«Песнь песней» Виктора Цоя. Глава 4 «Мир насилия, страданий и боли»
Продолжаю публикацию моей работы «Песнь песней» Виктора Цоя. Духовное измерение его поэзии»:
Вводное слово и глава 1 «Бунт против этого мира, неприятие его законов»
Глава 2 «Иной, благой мир света»
Глава 3 «Ты»
Мир насилия, страданий и боли
Как-то ему задали вопрос: что в окружающей действительности ему не нравится.
«Всё», - ответил Цой.*
Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
...
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.
(«Реквием. Вступление», А. Ахматова, 1935)
В первых же словах Виктора, обращённых к слушателям, зазвучала боль от несоответствия мира чаемого, живущего в мечтах и снах поэта, и мира окружающего, грязного и наполненного страданиями. Он терзаем этим разрывом, яд холодного равнодушия и цинизма проникает в его сердце, но не закрывает душу. Цой не отгораживается от мира и не отворачивается от него, а с открытыми глазами идёт принять крест в дольнем мире.
* Прим.: Марианна Цой. Точка отсчёта. - Сборник. С. 31.
Я уже своим мечтам и снам не рад,
И то же будет с тобой.
Не закрывай на грязь и на боль глаза
И на цветы с усмешкой ты посмотри.
...
Потом пойдём купаться в грязной реке,
(«Посвящение Марку Болану» («Я иду туда, куда глаза мои глядят...»), 1982)
Более того, мир уже почти что мёртв: вместо леса душ - только пни. А те, кто ещё сопротивляются, сами уже превратились в зверей, пытающихся проникнуть в чужие мирки-души и разрушить их. А, может, как раз они и убили чуть раньше другие деревья, оставив лишь пни?
Апокалиптическая картина полной физической и моральной гибели мира.
Ты пойдёшь рубить лес, но увидишь лишь пни.
Но сейчас деревья стучат ветвями в стёкла,
...
Деревья, как звери, царапают темные стёкла,
(«Твой мир», альбом «Ночь», 1986)
Но, оказывается, этот зверь спит в каждом из нас. В самом начале чудовищного ХХ века, полностью подтвердившего правоту его слов, философ Василий Розанов ещё раз указал на трёхсоставную природу любой человеческой души: в каждом из нас живёт зверь, человек и святой.* Словно вторя ему, в середине века Даниил Андреев, говоря о природе человека, отмечает наличие в каждом из нас помимо собственно души (шельта) также надстоящей монады и эйцехоре. Если монада - это высшее Я человека, творимая Богом уникальная бессмертная единица, чьим голосом в нашей душе является совесть. То эйцехоре** - это, своего рода, первородный грех, то, что было привнесено в наше существо на самой заре возникновения человечества с целью его подчинения и контроля. Сущность эйцехоре состоит в трудно преодолимом и мучительном стремлении поглотить в своё самостное «я» всё окружающее. Это наша тёмная сторона, которая проявляется в виде паразитирующего на человеческой индивидуальности эгоизма, и которая вызывает свойственное почти каждому человеку тяготение ко злу, открывая нас его обаянию.
* Прим.: Василий Розанов. Сочинение «Уединённое» (1912).
** Прим.: В еврейской мистике йецер ха-ра - это «злое начало», побуждающее человека к греху.
Любопытно, что символом звериного начала в человеке у Цоя становится волк. Этот образ выражает сопутствующее любому эгоизму одиночество.
Срывая в своём творчестве (о танце как его символе мы говорили во второй главе) маски с мира и человека, Виктор вызывает неудовольствие зверя. В человечестве и внутри себя самого. И, в конце концов, зверь убьёт своего противника.
В каждом из нас спит волк,
В каждом из нас спит зверь,
Я слышу его рычанье, когда танцую.
(«Звезды останутся здесь», альбом «Ночь», 1986)
Отсылкой к идее первородного греха звучат и слова песни «Мы хотим танцевать» из того же альбома «Ночь»: «в нас ещё до рождения наделали дыр». Кто наделал и когда, если мы ещё не родились? На вопрос «зачем?» у вестника есть ответ - чтобы мы не смогли танцевать, не смогли реализовать живущую в каждом из нас творческую потенцию, «образ Божий». Но если дыры - это первородный грех, эйцехоре, то к какому портному обращается Цой? К Христу, к Богу. Остающемуся чужим для большей части человечества, ведь обращённому лишь к себе человеку Бог не нужен. Так к теме насилия, страданий и боли примыкает тема богооставленности.
В нас ещё до рождения наделали дыр,
И где тот портной, что сможет их залатать?
(«Мы хотим танцевать», альбом «Ночь», 1986)
Зверю в человеке как одной из причин насилия и страданий в мире посвящена и одна из самых популярных песен Цоя «Мама-анархия». Вступая в образе воина-солдата в наш мир, Виктор получает свою порцию «любви» и «доброты» от его обитателей. Их мама - анархия, война всех против всех, когда каждый сам за себя и человек человеку - волк. Папа же - пьянство и стремление снова и снова погружаться в иллюзии, галлюцинации, притуплять сознание и погружаться в сон души, в разгул самых низменных страстей.
Шпана, одетая в кожу убитых живых существ (то ли животных, то ли людей), как палачи красного террора, - ущербные духовно и телесно карлики, лишённые высоты души, высоты сознания. Агрессия неотделима от этой толпы, мучающей каждого проходящего. Их насилие не имеет причин, питаемое лишь жаждой самоутверждения, подчинения себе всего. Способны ли они испытывать радость иную, кроме как радости мучительства, истязаний и унижений?
Интересна программа-минимум этого мира. Перекрасить человека на свой лад, лишить его индивидуальности (высшего Я), сделать простым и понятным. И, во-вторых, заставить отказаться от морали, нравственности, этики и любви - совершить насилие против духа. Насилие над собой и насилие над Богом.
Солдат шёл по улице домой
И увидел этих ребят.
«Кто ваша мама, ребята?» -
Спросил у ребят солдат.
Мама - Анархия,
Папа - стакан портвейна.
Все они в кожаных куртках,
Все небольшого роста,
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было не просто.
...
Довольно весёлую шутку
Сыграли с солдатом ребята:
Раскрасили красным и синим,
Заставляли ругаться матом.
(«Мама-анархия», 1985, альбом «Ночь», 1986)
Те же нотки звучат и в стихотворении «Прохожий»: беспричинное насилие как признак нашего мира. Особенно к тому, кто не как все, кто сам себе на уме (в «своих очках»). В то же время текст показывает, что культивируется и поощряется миром: безразличие, слепота, разъединённость и одиночество, отсутствие целей и устремлений (или их забвение). Только это даёт шанс пройти сквозь мир без своей порции тумаков.
Я гуляю по проспекту,
Мне не надо ничего,
Я надел свои очки.
И не вижу никого.
Эй, прохожий проходи,
Эх, пока не получил!
(«Прохожий», альбом «Группа крови», 1988)
Предательство, покинутость - самое страшное в этом мире, самая тяжёлая и смертельная рана. С разрушенной любви и, шире, человеческих отношений начинается энциклопедия страданий и боли - «Следи за собой». Исполненная впервые в середине 80-х, песня словно ждала своего часа и оказалась включённой лишь в «Чёрный альбом», когда тяжесть дольнего мира придавила вестника.
Бесконечные войны, когда люди разрушают свои города, убивая миллионы таких же, как они. Нелепые случайности, когда неосторожного мига достаточно, чтобы погибнуть. Неизлечимые болезни ослабленного и подточенного этой жизнью организма. Наконец, страдания и боль причиняет сама природа. Неотъемлемая часть мира, она поражена тем же первородным недугом.
Весь мир - сплошная опасная зона. Где каждый миг нужно быть начеку, а насилие имеет поистине космические масштабы. Но осторожным нужно быть и по другой причине - чтобы не добавить в этот океан свою толику зла.
Сегодня кому-то говорят: «До свиданья!»
Завтра скажут: «Прощай навсегда!»
Заалеет сердечная рана.
Завтра кто-то, вернувшись домой,
Застанет в руинах свои города,
Кто-то сорвётся с высокого крана.
Следи за собой, будь осторожен!
Следи за собой!
Завтра кто-то утром в постели
Поймёт, что болен неизлечимо,
Кто-то, выйдя из дома, попадёт под машину.
Завтра где-то в одной из больниц
Дрогнет рука молодого хирурга,
Кто-то в лесу нарвётся на мину.
...
Ночью над нами пролетел самолёт,
Завтра он упадёт в океан,
Погибнут все пассажиры.
Завтра где-то, кто знает где?
Война, эпидемия, снежный буран,
Космоса чёрные дыры...
(«Следи за собой», 1984-86, альбом «Чёрный альбом», 1990)
Мир пытается не замечать холода страданий и боли, а души - пустынности и бесприютности мира. Земной Вавилон стоит, погружённый в свою суету, пытаясь притупить отчаяние шумом, гулом и искусственным светом фонарей. Но миром правит ночь, и хозяйкою здесь - луна, символ желаний, страстей и наслаждений, царица иллюзий и сна. Требующая себе каждый день всё новых жертв. Кровью их страданий и боли и живёт мир, высасывая, словно вампир, душу из попавших в его сети. Смерть здесь правит бал. И страх её.
На холодной земле стоит город большой.
Там горят фонари, и машины гудят.
А над городом ночь, а над ночью луна,
И сегодня луна каплей крови красна.
(«Печаль», альбом «Последний герой», 1989)
Но такое состояние людей и мира - не нормально. Это болезнь. Причина которой - в нашем сознании, в нашем уме. Их омрачённости и помешательстве. Отсюда - высушенность мира, его сухость и чёрствость, грозящие превратить всё в пустыню. Отсюда - пелена грязи на окнах, глазах наших мирков-душ. Отсюда - слепота и тьма, как постоянное состояние мира.
Мама, мы все тяжело больны...
Мама, я знаю, мы все сошли с ума...
(«Мама, мы все тяжело больны», 1987, альбом «Последний герой», 1989)
Наши реки бедны водой,
В наших окнах не видно дня,
Наше утро похоже на ночь,
(«Невеселая песня», 1986-88, альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Тяжесть страданий такова, что их еле выдерживают стены, ежедневно содрогаясь от боли. Спасти может лишь «Небесный пастух» - Бог, «Пастырь овец». И он делает всё, что в Его силах, посылая в погружённый во тьму мир раз за разом всё новых и новых гонцов, вестников и пророков - искорки Света. Но - ночь сильней - она продолжает править дольним миром, убивая всех посланников Небесного Града. Ко всем им, павшим, и обращена молитва об упокоении и милости в посмертии, тихая грусть и сострадание Цоя.
Крыши домов дрожат под тяжестью дней,
Небесный пастух пасёт облака,
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней, её власть велика.
Тем, кто ложится спать -
Спокойного сна.
Спокойная ночь.
(«Спокойная ночь», 1984-86, альбом «Группа крови», 1988)
Это обращение к Богу достигает своего апогея в песне «Звезда по имени Солнце», которую можно считать посвящением Христу.
Первая строфа открывается панорамой нашего мира - холодного и неуютного, чуждого жизни, серого, в котором перемешаны свет и тьма. Земля - растрескалась, она не живородит, суха, а не плодородна. Она погибает. Погибает и запутавшееся на своём пути человечество. Жизнь среди которого сродни самоубийству, и каждый приходящий сюда оказывается в этой петле ещё до момента рождения. Само же человечество напоминает лоскутное одеяло, механически собранное из разрозненных сознаний, замкнутых в своих индивидуальных осколках-норах-домах-желаниях.
Но есть и иной мир, от которого мы отделены облаками, небесный мир света и любви. Однако вместо его согревающего тепла наш мир обволакивает пелена холодного и удушающего дыма неестественно жёлтого цвета, имитирующего солнечный свет. Единственное, что соединяет небо и землю - взошедшая над миром две тысячи лет назад звезда по имени Солнце, Иисус («Солнце мира» в христианской традиции).
Встретив Её равнодушием и распятием, человечество с упоением продолжило свою вечную войну без цели и смысла, войну всех против всех. Продолжилась и война между Светом и Тьмой, война, в которой разум не видит смысла участвовать - ему и так всё привычно, понятно и спокойно. Страх перемены сложившего порядка вещей, сложившегося мироустройства и личного места в нём толкнул нас две тысячи лет назад на Распятие и продолжает толкать на него ежесекундно и ежедневно. Бога продолжают распинать в этом мире.
Война за что-то непонятное, за идеалы, за Свет - дело лишь молодых душой, которых ещё не засосала трясина этого мира, его будничные суета и рутина. Только они ещё продолжают пытаться что-то в нём изменить - иначе жить они просто не могут. Иначе - морщины покроют их тело, и ещё более страшное, чем смерть тела, - смерть духа - настигнет их.
И они продолжают свой бой за всех нас. И именно настоящая («красная-красная») кровь этих воинов Христовых питает и поит эту землю, делает её животворной и плодоносящей, согревает лучами звезды по имени Солнце и восстанавливает её первородное состояние. Кровью этих мучеников и праведников и стоит земля. «Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу [весь город и] всё место сие ... Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу ещё однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти» (Быт. 18:26; 32).
И так продолжается снова и снова. Мир убивает посланников Света, но благодаря им продолжает своё существование. Лишь судьба, но не люди, благосклонна к гонцам Света в этом «лучшем из миров», позволяя пожить хотя бы чуть-чуть. Цой уже предчувствует свою раннюю смерть.
Чуждые нашему миру, посланцы не признают чинов и иерархии (для них все люди - братья), не дают простых ответов, для них нет невозможного. Сопричастные своей душой небу и звёздам, они верны им и в этом лихолетье. Только такие сильные духом способны упасть в дольний мир, остальных здесь сотрут. Преображённые (опалённые и наполненные Духом Божиим) они приходят сюда, чтобы опалить и просветлить наш мир.
Белый снег, серый лёд
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней -
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом - жёлтый дым.
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды
По имени Солнце...
И две тысячи лет - война,
Война без особых причин.
Война - дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная, красная кровь -
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
И согрета лучами Звезды
По имени Солнце...
И мы знаем, что так было всегда,
Что Судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим,
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имён.
И способен дотянуться до звёзд,
Не считая, что это сон,
И упасть, опалённым Звездой
По имени Солнце...
(«Звезда по имени Солнце», 1986-88, альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Та же боль, собранная в один сгусток - в первой строфе песни «Апрель». Вокруг - только холод и лёд. Холод идёт сплошной стеной, идёт всё время, и, казалось бы, ничего уже нет живого. Мир замёрз и превратился в царство Снежной Королевы. Но внутри, в душе Цоя, поёт капель. Мы вновь встречаем образ песни как акта творения, акта животворящего, чья целительная живая вода, омывая сердце, оживляет мир, давая начало весне. Полное противопоставление мира внешнего - холодной стужи - и мира внутреннего - звонкой весны.
Но вот мрак и стужа рассеиваются, и приходит Он. Его месяц - апрель (время христианской Пасхи), и весну возрождения приносит Он в этот мир - тепло, свет и жизнь. Только Ему по силам закончить кажущуюся вечной войну Добра и Зла, рассеяв всё серое и тёмное здесь. И вот души живущих открываются приходящему свету и друг другу, распахивают свои сердца и мирки, и в мире восстанавливается Правда. Только в глазах Приходящего - ещё большая, чем две тысячи лет назад, тоска. Горечь утрат и боль, которые Он испытывал вместе с каждым унижаемым, предаваемым, насилуемым и убиваемым. Каждый миг. День за днём. Год за годом. «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас ... Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел» (Ин. 15:12,18).
Неся на себе все эти раны и грехи, превозмогая боль и мрак мира, звезда по имени Солнце возвращается. И пасхальным благовестием Второго Пришествия звучат слова: «И умрёт апрель, и родится вновь, и придёт уже навсегда».
Над землёй - мороз,
Что не тронь - всё лёд,
Лишь во сне моём поёт капель.
А снег идёт стеной,
А снег идёт весь день,
А за той стеной стоит апрель.
А он придёт и приведёт за собой весну,
И рассеет серых туч войска.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
На нас из глаз его посмотрит тоска.
И откроются двери домов,
Да ты садись, а то в ногах правды нет.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
То увидим в тех глазах Солнца свет.
На теле ран не счесть,
Нелегки шаги*,
Лишь в груди горит звезда.
И умрёт апрель,
И родится вновь,
И придёт уже навсегда.
(«Апрель», альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
* Прим.: Черновой вариант строки - «И виски седы».
Продолжение следует...
Вводное слово и глава 1 «Бунт против этого мира, неприятие его законов»
Глава 2 «Иной, благой мир света»
Глава 3 «Ты»
Мир насилия, страданий и боли
Как-то ему задали вопрос: что в окружающей действительности ему не нравится.
«Всё», - ответил Цой.*
Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
...
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.
(«Реквием. Вступление», А. Ахматова, 1935)
В первых же словах Виктора, обращённых к слушателям, зазвучала боль от несоответствия мира чаемого, живущего в мечтах и снах поэта, и мира окружающего, грязного и наполненного страданиями. Он терзаем этим разрывом, яд холодного равнодушия и цинизма проникает в его сердце, но не закрывает душу. Цой не отгораживается от мира и не отворачивается от него, а с открытыми глазами идёт принять крест в дольнем мире.
* Прим.: Марианна Цой. Точка отсчёта. - Сборник. С. 31.
Я уже своим мечтам и снам не рад,
И то же будет с тобой.
Не закрывай на грязь и на боль глаза
И на цветы с усмешкой ты посмотри.
...
Потом пойдём купаться в грязной реке,
(«Посвящение Марку Болану» («Я иду туда, куда глаза мои глядят...»), 1982)
Более того, мир уже почти что мёртв: вместо леса душ - только пни. А те, кто ещё сопротивляются, сами уже превратились в зверей, пытающихся проникнуть в чужие мирки-души и разрушить их. А, может, как раз они и убили чуть раньше другие деревья, оставив лишь пни?
Апокалиптическая картина полной физической и моральной гибели мира.
Ты пойдёшь рубить лес, но увидишь лишь пни.
Но сейчас деревья стучат ветвями в стёкла,
...
Деревья, как звери, царапают темные стёкла,
(«Твой мир», альбом «Ночь», 1986)
Но, оказывается, этот зверь спит в каждом из нас. В самом начале чудовищного ХХ века, полностью подтвердившего правоту его слов, философ Василий Розанов ещё раз указал на трёхсоставную природу любой человеческой души: в каждом из нас живёт зверь, человек и святой.* Словно вторя ему, в середине века Даниил Андреев, говоря о природе человека, отмечает наличие в каждом из нас помимо собственно души (шельта) также надстоящей монады и эйцехоре. Если монада - это высшее Я человека, творимая Богом уникальная бессмертная единица, чьим голосом в нашей душе является совесть. То эйцехоре** - это, своего рода, первородный грех, то, что было привнесено в наше существо на самой заре возникновения человечества с целью его подчинения и контроля. Сущность эйцехоре состоит в трудно преодолимом и мучительном стремлении поглотить в своё самостное «я» всё окружающее. Это наша тёмная сторона, которая проявляется в виде паразитирующего на человеческой индивидуальности эгоизма, и которая вызывает свойственное почти каждому человеку тяготение ко злу, открывая нас его обаянию.
* Прим.: Василий Розанов. Сочинение «Уединённое» (1912).
** Прим.: В еврейской мистике йецер ха-ра - это «злое начало», побуждающее человека к греху.
Любопытно, что символом звериного начала в человеке у Цоя становится волк. Этот образ выражает сопутствующее любому эгоизму одиночество.
Срывая в своём творчестве (о танце как его символе мы говорили во второй главе) маски с мира и человека, Виктор вызывает неудовольствие зверя. В человечестве и внутри себя самого. И, в конце концов, зверь убьёт своего противника.
В каждом из нас спит волк,
В каждом из нас спит зверь,
Я слышу его рычанье, когда танцую.
(«Звезды останутся здесь», альбом «Ночь», 1986)
Отсылкой к идее первородного греха звучат и слова песни «Мы хотим танцевать» из того же альбома «Ночь»: «в нас ещё до рождения наделали дыр». Кто наделал и когда, если мы ещё не родились? На вопрос «зачем?» у вестника есть ответ - чтобы мы не смогли танцевать, не смогли реализовать живущую в каждом из нас творческую потенцию, «образ Божий». Но если дыры - это первородный грех, эйцехоре, то к какому портному обращается Цой? К Христу, к Богу. Остающемуся чужим для большей части человечества, ведь обращённому лишь к себе человеку Бог не нужен. Так к теме насилия, страданий и боли примыкает тема богооставленности.
В нас ещё до рождения наделали дыр,
И где тот портной, что сможет их залатать?
(«Мы хотим танцевать», альбом «Ночь», 1986)
Зверю в человеке как одной из причин насилия и страданий в мире посвящена и одна из самых популярных песен Цоя «Мама-анархия». Вступая в образе воина-солдата в наш мир, Виктор получает свою порцию «любви» и «доброты» от его обитателей. Их мама - анархия, война всех против всех, когда каждый сам за себя и человек человеку - волк. Папа же - пьянство и стремление снова и снова погружаться в иллюзии, галлюцинации, притуплять сознание и погружаться в сон души, в разгул самых низменных страстей.
Шпана, одетая в кожу убитых живых существ (то ли животных, то ли людей), как палачи красного террора, - ущербные духовно и телесно карлики, лишённые высоты души, высоты сознания. Агрессия неотделима от этой толпы, мучающей каждого проходящего. Их насилие не имеет причин, питаемое лишь жаждой самоутверждения, подчинения себе всего. Способны ли они испытывать радость иную, кроме как радости мучительства, истязаний и унижений?
Интересна программа-минимум этого мира. Перекрасить человека на свой лад, лишить его индивидуальности (высшего Я), сделать простым и понятным. И, во-вторых, заставить отказаться от морали, нравственности, этики и любви - совершить насилие против духа. Насилие над собой и насилие над Богом.
Солдат шёл по улице домой
И увидел этих ребят.
«Кто ваша мама, ребята?» -
Спросил у ребят солдат.
Мама - Анархия,
Папа - стакан портвейна.
Все они в кожаных куртках,
Все небольшого роста,
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было не просто.
...
Довольно весёлую шутку
Сыграли с солдатом ребята:
Раскрасили красным и синим,
Заставляли ругаться матом.
(«Мама-анархия», 1985, альбом «Ночь», 1986)
Те же нотки звучат и в стихотворении «Прохожий»: беспричинное насилие как признак нашего мира. Особенно к тому, кто не как все, кто сам себе на уме (в «своих очках»). В то же время текст показывает, что культивируется и поощряется миром: безразличие, слепота, разъединённость и одиночество, отсутствие целей и устремлений (или их забвение). Только это даёт шанс пройти сквозь мир без своей порции тумаков.
Я гуляю по проспекту,
Мне не надо ничего,
Я надел свои очки.
И не вижу никого.
Эй, прохожий проходи,
Эх, пока не получил!
(«Прохожий», альбом «Группа крови», 1988)
Предательство, покинутость - самое страшное в этом мире, самая тяжёлая и смертельная рана. С разрушенной любви и, шире, человеческих отношений начинается энциклопедия страданий и боли - «Следи за собой». Исполненная впервые в середине 80-х, песня словно ждала своего часа и оказалась включённой лишь в «Чёрный альбом», когда тяжесть дольнего мира придавила вестника.
Бесконечные войны, когда люди разрушают свои города, убивая миллионы таких же, как они. Нелепые случайности, когда неосторожного мига достаточно, чтобы погибнуть. Неизлечимые болезни ослабленного и подточенного этой жизнью организма. Наконец, страдания и боль причиняет сама природа. Неотъемлемая часть мира, она поражена тем же первородным недугом.
Весь мир - сплошная опасная зона. Где каждый миг нужно быть начеку, а насилие имеет поистине космические масштабы. Но осторожным нужно быть и по другой причине - чтобы не добавить в этот океан свою толику зла.
Сегодня кому-то говорят: «До свиданья!»
Завтра скажут: «Прощай навсегда!»
Заалеет сердечная рана.
Завтра кто-то, вернувшись домой,
Застанет в руинах свои города,
Кто-то сорвётся с высокого крана.
Следи за собой, будь осторожен!
Следи за собой!
Завтра кто-то утром в постели
Поймёт, что болен неизлечимо,
Кто-то, выйдя из дома, попадёт под машину.
Завтра где-то в одной из больниц
Дрогнет рука молодого хирурга,
Кто-то в лесу нарвётся на мину.
...
Ночью над нами пролетел самолёт,
Завтра он упадёт в океан,
Погибнут все пассажиры.
Завтра где-то, кто знает где?
Война, эпидемия, снежный буран,
Космоса чёрные дыры...
(«Следи за собой», 1984-86, альбом «Чёрный альбом», 1990)
Мир пытается не замечать холода страданий и боли, а души - пустынности и бесприютности мира. Земной Вавилон стоит, погружённый в свою суету, пытаясь притупить отчаяние шумом, гулом и искусственным светом фонарей. Но миром правит ночь, и хозяйкою здесь - луна, символ желаний, страстей и наслаждений, царица иллюзий и сна. Требующая себе каждый день всё новых жертв. Кровью их страданий и боли и живёт мир, высасывая, словно вампир, душу из попавших в его сети. Смерть здесь правит бал. И страх её.
На холодной земле стоит город большой.
Там горят фонари, и машины гудят.
А над городом ночь, а над ночью луна,
И сегодня луна каплей крови красна.
(«Печаль», альбом «Последний герой», 1989)
Но такое состояние людей и мира - не нормально. Это болезнь. Причина которой - в нашем сознании, в нашем уме. Их омрачённости и помешательстве. Отсюда - высушенность мира, его сухость и чёрствость, грозящие превратить всё в пустыню. Отсюда - пелена грязи на окнах, глазах наших мирков-душ. Отсюда - слепота и тьма, как постоянное состояние мира.
Мама, мы все тяжело больны...
Мама, я знаю, мы все сошли с ума...
(«Мама, мы все тяжело больны», 1987, альбом «Последний герой», 1989)
Наши реки бедны водой,
В наших окнах не видно дня,
Наше утро похоже на ночь,
(«Невеселая песня», 1986-88, альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Тяжесть страданий такова, что их еле выдерживают стены, ежедневно содрогаясь от боли. Спасти может лишь «Небесный пастух» - Бог, «Пастырь овец». И он делает всё, что в Его силах, посылая в погружённый во тьму мир раз за разом всё новых и новых гонцов, вестников и пророков - искорки Света. Но - ночь сильней - она продолжает править дольним миром, убивая всех посланников Небесного Града. Ко всем им, павшим, и обращена молитва об упокоении и милости в посмертии, тихая грусть и сострадание Цоя.
Крыши домов дрожат под тяжестью дней,
Небесный пастух пасёт облака,
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней, её власть велика.
Тем, кто ложится спать -
Спокойного сна.
Спокойная ночь.
(«Спокойная ночь», 1984-86, альбом «Группа крови», 1988)
Это обращение к Богу достигает своего апогея в песне «Звезда по имени Солнце», которую можно считать посвящением Христу.
Первая строфа открывается панорамой нашего мира - холодного и неуютного, чуждого жизни, серого, в котором перемешаны свет и тьма. Земля - растрескалась, она не живородит, суха, а не плодородна. Она погибает. Погибает и запутавшееся на своём пути человечество. Жизнь среди которого сродни самоубийству, и каждый приходящий сюда оказывается в этой петле ещё до момента рождения. Само же человечество напоминает лоскутное одеяло, механически собранное из разрозненных сознаний, замкнутых в своих индивидуальных осколках-норах-домах-желаниях.
Но есть и иной мир, от которого мы отделены облаками, небесный мир света и любви. Однако вместо его согревающего тепла наш мир обволакивает пелена холодного и удушающего дыма неестественно жёлтого цвета, имитирующего солнечный свет. Единственное, что соединяет небо и землю - взошедшая над миром две тысячи лет назад звезда по имени Солнце, Иисус («Солнце мира» в христианской традиции).
Встретив Её равнодушием и распятием, человечество с упоением продолжило свою вечную войну без цели и смысла, войну всех против всех. Продолжилась и война между Светом и Тьмой, война, в которой разум не видит смысла участвовать - ему и так всё привычно, понятно и спокойно. Страх перемены сложившего порядка вещей, сложившегося мироустройства и личного места в нём толкнул нас две тысячи лет назад на Распятие и продолжает толкать на него ежесекундно и ежедневно. Бога продолжают распинать в этом мире.
Война за что-то непонятное, за идеалы, за Свет - дело лишь молодых душой, которых ещё не засосала трясина этого мира, его будничные суета и рутина. Только они ещё продолжают пытаться что-то в нём изменить - иначе жить они просто не могут. Иначе - морщины покроют их тело, и ещё более страшное, чем смерть тела, - смерть духа - настигнет их.
И они продолжают свой бой за всех нас. И именно настоящая («красная-красная») кровь этих воинов Христовых питает и поит эту землю, делает её животворной и плодоносящей, согревает лучами звезды по имени Солнце и восстанавливает её первородное состояние. Кровью этих мучеников и праведников и стоит земля. «Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу [весь город и] всё место сие ... Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу ещё однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти» (Быт. 18:26; 32).
И так продолжается снова и снова. Мир убивает посланников Света, но благодаря им продолжает своё существование. Лишь судьба, но не люди, благосклонна к гонцам Света в этом «лучшем из миров», позволяя пожить хотя бы чуть-чуть. Цой уже предчувствует свою раннюю смерть.
Чуждые нашему миру, посланцы не признают чинов и иерархии (для них все люди - братья), не дают простых ответов, для них нет невозможного. Сопричастные своей душой небу и звёздам, они верны им и в этом лихолетье. Только такие сильные духом способны упасть в дольний мир, остальных здесь сотрут. Преображённые (опалённые и наполненные Духом Божиим) они приходят сюда, чтобы опалить и просветлить наш мир.
Белый снег, серый лёд
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней -
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом - жёлтый дым.
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды
По имени Солнце...
И две тысячи лет - война,
Война без особых причин.
Война - дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная, красная кровь -
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
И согрета лучами Звезды
По имени Солнце...
И мы знаем, что так было всегда,
Что Судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим,
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имён.
И способен дотянуться до звёзд,
Не считая, что это сон,
И упасть, опалённым Звездой
По имени Солнце...
(«Звезда по имени Солнце», 1986-88, альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Та же боль, собранная в один сгусток - в первой строфе песни «Апрель». Вокруг - только холод и лёд. Холод идёт сплошной стеной, идёт всё время, и, казалось бы, ничего уже нет живого. Мир замёрз и превратился в царство Снежной Королевы. Но внутри, в душе Цоя, поёт капель. Мы вновь встречаем образ песни как акта творения, акта животворящего, чья целительная живая вода, омывая сердце, оживляет мир, давая начало весне. Полное противопоставление мира внешнего - холодной стужи - и мира внутреннего - звонкой весны.
Но вот мрак и стужа рассеиваются, и приходит Он. Его месяц - апрель (время христианской Пасхи), и весну возрождения приносит Он в этот мир - тепло, свет и жизнь. Только Ему по силам закончить кажущуюся вечной войну Добра и Зла, рассеяв всё серое и тёмное здесь. И вот души живущих открываются приходящему свету и друг другу, распахивают свои сердца и мирки, и в мире восстанавливается Правда. Только в глазах Приходящего - ещё большая, чем две тысячи лет назад, тоска. Горечь утрат и боль, которые Он испытывал вместе с каждым унижаемым, предаваемым, насилуемым и убиваемым. Каждый миг. День за днём. Год за годом. «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас ... Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел» (Ин. 15:12,18).
Неся на себе все эти раны и грехи, превозмогая боль и мрак мира, звезда по имени Солнце возвращается. И пасхальным благовестием Второго Пришествия звучат слова: «И умрёт апрель, и родится вновь, и придёт уже навсегда».
Над землёй - мороз,
Что не тронь - всё лёд,
Лишь во сне моём поёт капель.
А снег идёт стеной,
А снег идёт весь день,
А за той стеной стоит апрель.
А он придёт и приведёт за собой весну,
И рассеет серых туч войска.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
На нас из глаз его посмотрит тоска.
И откроются двери домов,
Да ты садись, а то в ногах правды нет.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
То увидим в тех глазах Солнца свет.
На теле ран не счесть,
Нелегки шаги*,
Лишь в груди горит звезда.
И умрёт апрель,
И родится вновь,
И придёт уже навсегда.
(«Апрель», альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
* Прим.: Черновой вариант строки - «И виски седы».
Продолжение следует...