Опыты альтернативной истории (часть 11)
ГЛАМУРНАЯ КОММУНА
Часть 11 (здесь части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 )
Итак, мы познакомились с воспоминаниями современников о так называемой «Рубиновой фабрике», бывшей во второй половине 20-х годов не только творческим, но и политическим центром Левого движения во Франции. Напрашивается вывод, что наличие столь мощного штаба предполагает существование некого общего плана совместных действий (в противном случае, сам «штаб» бессмысленнен, а его продолжительное существование необъяснимо).
И здесь мы не можем обойти стороной версии событий, получившие столь широкую известность в последние годы.
В нашумевших и за рубежом и в нашей стране книгах Джефри Коэна «Важнейшее из искусств» и Александра Багратионова «Операция “Аладдин”» этот план выглядит следующим образом.
Все действия, предпринимаемые руководством «Фабрики» от кинопроизводства до проведения диспутов, от создания передвижных «народных синематографов» до подготовки Марсельского фестиваля, имели только одну цель - подготовку и поддержку готовящегося вторжения во Францию советских войск, синхронизованного с внутренним восстанием.
Версия не лишенная некоторой стройности. «Фабрика» - законспирированный штаб «пятой колонны», своего рода Смольный. Киносъёмки, проходившие во многих районах страны - прекрасное прикрытие для разведывательной деятельности. Контакты гуманитариев, многочисленные поездки культурных деятелей - прикрытие для инфильтрации военных специалистов из Коммуны. «Кинопередвижки» - «легенда» для пунктов формирования повстанческих отрядов, а Марсельский киносмотр - подготовка к захвату города. Огромные массы людей собраны на «народные фестивали». По возможности, обстановка в городах и посёлках, где они проходят должна быть накалена. Стачки, споры с администрацией предприятий, реальные или мнимые случаи полицейского произвола - всё должно заранее получить максимальную огласку, причём, такую, что бы не оставалось сомнений в неправоте властей.
В час «Икс» весь это механизм приходит в движение, и Франция погружается в хаос, становиться ареной столкновений, отряды повстанцев, вооружённые доставленными из СССР на подводных лодках (!) винтовками, штурмуют полицейские участки и армейские казармы. Марсель провозглашается временной столицей и местом пребывания «революционного правительства», которое обращается к властям Коммуны с просьбой о помощи. Части Интеркорпуса и РККА высаживаются одновременно на северном и средиземноморском побережьях Франции и в считанные недели флаг пролетарской диктатуры уже реет на Парижем.
Версия, повторюсь, не лишенная некоторой стройности, но слабо подкрепленная фактами. Даже версия о предварительной разработке подобной операции не находит безусловного подтверждения ни в архивах ни в воспоминаниях заслуживающих доверие участников событий. Это более чем странно: операция, в которой в той или иной степени должны были задействованы десятки ведомств Коммуны и сотни организаций за рубежом должна была оставить заметный след в виде шлейфа документов. Даже название «Аладдин» - это придумка одного из писавших о той эпохе журналистов, основанная на зафиксированной в протоколе закрытого совещания невнятной фразе Блюмкина о «джине Революции».
Не буду утомлять читателей подробным анализом утверждений, зачастую основанных на свидетельствах «людей, слышавших о людях, знакомых с людьми, видевшими копии бумаг». Остановлюсь на лишь некоторых пунктах «аладдиновской» концепции.
Нам говорят о том, что планировалось доставить во Франции миллионы винтовок и тысячи единиц тяжёлых вооружений. Но на деле мы располагаем лишь предварительным запросом ИНО ОГПУ в Наркомвоенпром на 75 000 единиц легкого стрелкового оружия, в основном, пистолетов. Кстати, это количество уже реально доставить к берегам Франции более-менее скрытно, хотя, вряд ли для исполнения этой миссии потребовались бы субмарины, тем более, что в РККФ их было немного и, преимущественно, устаревших конструкций (за исключением трёх ПЛ типа «Якобинец»). Скорее, речь идёт о поддержке «санкюлотского» террора.
Никаких «гигантских транспортов», груженных миллионами винтовок, по архивным материалам Центропароходства и Красного Флота в описываемый период времени на рейдах Ленинграда и Одессы не стояло, а пароход «Роза Люксембург», упоминаемый у Дж. Коэна, по иронии судьбы вообще в описываемый период пришвартовался с грузом «предметов искусства, не имеющих исторической ценности» не где-нибудь, а именно в США.
Не находит подтверждения и версия о том, что в спецслужбах Коммуны планы организации революционных волнений во Франции разрабатывались, начиная с 1921 года. Все имеющиеся на этот счёт документы полны коммунистической риторикой и надеждами на успех французских товарищей, никакой конкретики. Правда, можно считать доказанным, что на значительное количество функционеров левых партий и «красных» интеллектуалов (в том числе на часть съемочной группы «Децимации») ещё в середине 20-х были подготовлены надежные документы для скрытого выезда из страны. Похоже, на подготовку к возможному уходу в подполье и эмиграции, а не к восстанию.
При этом, свидетельств о сколько-либо заметном потоке во Францию советских военспецов, диверсантов или пропагандистов нет. Наоборот, все свободные кадры такого рода были в описываемый период собраны для работы на «афганском направлении».
Что ещё предъявляют сторонники идеи о подготовки вторжения в качестве аргументов? Письма двух французских офицеров Интеркорпуса на родину с многозначительными обещаниями «скорой встречи»? Но такого рода обороты были обычной формулировкой, ритуальные обещания «вернуться домой и привести собой революцию» встречаются в посланиях «интернационалистов» с начала 1918-го. Что-то вроде «будущим летом в Иерусалиме». Например, обложка январского номера «Красного корпуса» за 1924 год украшена картой Европы, пересечённой стрелками наступлений и надписью на шести языках «товарищи нас ждут и гордятся нами». К тому же французские власти сквозь пальцы смотрели на перемещения из СССР и обратно, и «краскомы» по поддельным документам бывало отправлялись на свидание со своими семьями.
Зато не вызывают сомнения сведения о закупке оборудования для более чем 100 мини-типографий и информация о выпуске на «Комзвукофабрике» в период, предшествующий описываемому, несколько миллионов (!) грампластинок с революционными песнями на французском, немецком, английском и итальянском языках. Тиражи эти в последствии были уничтожены и лишь иногда на аукционах всплывают чудом уцелевшие диски из той серии. И если записи, например, «гарибальдийских» песен на итальянском особого интереса у меня не вызывают, то перевод на европейские языки русской революционной и красногвардейской песенной классики вещь крайне занятная. Знаете, весьма необычно звучит на французском «Полюшко-поле, полюшко широко поле. Едут ли во поле герои, это красной армии герои».
Но считать эти меры доказательством подготовки к вооружённому вторжению по меньшей мере странно. Логичнее уж признать правоту шутливой фразы о том, что Коммуна, решила выйти в лидеры продаж со своей «культ-продукцией» и заработать на этом.
Главные же аргументы против «теории вторжения» состоят не в отсутствии свидетельств подготовки к десантной операции во Франции.
Во-первых, ни спецслужбы Коммуны, ни международный отдел Коминтерна, ни тем более наркомат обороны не стали бы действовать против или помимо воли вождей левых на Западе. Таковы были нравы того времени. А консолидированная воля французской «красной» верхушки в этом вопросе не была явлена. Более того - она и не могла быть явлена в этих условиях, «патологическая открытость» того времени плохо сочеталась с подготовкой восстания.
Вторая же, и куда более серьёзная причина для сомнений заключается в том, что РККА находилась в плачевном состоянии и не могла осуществить операцию такого масштаба и сложности. Интеркорпус был лучше вооружён и подготовлен, но и он, в сущности, не тянул на звание современной армии, оставаясь скорее элитной карательной силой. Переброска войск по морю встретила бы сопротивление со стороны французского и/или союзного ему английского флотов, противостоять которым на тот момент РККФ был абсолютно неспособен. И в описываемый период в Коммуне не делалось ничего, что бы изменить сложившееся положение вещей.
Так что, ключ к трактовке событий нужно искать скорее во Франции, чем в России и скорее в области общественной жизни и политики чем в военной сфере. Полагаю, открытие для исследователей документов того времени, хранящихся во французских архивах, могло бы пролить больше света на интересующую нас страницу истории, но пока рассчитывать на это не приходится.
Оперируя же известными на сегодняшний момент источниками, мы можем говорить о следующем…
(продолжение следует)
Часть 11 (здесь части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 )
Итак, мы познакомились с воспоминаниями современников о так называемой «Рубиновой фабрике», бывшей во второй половине 20-х годов не только творческим, но и политическим центром Левого движения во Франции. Напрашивается вывод, что наличие столь мощного штаба предполагает существование некого общего плана совместных действий (в противном случае, сам «штаб» бессмысленнен, а его продолжительное существование необъяснимо).
И здесь мы не можем обойти стороной версии событий, получившие столь широкую известность в последние годы.
В нашумевших и за рубежом и в нашей стране книгах Джефри Коэна «Важнейшее из искусств» и Александра Багратионова «Операция “Аладдин”» этот план выглядит следующим образом.
Все действия, предпринимаемые руководством «Фабрики» от кинопроизводства до проведения диспутов, от создания передвижных «народных синематографов» до подготовки Марсельского фестиваля, имели только одну цель - подготовку и поддержку готовящегося вторжения во Францию советских войск, синхронизованного с внутренним восстанием.
Версия не лишенная некоторой стройности. «Фабрика» - законспирированный штаб «пятой колонны», своего рода Смольный. Киносъёмки, проходившие во многих районах страны - прекрасное прикрытие для разведывательной деятельности. Контакты гуманитариев, многочисленные поездки культурных деятелей - прикрытие для инфильтрации военных специалистов из Коммуны. «Кинопередвижки» - «легенда» для пунктов формирования повстанческих отрядов, а Марсельский киносмотр - подготовка к захвату города. Огромные массы людей собраны на «народные фестивали». По возможности, обстановка в городах и посёлках, где они проходят должна быть накалена. Стачки, споры с администрацией предприятий, реальные или мнимые случаи полицейского произвола - всё должно заранее получить максимальную огласку, причём, такую, что бы не оставалось сомнений в неправоте властей.
В час «Икс» весь это механизм приходит в движение, и Франция погружается в хаос, становиться ареной столкновений, отряды повстанцев, вооружённые доставленными из СССР на подводных лодках (!) винтовками, штурмуют полицейские участки и армейские казармы. Марсель провозглашается временной столицей и местом пребывания «революционного правительства», которое обращается к властям Коммуны с просьбой о помощи. Части Интеркорпуса и РККА высаживаются одновременно на северном и средиземноморском побережьях Франции и в считанные недели флаг пролетарской диктатуры уже реет на Парижем.
Версия, повторюсь, не лишенная некоторой стройности, но слабо подкрепленная фактами. Даже версия о предварительной разработке подобной операции не находит безусловного подтверждения ни в архивах ни в воспоминаниях заслуживающих доверие участников событий. Это более чем странно: операция, в которой в той или иной степени должны были задействованы десятки ведомств Коммуны и сотни организаций за рубежом должна была оставить заметный след в виде шлейфа документов. Даже название «Аладдин» - это придумка одного из писавших о той эпохе журналистов, основанная на зафиксированной в протоколе закрытого совещания невнятной фразе Блюмкина о «джине Революции».
Не буду утомлять читателей подробным анализом утверждений, зачастую основанных на свидетельствах «людей, слышавших о людях, знакомых с людьми, видевшими копии бумаг». Остановлюсь на лишь некоторых пунктах «аладдиновской» концепции.
Нам говорят о том, что планировалось доставить во Франции миллионы винтовок и тысячи единиц тяжёлых вооружений. Но на деле мы располагаем лишь предварительным запросом ИНО ОГПУ в Наркомвоенпром на 75 000 единиц легкого стрелкового оружия, в основном, пистолетов. Кстати, это количество уже реально доставить к берегам Франции более-менее скрытно, хотя, вряд ли для исполнения этой миссии потребовались бы субмарины, тем более, что в РККФ их было немного и, преимущественно, устаревших конструкций (за исключением трёх ПЛ типа «Якобинец»). Скорее, речь идёт о поддержке «санкюлотского» террора.
Никаких «гигантских транспортов», груженных миллионами винтовок, по архивным материалам Центропароходства и Красного Флота в описываемый период времени на рейдах Ленинграда и Одессы не стояло, а пароход «Роза Люксембург», упоминаемый у Дж. Коэна, по иронии судьбы вообще в описываемый период пришвартовался с грузом «предметов искусства, не имеющих исторической ценности» не где-нибудь, а именно в США.
Не находит подтверждения и версия о том, что в спецслужбах Коммуны планы организации революционных волнений во Франции разрабатывались, начиная с 1921 года. Все имеющиеся на этот счёт документы полны коммунистической риторикой и надеждами на успех французских товарищей, никакой конкретики. Правда, можно считать доказанным, что на значительное количество функционеров левых партий и «красных» интеллектуалов (в том числе на часть съемочной группы «Децимации») ещё в середине 20-х были подготовлены надежные документы для скрытого выезда из страны. Похоже, на подготовку к возможному уходу в подполье и эмиграции, а не к восстанию.
При этом, свидетельств о сколько-либо заметном потоке во Францию советских военспецов, диверсантов или пропагандистов нет. Наоборот, все свободные кадры такого рода были в описываемый период собраны для работы на «афганском направлении».
Что ещё предъявляют сторонники идеи о подготовки вторжения в качестве аргументов? Письма двух французских офицеров Интеркорпуса на родину с многозначительными обещаниями «скорой встречи»? Но такого рода обороты были обычной формулировкой, ритуальные обещания «вернуться домой и привести собой революцию» встречаются в посланиях «интернационалистов» с начала 1918-го. Что-то вроде «будущим летом в Иерусалиме». Например, обложка январского номера «Красного корпуса» за 1924 год украшена картой Европы, пересечённой стрелками наступлений и надписью на шести языках «товарищи нас ждут и гордятся нами». К тому же французские власти сквозь пальцы смотрели на перемещения из СССР и обратно, и «краскомы» по поддельным документам бывало отправлялись на свидание со своими семьями.
Зато не вызывают сомнения сведения о закупке оборудования для более чем 100 мини-типографий и информация о выпуске на «Комзвукофабрике» в период, предшествующий описываемому, несколько миллионов (!) грампластинок с революционными песнями на французском, немецком, английском и итальянском языках. Тиражи эти в последствии были уничтожены и лишь иногда на аукционах всплывают чудом уцелевшие диски из той серии. И если записи, например, «гарибальдийских» песен на итальянском особого интереса у меня не вызывают, то перевод на европейские языки русской революционной и красногвардейской песенной классики вещь крайне занятная. Знаете, весьма необычно звучит на французском «Полюшко-поле, полюшко широко поле. Едут ли во поле герои, это красной армии герои».
Но считать эти меры доказательством подготовки к вооружённому вторжению по меньшей мере странно. Логичнее уж признать правоту шутливой фразы о том, что Коммуна, решила выйти в лидеры продаж со своей «культ-продукцией» и заработать на этом.
Главные же аргументы против «теории вторжения» состоят не в отсутствии свидетельств подготовки к десантной операции во Франции.
Во-первых, ни спецслужбы Коммуны, ни международный отдел Коминтерна, ни тем более наркомат обороны не стали бы действовать против или помимо воли вождей левых на Западе. Таковы были нравы того времени. А консолидированная воля французской «красной» верхушки в этом вопросе не была явлена. Более того - она и не могла быть явлена в этих условиях, «патологическая открытость» того времени плохо сочеталась с подготовкой восстания.
Вторая же, и куда более серьёзная причина для сомнений заключается в том, что РККА находилась в плачевном состоянии и не могла осуществить операцию такого масштаба и сложности. Интеркорпус был лучше вооружён и подготовлен, но и он, в сущности, не тянул на звание современной армии, оставаясь скорее элитной карательной силой. Переброска войск по морю встретила бы сопротивление со стороны французского и/или союзного ему английского флотов, противостоять которым на тот момент РККФ был абсолютно неспособен. И в описываемый период в Коммуне не делалось ничего, что бы изменить сложившееся положение вещей.
Так что, ключ к трактовке событий нужно искать скорее во Франции, чем в России и скорее в области общественной жизни и политики чем в военной сфере. Полагаю, открытие для исследователей документов того времени, хранящихся во французских архивах, могло бы пролить больше света на интересующую нас страницу истории, но пока рассчитывать на это не приходится.
Оперируя же известными на сегодняшний момент источниками, мы можем говорить о следующем…
(продолжение следует)