тут была смерть. Нет и следа того дома, где мальчуган оберегал сон командиров. Ожидая немцев, он искал винтовку, чтобы стрелять. Он знал, что немцы - не люди.

Каменная пустыня. Фотография Ржева и фотография Гжатска выглядят одинаково: разбитые стены, проломанные потолки, вырванные с корнем деревья, угрюмая немецкая злоба. Она ещё взрывается последними минами, ещё ранит неосторожных людей. Внимание! Здесь были немцы, не прикасайтесь ни к чему, пока всё вокруг вас не проверила внимательная рука русского солдата. Он проходит вперёд с трудными боями, он проходит через город на запад, и вслед за ним на измученную русскую землю возвращается жизнь. // Евгений Кригер. РЖЕВ - ГЖАТСК, 6 марта.
__________________________________________
С.Гурарий: Сегодня в Ржеве* ("Известия", СССР)*
И.Эренбург: Судьба одной семьи ("Красная звезда", СССР)**

**************************************************************************************************************************************************
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. Группа бойцов 1-го гвардейского полка связи. Слева направо: 3.Кондратьева, П.Дудкина. А.Алешина, А.Тюлина, Е.Козакова и К.Зайкина.

Фото военного корреспондента «Известий» С.Гурарий.



**************************************************************************************************************************************************
Орлиха

В конце февраля в Каменку пришло сообщение, что в бою с немецкими захватчиками героической смертью пал Василий Орлов.

Анна, Васильева жена, жила на другом краю деревни, и уже совсем стемнело, когда Анисья Петровна, мать Василия, прибежала к ней. На дворе жалобно мычала голодная корова, в избе, на печке, шептались ребятишки.

- Мы есть хотим, бабушка, - шопотом сказала старшая - Настенька.

- А где мать?

Сноху Анисья нашла в передней. Она лежала на сундуке, уткнувшись лицом в половик, и плакала.

- Погоди, слышишь, Анна, - сказала Анисья.

Анна подняла распухшее от слёз лицо, снова уткнулась в половик и запричитала:

- Родной ты мой соколик. Да как же ты меня одну-одинёшеньку покинул.

Анисья зажгла лампу, поставила самовар, накормила и уложила спать внучат, подоила и накормила корову, - всё она делала, не торопясь, как делала всю свою жизнь, только между бровей её лежала скорбная складка да губы были плотно и сурово сжаты.

Она заставила сноху умыться, выпить чаю и, одевшись, сказала:

- Ты не запирайся, я домой сбегаю и ночевать приду. Придётся мне к тебе жить перебираться. Опять маленьких няньчить.

Не разбирая дороги, натыкаясь на сугробы, брела она по улице, а перед глазами, как наяву, одна за другой возникали картины прошлого.

Отчётливо вспомнился день, когда родился Василий. Было это осенью в 1915 году. Анисья копала картошку. Утро было пасмурное, моросил мелкий дождик, земля прилипала к заступу, большой живот мешал наклоняться, но Анисья спешила. В полдень в поле неожиданно прибежала старшая дочь Вера и принесла письмо. Оно было в чёрной кайме и под большой казённой печатью. Без чувств Анисья упала на мешок, а в ночь родила мальчика.

Тяжела вдовья доля. Всего пришлось хлебнуть Анисье Петровне - и голод, и холод. Пришлось ей и побатрачить, и милостыню собирать по деревням, но Анисья выдержала всё, а когда в Каменках заговорили о колхозе, она со всей страстью взялась за его организацию. В колхозе она наравне с мужиками косила, пахала; на жнитве её бригада всегда была впереди. В деревне её прозвали Орлихой.

Когда началась великая отечественная война, Анисья без слёз проводила двоих своих сынов и обоих зятьёв.

- Не умею я сказать вам, сынки, - напутствовала она их, - а только помните - за справедливую жизнь вы идёте воевать. И смотрите! Если что плохое про кого услышу - прокляну!

* * *

Недавно я увидел Анисью Петровну в городе на митинге. На большой площади, запруженной народом, стояло несколько танков, предназначенных к передаче Красной Армии. Около одного из них с молодым танкистом стояла Анисья Петровна.

На броне танка чётко выделялась надпись: «От Анисьи Петровны и Анны Алексеевны Орловых, колхозниц каменского колхоза «Путь к социализму».

- А вот это зять мой, - улыбаясь, сказала Анисья Петровна, знакомя меня с танкистом. - Приехал принять наш подарочек.

- На этом подарочке, мамаша, мы фрицам такого жару дадим, - засмеялся лейтенант.

- Ты погоди хвалиться, - строго прервала его Анисья Петровна. - Ты мне потом напишешь, когда жару дадите.

Я спросил о делах, о работе, о колхозе.

- Работаем, - просто ответила Анисья Петровна. - Сейчас я на конном работаю. Вот уж год живу у снохи, у Анны. Помните её? С внучатами няньчусь, у меня ведь теперь внучат десять человек. Одного недавно в армию проводили, Людмилин сын, помните его? Хороший паренёк, комсомолец, в школу его послали.

Начался митинг, и Анисью Петровну позвали на трибуну. Я не слышал, что говорила она, а видел только, как её зять, молодой танкист, крепко обнял её, поцеловал и, поправив на голове шлем, подтянувшись, звонко крикнул:

- По машинам!

Мощно взревели моторы, лязгнули гусеницы. Танк Анисьи Петровны круто развернулся и, взрывая снег, двинулся - на фронт, драться за справедливую колхозную жизнь. // Г.Федоров, соб. корреспондент «Известий». ГОРЬКИЙ.

__________________________________
Бр.Тур: Рассвет над Гжатском ("Известия", СССР)
Демянск-Ржев-Льгов* ("Красная звезда", СССР)**
В освобожденном Ржеве* ("Красная звезда", СССР)
А.Сурков: Земля под пеплом* ("Красная звезда", СССР)**
Убийства и истязания советских граждан* ("Красная звезда", СССР)**

Газета «Известия» №55 (8048), 7 марта 1943 года