Командиры Красной армии - 2
СОДЕРЖАНИЕ
Начало
Хотя и не стоит идеализировать качество довоенного высшего образования, которому были в той же степени присущи основные недостатки российского военного образования в целом - оторванность от практики, склонность к излишнему увлечению теорией, погоня за излишним объемом знаний, как правило усваиваемым только зубрежкой в ущерб выработке практических навыков{1} - тем не менее, офицеры корпуса Генерального штаба действительно являлись элитой. Это были те, кто, как правило, пробился в Академию исключительно за счет своих заслуг, упорства и знаний. Вообще о роли Академии хорошо написал А.И. Деникин в автобиографической работе «Путь русского офицера»: «Говоря об отрицательных сторонах Академии, я должен, однако, сказать по совести, что вынес все же из стен ее чувство искренней признательности к нашей аlma mater, невзирая на все ее недочеты, на все мои мытарства, о которых речь впереди. Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она все же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружала весьма серьезно тех, кто хотел продолжать работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель все-таки жизнь».
Расслоение офицерства на элиту и основную массу имело и еще одно негативное последствие: по сути, монополизируя высшие должности, представители первой группы практически блокировали перспективы служебного роста для рядового офицерства и ограничивали карьерный потолок последнего после 20-25 летней службы максимум должностью командира полка (а как правило, батальоном или даже ротой){2}. Естественно, такое положение лишь еще больше способствовало вымыванию из армии наиболее активных и энергичных людей, что наглядно показала уже русско-японская война. Во всеподданнейшем докладе по Военному министерству за 1906 год говорилось, что «личный состав начальников в значительном большинстве, оказался слабым, как по подготовке и способностям, так и по недостатку энергии и инициативы. Причину этому надо искать в неправильной постановке строевой службы, не дающей возможности выдвигаться лицам наиболее способным, благодаря чему у них убивается энергия и любовь к военному делу, а на высшие должности выдвигаются лица без соответствующего разбора; офицеры же запаса оказались совершенно слабыми, особенно прапорщики запаса /.../. Для улучшения командного персонала армии раньше всего желательно изменить прохождение службы в строевых частях в том смысле, чтобы люди талантливые, энергичные поощрялись и выдвигались, так как только при этом условии они могут достигнуть высших должностей до утраты ими здоровья и энергии, и только этой мерой можно поддержать среди офицеров интерес к военной службе и стремление к совершенствованию»{3}.
В период между русско-японской и Первой мировой войной руководство армии пыталось изменить ситуацию, и достигло определенных успехов, в первую очередь в отношении высшего комсостава, положение с которым было наиболее серьезным. Тот же П.А. Зайончковский писал, что слабость подготовки генералитета была особенно заметной и заключалась в первую очередь в отсутствии должного командного опыта у значительной части начальников дивизий и командиров корпусов, а, во-вторых, в слабых познаниях, как в теории, так и в современном состоянии военного дела. При этом «среди генералитета не проводилось абсолютно никакой работы, направленной на повышение его военной квалификации». Для проведения чистки командного состава была создана Высшая аттестационная комиссия, работа которой позволила существенно омолодить высший командный состав и обеспечить занятие высших строевых должностей лицами с опытом командования. При этом успехи в области повышения уровня знаний генералитета оказались более скромными{4}. Однако, несмотря на все предпринимаемые усилия, кардинально решить проблему подготовки и повышения качественного уровня основной массы офицерства не удалось{5} - последняя упиралась в низкие качества основной массы офицерского корпуса, слишком большое количество задач, требовавших решения в короткий промежуток времени и - последнее по порядку, но не последнее по значению - нежелание учиться большей части самих офицеров, в том числе старших и высших («И даже в офицерской среде бытовало мнение, что «в нашей армии достаточно получить полк или высшую командную должность, чтобы совершенно обеспечить себя от каких бы то ни было дальнейших требований в теоретической подготовке по военным наукам. С того времени все сводится только к практике, и если кто не занимается добровольно, то он может даже совсем поглупеть, и тем легче, что это нашими уставами, кажется, не возбраняется»{6}).
В заключение описания проблем качественного состава русского офицерского корпуса приведу обширную цитату из статьи Флуга о его основных недостатках:
«Командному составу нашей старой Армии, как производной русского народа, прежде всего были свойственны те черты, которые присущи вообще русскому национальному характеру. Из этих черт нас, ввиду цели нашего исследования, интересуют, главным образом, черты отрицательного свойства.
1) Пассивность и умственная апатия, наше пресловутое «ничаво».
2) Неспособность к продолжительному напряжению воли, физическая и умственная лень.
3) Беспечность и небрежность, русское «авось».
4) Отсутствие солидарности и взаимное недоверие.
5) Отсутствие гражданской дисциплины.
6) Нервность, которая на войне выражалась в частых паниках, «отскоках», крайней чувствительности флангов и т.д.
Кроме перечисленных недостатков, свойственных массе русского народа, наш интеллигентный класс обладает, в частности, еще некоторыми специальными чертами характера отрицательного свойства. Перечислю важнейшие из них:
1. Слабое развитие чувства долга.
2. Способность быстро падать духом.
3. Боязнь риска и ответственности как результат недостатка мужества. Эти дефекты характера влекли за собой отсутствие решительности, самоуверенности и предприимчивости. Дух почина, а тем более - дерзания, чужд современному русскому интеллигенту.
4. Болтливость.
5. Сильно развитая способность к анализу, к критике. Это предпочтение аналитической формы мышления синтетической умаляет способность образованного русского человека к созидательной работе и к «смотрению на дело в целом».
При таком «органическом» характере перечисленных недостатков неудивительно, как говорит один из наших зарубежных военных писателей, что в русском КС их «нельзя было ничем искоренить: ни обучением, ни опытом войны, ни маневрами, ни военной игрой...
На войне пассивность КС выражалась во множестве самых разнообразных форм, которые сводились, более или менее, не только к отсутствию предприимчивости, но и к медленности или отсутствию реакции на «обращения неприятельские». Нашим начальникам был в большинстве чужд дух «рипоста», который темпераментного фехтовальщика побуждает немедленно использовать неудачный выпад противника, чтобы подставить ему шпагу, пока тот еще не вернулся в положение en garde....
В мирное время пассивность при значительной доле участия лени неблагоприятно влияла на любознательность и стремление к самоусовершенствованию. Только наличием этих отрицательных качеств можно объяснить факт, что многие начальники (в том числе и из офицеров Генерального штаба) достигали высоких командных должностей, не прочтя со времени окончания последнего учебного заведения ни одной книги по своей специальности. Те, которые следили за военной литературой, часто делали это «постольку поскольку» ... Доклады по военным вопросам посещались тогда, когда начальство этого требовало (например, в полках) или когда было основание предполагать, что это может оказать влияние на аттестацию. Но было бы большой ошибкой из моего изложения сделать такой вывод, что офицеры русской Армии были свободны от тех недостатков, которые были приписаны мною младшему и старшему командному персоналу. Эти недостатки, как коренящиеся в особенностях национального характера, присущи безразлично всем чинам Армии, но у младших чинов, ввиду их сравнительно ограниченного круга деятельности, они могут не проявляться с той рельефностью, с которой они выражаются у старших чинов»{7}.
И как итог:
«Офицерский состав мирного времени был дисциплинирован, достаточно предан служебному долгу, в бою самоотвержен, умел безропотно умирать, но в массе... не обладал, по крайней мере, в главном роде войск качествами, присущими воину по призванию: авторитетом, инициативой, предприимчивостью, неукротимой волей к победе. Его храбрость имела вообще определенно пассивный характер». «Даже взаимная выручка не находилась на должной высоте». «Активные воинские качества встречались чаще у молодежи, младших офицеров, начальников команд разведчиков и пр., между которыми герои были нередки; реже те же качества можно было встретить между ротными командирами и в виде исключения - между батальонными. Состав последних в армейских пехотных полках, говоря вообще, был, безусловно, неудовлетворителен. Поддерживать строгую дисциплину в условиях военного времени офицеры в массе, по недостатку авторитета, не умели»{8}.
Столь большое внимание, уделенное здесь вопросу качественного и количественного состава кадрового офицерского корпуса русской армии не случайно. Во-первых, как уже указывалось выше, существует мнение, что низкий уровень боевой подготовки РККА в начале Великой Отечественной войны связан с вопросом утерянных традиций военной подготовки, в том числе вследствие постоянных репрессий и очистки комсостава РККА от кадровых офицеров начиная с 20-х годов. Сторонники данного тезиса, как правило, идеализируя старое офицерство, не вникают ни в то, сколько же реально кадровых офицеров досталось Красной армии, ни задаются вопросом реального уровня их знаний, навыков, опыта, подготовки. Между тем наряду со своими положительными чертами бывшие офицеры принесли в новую армию и достаточно существенные негативные моменты. Во-вторых, в 20-х годах во многом именно бывшие кадровые офицеры (составлявшие большинство преподавательского состава в высших и значительную его часть в обычных военно-учебных заведениях, а также занявшие большую часть командных должностей в центральном аппарате) заложили основы нового «офицерского» корпуса РККА - со всеми его плюсами и минусами. Понимание того, что же представляло из себя кадровое офицерство русской армии - является поэтому очень важным для того, кто интересуется историей создания комсостава Красной армии.
Офицеры военного времени - их преобладание среди офицерского корпуса на конец мировой войны. Анализ Чернавина - образовательный уровень, военная подготовка, боевой опыт офицеров военного времени в 1917 году. Сравнительные оценки русского офицерского корпуса. Лояльность бывших офицеров новой власти. Причины, побуждавшие их служить в Красной армии. Краскомы.
“Государству надлежит принять самые настойчивые меры к тому, чтобы … дать армии непрерывный поток новых офицеров. Уже в настоящее время некомплект офицеров в частях пехоты … в среднем превышает 50%”. Эта цитата из рапорта главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии М.В. Алексеева, поданного в июле 1915 г. на имя военного министра свидетельствовала о важной проблеме{9}, с которой столкнулось руководство страны и армии после тяжелых потерь в кадровом офицерском составе в 1914-15 гг. при одновременной потребности в формировании большого числа новых частей и соединений. Выход из ситуации был найден в создании системы ускоренной подготовки младших офицеров военного времени - прапорщиков. Срок подготовки таких эрзац-офицеров был сокращен до 4-8 месяцев{10}. На ускоренный курс подготовки офицеров были переведены все военные училища, кроме того, подготовка прапорщиков проводилась также в школах прапорщиков ополчения, в школах, созданных при фронтах и отдельных армиях, при запасных пехотных и артиллерийских бригадах, при некоторых кадетских корпусах и т.д. Кроме того, в чин прапорщика производились и без прохождения ускоренного курса вольноопределяющиеся и добровольцы первого разряда по образованию, поступившие на военную службу до 1 января 1914 года, а также тысячи унтер-офицеров и рядовых за боевые отличия{11}. Всего до 10 мая 1917 года в прапорщики было произведено 172 358 тыс. человек{12}, с учетом выпущенных из школ с мая по октябрь 1917 года и произведенных в прапорщики юнкеров, унтер-офицеров и рядовых ударных батальонов общее их число по мнению Кавтарадзе составило около 220 тыс. человек{13}. Практически к концу войны офицеры военного времени составляли основную массу строевого (и не только) офицерства.
Оценки общего числа офицеров военного времени в Красной армии также существенно разнятся. С.Волков в своей книге «Трагедия русского офицерства» приводит большой разброс оценок количества офицеров в Красной армии, ориентируясь на которые общее число офицеров военной времени можно оценить от 32 733 человек (25% от 130 932 командиров, декабрь 1920 года) до 48 390 человек (1922 год){14}. Кавтарадзе считает, что из общего числа бывших офицеров в РККА в 75 тыс. человек 10 тыс. являлись кадровыми офицерами, соответственно - 65 тыс. являлись офицерами военного времени. Касательно данной категории не менее интересен и вопрос их уровня военной подготовки. Разумеется, эта группа комсостава серьезно уступала по военной подготовке кадровому офицерству{15}, хотя уровень знаний, полученных офицерами военного времени в военно-учебных заведениях, а также опыт, приобретенный в ходе боевых действий, позволял им справляться с обязанностями в диапазоне обер-офицерских должностей{16}. В первую очередь это касалось оставшихся в строю прапорщиков 1914-15 годов, которые, получив боевой опыт, к октябрю 1917 года уже были поручиками и штабс-капитанами, командуя ротами и даже батальонами. К числу наиболее ярких представителей данной группы можно отнести ставшего впоследствии Маршалом Советского Союза Василевского и одного из сильнейших военных теоретиков РККА 30-х годов Триандафиллова - оба к концу войны имели звания штабс-капитанов и командовали батальонами. Однако кровавые 1914 и 1915 годы в полной мере прошлись и по прапорщикам, поэтому общая картина к 1917 году была менее благоприятной, чем этого хотелось бы.
Четкий срез строевого офицерства сделал генерал старой армии Чернавин в своей статье «К вопросу офицерского состава Русской армии к концу ее существования», опубликованной в Военном сборнике в Белград в 1924 году. Автор изучил командный состав нескольких полков действующей армии по состоянию на 1917 год, по нескольким параметрам (в том числе образовательный уровень, военное образование, боевой опыт). Поскольку в самом начале он пришел к выводу о практически полном отсутствии кадровых офицеров среди строевого комсостава (более того, он пишет о преобладании прапорщиков и подпоручиков){17}, его выводы касаются именно офицеров военного времени. Выводы эти в целом неутешительны - если по общему образованию картина более-менее благоприятная{18} (что вполне объяснимо - Кавтарадзе в своей книге приводит данные о том, что «командный состав Действующей армии, составлявший почти 70% численности офицерского корпуса, практически соответствовал числу лиц в России того времени, имевших какое-либо образование, хотя бы и низшее»{19}), то по другим параметрам ситуация была хуже. Невысоко оценивая уровень подготовки офицеров военного времени и принимая во внимание, что «большая часть его {командного состава} прошла через наименее удовлетворительный тип школы военного времени - через школу прапорщиков», автор статьи пришел к выводу, что «строевой командный состав пехоты к концу войны сколько-нибудь удовлетворительной теоретической военной подготовкой не обладал». Если вывод о военном образовании вполне предсказуем, то несколько парадоксален вывод об отсутствии боевого опыта у большей части комсостава: «Прежде всего - боевой опыт зависит не только от времени пребывания на фронте. Длительные периоды боевого затишья и сидения в окопах опыта почти не дает, а для частей, офицерский состав которых разсматривается, время с конца 1916 года и по осень 1917 года было периодом позиционной войны при очень пассивном противнике. … Но даже без этой оговорки надо признать, что боевой опыт офицерского состава нашей пехоты ко времени фактического окончания войны был крайне невелик. От 50 до 75% разсматриваемого офицерского состава войны в сущности не знали (имели опыт лишь сидения в окопах)»{20}.
Продолжение
СОДЕРЖАНИЕ
{1} «Помимо небольшого числа образованных людей, находящихся у нас в армии, конечно, большую роль играет и само качество образования и воспитания, получаемого академиками. Качество же, по-моему, невысоко. ...все академии разъединены. У них нет общего направляющего начала, общей программы, во многих частях, требующих таковой общности. Такое разъединение образования и воспитания наблюдается отчасти и между училищами. .... Это разъединение образования и воспитания является затем одной из причин наблюдающегося у нас резкого разъединения между родами оружия. Разделения не только внешнего, как думают некоторые, но и внутреннего, чему можно привести примеры мирного и военного времени.
Сама военная наука во многом оторвана от жизни. Мало метода преподавания. Много схоластики, лишнего балласта, неважному уделено слишком много времени. <...>: В академиях очень большие курсы, почему изучение поверхностное. Вообще выходит погоня за количеством, а не качеством, Профессора успевают порой прочитать лишь 1/2-1/3 своего предмета. На первом месте поставлена память, а потом - соображение. Профессора, кому должно, не имеют общения с практикой войск. Некоторые набирают в погоне за наживой денег очень много работы, почему каждому из учащихся могут отдать лишь немного времени. Общения с учащимися не имеют. Самый способ выбора профессоров, как я, по крайней мере, знаю, для академии Генерального штаба неудовлетворителен....Академии артиллерийская и инженерная резко оторваны от строевой деятельности. Все академии очень малы по количеству слушателей.... » П. Режепо, «Офицерский вопрос в начале 2ХХ века», Сборник «Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания», Москва, 2000, стр. 111
На схоластичность и оторванность академического образования от практической жизни указывал и Н.Н.Головин - с его именем связаны попытки внедрения новых методов обучения, однако период использования данных методов к сожалению оказался коротким:
В своем отчете о французской высшей военной школе, подготовленном по результатам поездки во Францию, Головин предлагая ряд конкретных мер по реформированию процесса обучения в академии, «писал, что академия должна готовить «военных деятелей, а не военных ученных… военная школа должна стремиться развивать творческие способности обучающегося, обучение должно быть жизненным, от обучающегося должна требоваться самостоятельная работа». С 1910 года он приступает к полной реорганизации курсов военного искусства на основе применения «прикладного метода обучения», уже успешно принявшегося в военных академиях Германии, Франции, Великобритании, Италии и США, сущность которого состояла в «перенесении центра тяжести обучения на приложение знаний к частному случаю» и живом объединении теоретических знаний с прикладными». Русско-японская война со всей очевидностью показала несостоятельность прежних схоластических методов обучения, пагубно сказавшихся на офицерах Генерального штаба «ибо они, зазубрив астрономию, геологию и принципы Леера, совершенно не понимали ни маневра, ни техники, ни психологии масс и не умели практически осуществлять даже то, что знали» (Верховский). Усилия профессора Головина и его единомышленников были направлены на преодоление пропасти между умением научно мыслить и искусством командовать. Короткий период существования новых методов обучения в стенах академии (1910-1913) оказался достаточным для того, чтобы молодые офицеры Генерального штаба, окончившие курс перед 1-й мировой войной, в ходе нее «… во всех штабах именно они часто были инициаторами подготовки работы в соответствии с современными тогда требованиями военного дела»… Реформы, предложенные Головиным по реорганизации учебного процесса, вопреки здравому смыслу не встретили поддержки военного министра генерала В.А.Сухомлинова и части профессуры академии во главе с генералом А.К.Байовым». И.В. Образцов «Неизвестный анализ первой мировой», послесловие к книге Н.Н.Головина «Военные усилия России в Мировой войне», Кучково поле, Москва, 2001, стр. 418-419
{2} П.А.Зайончковский, в своей статье про русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны, отмечая, что если в армии в целом «в целом, доля гвардейских офицеров не превышала 4%», далее что касалось высшего комсостава, ситуация была заметно другой: «число гвардейцев среди полных генералов, не имевших высшего военного образования, было очень велико, составляя 81,2%. Среди генерал-лейтенантов гвардейские офицеры в прошлом или настоящем составляли 99 из 148, или 66,7%. Из 469 генерал-майоров, не имевших высшего военного образования, 239 человек, или 49% также служили в прошлом или настоящем в гвардии. Это говорит о том, что нормальное продвижение по службе для армейских офицеров, не получивших высшего образования (а таких в общей массе было подавляющее большинство), всячески задерживалось существованием гвардии. Эти преимущества гвардейских офицеров в продвижении по службе были явно несправедливыми, что вызывало неодобрение не только в России, но и за границей». Он же приводит цифры и по строевым должностям, в частности из 70 командиров пехотных дивизий высшее образование имел 51 человек, а из 19 человек без высшего образования лишь 4 не были гвардейскими офицерами (всего из 70 командиров дивизий гвардейцами было больше половины - 38 человек). Зайончковский П.А. Русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. - М.: РОССПЭН, 1998. С.24-69.
{3} Там же.
{4} «В течение 1906 и 1907 гг. … произошла значительная, а в некоторых случаях поголовная смена высшего командного состава. Так, из 13 командующих войсками округов были заменены 6 или свыше 50%; из 23 командиров крепостей - 100%, из 31 командира корпусов - 34, т.е. более 100% (по-видимому, в трех корпусах в течение двух лет командиры корпусов сменились по два раза). Из 61 начальника пехотных дивизий сменилось 69, т.е. в ряде дивизий начальники также сменились по два раза. Из 18 начальников кавалерийских дивизий сменилось 18, т.е. 100%... Командиры корпусов обладали должным командным опытом, 27 [из 37] из них командовали дивизиями, 30 бригадами или полками (первыми четыре, вторыми 26). Только один командир 13-го армейского корпуса ген. М.В. Алексеев, проявивший себя в годы Первой мировой войны выдающимся военачальником, не командовал ни полком, ни бригадой, ни дивизией… Почти все начальники как пехотных, так и кавалерийских дивизий имели командный опыт в прошлом. Так, 74 человека командовали полками, а несколько из них артиллерийскими бригадами. 6 человек командовали кавалерийскими бригадами. Наконец, 6 человек были начальниками штабов дивизий или корпусов. Только начальник 31-й пехотной дивизии ген. Н.И. Протопопов ничем кроме роты не командовал, состоял на штабной работе, но начальником войсковых штабов не был… Однако общий уровень военных знаний у основных командных категорий, исключая командиров корпусов, изменялся медленно. Так, командиров полков с высшим образованием в 1903 г. было 29,8%. а в 1914 г. 39%. начальников дивизий соответственно 56.5% и 63.2%. командиров корпусов 57.1% и 90.1%. Наряду с повышением образовательного уровня командного состава принимались меры по омоложению офицерского корпуса; в этой области были также достигнуты известные результаты. Так, анализируя возраст рассматриваемых нами командных категорий, мы обнаруживаем следующее. Если в 1903 г. среди командиров корпусов 67% было старше 60 лет, то в 1914г., как указывалось выше, их было 10%. Соответственно начальников дивизий - 30,6%, а в 1914 г. - 7,1%, то же надо сказать и в отношении командиров полков. В 1903 г. около половины (49,2%) их было старше 50 лет, а в 1914г. эта категория составляла 27,7%». Зайончковский П.А. Русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. - М.: РОССПЭН, 1998. С.24-69.
{5} Подробно см. статью В.В. Изонова «Подготовка русской армии накануне Первой мировой войны». Перечисляя достаточно многочисленные мероприятия и усилия Военного ведомства, тем не менее, в итоге автор статьи приходит к выводу, что «профессионально-должностная подготовка старших офицеров от командира полка до командира корпуса оставалась весьма ограниченной. Высший командный состав встретил Первую мировую войну, не имея достаточной практики управления войсками в боевых условиях».
{6} Там же.
{7} В.Флуг «Высший командный состав, Сборник «Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания», Москва, 2000, стр. 267-288
{8} Там же.
{9} Курдюк А.А., «Правовое регулирование ускоренной подготовки юнкеров в военных училищах (1914-1917 гг.)»
{10} См. Курдюк., 4 месяца - минимальный, 8 - максимальный сроки подготовки. В специальных военных училищах срок как правило был больше - 6-8 месяцев. Военный министр имел право, в зависимости от потребностей в конкретный момент времени самостоятельно изменять сроки военного обучения, при этом в феврале 1915 года он получил право удлинять срок обучения до 1 года, а в августе 1916 года - до сроков мирного времени. Окончившие училища по первому разряду получали звание прапорщика и в следующее звание - подпоручика - производились не ранее 4-8 мес. службы (в зависимости от срока обучения в училище - проучившиеся 4 мес. производились в следующий офицерский чин через 8 мес., а окончившие 8 мес. курс специального училища - через 4, таким образом общее время до получения звания подпоручика составляло не менее 1 года). Окончившие училище по 2 разряду только получали права на офицерский чин, выпускались в армию в чине унтер-офицера, а чин прапорщика получали только через 4 месяца службы по представлению начальства. Офицеры военного времени имели право служебного роста только в обер-офицерских чинах и при демобилизации армии подлежали увольнению из офицерского корпуса.
{11} Кавтарадзе, стр. 24-25
{12} Там же, таблица на стр. 26:
63 785 - окончили ускоренные курсы при Пажеском корпусе, военных и специальных училищах
96 - произведены в чин прапорщика в инженерных училищах
7 429 - окончили школы подготовки прапорщиков пехоты, комплектуемые воспитанниками высших учебных заведений
11 494 - произведены в чин прапорщика за боевые отличия
81 426 - выпущены из школ подготовки прапорщиков пехоты, школ прапорщиков ополчения, школ прапорщиков инженерных и казачьих войск
8 128 - произведены в чин прапорщика по удостоению строевого начальства для пополнения некомплекта (1-го и 2-го разрядов по образованию).
{13} Там же, стр. 25
{14} «Существенно разнятся представления о доле бывших офицеров в красном комсоставе. По одним данным, в 1920 г. бывшие офицеры составляли 15-16%, по другим - к концу войны среди него было до 6% кадровых офицеров, до 28% офицеров военного времени, а всего - 34%, по третьим, в декабре 1920 г. из 130932 лиц комсостава Красной Армии офицеры составляли 29% (4% кадровых и 25 - военного времени), по четвертым - в декабре 1921 бывших офицеров и чиновников было 33,7%, по пятым - в 1922 г. среди комсостава было 5,6% бывших кадровых офицеров, 22,3% офицеров военного времени и 6,1% военных чиновников, всего 34% (из 217 тыс. чел. на них приходится 70-75). Наиболее широкое хождение имеют данные, согласно которым в 1918 г. «военспецы» составляли 75% комсостава, в 1919-53, в 1920-42 и в 1921-34%. Они и кажутся наиболее достоверными». С.Волков, Трагедия…
{15} Здесь следует учитывать описанный Головиным следующий, моральный, аспект, в какой-то мере компенсировавший недостаток военной подготовки данного контингента офицеров: «Офицер «военного времени» 1916 и 1917 гг. это «патриот-интеллигент». Выше мы уже отмечали, что русскому интеллигенту было очень легко отклонится от боевой офицерской работы; поэтому в «офицеры военного времени» попадают только те, кто не только на словах, но и на деле проникся идеей долга защиты Родины. Происходит своего рода социальный подбор». Головин, «Военные усилия России…», стр. 146. Очень высоко отзывался о прапорщиках и Свечин - см. «Искусство вождения полка», Кучково поле, М., 2005, стр. 81-98
{16} Впрочем, вот что писал об уровне подготовки в школах прапорщиков будущий генерал-лейтенант Советской армии М.Н. Герасимов в своих мемуарах: «Второй месяц учимся в школе. Науки меня особенно не затрудняют. Некоторые сомнения внушает лишь тактика. Правда, балл по ней у меня не меньше десяти, но я, откровенно говоря, не все понимал, что твердо и уверенно отвечал. Благодаря отличной памяти я знал наизусть Полевой устав и Наставление для действий пехоты в бою. Но ведь это еще не тактика. Что же она из себя представляет, я так и не уяснил. Может быть, это потому, что нас не учили здесь размышлять и находить ответ на вопрос, почему нужно делать так, а не иначе? Возможно! Я обычно думаю только о том, как делать, а вот почему нужно именно так делать, я сам не нашел ответа, и не помогли мне в этом мои товарищи пехотинцы, бывавшие в боях. … В общем, нас натаскивают добросовестно и умело. Пожалуй, большего ничего и не сделаешь за три месяца. Во всяком случае, развивать наше мышление, учить самостоятельно находить ответы на разные «почему» у нашего начальства времени нет, и ставить это ему в вину не приходится. … Сегодня ездили в Ходынские лагеря на стрельбище. Я впервые стрелял на шестьсот шагов и, к своему удивлению, из пяти выпущенных пуль попал тремя. До этого я стрелял в казарменном тире на двести шагов. Из четырех пуль попал только двумя, чем вызвал неодобрение капитана Рубцова. Вообще же, стрелковому делу у нас внимания уделяется мало: одна теория, да и то куцая, и ничтожная практика. Из револьвера стреляли только один раз. Здесь я не осрамился, так как получил опыт в Новогеоргиевской артиллерии. За три месяца у нас будет только три стрельбы из винтовок и одна из револьвера. По-моему, этого очень и очень мало. Из станкового пулемета стрелять не будем. … Сегодня на плацу нам показали трехдюймовую пушку и сделали из нее холостой выстрел. На этом закончилось все практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией, но опять-таки на классной доске и на бумаге. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже. Голая теория: размеры, названия, виды и т. д… Хорошо поставлено изучение топографии. Я с удовольствием чертил топографические знаки, с еще большим удовольствием два раза проводил маршрутные съемки. Предстоит еще одна съемка в поле. Это очень интересно и полезно.» и как итог: «Нужно сказать, особых военных знаний мы отсюда не вынесем. Возьму, например, себя. Пришел из артиллерии. Чему здесь научился? Хорошо читаю карту, черчу кроки, отлично знаю винтовку, размеры разных окопов и названия их частей, что у нас здесь носит название фортификация, научился выставлять заставу и полевой караул, умею делать перебежки - это тактика, умею «зло» колоть штыком и бить прикладом. Три раза стрелял из винтовки и раз из револьвера. Вот и вся изученная премудрость. А строй, устав и прочее я знал и раньше отлично. Основной предмет, по оценке которого производился выпуск из школы, - это тактика. Я получил по ней «10», в силу чего окончил школу 54-м из 538 человек и обрел право выбора города, куда должен поехать по окончании школы в запасный батальон. А ведь по правде сказать, об этой самой тактике у меня очень смутное представление. Занятиями нас особенно не утруждали. В 8 часов мы выходили «в поле», где занимались тактикой, в 11.30 возвращались в школу, обедали, затем слушали лекции, потом пили чай и занимались строем. В 7 часов ужинали и затем проводили время кто как хочет: играли на музыкальных инструментах, читали, любители подолгу сидели в уютной школьной лавочке-чайной, услаждая свой досуг чаем, кофе, пирожными. Лишь слабоуспевающие да особо рьяные служаки изучали уставы, свои записи, конспекты. Офицеры, за малым исключением, обращались с нами корректно, были заботливы, внимательны. В общем, три месяца, проведенные в школе, были отличным отдыхом.»
{17} «Таким образом, от того строевого кадрового офицерского состава, который выступил на войну осталось к концу войны не 4%, а значительно менее… В одних полках имеется (кроме командира полка) по 4-5 кадровых офицеров, в других - по 2. В одном из полков - всего один кадровый обер-офицер… обращает на себя внимание огромный процент офицеров в чине подпоручика и, в особенности, в чине прапорщика. Прапорщики составляют более 60% от общего числа офицеров, а в некоторых частях (40-й стр. сибирский полк) до 75%. Учитывая, что чин с достаточной степенью точности может считаться показателем продолжительности службы офицера, следует признать, что в группе офицеров военного времени значительное большинство состоит из лиц с минимальным боевым и служебным опытом». Чернавин
{18} «Отсутствие достаточного боевого опыта офицерского состава могло бы быть возмещено до известной степени теоретической подготовкой, учитывая при этом не только специально военную подготовку, но и общее образование, как показатель интеллигентности и степени развития. Что же касается до офицеров военного времени, общеобразовательный ценз их, как по объему полученных знаний (от примитивной грамотности до законченного высшего образования) так и по типу пройденной школы чрезвычайно разнообразен (в полковых сведениях в графе о полученном общем образовании против фамилии некоторых правда, немногочисленных офицеров, стоит пометка "грамотен"). В общем за время войны образовательный ценз и интеллигентность офицерского состава значительно понизились. Если судить по разсматриваемой группе командного состава, то свыше 50% офицеров обладало лишь низшим образованием… однако % офицеров, получивших вполне достаточное общее образование не так уже низок. Офицеры получившие высшее образование составляют заметную группу, вместе с лицами, получившими полное среднее образование, в офицерском составе армии имелось почти 30% вполне интеллигентных офицеров». Чернавин
{19} Кавтарадзе, стр. 27
Однако при этом не следует ставить знак равенства между офицерским корпусом Действующей армии и слоем образованных людей. Поскольку как отмечал, например, Головин, «русскому интеллигенту было очень легко отклонится от боевой офицерской работы», последний этим часто пользовался (термин «земгусар» стал нарицательным, хотя современному читателю он наверное известен больше из книги «12 стульев») и многие либо уклонялись от службы в армии, либо устраивались в тылу (о масштабах этого явления см. например Айрапетов О.Р. «Генералы, либералы и предприниматели», М. 2003, стр. 220-221 м Головин «Военные усилия…», стр 107, 169). Соответственно их места в школах прапорщиков часто занимали проявившие себя унтер-офицеры и рядовые, как правило, крестьянского происхождения.
{20} Чернавин
Продолжение
СОДЕРЖАНИЕ
Начало
Хотя и не стоит идеализировать качество довоенного высшего образования, которому были в той же степени присущи основные недостатки российского военного образования в целом - оторванность от практики, склонность к излишнему увлечению теорией, погоня за излишним объемом знаний, как правило усваиваемым только зубрежкой в ущерб выработке практических навыков{1} - тем не менее, офицеры корпуса Генерального штаба действительно являлись элитой. Это были те, кто, как правило, пробился в Академию исключительно за счет своих заслуг, упорства и знаний. Вообще о роли Академии хорошо написал А.И. Деникин в автобиографической работе «Путь русского офицера»: «Говоря об отрицательных сторонах Академии, я должен, однако, сказать по совести, что вынес все же из стен ее чувство искренней признательности к нашей аlma mater, невзирая на все ее недочеты, на все мои мытарства, о которых речь впереди. Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она все же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружала весьма серьезно тех, кто хотел продолжать работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель все-таки жизнь».
Расслоение офицерства на элиту и основную массу имело и еще одно негативное последствие: по сути, монополизируя высшие должности, представители первой группы практически блокировали перспективы служебного роста для рядового офицерства и ограничивали карьерный потолок последнего после 20-25 летней службы максимум должностью командира полка (а как правило, батальоном или даже ротой){2}. Естественно, такое положение лишь еще больше способствовало вымыванию из армии наиболее активных и энергичных людей, что наглядно показала уже русско-японская война. Во всеподданнейшем докладе по Военному министерству за 1906 год говорилось, что «личный состав начальников в значительном большинстве, оказался слабым, как по подготовке и способностям, так и по недостатку энергии и инициативы. Причину этому надо искать в неправильной постановке строевой службы, не дающей возможности выдвигаться лицам наиболее способным, благодаря чему у них убивается энергия и любовь к военному делу, а на высшие должности выдвигаются лица без соответствующего разбора; офицеры же запаса оказались совершенно слабыми, особенно прапорщики запаса /.../. Для улучшения командного персонала армии раньше всего желательно изменить прохождение службы в строевых частях в том смысле, чтобы люди талантливые, энергичные поощрялись и выдвигались, так как только при этом условии они могут достигнуть высших должностей до утраты ими здоровья и энергии, и только этой мерой можно поддержать среди офицеров интерес к военной службе и стремление к совершенствованию»{3}.
В период между русско-японской и Первой мировой войной руководство армии пыталось изменить ситуацию, и достигло определенных успехов, в первую очередь в отношении высшего комсостава, положение с которым было наиболее серьезным. Тот же П.А. Зайончковский писал, что слабость подготовки генералитета была особенно заметной и заключалась в первую очередь в отсутствии должного командного опыта у значительной части начальников дивизий и командиров корпусов, а, во-вторых, в слабых познаниях, как в теории, так и в современном состоянии военного дела. При этом «среди генералитета не проводилось абсолютно никакой работы, направленной на повышение его военной квалификации». Для проведения чистки командного состава была создана Высшая аттестационная комиссия, работа которой позволила существенно омолодить высший командный состав и обеспечить занятие высших строевых должностей лицами с опытом командования. При этом успехи в области повышения уровня знаний генералитета оказались более скромными{4}. Однако, несмотря на все предпринимаемые усилия, кардинально решить проблему подготовки и повышения качественного уровня основной массы офицерства не удалось{5} - последняя упиралась в низкие качества основной массы офицерского корпуса, слишком большое количество задач, требовавших решения в короткий промежуток времени и - последнее по порядку, но не последнее по значению - нежелание учиться большей части самих офицеров, в том числе старших и высших («И даже в офицерской среде бытовало мнение, что «в нашей армии достаточно получить полк или высшую командную должность, чтобы совершенно обеспечить себя от каких бы то ни было дальнейших требований в теоретической подготовке по военным наукам. С того времени все сводится только к практике, и если кто не занимается добровольно, то он может даже совсем поглупеть, и тем легче, что это нашими уставами, кажется, не возбраняется»{6}).
В заключение описания проблем качественного состава русского офицерского корпуса приведу обширную цитату из статьи Флуга о его основных недостатках:
«Командному составу нашей старой Армии, как производной русского народа, прежде всего были свойственны те черты, которые присущи вообще русскому национальному характеру. Из этих черт нас, ввиду цели нашего исследования, интересуют, главным образом, черты отрицательного свойства.
1) Пассивность и умственная апатия, наше пресловутое «ничаво».
2) Неспособность к продолжительному напряжению воли, физическая и умственная лень.
3) Беспечность и небрежность, русское «авось».
4) Отсутствие солидарности и взаимное недоверие.
5) Отсутствие гражданской дисциплины.
6) Нервность, которая на войне выражалась в частых паниках, «отскоках», крайней чувствительности флангов и т.д.
Кроме перечисленных недостатков, свойственных массе русского народа, наш интеллигентный класс обладает, в частности, еще некоторыми специальными чертами характера отрицательного свойства. Перечислю важнейшие из них:
1. Слабое развитие чувства долга.
2. Способность быстро падать духом.
3. Боязнь риска и ответственности как результат недостатка мужества. Эти дефекты характера влекли за собой отсутствие решительности, самоуверенности и предприимчивости. Дух почина, а тем более - дерзания, чужд современному русскому интеллигенту.
4. Болтливость.
5. Сильно развитая способность к анализу, к критике. Это предпочтение аналитической формы мышления синтетической умаляет способность образованного русского человека к созидательной работе и к «смотрению на дело в целом».
При таком «органическом» характере перечисленных недостатков неудивительно, как говорит один из наших зарубежных военных писателей, что в русском КС их «нельзя было ничем искоренить: ни обучением, ни опытом войны, ни маневрами, ни военной игрой...
На войне пассивность КС выражалась во множестве самых разнообразных форм, которые сводились, более или менее, не только к отсутствию предприимчивости, но и к медленности или отсутствию реакции на «обращения неприятельские». Нашим начальникам был в большинстве чужд дух «рипоста», который темпераментного фехтовальщика побуждает немедленно использовать неудачный выпад противника, чтобы подставить ему шпагу, пока тот еще не вернулся в положение en garde....
В мирное время пассивность при значительной доле участия лени неблагоприятно влияла на любознательность и стремление к самоусовершенствованию. Только наличием этих отрицательных качеств можно объяснить факт, что многие начальники (в том числе и из офицеров Генерального штаба) достигали высоких командных должностей, не прочтя со времени окончания последнего учебного заведения ни одной книги по своей специальности. Те, которые следили за военной литературой, часто делали это «постольку поскольку» ... Доклады по военным вопросам посещались тогда, когда начальство этого требовало (например, в полках) или когда было основание предполагать, что это может оказать влияние на аттестацию. Но было бы большой ошибкой из моего изложения сделать такой вывод, что офицеры русской Армии были свободны от тех недостатков, которые были приписаны мною младшему и старшему командному персоналу. Эти недостатки, как коренящиеся в особенностях национального характера, присущи безразлично всем чинам Армии, но у младших чинов, ввиду их сравнительно ограниченного круга деятельности, они могут не проявляться с той рельефностью, с которой они выражаются у старших чинов»{7}.
И как итог:
«Офицерский состав мирного времени был дисциплинирован, достаточно предан служебному долгу, в бою самоотвержен, умел безропотно умирать, но в массе... не обладал, по крайней мере, в главном роде войск качествами, присущими воину по призванию: авторитетом, инициативой, предприимчивостью, неукротимой волей к победе. Его храбрость имела вообще определенно пассивный характер». «Даже взаимная выручка не находилась на должной высоте». «Активные воинские качества встречались чаще у молодежи, младших офицеров, начальников команд разведчиков и пр., между которыми герои были нередки; реже те же качества можно было встретить между ротными командирами и в виде исключения - между батальонными. Состав последних в армейских пехотных полках, говоря вообще, был, безусловно, неудовлетворителен. Поддерживать строгую дисциплину в условиях военного времени офицеры в массе, по недостатку авторитета, не умели»{8}.
Столь большое внимание, уделенное здесь вопросу качественного и количественного состава кадрового офицерского корпуса русской армии не случайно. Во-первых, как уже указывалось выше, существует мнение, что низкий уровень боевой подготовки РККА в начале Великой Отечественной войны связан с вопросом утерянных традиций военной подготовки, в том числе вследствие постоянных репрессий и очистки комсостава РККА от кадровых офицеров начиная с 20-х годов. Сторонники данного тезиса, как правило, идеализируя старое офицерство, не вникают ни в то, сколько же реально кадровых офицеров досталось Красной армии, ни задаются вопросом реального уровня их знаний, навыков, опыта, подготовки. Между тем наряду со своими положительными чертами бывшие офицеры принесли в новую армию и достаточно существенные негативные моменты. Во-вторых, в 20-х годах во многом именно бывшие кадровые офицеры (составлявшие большинство преподавательского состава в высших и значительную его часть в обычных военно-учебных заведениях, а также занявшие большую часть командных должностей в центральном аппарате) заложили основы нового «офицерского» корпуса РККА - со всеми его плюсами и минусами. Понимание того, что же представляло из себя кадровое офицерство русской армии - является поэтому очень важным для того, кто интересуется историей создания комсостава Красной армии.
Офицеры военного времени - их преобладание среди офицерского корпуса на конец мировой войны. Анализ Чернавина - образовательный уровень, военная подготовка, боевой опыт офицеров военного времени в 1917 году. Сравнительные оценки русского офицерского корпуса. Лояльность бывших офицеров новой власти. Причины, побуждавшие их служить в Красной армии. Краскомы.
“Государству надлежит принять самые настойчивые меры к тому, чтобы … дать армии непрерывный поток новых офицеров. Уже в настоящее время некомплект офицеров в частях пехоты … в среднем превышает 50%”. Эта цитата из рапорта главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии М.В. Алексеева, поданного в июле 1915 г. на имя военного министра свидетельствовала о важной проблеме{9}, с которой столкнулось руководство страны и армии после тяжелых потерь в кадровом офицерском составе в 1914-15 гг. при одновременной потребности в формировании большого числа новых частей и соединений. Выход из ситуации был найден в создании системы ускоренной подготовки младших офицеров военного времени - прапорщиков. Срок подготовки таких эрзац-офицеров был сокращен до 4-8 месяцев{10}. На ускоренный курс подготовки офицеров были переведены все военные училища, кроме того, подготовка прапорщиков проводилась также в школах прапорщиков ополчения, в школах, созданных при фронтах и отдельных армиях, при запасных пехотных и артиллерийских бригадах, при некоторых кадетских корпусах и т.д. Кроме того, в чин прапорщика производились и без прохождения ускоренного курса вольноопределяющиеся и добровольцы первого разряда по образованию, поступившие на военную службу до 1 января 1914 года, а также тысячи унтер-офицеров и рядовых за боевые отличия{11}. Всего до 10 мая 1917 года в прапорщики было произведено 172 358 тыс. человек{12}, с учетом выпущенных из школ с мая по октябрь 1917 года и произведенных в прапорщики юнкеров, унтер-офицеров и рядовых ударных батальонов общее их число по мнению Кавтарадзе составило около 220 тыс. человек{13}. Практически к концу войны офицеры военного времени составляли основную массу строевого (и не только) офицерства.
Оценки общего числа офицеров военного времени в Красной армии также существенно разнятся. С.Волков в своей книге «Трагедия русского офицерства» приводит большой разброс оценок количества офицеров в Красной армии, ориентируясь на которые общее число офицеров военной времени можно оценить от 32 733 человек (25% от 130 932 командиров, декабрь 1920 года) до 48 390 человек (1922 год){14}. Кавтарадзе считает, что из общего числа бывших офицеров в РККА в 75 тыс. человек 10 тыс. являлись кадровыми офицерами, соответственно - 65 тыс. являлись офицерами военного времени. Касательно данной категории не менее интересен и вопрос их уровня военной подготовки. Разумеется, эта группа комсостава серьезно уступала по военной подготовке кадровому офицерству{15}, хотя уровень знаний, полученных офицерами военного времени в военно-учебных заведениях, а также опыт, приобретенный в ходе боевых действий, позволял им справляться с обязанностями в диапазоне обер-офицерских должностей{16}. В первую очередь это касалось оставшихся в строю прапорщиков 1914-15 годов, которые, получив боевой опыт, к октябрю 1917 года уже были поручиками и штабс-капитанами, командуя ротами и даже батальонами. К числу наиболее ярких представителей данной группы можно отнести ставшего впоследствии Маршалом Советского Союза Василевского и одного из сильнейших военных теоретиков РККА 30-х годов Триандафиллова - оба к концу войны имели звания штабс-капитанов и командовали батальонами. Однако кровавые 1914 и 1915 годы в полной мере прошлись и по прапорщикам, поэтому общая картина к 1917 году была менее благоприятной, чем этого хотелось бы.
Четкий срез строевого офицерства сделал генерал старой армии Чернавин в своей статье «К вопросу офицерского состава Русской армии к концу ее существования», опубликованной в Военном сборнике в Белград в 1924 году. Автор изучил командный состав нескольких полков действующей армии по состоянию на 1917 год, по нескольким параметрам (в том числе образовательный уровень, военное образование, боевой опыт). Поскольку в самом начале он пришел к выводу о практически полном отсутствии кадровых офицеров среди строевого комсостава (более того, он пишет о преобладании прапорщиков и подпоручиков){17}, его выводы касаются именно офицеров военного времени. Выводы эти в целом неутешительны - если по общему образованию картина более-менее благоприятная{18} (что вполне объяснимо - Кавтарадзе в своей книге приводит данные о том, что «командный состав Действующей армии, составлявший почти 70% численности офицерского корпуса, практически соответствовал числу лиц в России того времени, имевших какое-либо образование, хотя бы и низшее»{19}), то по другим параметрам ситуация была хуже. Невысоко оценивая уровень подготовки офицеров военного времени и принимая во внимание, что «большая часть его {командного состава} прошла через наименее удовлетворительный тип школы военного времени - через школу прапорщиков», автор статьи пришел к выводу, что «строевой командный состав пехоты к концу войны сколько-нибудь удовлетворительной теоретической военной подготовкой не обладал». Если вывод о военном образовании вполне предсказуем, то несколько парадоксален вывод об отсутствии боевого опыта у большей части комсостава: «Прежде всего - боевой опыт зависит не только от времени пребывания на фронте. Длительные периоды боевого затишья и сидения в окопах опыта почти не дает, а для частей, офицерский состав которых разсматривается, время с конца 1916 года и по осень 1917 года было периодом позиционной войны при очень пассивном противнике. … Но даже без этой оговорки надо признать, что боевой опыт офицерского состава нашей пехоты ко времени фактического окончания войны был крайне невелик. От 50 до 75% разсматриваемого офицерского состава войны в сущности не знали (имели опыт лишь сидения в окопах)»{20}.
Продолжение
СОДЕРЖАНИЕ
{1} «Помимо небольшого числа образованных людей, находящихся у нас в армии, конечно, большую роль играет и само качество образования и воспитания, получаемого академиками. Качество же, по-моему, невысоко. ...все академии разъединены. У них нет общего направляющего начала, общей программы, во многих частях, требующих таковой общности. Такое разъединение образования и воспитания наблюдается отчасти и между училищами. .... Это разъединение образования и воспитания является затем одной из причин наблюдающегося у нас резкого разъединения между родами оружия. Разделения не только внешнего, как думают некоторые, но и внутреннего, чему можно привести примеры мирного и военного времени.
Сама военная наука во многом оторвана от жизни. Мало метода преподавания. Много схоластики, лишнего балласта, неважному уделено слишком много времени. <...>: В академиях очень большие курсы, почему изучение поверхностное. Вообще выходит погоня за количеством, а не качеством, Профессора успевают порой прочитать лишь 1/2-1/3 своего предмета. На первом месте поставлена память, а потом - соображение. Профессора, кому должно, не имеют общения с практикой войск. Некоторые набирают в погоне за наживой денег очень много работы, почему каждому из учащихся могут отдать лишь немного времени. Общения с учащимися не имеют. Самый способ выбора профессоров, как я, по крайней мере, знаю, для академии Генерального штаба неудовлетворителен....Академии артиллерийская и инженерная резко оторваны от строевой деятельности. Все академии очень малы по количеству слушателей.... » П. Режепо, «Офицерский вопрос в начале 2ХХ века», Сборник «Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания», Москва, 2000, стр. 111
На схоластичность и оторванность академического образования от практической жизни указывал и Н.Н.Головин - с его именем связаны попытки внедрения новых методов обучения, однако период использования данных методов к сожалению оказался коротким:
В своем отчете о французской высшей военной школе, подготовленном по результатам поездки во Францию, Головин предлагая ряд конкретных мер по реформированию процесса обучения в академии, «писал, что академия должна готовить «военных деятелей, а не военных ученных… военная школа должна стремиться развивать творческие способности обучающегося, обучение должно быть жизненным, от обучающегося должна требоваться самостоятельная работа». С 1910 года он приступает к полной реорганизации курсов военного искусства на основе применения «прикладного метода обучения», уже успешно принявшегося в военных академиях Германии, Франции, Великобритании, Италии и США, сущность которого состояла в «перенесении центра тяжести обучения на приложение знаний к частному случаю» и живом объединении теоретических знаний с прикладными». Русско-японская война со всей очевидностью показала несостоятельность прежних схоластических методов обучения, пагубно сказавшихся на офицерах Генерального штаба «ибо они, зазубрив астрономию, геологию и принципы Леера, совершенно не понимали ни маневра, ни техники, ни психологии масс и не умели практически осуществлять даже то, что знали» (Верховский). Усилия профессора Головина и его единомышленников были направлены на преодоление пропасти между умением научно мыслить и искусством командовать. Короткий период существования новых методов обучения в стенах академии (1910-1913) оказался достаточным для того, чтобы молодые офицеры Генерального штаба, окончившие курс перед 1-й мировой войной, в ходе нее «… во всех штабах именно они часто были инициаторами подготовки работы в соответствии с современными тогда требованиями военного дела»… Реформы, предложенные Головиным по реорганизации учебного процесса, вопреки здравому смыслу не встретили поддержки военного министра генерала В.А.Сухомлинова и части профессуры академии во главе с генералом А.К.Байовым». И.В. Образцов «Неизвестный анализ первой мировой», послесловие к книге Н.Н.Головина «Военные усилия России в Мировой войне», Кучково поле, Москва, 2001, стр. 418-419
{2} П.А.Зайончковский, в своей статье про русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны, отмечая, что если в армии в целом «в целом, доля гвардейских офицеров не превышала 4%», далее что касалось высшего комсостава, ситуация была заметно другой: «число гвардейцев среди полных генералов, не имевших высшего военного образования, было очень велико, составляя 81,2%. Среди генерал-лейтенантов гвардейские офицеры в прошлом или настоящем составляли 99 из 148, или 66,7%. Из 469 генерал-майоров, не имевших высшего военного образования, 239 человек, или 49% также служили в прошлом или настоящем в гвардии. Это говорит о том, что нормальное продвижение по службе для армейских офицеров, не получивших высшего образования (а таких в общей массе было подавляющее большинство), всячески задерживалось существованием гвардии. Эти преимущества гвардейских офицеров в продвижении по службе были явно несправедливыми, что вызывало неодобрение не только в России, но и за границей». Он же приводит цифры и по строевым должностям, в частности из 70 командиров пехотных дивизий высшее образование имел 51 человек, а из 19 человек без высшего образования лишь 4 не были гвардейскими офицерами (всего из 70 командиров дивизий гвардейцами было больше половины - 38 человек). Зайончковский П.А. Русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. - М.: РОССПЭН, 1998. С.24-69.
{3} Там же.
{4} «В течение 1906 и 1907 гг. … произошла значительная, а в некоторых случаях поголовная смена высшего командного состава. Так, из 13 командующих войсками округов были заменены 6 или свыше 50%; из 23 командиров крепостей - 100%, из 31 командира корпусов - 34, т.е. более 100% (по-видимому, в трех корпусах в течение двух лет командиры корпусов сменились по два раза). Из 61 начальника пехотных дивизий сменилось 69, т.е. в ряде дивизий начальники также сменились по два раза. Из 18 начальников кавалерийских дивизий сменилось 18, т.е. 100%... Командиры корпусов обладали должным командным опытом, 27 [из 37] из них командовали дивизиями, 30 бригадами или полками (первыми четыре, вторыми 26). Только один командир 13-го армейского корпуса ген. М.В. Алексеев, проявивший себя в годы Первой мировой войны выдающимся военачальником, не командовал ни полком, ни бригадой, ни дивизией… Почти все начальники как пехотных, так и кавалерийских дивизий имели командный опыт в прошлом. Так, 74 человека командовали полками, а несколько из них артиллерийскими бригадами. 6 человек командовали кавалерийскими бригадами. Наконец, 6 человек были начальниками штабов дивизий или корпусов. Только начальник 31-й пехотной дивизии ген. Н.И. Протопопов ничем кроме роты не командовал, состоял на штабной работе, но начальником войсковых штабов не был… Однако общий уровень военных знаний у основных командных категорий, исключая командиров корпусов, изменялся медленно. Так, командиров полков с высшим образованием в 1903 г. было 29,8%. а в 1914 г. 39%. начальников дивизий соответственно 56.5% и 63.2%. командиров корпусов 57.1% и 90.1%. Наряду с повышением образовательного уровня командного состава принимались меры по омоложению офицерского корпуса; в этой области были также достигнуты известные результаты. Так, анализируя возраст рассматриваемых нами командных категорий, мы обнаруживаем следующее. Если в 1903 г. среди командиров корпусов 67% было старше 60 лет, то в 1914г., как указывалось выше, их было 10%. Соответственно начальников дивизий - 30,6%, а в 1914 г. - 7,1%, то же надо сказать и в отношении командиров полков. В 1903 г. около половины (49,2%) их было старше 50 лет, а в 1914г. эта категория составляла 27,7%». Зайончковский П.А. Русский офицерский корпус накануне Первой мировой войны // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. - М.: РОССПЭН, 1998. С.24-69.
{5} Подробно см. статью В.В. Изонова «Подготовка русской армии накануне Первой мировой войны». Перечисляя достаточно многочисленные мероприятия и усилия Военного ведомства, тем не менее, в итоге автор статьи приходит к выводу, что «профессионально-должностная подготовка старших офицеров от командира полка до командира корпуса оставалась весьма ограниченной. Высший командный состав встретил Первую мировую войну, не имея достаточной практики управления войсками в боевых условиях».
{6} Там же.
{7} В.Флуг «Высший командный состав, Сборник «Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания», Москва, 2000, стр. 267-288
{8} Там же.
{9} Курдюк А.А., «Правовое регулирование ускоренной подготовки юнкеров в военных училищах (1914-1917 гг.)»
{10} См. Курдюк., 4 месяца - минимальный, 8 - максимальный сроки подготовки. В специальных военных училищах срок как правило был больше - 6-8 месяцев. Военный министр имел право, в зависимости от потребностей в конкретный момент времени самостоятельно изменять сроки военного обучения, при этом в феврале 1915 года он получил право удлинять срок обучения до 1 года, а в августе 1916 года - до сроков мирного времени. Окончившие училища по первому разряду получали звание прапорщика и в следующее звание - подпоручика - производились не ранее 4-8 мес. службы (в зависимости от срока обучения в училище - проучившиеся 4 мес. производились в следующий офицерский чин через 8 мес., а окончившие 8 мес. курс специального училища - через 4, таким образом общее время до получения звания подпоручика составляло не менее 1 года). Окончившие училище по 2 разряду только получали права на офицерский чин, выпускались в армию в чине унтер-офицера, а чин прапорщика получали только через 4 месяца службы по представлению начальства. Офицеры военного времени имели право служебного роста только в обер-офицерских чинах и при демобилизации армии подлежали увольнению из офицерского корпуса.
{11} Кавтарадзе, стр. 24-25
{12} Там же, таблица на стр. 26:
63 785 - окончили ускоренные курсы при Пажеском корпусе, военных и специальных училищах
96 - произведены в чин прапорщика в инженерных училищах
7 429 - окончили школы подготовки прапорщиков пехоты, комплектуемые воспитанниками высших учебных заведений
11 494 - произведены в чин прапорщика за боевые отличия
81 426 - выпущены из школ подготовки прапорщиков пехоты, школ прапорщиков ополчения, школ прапорщиков инженерных и казачьих войск
8 128 - произведены в чин прапорщика по удостоению строевого начальства для пополнения некомплекта (1-го и 2-го разрядов по образованию).
{13} Там же, стр. 25
{14} «Существенно разнятся представления о доле бывших офицеров в красном комсоставе. По одним данным, в 1920 г. бывшие офицеры составляли 15-16%, по другим - к концу войны среди него было до 6% кадровых офицеров, до 28% офицеров военного времени, а всего - 34%, по третьим, в декабре 1920 г. из 130932 лиц комсостава Красной Армии офицеры составляли 29% (4% кадровых и 25 - военного времени), по четвертым - в декабре 1921 бывших офицеров и чиновников было 33,7%, по пятым - в 1922 г. среди комсостава было 5,6% бывших кадровых офицеров, 22,3% офицеров военного времени и 6,1% военных чиновников, всего 34% (из 217 тыс. чел. на них приходится 70-75). Наиболее широкое хождение имеют данные, согласно которым в 1918 г. «военспецы» составляли 75% комсостава, в 1919-53, в 1920-42 и в 1921-34%. Они и кажутся наиболее достоверными». С.Волков, Трагедия…
{15} Здесь следует учитывать описанный Головиным следующий, моральный, аспект, в какой-то мере компенсировавший недостаток военной подготовки данного контингента офицеров: «Офицер «военного времени» 1916 и 1917 гг. это «патриот-интеллигент». Выше мы уже отмечали, что русскому интеллигенту было очень легко отклонится от боевой офицерской работы; поэтому в «офицеры военного времени» попадают только те, кто не только на словах, но и на деле проникся идеей долга защиты Родины. Происходит своего рода социальный подбор». Головин, «Военные усилия России…», стр. 146. Очень высоко отзывался о прапорщиках и Свечин - см. «Искусство вождения полка», Кучково поле, М., 2005, стр. 81-98
{16} Впрочем, вот что писал об уровне подготовки в школах прапорщиков будущий генерал-лейтенант Советской армии М.Н. Герасимов в своих мемуарах: «Второй месяц учимся в школе. Науки меня особенно не затрудняют. Некоторые сомнения внушает лишь тактика. Правда, балл по ней у меня не меньше десяти, но я, откровенно говоря, не все понимал, что твердо и уверенно отвечал. Благодаря отличной памяти я знал наизусть Полевой устав и Наставление для действий пехоты в бою. Но ведь это еще не тактика. Что же она из себя представляет, я так и не уяснил. Может быть, это потому, что нас не учили здесь размышлять и находить ответ на вопрос, почему нужно делать так, а не иначе? Возможно! Я обычно думаю только о том, как делать, а вот почему нужно именно так делать, я сам не нашел ответа, и не помогли мне в этом мои товарищи пехотинцы, бывавшие в боях. … В общем, нас натаскивают добросовестно и умело. Пожалуй, большего ничего и не сделаешь за три месяца. Во всяком случае, развивать наше мышление, учить самостоятельно находить ответы на разные «почему» у нашего начальства времени нет, и ставить это ему в вину не приходится. … Сегодня ездили в Ходынские лагеря на стрельбище. Я впервые стрелял на шестьсот шагов и, к своему удивлению, из пяти выпущенных пуль попал тремя. До этого я стрелял в казарменном тире на двести шагов. Из четырех пуль попал только двумя, чем вызвал неодобрение капитана Рубцова. Вообще же, стрелковому делу у нас внимания уделяется мало: одна теория, да и то куцая, и ничтожная практика. Из револьвера стреляли только один раз. Здесь я не осрамился, так как получил опыт в Новогеоргиевской артиллерии. За три месяца у нас будет только три стрельбы из винтовок и одна из револьвера. По-моему, этого очень и очень мало. Из станкового пулемета стрелять не будем. … Сегодня на плацу нам показали трехдюймовую пушку и сделали из нее холостой выстрел. На этом закончилось все практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией, но опять-таки на классной доске и на бумаге. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже. Голая теория: размеры, названия, виды и т. д… Хорошо поставлено изучение топографии. Я с удовольствием чертил топографические знаки, с еще большим удовольствием два раза проводил маршрутные съемки. Предстоит еще одна съемка в поле. Это очень интересно и полезно.» и как итог: «Нужно сказать, особых военных знаний мы отсюда не вынесем. Возьму, например, себя. Пришел из артиллерии. Чему здесь научился? Хорошо читаю карту, черчу кроки, отлично знаю винтовку, размеры разных окопов и названия их частей, что у нас здесь носит название фортификация, научился выставлять заставу и полевой караул, умею делать перебежки - это тактика, умею «зло» колоть штыком и бить прикладом. Три раза стрелял из винтовки и раз из револьвера. Вот и вся изученная премудрость. А строй, устав и прочее я знал и раньше отлично. Основной предмет, по оценке которого производился выпуск из школы, - это тактика. Я получил по ней «10», в силу чего окончил школу 54-м из 538 человек и обрел право выбора города, куда должен поехать по окончании школы в запасный батальон. А ведь по правде сказать, об этой самой тактике у меня очень смутное представление. Занятиями нас особенно не утруждали. В 8 часов мы выходили «в поле», где занимались тактикой, в 11.30 возвращались в школу, обедали, затем слушали лекции, потом пили чай и занимались строем. В 7 часов ужинали и затем проводили время кто как хочет: играли на музыкальных инструментах, читали, любители подолгу сидели в уютной школьной лавочке-чайной, услаждая свой досуг чаем, кофе, пирожными. Лишь слабоуспевающие да особо рьяные служаки изучали уставы, свои записи, конспекты. Офицеры, за малым исключением, обращались с нами корректно, были заботливы, внимательны. В общем, три месяца, проведенные в школе, были отличным отдыхом.»
{17} «Таким образом, от того строевого кадрового офицерского состава, который выступил на войну осталось к концу войны не 4%, а значительно менее… В одних полках имеется (кроме командира полка) по 4-5 кадровых офицеров, в других - по 2. В одном из полков - всего один кадровый обер-офицер… обращает на себя внимание огромный процент офицеров в чине подпоручика и, в особенности, в чине прапорщика. Прапорщики составляют более 60% от общего числа офицеров, а в некоторых частях (40-й стр. сибирский полк) до 75%. Учитывая, что чин с достаточной степенью точности может считаться показателем продолжительности службы офицера, следует признать, что в группе офицеров военного времени значительное большинство состоит из лиц с минимальным боевым и служебным опытом». Чернавин
{18} «Отсутствие достаточного боевого опыта офицерского состава могло бы быть возмещено до известной степени теоретической подготовкой, учитывая при этом не только специально военную подготовку, но и общее образование, как показатель интеллигентности и степени развития. Что же касается до офицеров военного времени, общеобразовательный ценз их, как по объему полученных знаний (от примитивной грамотности до законченного высшего образования) так и по типу пройденной школы чрезвычайно разнообразен (в полковых сведениях в графе о полученном общем образовании против фамилии некоторых правда, немногочисленных офицеров, стоит пометка "грамотен"). В общем за время войны образовательный ценз и интеллигентность офицерского состава значительно понизились. Если судить по разсматриваемой группе командного состава, то свыше 50% офицеров обладало лишь низшим образованием… однако % офицеров, получивших вполне достаточное общее образование не так уже низок. Офицеры получившие высшее образование составляют заметную группу, вместе с лицами, получившими полное среднее образование, в офицерском составе армии имелось почти 30% вполне интеллигентных офицеров». Чернавин
{19} Кавтарадзе, стр. 27
Однако при этом не следует ставить знак равенства между офицерским корпусом Действующей армии и слоем образованных людей. Поскольку как отмечал, например, Головин, «русскому интеллигенту было очень легко отклонится от боевой офицерской работы», последний этим часто пользовался (термин «земгусар» стал нарицательным, хотя современному читателю он наверное известен больше из книги «12 стульев») и многие либо уклонялись от службы в армии, либо устраивались в тылу (о масштабах этого явления см. например Айрапетов О.Р. «Генералы, либералы и предприниматели», М. 2003, стр. 220-221 м Головин «Военные усилия…», стр 107, 169). Соответственно их места в школах прапорщиков часто занимали проявившие себя унтер-офицеры и рядовые, как правило, крестьянского происхождения.
{20} Чернавин
Продолжение
СОДЕРЖАНИЕ