Марксизм в фольклористике и рискованные предположения.
Прошлый раз мне хотелось высказать о книге шире, чем в формате дайджеста, кажется, шесть лет назад, причём это был худлит. Ну что ж, поговорим про нон-фикшн, надо же проявлять занудство иногда и письменно.
Исторические корни волшебной сказки (Владимир Пропп).
Первую из своих главных работ - о морфологии сказки - Пропп издал в 1928-м, поэтому в ней ещё не чувствовалось влияние среды, можно вообще не понять, когда и кем она писалась. А вот Исторические корни вышли уже в 1946-м, и то, что сначала кажется просто дежурными цитатами вождей (особенно часто упоминается Энгельс), постепенно раскрывается как реальная база книги, всерьёз влияющая на фольклористическое вроде бы исследование.
В чём основная идея Проппа? В древности доклассовое общество (однажды даже неиронично упоминается "первоначальный коммунизм") было достаточно однородным по всему миру, ведь форма хозяйствования определяет сознание и уж тем более творчество. В этом единообразном от Африки до Океании мире был ключевой набор важных обрядов, и из тех, что были связаны с инициацией и смертью (и немного браком) выросли волшебные сказки (а из связанных с охотой, возможно, выросли сказки о животных, но это "тема для дальнейшего исследования"). Пропп допускает, конечно, влияние среды и условий конкретной цивилизации, даже иногда разбирает их и ловит специфику оптикой типа "а вот тут европейцы пришли очень резко, поэтому мы застали архаичную форму", но очень удобно относит всё специфическое для отдельных регионов в "поздние наслоения", а все элементы, которые похожи у австралийцев, американцев, каряков и бушменов, объявляет древнейшей основой и перечисляет через запятую, доказывая ими глубинное сходство и единую морфологическую основу. Мол, были единые практики, а позднее где-то одомашнили лошадей, поэтому в части сказок пегас вместо жар-птицы, а где не одомашнили - там осталась жар-птица. Или в Океании по понятным причинам решили, что царство мёртвых за морем, а в Австралии что в пустыне, поэтому слегка подкорректировали общие изначально древние сюжеты. А основа, дескать, одна и та же, вот, скажем, традиция ухода молодых холостяков в Большой дом отлавливается в сказках всех народов мира, пусть и в преломлённой форме.
И вот тут у меня основной барьер доверия. Устная традиция длиной в 15+ тысяч лет (современные оценки срока изоляции популяций Австралии и Америки), сохранившая достаточно от исходных обычаев, чтобы можно было проследить морфологическое сходство со сказками Африки и Евразии, где в это время шла своя отдельная эволюция (даже если и из единого корная)? Не могу в это поверить, увы, даже в случайные совпадения верится скорее, а в радикальную ошибку подхода ещё больше. Ок, абстрагируемся от изолянтов, возьмём только Европу - и что, тут тексты сказок, собранные в XVII-XX веках, несут в себе такой массив дофеодальной эпохи, что его можно различить под слоями влияния религии и культуры всех письменных эпох, ещё и разделяя "вот это от охотников, а это от собирателей, а это от земледельцев"? Регулярно наблюдая, как работает испорченный телефон в рамках трёх-пяти человеческих звеньев, не могу поверить в такую преемственность на десятки поколений устной традиции. Те же античные мифы (Пропп, кстати, регулярно выборочно их привлекает и анализирует как поздние версии интересующих его сюжетов, они обычно "моложе" сказок в его картине мира) сохранились и могут считаться аутентичными своему времени только в силу своей записанности, а это чуть ли не главный культурный корпус в истории.
Пропп немного говорит о том, как так могло получиться - мол, рассказывание об обрядах было частью самих обрядов и за счёт этого строго сохранялось, а потом пережило ритуалы, выделив содержание историй в профанные тексты, которые и стали сказками. Есть даже отдельные свидетельства такой цепочки, но меня не убедило. Интересно, что думает про это современная наука, есть ли у неё доказательства такой невероятной преемственности и живучести сказки?
При этом книга крайне интересная и точных наблюдений в ней полно. Всё, что касается морфологии, - невероятно убедительно, остроумно и находчиво: прекрасно показывает, как разные сюжеты являются вариацией одного или как заменяют друг друга функционально близкие предметы, животные, персонажи и т.д. Тут Проппу верится почти безоговорочно - думаю, даже если он неправ в базовом посыле и в сказках намного меньше единой доисторической обрядовой основы, то в объяснении сходств и структурного единства сказок всё равно почти все частные выводы верны.
Идеологическая же смещённость проявляется особенно в начале и конце - так, в предпоследней главе автор мимоходом неожиданно ругает Фрэзера (на которого в книге буквально больше всего ссылок, если не брать сборники сказок) за то, что "буржуазный учёный не может выйти за рамки мышления и убеждений своего класса". Грустно (или смешно?), что всё это не помогло - после выхода монографии разразился скандал, Проппа обвинили в мистицизме, религиозности идей (?!) и, о ужас, отсутствии опоры на труды Максима Горького, который изволил тоже что-то написать про сказки и видел их природу иной. Выгнали из Академии наук, некоторое время не печатали, но дальше вроде рассосалось, обошлось без отречений, а в конце 50-х следующая книга вышла вполне широко.
Исторические корни волшебной сказки (Владимир Пропп).
Первую из своих главных работ - о морфологии сказки - Пропп издал в 1928-м, поэтому в ней ещё не чувствовалось влияние среды, можно вообще не понять, когда и кем она писалась. А вот Исторические корни вышли уже в 1946-м, и то, что сначала кажется просто дежурными цитатами вождей (особенно часто упоминается Энгельс), постепенно раскрывается как реальная база книги, всерьёз влияющая на фольклористическое вроде бы исследование.
В чём основная идея Проппа? В древности доклассовое общество (однажды даже неиронично упоминается "первоначальный коммунизм") было достаточно однородным по всему миру, ведь форма хозяйствования определяет сознание и уж тем более творчество. В этом единообразном от Африки до Океании мире был ключевой набор важных обрядов, и из тех, что были связаны с инициацией и смертью (и немного браком) выросли волшебные сказки (а из связанных с охотой, возможно, выросли сказки о животных, но это "тема для дальнейшего исследования"). Пропп допускает, конечно, влияние среды и условий конкретной цивилизации, даже иногда разбирает их и ловит специфику оптикой типа "а вот тут европейцы пришли очень резко, поэтому мы застали архаичную форму", но очень удобно относит всё специфическое для отдельных регионов в "поздние наслоения", а все элементы, которые похожи у австралийцев, американцев, каряков и бушменов, объявляет древнейшей основой и перечисляет через запятую, доказывая ими глубинное сходство и единую морфологическую основу. Мол, были единые практики, а позднее где-то одомашнили лошадей, поэтому в части сказок пегас вместо жар-птицы, а где не одомашнили - там осталась жар-птица. Или в Океании по понятным причинам решили, что царство мёртвых за морем, а в Австралии что в пустыне, поэтому слегка подкорректировали общие изначально древние сюжеты. А основа, дескать, одна и та же, вот, скажем, традиция ухода молодых холостяков в Большой дом отлавливается в сказках всех народов мира, пусть и в преломлённой форме.
И вот тут у меня основной барьер доверия. Устная традиция длиной в 15+ тысяч лет (современные оценки срока изоляции популяций Австралии и Америки), сохранившая достаточно от исходных обычаев, чтобы можно было проследить морфологическое сходство со сказками Африки и Евразии, где в это время шла своя отдельная эволюция (даже если и из единого корная)? Не могу в это поверить, увы, даже в случайные совпадения верится скорее, а в радикальную ошибку подхода ещё больше. Ок, абстрагируемся от изолянтов, возьмём только Европу - и что, тут тексты сказок, собранные в XVII-XX веках, несут в себе такой массив дофеодальной эпохи, что его можно различить под слоями влияния религии и культуры всех письменных эпох, ещё и разделяя "вот это от охотников, а это от собирателей, а это от земледельцев"? Регулярно наблюдая, как работает испорченный телефон в рамках трёх-пяти человеческих звеньев, не могу поверить в такую преемственность на десятки поколений устной традиции. Те же античные мифы (Пропп, кстати, регулярно выборочно их привлекает и анализирует как поздние версии интересующих его сюжетов, они обычно "моложе" сказок в его картине мира) сохранились и могут считаться аутентичными своему времени только в силу своей записанности, а это чуть ли не главный культурный корпус в истории.
Пропп немного говорит о том, как так могло получиться - мол, рассказывание об обрядах было частью самих обрядов и за счёт этого строго сохранялось, а потом пережило ритуалы, выделив содержание историй в профанные тексты, которые и стали сказками. Есть даже отдельные свидетельства такой цепочки, но меня не убедило. Интересно, что думает про это современная наука, есть ли у неё доказательства такой невероятной преемственности и живучести сказки?
При этом книга крайне интересная и точных наблюдений в ней полно. Всё, что касается морфологии, - невероятно убедительно, остроумно и находчиво: прекрасно показывает, как разные сюжеты являются вариацией одного или как заменяют друг друга функционально близкие предметы, животные, персонажи и т.д. Тут Проппу верится почти безоговорочно - думаю, даже если он неправ в базовом посыле и в сказках намного меньше единой доисторической обрядовой основы, то в объяснении сходств и структурного единства сказок всё равно почти все частные выводы верны.
Идеологическая же смещённость проявляется особенно в начале и конце - так, в предпоследней главе автор мимоходом неожиданно ругает Фрэзера (на которого в книге буквально больше всего ссылок, если не брать сборники сказок) за то, что "буржуазный учёный не может выйти за рамки мышления и убеждений своего класса". Грустно (или смешно?), что всё это не помогло - после выхода монографии разразился скандал, Проппа обвинили в мистицизме, религиозности идей (?!) и, о ужас, отсутствии опоры на труды Максима Горького, который изволил тоже что-то написать про сказки и видел их природу иной. Выгнали из Академии наук, некоторое время не печатали, но дальше вроде рассосалось, обошлось без отречений, а в конце 50-х следующая книга вышла вполне широко.