Как я попал в Академгородок. Часть 6.
Продолжение. Начало см. 1, 2, 3, 4, 5.
три принципа Лаврентьева
Пишут, что Михаил Алексеевич Лаврентьев в основу создания Сибирского отделения АН СССР - научного центра нового типа - положил три принципа. Но вряд ли он сам их формулировал, скорее всего, это за него эти три принципа сформулировали другие, - я не знаю. Никогда не слышал, чтобы он говорил о принципах. Лаврентьев обычно не формулировал, а говорил простым и ясным языком. А рядом всегда находились люди, которые старались найти четкие формулировки. Возможно, они и попадали в доклады, которые он иногда вынужден был делать - читать по писаному. Но, конечно, Лаврентьев твердо знал, ЧТО хочет создать. КАКИМ он хочет видеть научный центр в Сибири.
«Задача - привлечь в Сибирь крупных и перспективных ученых, способных возглавить новое дело и решать большие задачи государственной важности. Кроме того, у этих ученых должны быть способные ученики, молодежь, которая бы последовала за своими учителями. Мы исходили из того, что в каждом институте должен был быть авторитетный научный лидер, который и определил бы (по крайней мере на первые годы) лицо института. То есть мы придерживались принципа - создавать институт “под директора”, а не искать директора для задуманного, пусть даже хорошо задуманного института.
Это выдержка из воспоминаний академика М.А.Лаврентьева.
Далее я приведу то, что написано в книге многолетнего пресс-секретаря аппарата Президиума СО АН Натальи Притвиц и журналиста Замиры Ибрагимовой: М.: Сов. Россия, 1989. - 336 с.: 8 л. ил. - (Российские города науки). Там и сформулированы окончательно за Лаврентьева эти принципы.
Первый принцип. Комплексность, кооперация сильных, авторитетных в своей области научных коллективов, работающих по различным направлениям фундаментальной науки.
Второй принцип. Тесная связь науки с производством, обеспечиващая внедрение научных результатов в промышленность и сельское хозяйство.
Третий принцип. Сочетание ученых старшего поколения и молодежи.
С 1-ым и 3-им принципами Лаврентьев справлялся успешно. Наука в ННЦ должна была опираться на уже сложившиеся коллективы и группы ученых, а также и отдельных ученых, уже зарекомендовавших себя в той или иной области знания. Эти ученые должны были в обязательном порядке переехать в Сибирь вместе со своими учениками, аспирантами, даже студентами-дипломниками. Подавляющее большинство и переехало. Правда, иногда обзаведясь новой семьей.
Но не думайте, что переехать в Сибирь было просто. В столицах быт был неплохо налажен, и можно было свободно купить продукты. Во всей же остальной стране с продуктами питания было плохо, а быт был вообще не устроен. Кроме того, в столицах била ключом культурная жизнь. Музыка, театры, библиотеки, клубы по интересам, - многие люди без этого жить не могут. А другие - без спорта. А третьи хотят, чтобы их дети развивались гармонично и всестороннее. В больших городах это все можно найти или организовать. А как это сделать здесь, в научном центре. Да-а, трех принципов Лаврентьева маловато для всестороннего развития личности. Для полноценной жизни нормального человека. Это я понял не сразу, но сама жизнь заставила задуматься об этом.
Мне здесь хочется добавить к сказанному, что Михаил Алексеевич Лаврентькев твердо знал, ЧТО он хочет сделать в новом научном центре и, действительно, обо всем, что было сформулировано выше все мы, молодые научные сотрудники, тогда, в самом начале и впоследствии слышали не раз (может быть, кроме пояса внедрения, - тогда еще не было такого термина). Тем более, что некоторые люди из окружения Михаила Алексеевича формулировали на их основе лозунги лучше него. Например, Георгий Сергеевич Мигиренко гордился тем, что именно он придумал лозунг: «Нет ученого без учеников!», - перефразировка 3-го принципа. Я многократно слышал это от него.
Второй принцип впоследствии вылился в создание пояса внедрения - отраслевых НИИ и КБ вокруг академических институтов. В первые годы сотрудники нашего института пытались внедрять свои научные разработки непосредственно на заводы. Было затрачено много сил, но получалось неважно. Система тогда требовала дополнительной проработки в отраслевых НИИ и КБ и последующих решений министерств и ведомств о внедрении новых технологий или выпуске новой продукции.
Но вот был еще один принцип, и он связан с развитием научных исследований. Лаврентьев многократно говорил нам в узком кругу, что достаточно денег на науку могут дать только военные. Поэтому он сам постоянно занимался задачами, связанными с потребностями военных. Его самые известные исследования - теория кумуляции - прямо связаны с пробитиеброни. В институте гидродинамики работала постоянно Морская физическая секция во главе с капитаном 1 ранга Г.С. Мигиренко (последствии контр-адмиралом). Они и курировали исследования в других отделах и сами занимались важнейшими задачами, например, повышением скорости движения кораблей за счет снижения сопротивления воды при обтекании корпуса (как у дельфинов) или улучшением характеристик старта то ли стратегических, то ли оперативно-тактических ракет класса подводная лодка - корабль или подводная лодка - объект на суше.
А своих молодых учеников Лаврентьев буквально заставлял находить прикладное применение их фундаментальных разработок, прежде всего в военной сфере. И сам успешно формулировал такие приложения (вот это он формулировал мастерски), сам ездил к своим многочисленным друзьям в генералитете и заинтересовывал их новыми перспективами.
Так что от внимания людей, формулировавших три принципа Лаврентьева, ускользнул 4-й: направленность фундаментальной науки на решение проблем, связанных с обороной страны (так тогда говорили, да и сейчас по-моему, так говорят, имея в виду под обороной просто военные задачи), с военной промышленностью, с военными институтами.
- Только они, - говорил Михаил Алексеевич, - имеют достаточно средств, чтобы финансировать академическую науку. А если и не финансировать, то защищать в правительстве заявки Академии наук на финансирование из бюджета.
Актуально ли это для Российской академии наук сегодня! Насколько я понимаю ситуацию, правительство сократило (и очень сильно!!) бюджетные ассигнования не только в науку, но и в вооруженные силы. Не инвестируются деньги и в погибшие машиностроительные и приборостроительные отрасли промышленности. На что же тогда идут высвобожденные деньги? На газопроводы, Олимпиаду и проекты типа «чистой воды»? Или яхты стоимостью в полмиллиарда долларов, деньги, которые, по моему разумению, должны были вернуться в страну в виде инвестиций?
в Академгородок - в первый раз
Через несколько дней мои новые друзья из отдела прочности позвали меня помогать распаковывать и таскать оборудование в выделенные отделу прочности помещения в Институте гидродинамики. Я поехал с ними с большим удовольствием.
От центра города, где временно располагался отдел прочности, до Академгородка оказалось неблизко - 30 км. Мы поехали на маленьком служебном автобусе ПАЗике, который тогда ходил между городом и городком. С Красного проспекта мы повернули налево у какой-то недействующей, как обычно, церкви. После того, как была взорвана красивейшая действующая церковь на моей родной улице в Ленинграде - на площади Восстания, я стал чувствителен к любой церкви, действующей или занятой под склад и бездействующей. Улица называлась Большевистской. почему-то это название резануло мне слух, хотя тогда слово «большевик» не было ругательным. Я, наверное, просто никогда не слышал такого названия. Справа открылась река Обь, и я увидел железнодорожный мост, с которого начался город Новониколаевск. Вскоре открылся и Коммунальный мост. Тоже тогда непривычное для меня название. В Ленинграде через Неву было много мостов, и названия как-то были поинтереснее - например, мост лейтенанта Шмидта.
Большевистская улица оказалась длинной и невзрачной, - не было практически ни одного дома, на котором мог бы отдохнуть глаз. Потом она, пройдя через район с одноэтажной частной застройкой, враз превратилась в строящееся Бердское шоссе.
На самом деле, Бердское шоссе связывало города Новосибирск и Бердск и раньше. Когда=то оно было хорошим (на снимке), но это было, наверное, давно, а теперь оно было, как и все дороги в России, разбито и ухабисто. До Академгородка его просто заново строили, расширяя и местами спрямляя старую дорогу.
Таким Бердское шоссе было когда-то
(под снимком написано: Бердское гудронированное шоссе).
К моменту строительства Академгородка оно было в рытвинах и ухабах, но такого снимка я не нашел.
А недалеко от Академгородка, как мне сказали, старое Бердское шоссе уходило прямо в воду недавно появившегося со строительством Новосибирской ГЭС Обского водохранилища.
Когда я потом первый раз увидел, как асфальтированная дорога уходит в воду, что-то у меня засосало под ложечкой. Я вспомнил рассказы о том, что многие села и даже часть Бердска оказалась под водой. Территорию, которая должна была уйти под воду, не успели очистить от леса. Я потом видел не один раз эти подводные леса с торчащими из воды верхушками сосен. Дорога между городом и Академгородком через года три была построена, вот между Академгородком и Бердском еще много лет оставалась узкой и весьма плохой, и эту часть Бердского шоссе все время латали и «улучшали».
Бердское шоссе строилось двухпутным. Каждый путь был двухполосным. Я таких хороших дорог раньше не видел. Посредине был газон. Ребята сказали мне, что нигде не будет пересечений, светофоров и левых поворотов (левые повороты, а потом и светофоры вскоре появились). Вместо пересечений, будут круговые повороты большого радиуса. По одному такому уже готовому разворотному кругу мы и повернули налево, поскольку огромная надпись указывала нам «Сибирское отделение АН СССР», а пониже «Новосибирский научный центр».
Въехав в Академгородок через водосток под железной дорогой, мы попали на кое-как заасфальтированную ул. Строителей, где справа был сосновый лес, а слева пустырь, там строители вели земляные работы -закладывали фундаменты новых жилых домов.
- Это будет микрорайон Д, - сказали мне ребята, - а дальше за ним уже есть микрорайон Щ, где живут строители в щитовых и брусчатых домах. Оба эти микрорайона предназначены для строителей. Сотрудники Институтов будут жить в другом месте, в микрорайонах А, Б и В.
Слева проплыл фундамент большого здания.
- Будет Дом культуры строителей, - объяснили мне. Рядом было огороженное футбольное поле. Хотя еще лежал снег, оно имело вид обжитого. Прямо за ним стояли длинные одноэтажные здания без окон.
- Склады УКСа.
Мы не доехали до них, свернув от стадиона направо на Институтскую улицу.
Мое сердце забилось сильнее: это уже был мой городок. Здесь я буду жить. В одном из этих институтов - работать.
Слева и справа можно было увидеть фундаменты или даже первые этажи строящихся зданий - институтов СО АН. Их называли вслух. Ребята все знали. Корпус Института ядерной физики уже имел 3 этажа. Мы проехали немного дальше и свернули с Институтской улицы налево, хотя Институтская ул. шла дальше.
Трехэтажное здание Института гидродинамики с полуподвалом (он имел окна), к которому мы подъехали, внешне уже было готово. Я глядел на него, как на храм. Здесь мне предстояло работать. Это был МОЙ институт. Сердце во второй раз сильно забилось. Сдержать чувства я не сумел.
Правда, строители еще не ушли из него - устраняли многочисленные недоделки. Но для меня это ничего не значило. Готов, - и все тут.
Впоследствии я узнал, что акт приемки корпуса Института гидродинамики был подписан 31 декабря (4 месяца назад) с замечаниями.
Когда подписывался Акт приемки с замечаниями (без замечаний не бывало), объект считался сданным, - можно было отчитываться о выполнении плана. А строителям можно было выписывать премии. Недоделки потом устранялись месяцами, потому что не только строители теряли интерес к объекту, но и райисполком и райком, - они уже отчитались за выполнение плана.
готовится к окончательной сдаче Институт гидродинамики
Оборудование стояло во дворе сзади института. Оно было очень тяжелым, а из приспособлений для его переноски были трубы, по которым его катали, и ломики. Зам. директора по общим вопросам Сергей Васильевич Токарев, высокий, элегантный, подчеркнуто вежливый и очень располагающий к себе человек, объяснил нам, как лучше пронести оборудование, чтобы не попортить полы и стены. Конечно, мы его не носили на руках, - оно было слишком тяжелым, мы его катали на трубах по полу. Часов до четырех мы этим и занимались.
Сергей Васильевич, вероятно, сам выбирал и заказывал это обурудование, работая с научными сотрудниками всех отделов. Он назубок знал характеристики всех машин и стендов и готов был говорить о них часами, обсуждая их достоинства и недостатки. Делал он это с видимым удовольствием. Память у него была отменной.
В его кабинете я тогда увидел впервые, а впоследствии видел часто Владика Минина из отдела гравитационных волн (это был отдел, который возглавлял сам Лаврентьев). Он, как мне показалось, помимо научной работы, исполнял функции еще и главного инженера. А может быть, был им раньше, потому что и главный механик, и главный энергетик теперь работали только с Токаревым. Но он все время обсуждал с Токаревым какие-то детали, связанные с оборудованием, его характеристиками, установкой, комплектованиемм и еще, бог знает, о чем.
Минин был невысоким, чуть полноватым и улыбчивым, постарше меня года на два. Он тоже обладал незаурядной памятью, но не только характеристики оборудования хранились там, но и разнообразная информация из области физики, причем любой области физики. Пожалуй, эти его знания можно было назвать энциклопедическими. Жил он с женой Инной и двумя недавно родившимися сыновьями- близнецами - Олегом и Игорем - в Золотой долине.
Продолжение следует