Академгородок, 1960. Часть 6.
Академгородок, 1960. Продолжение.
Начало см. Академгородок, 1960. Части 1, 2, 3, 4, 5.
См. также Академгородок, 1959. "Как я попал в Академгородок". Части 1 - 20.
моя вторая весна в Академгородке
Яркое высокое солнце. Бурное таяние снега. Почти паводок. И жизнь оживает. Появляются синие медуницы. Потом море ярких огоньков. И вот уже люди срывают и несут маленькие букетики медуниц и веники огоньков. Через несколько лет медуниц стало намного меньше, а огоньки почти исчезли.
С наступлением тепла началось сокодвижение в деревьях. Пока не распустились клейкие листочки на деревьях, то-есть, приблизительно за месяц до появления листьев и начала цветения, березы начинают «плакать». В течение 2-3 недель у берёзы берут сладкий берёзовый сок. Пить его в чистом виде - одно удовольствие. Это приятный, освежающий напиток. Он кстати и весьма целебен. И вот на березах появились емкости, куда по желобку, вставленному в надрез коры, стекал сок. С каждого дерева таким способом брали по несколько литров сока. Но вскоре такой способ добычи сока запретили.
Во дворах первых домов появились веревки с развешанным бельем. Веревки привязывали к немногим сохранившимся во дворах деревьям. Мы обратились с проьбой сделать специальные площадки для сушки белья. И вскоре, кажется, уже в мае забетонировали площадки и вкопали столбы. Стало сразу удобнее и чуть более цивилизованно.
вторая первомайская демонстрация
Мы вышли на первомайскую демонстрацию. Теперь она уже была организована Райкомом партии. К этому времени была заасфальтирована единственная улица - Обводная, и то не вся, а только та ее часть, которая позволяла подъехать к первым пяти домам. Сбор был у нашего дома. Были какие-то плакаты, правда немного.
Первомайская колонна. 1960 г.
Не знаю, что снимали,- полурастаявшую грязь,
строительство домов в м-р Б
или нашу колонну?
Мы пошли по Обводной к Академической улице по асфальту. Потом свернули налево к институтам. Напротив института гидродинамики на Институтской ул. (теперь Проспект академика Лаврентьева) была сбита небольшая трибуна. Там стояли первый секретарь райкома Чемоданов, председатель райисполкома Абраменко и еще несколько человек. Колонна была небольшой, т.к. жителей еще было мало. Мы и прошли мимо трибуны за две минуты. Я уже не помню, какие лозунги с трибуны провозгласили и к чему нас призывали. Но, как всегда, мы в ответ прокричали «Ура!» и на этом все кончилось, потому что мы прошли, и кричать уже было не для кого. А вокруг была грязь. И стояли недостроенные дома. Но праздничное настроение было.
самолет-шпион
1 мая 1960 года над Уралом был сбит американский самолет-шпион У-2. Вообще-то американские самолеты уже несколько лет беспрепятственно летали над территорией Советского союза. Свой первый полет над СССР U-2 совершил ещё 4 июля 1956 года. Ни советские самолеты, ни зенитная артиллерия, ни ракеты долго не могли их сбить. Во-первых, потому что они летали на очень большой высоте, а во-вторых, потому что знали, где у нас находятся зенитные батареи и ракеты.
Да, я помню, мне было очень неприятно и даже немного жутко, что американские самолеты спокойно и беспрепятственно летают над нашими головами, фотографируют все, что хотят и даже могут разбомбить все, что хотят. И не из-за головотяпства каких-то там чинов, а из-за военно-технического бессилия нашей страны.
И вдруг в газетах прошла скупая информация, что какой-то самолет-шпион сбит. Американцы, которым было известно только то, что самолет не вернулся из полета, объявили, что их самолет разведчик, изучавший погоду пропал где-то на границе с Турцией. Впоследствии стало известно, что в их самолете под креслом пилота был заложен большой заряд взрывчатки, так что самолет должен был в случае чего разлететься на куски, даже если бы пилот успел катапультироваться. Вот, что официально заявило НАСА для печати: «Один из самолетов типа «У-2» Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, предназначенных для научно-исследовательских целей и находящихся в эксплуатации с 1956 года для изучения атмосферных условий и порывов ветра на больших высотах, пропал без вести с 9 часов утра 1 мая (по местному времени) после того, как его пилот сообщил, что он испытывает затруднения с кислородом и находится над озером Ван в районе Турции».
Подождав 4 дня и предоставив американцам возможность высказаться, Хрущев, выступая 5 мая, на сессии Верховного совета СССР, объявил, что пропавший самолет не исследовал вовсе погоду, а был самолетом-шпионом и что он был сбит советской ракетой с первого выстрела в районе Свердловска, т.е. в самом центре страны на Урале. Больше ничего им сказано не было, и американцы никак не могли подумать, что у Хрущева есть еще какие-нибудь аргументы. А они у него были. Он просто схитрил, не сказав, что пилот самолета жив и допрашивается.
Вашингтоне продолжали настаивать на том, что самолет летал над Турцией, хотя и допускали, что он мог сбиться с курса и нарушить советско-турецкую границу. Они были, прежде всего, озабочены тем, чтобы их версия воздействовала в нужном направлении на общественное мнение других стран.
И вот тут Хрущев выступил 7 мая на сессии Верховного совета СССР еще раз, «разоблачил лицемерие США» и пригрозил Америке «показать кузькину мать». Он сообщил, что пилот самолета-шпиона жив и находится в плену. Он проинформировал и о маршруте самолета, и об его задании по аэрофотосъемкам. Это была огромная пропагандистская победа Хрущева, потому что американское правительство было публично
выставлено лжецом, а СССР продемонстрировал свое миролюбие и правдивость. Конечно, и силу тоже. Ведь самолет был сбит ракетой. Значит, такие ракеты у СССР есть.
Эйзенхауэр принял всю ответственность за полеты на себя, и Хрущев отменил намеченный было визит в СССР американского президента. А встреча в верхах, которая все же состоялась в мае и, в принципе, могла привести к разрядке напряженности между СССР и США, окончилась провалом. Лидеры двух великих держав не доверяли друг другу. Хрущев заявил о недопустимости шпионских полетов над советской территорией, а Эйзенхауэр признался, что одобрял разведывательные полеты самолетов У-2 над территорией СССР для сбора военных данных о советских ракетах. Правда теперь он дал указание прекратить такие полеты.
Пилот
а американского самолета Френсиса Гарри Пауэрса (на снимке), который вопреки указания ЦРУ, не взорвал самолет и не принял яд, тем же летом судили в советском суде и дали 10 лет Но через полтора года его обменяли на арестованного в Америке знаменитого (конечно, впоследствии) советского разведчика Рудольфа Абеля (Уильям Фишер), полковника госбезопасности, который всю войну проработал в немецком абвере и выдал массу немецких агентов, засылавшихся к нам.
В 1977 году Пауэрс погиб в авиакатастрофе, управляя вертолетом. Ходили слухи, что его «убрали» американские спецслужбы.
И еще одно. Как ни прискорбно признавать, но задолго до Матиаса Руста, который умудрился залететь на своем лёгком самолёте в Москву и посадить его аж возле Кремля в 1986 году, иностранные самолеты - и не любители, а разведчики - беспрепятственно летали над территорией Советского Союза с запада на восток и с севера ни юг. И не только из-за головотяпства военных чинов, но, прежде всего, и из-за военно-технического бессилия нашей авиации и ракетных войск.
дело Бреусова
В 1960-м году в Академгородке народу было еще немного, и я знал тогда очень многих. Был я знаком и с Олегом Бреусовым из Института неорганической химии. Он закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и был весьма подающим надежды молодым ученым.
После того, как совещание в верхах было сорвано Хрущевым (Эйзенхауэр отказался извиниться за полет самолета-шпиона, а Хрущев поставил извинение как условие для встречи с Эйзенхауэром) и не помогло даже вмешательство Де Голля, Хрущев захотел, чтобы его решение встретило «всенародную поддержку». По всей стране стали проходить собрания коллективов, на которых политика Хрущева «одобрялась». Директива о проведении таких собраний была спущена и в партком СО АН. Все шло гладко до собрания коллектива Института неорганической химии. Там на собрании выступил Бреусов и осудил срыв совещания в верхах. Его выступление сразу вызвало реакцию как в КГБ, так и в партийных органах снизу доверху. Уже на следующий день после собрания с Бреусовым разбирался партком СО АН, хотя Бреусов был беспартийным. А уже через три дня в ЦК КПСС была направлена докладная записка, написанная Инструктором ЦК КПСС Николаем Дикаревым, который на протяжении многих лет курировал СО АН Сейчас известен текст этой записки:
«20 мая в институте неорганической химии Сибирского отделения АН СССР проходило собрание сотрудников Оно должно было осудить американскую агрессию против СССР и поддержать Заявление Советского правительства. Но на этом собрании научный сотрудник Бреусов О.Н начал неожиданно обосновывать неправильность внешней политики нашего правительства. Он говорил о том, что было очень важно, чтобы совещание в верхах состоялось, несмотря на сложившуюся обстановку. Эйзенхауэр пошел на уступки, - говорил он, - надо было и нам пойти на уступки. А срыв совещания приведет к тому, что обстановка будет накаляться, и это может привести к нежелательным результатам. Бреусов внес на собрание предложение: «Выразить сомнение о срыве совещания в верхах. Срыв совещания произошел не по вине американских империалистов». Это предложение никто, кроме самого Бреусова, не поддержал. Собрание строго осудило выступление Бреусова О.Н. и приняло решение, полностью поддерживающее политику нашего правительства, и «с гневом» протестовало против американской агрессии».
А вот как характеризовали Бреусова после этого собрания партийные органы. И этот материал сегодня стал достоянием всех:
«Бреусов О.Н. в Сибирское отделение АН СССР прибыл на работу по окончании аспирантуры МГУ в 1959 г. Будучи студентом и аспирантом МГУ, т. Бреусов допускал неправильные выступления, пытался быть оригинальным и высказывать свою точку зрения. Зам. секретаря парткома Сибирского отделения АН СССР т. Стародубцев на следующий день после собрания имел беседу с Бреусовым О.Н. В беседе выяснилось, что он не разбирается во многих политических вопросах. Новосибирский обком КПСС с этим фактом тщательно разбирается и о результатах доложит».
[Цитируется по статье Е.Г. Водичева и Н.А. Куперштоха «Формирование этноса научного сообщества в новосибирском Академгородке, 1960-е годы»].
Это первое скандальное событие в СО АН сразу стало известным практически всем жителям Академгородка, особенно научным сотрудникам. В моей тогдашней среде среди молодежи культивировался дух открытости. Он был инициирован ХХ съездом КПСС, разоблачившим культ личности, и последующими публикациями, и мне казалось естественным, что теперь можно открыто выражать свое мнение. Выступление Бреусова не было ни антисоветским, ни антикоммунистическим. Это было просто выражение своего взгляда на один из аспектов внешней политики.
С взглядом, отличным от официального вполне мог выступить и другой ученый, поскольку человек, занимающийся наукой, постоянно подвергает сомнению концепции других ученых. Критикует их, находит в них ошибки. Это традиция и неизбежность развития науки. Для меня совершенно естественно, что в своем коллективе Бреусов выдвинул тезис, подвергающий сомнению позицию Хрущева. Правда, ради справедливости, следует сказать, что я бы так не поступил. Видимо, был более искушен.
Следует тут же заметить, что в узком кругу, вдвоем-втроем, тогда было принято слегка подшучивать над Хрущевым и рассказывать о нем всевозможные анекдоты, в изобилии появившиеся в те годы. Хрущев явно не тянул на руководителя великой страны, и это многие понимали.
Я знал, что у Лаврентьева не очень хорошие отношения с Обкомом КПСС и с его Первым секретарем Горячевым. Было бы удивительно, если бы они были хорошими. Но Лаврентьев был кандидатом в члены ЦК КПСС и был лично знаком с Хрущевым, поэтому прямого противостояния быть не могло. Но вот в политических, или даже скорее, в идеологических вопросах Обком считал необходимым при любом удобном случае лягнуть СО АН, показать Лаврентьеву, что здесь Обком - главный, и именно он будет проводить политику партии. Конечно, указание о проведении беседы с Бреусовым давал не Лаврентьев, а Обком. Думаю, что это был секретарь по идеологии Михаил Семенович Алферов. Уверен, что и инструктора ЦК Дикарева подключил тоже Обком.
Продолжение следует