с чего началась Великая война ...
. Терситея - 12..V. Дорога к Трое
Царь Микен Агамемнон был человеком громогласным, властным и в большом теле, но почти никогда на моей памяти не мог сдерживать порывы своего гнева - по крайней мере, первые. Брат его, царь Спарты Менелай (единственный после смерти Диоскуров), как уже было сказано, в принципе не отличался твердым характером и постоянно нуждался в чьем-то руководстве. Так что они, получив на Крите весть о похищении Елены и казны, долго бы бились в бесполезной истерике, как киты на берегу, когда б не их кузен Паламед, сын царя Эвбеи Навплия и дочери Катрея Климены, который тоже участвовал в дележе наследства деда.
Я видел многих людей своего поколения, считавшихся большими мудрецами - Одиссея, Нестора, Калханта, Антенора, Идоменея, Махаона и его брата Подарилия. Все они были искусны в чем-то одном - плутнях, воспоминаниях о былом, прорицании, красноречии, хладнокровной рассудительности в бою и совете, врачевании. Но Паламед один мог заменить их всех. Он постоянно что-то придумывал, изобретал, сочинял и переделывал: игру в шашки, алфавит, числа и счет времени, меры веса и длины, цифры и монеты, деление войска в бою на три части и разделение пищи на завтрак, ужин и обед - да легче сказать, что из того, что греки зовут «культурой», придумал не сын царя Эвбеи.
Так что именно он, пока цари Микен и Спарты кричали и хлопали себя по ляжкам, быстро собрал корабли и всё необходимое, чтобы они добрались до Спарты в кратчайший срок. А там было решено, что Паламед, Одиссей и Менелай поплывут в Трою как послы, а Агамемнон начнет собирать всех бывших женихов Елены, побуждая исполнить клятву - чтобы, если посольство потерпит неудачу, иметь под рукой войско для похода в Дарданию.
Послы достигли Трои так быстро, что опередили Александра, которого ветер отнес к Кипру. Паламед тут же принялся беседовать со старцами совета, энергично бряцая немалой мошной, не без труда отнятой у Агамемнона именно для этих целей. Так что когда Приам собрал своих приближенных, чтобы они выслушали речи послов, доводы эвбейца встретила такую поддержку, что царь Трои прервал его на полуслове, отложив совет на следующий день, ибо опасался, что его и Александра планы большой войны могут пойти прахом.
А на следующий день прибыл сын Приама, с похищенными царицей и казной. И сплетенная Паламедом хитрая паутина порвалась (что с ним случалось довольно редко, но даже боги иногда обманываются в своих ожиданиях). Приам и Гекаба были очарованы Еленой, а жена Приама еще и нашла с ней какое-то дальнее родство, и с тех пор стала ярой противницей возвращения спартанки. Гектору невестка тоже понравилась, он увидел в ней скрытую, пассивную стойкость, способную кротко переносить несчастья, и считал, что именно это и нужно ветренному Александру. Деифоб же влюбился в Елену страстью темной, тайной и поглощающей чувства и разум. Прочие же знатные троянцы, и прежде всего Антенор и Анхиз с сыновьями, прельстились сокровищами Менелая, отгоняя от себя мысль о том, чтобы, отдав Елену, распрощаться и с ними.
Так что Паламед отошел в тень, предоставив Менелаю произнести гневную речь обиженного мужа, которая не прибавила симпатий троянцев к нему (с тех пор вообще к нему, как к «первому рогоносцу Греции», мало кто питал симпатии, сколько бы он не пытался выказать себя отважным воином и умелым бойцом). Завершил посольство Одиссей, сухо перечислив все претензии и обиды греков (которые дарданцы легко парировали указаниями на убийство Лаомедонта и похищение Гесионы) и официально объявив войну.
А в Греции, тем временем, дела шли тоже неважно. Бывшие женихи Елены в основном уже обзавелись женами и детьми и не очень-то горели желанием разбираться с семейными проблемами Менелая. Священную клятву, конечно, мало кто рисковал нарушать, но, как, например, по моему совету поступил Фоант, начали отвечать в том духе, что для кораблей нужно валить лес, сушить его, потом строить флот, для чего надобны лесорубы, плотники и геометры, да еще потребно собрать казну и припасы хотя бы на первое время, и не меньшее количество оставить дома, а также набрать и обучить такое войско, чтобы можно было его разделить - часть поплывет под Трою, а другая останется защищать отчий край... В общем, забот и хлопот на несколько лет.
И Паламед снова начал плести нить, как терпеливый ткач, связывающий порвавшиеся концы. Для начала он сговорился с Нестором, покинувшим Пилос и присоединившимся к кавалькаде, которая принялась терпеливо объезжать двор каждого бывшего жениха Елены. Нестор, как старые люди вообще, и как самый занудный человек Греции в частности, любил рассказывать истории о былых временах - битве за Пилос, Геракле, Калидонском Вепре (и врал так, что спасибо, что не приписывал себе его убиение), первом разрушении Трои - причем так долго и обстоятельно, что мог кого угодно в итоге заставить согласиться на что угодно, лишь бы больше не слушать его дребезжащий голос.
Колесить по Греции им всем пришлось долго, и почти везде на их пути встречались трудности. На Итаке, например, Одиссей твердо решил, что никуда за чужие выгоды не поплывет, а чтобы избавиться от клятвы, притворился безумным - запряг в плуг осла и принялся пахать целину, засевая ее солью. Пенелопа, потупясь, выражала всем своим видом безграничную скорбь (эти двое стоили друг друга, честное слово), итакийские старцы хлопали себя по ляжкам и трясли бородами, Агамемнон и Менелай стояли, как истуканы, разинув рты, и даже Нестор замолчал. Но Паламед не растерялся, выхватил у Пенелопы с рук годовалого младенца Телемаха и положил его прямо на пути Одиссея. Тот никак не смог позволить себе распахать собственного сына, остановился, был уличен, пристыжен и обязан собраться на войну. Чтобы хоть как-то оправдаться, царь Итаки придумал историю про оракул, будто если он присоединится к походу под Трою, то вернется лишь через двадцать лет в одиночестве и нищим. С тех пор между ним и Паламедом вспыхнула ненависть, принесшая потом такие кровавые плоды.
Фетида тоже не горела желанием отпускать своего сына Ахиллеса на войну - оракул предсказал, что либо он умрет молодым героем, превзойдя всех современников доблестью, либо проживет тихую и долгую жизнь. Она, согласная на второй вариант, спрятала своего и Пелея сына на острове Скирос, у царя Ликомеда, того самого, кто убил Тесея, столкнув его с обрыва и прекратив наконец эту буйную и беспокойную жизнь. Там Ахиллес прятался в женском платье, изображая одну из царских дочерей. Паламед, братья Атриды, Нестор и присоединившийся к ним Одиссей смогли-таки разузнать об этом; да и, честно говоря, кто бы во всей Греции не узнал Ахиллеса? Его имя, «Безгубый», было дано от того, что губы, от природы тонкие, он в гневе (а это случалось с ним часто) поджимал так, что их совсем не было видно; рассказывали, будто в детстве его мать, желая сделать тело сына неуязвимым, сунула того в печь Гефеста, где он и обжег губы. Зато тело его на самом деле стало неуязвимым для любого оружия - всё, кроме пяты, за которую младенца держала Фетида. Впрочем, такую же историю рассказывали о купании маленького Ахиллеса в водах Стикса.
То есть, опознать сына Пелея не было проблемой. Но его надо было уличить, заставить раскрыться, чтобы все увидели обман. И тут Одиссей решил, что он тоже должен показать себя, и составил хитроумный план. Прикинувшись торговцем, он прошел в дом Ликомеда и разложил перед его дочерьми товары. Пока девочки перебирали украшения, переодетый Ахилл прилип к стойке с оружием. Тут по заранее совершенному сговору спутники Одиссей запалили неподалеку стог соломы, и с криками «Спасайтесь! Разбойники!» вбежали во двор. Женщины с воплями убежали во дворец, а юноша, схватив меч, бросился навстречу воображаемым бандитам. И столкнулся нос к носу с Агамемноном, Менелаем, Паламедом и Нестором, после чего принужден был (хотя, честно говоря, именно он-то и хотел более всего попасть на войну и стать великим героем - эх, молодость...) дать клятву присоединиться к походу на Трою.
Обмануть всех удалось царю Кипра Киниру. Он встретил посольство радушно, подарил Агамемнону свой парадный доспех и торжественно обещал прислать пятьдесят полностью снаряженных командами кораблей. Каково же было всеобщее изумление, когда спустя время в гавань, где собирался флот, с Кипра пришел всего один корабль. Его кормчий спустил на воду сорок девять глиняных корабликов с фигурками людей внутри. Громовой хохот стоял полдня, а Агамемнон ревел в своем шатре, как раненый бык. Говорят, что Аполлон потом отомстил Киниру, превратив его дочерей в птиц, а самого доведя до самоубийства. Но поскольку этот бог помогал троянцам, а не грекам, то и Кинира он наказал не за это, а за связь с собственной дочерью, от которой родился Адонис, еще один смертный возлюбленный Афродиты.
Прочие бывшие женихи Елены не доставили собиравшим всегреческое войско таких хлопот. В основном они отпирались тем, что нужно сделать слишком многое, но Паламед очень быстро распутывал мнимые или настоящие трудности в хозяйствах царей, давал дельные советы и ускорял события, так что хотя и через несколько лет, но ополчение со всей Греции собралось-таки в Авлиде.
Были там и мы с Фоантом. Двоюродный племянник честно исполнял свою жениховскую клятву (он вообще был честным малым, недалеким, но добродушным, за что его очень любили этолийцы), да Паламед во время визита «сборщиков» сильно помог ему распутать и упорядочить кое-что по хозяйству, и Фоант был ему благодарен.
Меня же убедила примкнуть к походу отнюдь не глупая клятва - в конце концов, и Артемида, и Зевс знали, что война эта возникла не из-за великого преступления Александра, или Теламона, или Лаомедонта, а из-за того, что я пожалел хандрящую Артемиду и придумал шутку, которая ее развлечет. Я даже попытался, робко и заикаясь, обратиться к Зевсу с просьбой наказать меня за это, но не устраивать всеобщую бойню, в которую без сомнения выльется война с Троей. На что царь Олимпа не удостоил меня явлением, прислав Ириду, вестницу богов, которая монотонно пробубнила вложенное в нее послание: я, видимо, возомнил себя невесть кем, если считаю, что сын Крона подчиняется моим придумкам. Всё свершается по воле богов, и мне надобно тащить свои мощи вместе со всеми, ибо Артемида ждет от меня героических подвигов, а сидя на жопе (эта крылатая шустрила даже не покраснела!) особо великим героем не станешь.
Второй причиной, побудившей меня покинуть родной Калидон в третий раз в поисках приключений на то место, сидя на котором героем не сделаться, стал Паламед. В жизни я еще не встречал человека, который вызывал бы такое уважение без примесей страха или снисходительного превосходства. Я любил и уважал своего отца и, особенно, Ликопея, но они всё же были обычными людьми, со своими недостатками. А Паламед постепенно стал для меня тем, что я не имел до того, не имел и после - настоящим другом. В общем, я к нему потянулся.
++++ ***** ++++
вы, наверное, не помниете, не знали, а потом забыли...что Парис устроил конкурс красоты для богинь, чтобы отдать яблоко тогда вдавно
вы, вероятно, не думали, что Билл Клинтон, красавчик, из-за сексуальных утех, грозивших импичментом, побомбил Югославию и разбомбил её отбомбив от Сербии все что можно и нельзя (Косово) тоже
а пришедший позже его СОБАКА-ровесник Трамп ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УСТРАИВАЛ ПРЕЖДЕ КОНКУРСЫ КРАСОТЫ, а сегодня, думает....кому бы отдать "Эппл", ну, или хотябы взять с него налоги зачем-то в американскую казну ...и ведь тоже был красавчик в свое время
тогда эти красавцы привели мир античности ко всеобщей войне, как думаете, удасться им опять это сегодня - чем окончится ЭТА КАЛИДОНСКАЯ ОХОТА на ХИЛЛАРИ-ТРАМПА
. Терситея - 13..
Тут, видимо, самое место перечислить всех вождей, собравшихся во всегреческое ополчение, и коротко описать каждого, кто описания достоин (кроме тех, о ком я уже рассказывал достаточно).
Верховным предводителем, как я уже упоминал, стал царь Микен Агамемнон, а пелопонессцами командовать ему помогал Агапенор, царь Тегеи, сын убитого на Калидонской охоте Анкея.
Брат Агамамнона Менелай возглавил ополчение Спарты.
Нестор из Пилоса привел с собой мессенцев, а помогали ему сыновья - Фрасимед и младший, Антилох, юноша слишком смазливый и слишком хитрый, чтоб вызывать уважение без подозрений.
Царь Афин Менесфей командовал людьми из Аттики, человек среднего ума и весьма пресных добродетелей, за что, в отличие от своего предшественника Тесея, и был любим афинянами, которые всегда терпеть не могли только тех, кто выдавался из общего ряда.
Паламед руководил эвбейцами.
Аякс Теламонид и его сводный брат Тевкр, сын Гесионы, вели за собой саламинцев. Аякс был, пожалуй, наиболее сильным из виденных мною бойцов, но ему не всегда хватало стойкости. Говорили, что его тело неуязвимо, кроме подмышек - над ним-де произнес заговор сам Геракл, держа младенцем именно за подмышки. Когда отец Теламон провожал его, то призвал богов помочь сыну, на что тот ему возразил - с помощью богов любой дурак сможет добиться чего-то, а он надеется исключительно на собственные силы. Узнать его в бою было легче всего по огромному щиту из семи слоев кожи, поднять который обычный человек был не в состоянии. Тевкр же был человеком скорее робким, но талант в стрельбе из лука и крепкое плечо старшего брата (а также огромный щит, за которым саламинец прятался, как дитя под крылом матери) помогали ему выйти из многих передряг на поле боя.
Диомед и его верный клеврет Сфеней Капанид управляли людьми из Аргоса.
Беотийцев объединял Терсандр, сын Полиника, царствовавший после успеха Эпигонов в Фивах; впрочем, орхоменцы держались отдельно, а люди из остальных городов хоть и слушались Терсандра, но с фиванцами не смешивались и имели своих вождей - толпясь вокруг Терсандра, они постоянно с ним спорили и порой поднимали слишком уж громкий ор.
Локрами командовал Аякс, сын Оилея - из-за того, что были тезками с сыном Теламона, они сдружились, и Оилида прозвали Аяксом Малым (а кто не был малым рядом с огромным Теламонидом?); бойцом он был хорошим, прекрасно (как все локры) метал дроты и в беге уступал лишь Ахиллесу, но вот человеком был злым - и на язык, и на дела. И еще его повсюду, кроме сражений, сопровождал ручной змей - большой, размером с собаку, и жутко пугавший всех, кто видел их с Аяксом впервые.
Этолийцами предводил Фоант, а я ему помогал.
Идоменей руководил критянами, и как все критяне, был человеком гордым, надменным и скрытным, хотя и сильным, смелым и уже достаточно пожившим и поднабравшимся опыта. В бою его выделял знаменитый шлем с кабаньими клыками, передававшийся у царей Крита по наследству. Помогал же сыну Девкалиона его сводный племянник и лучший друг Мерион, чье имя (Ляжка) лежало на нем как клеймо - большего педераста я в жизни не видел, хоть он и лез постоянно в драку, как боевой петух, неплохо стрелял из лука и правил колесницей.
Одиссей привел несколько кораблей с Итаки; я уже дал понять, что человеком он был хитрым, вероломным, ловким на выдумки и постоянно заботившимся лишь о своей славе и выгоде, и остается лишь добавить, что он был умелым борцом (бравшим больше техникой, чем силой), прекрасным стрелком из лука и вообще стал бы образцовым героем, не будь его стремление надурить всех вокруг размером с его же самомнение.
Схедий и Эпистроф руководили фокидянами, и были, как и все фокидяне, ни рыба, ни мясо - первыми не придут, последними не останутся.
У элидян была целая толпа вождей, человека четыре-пять, но все они смотрели в рот либо Агамемнону, либо Агапенору, в крайнем случае - Менелаю, так что всегда оставались их верными подпевалами.
Фессалийцы, самые многочисленные в ополчении, разделялись на:
С Родоса и окрестных островов корабли привел Тлеполем, сын Геракла, человек сильный, но дерзкий, любащий хватать груз не по плечу и кусок не по горлу; про него сплетничали, что в молодости он соблазнил Тесея.
Мирмидонян из Фтии привел Ахиллес, о котором я уже говорил, и еще буду говорить много; в качестве наставников при нем были Патрокл (наставлявший молодого друга в основном в постели) и старец Феникс, который мог бы поспорить с Нестором в занудстве и длинных речах.
С островов Коса и Крапафа привели корабли Фидипп и Антифон (или Антиф), внуки Геракла.
Ну а с Киклад приплыл Эпей, человек удивительный. Искусный плотник, кузнец и мастер на все руки, человек невероятной физической силы (они никогда не состязались с Аяксом Большим, но я честно не знаю, кто бы из них победил), лучший из известных в Греции кулачных бойцов, он, несмотря на всё это (а может, и именно по всему этому), был груб, заносчив, драчлив и бранчлив, и потому большой популярностью не пользовался. Но мы приятельствовали, ибо у кикладца тоже был колючий язык, и мы частенько вместе мыли кости нашим предводителям. С ним тяжело было выпивать - в него входило немерено вина, и я так никогда и не увидел, чтобы Эпей полностью захмелел.
Вот такое воинство отплыло наконец из Авлиды по прошествии нескольких лет после похищения Елены Александром. Менелай горел стыдом и гневом, жаждая вернуть жену и сокровища, Агамемнон помогал брату и утверждал свою верховную власть над греками, а все остальные желали богатой добычи в Трое и окрестных царствах Азии, уничтожения конкурентов в торговле, а кто и просто тщеславился показать себя и получить побольше славы. Как обычно - каждый имел на уме что-то своё, и просто двигать их с места на место каждый день уже было превеликим достижением.
Почти сразу же сложился узкий круг настоящих руководителей войска. Советами Агамемнону помогал Нестор, кроме него просто никто не помнил столько всяких историй, слушая которые часто можно было узнать-таки что-то интересное. Прислушивался царь Микен и к своему брату Менелаю - в тех редких случаях, когда царь Спарты вообще имел что-то сказать об управлении войском. Из прочих вождей известностью, умом, силой и влиянием выделялись Паламед, Ахиллес, Аякс Теламонид, Одиссей, Диомед и Идоменей, а также прорицатель Калхант, которые со всеми перечисленными выше и стали постоянными участниками малых советов, собиравшихся почти каждый день и вершивших насущные дела войска.
Итак, войско собралось и выступило в поход. Вел флот Филоктет, единственный к тому времени остававшийся в живых участник плавания аргонавтов, по маршруту которых наши корабли и выдвигались к Трое. Но во время стоянки на острове Тенедос его в ногу укусила какая-то местная гадюка, рана загноилась, и Филоктета пришлось отвезти на Лемнос, где жили известные врачеватели. Но даже они смогли только остановить гниение, однако рана никак не заживала, и войско наше лишилось сильного бойца и опытного вождя, а также лука и стрел Геракла, о чем всем еще придется вспомнить потом.
После этого совет отчего-то решил поставить старшим над кораблями Ахиллеса (оракульские обещания неимоверных подвигов, которые он совершит под Троей, в конце концов привели к тому, что ждали, будто он всю войну выиграет сам), и после нескольких дней блужданий флот наш вынесло к берегам Мисии. Люди, истомленные тряской по волнам, так сильно хотели размять свои затекшие задницы, что стали прыгать на сушу, несмотря на запрет береговых стражей, которые послали за царем этих мест, чтобы он решил, стоит ли привечать незнакомое войско. Стражи оказались решительными и напали на тех, кто покинул суда. Завязалась потасовка.
Вожди наши окончательно забыли о голове и ринулись в бой. К страже же скоро пришел на помощь царь Мисии Телеф, сын Геракла, со своей дружиной, и битва закипела не на шутку. Терсандр, сын Полиника и предводитель фиванцев, уметил дротом стоявшего рядом с царем его любимца, человека большой силы и красивой наружности. Увидев гибель друга, Телеф взъярился и так ударил Терсандра копьем, что пробил и щит, и панцирь, и выгнал жало из спины наружу между лопаток. Достойный удар - ведь Терсандр был из не хилых мужчин. Вот так беотийцы лишились вождя, еще не достигнув Трои.
Тело Терсандра вынес из боя Диомед, его друг и соратник по Походу Эпигонов; те мисийцы, которые пытались ему помешать, думаю, успели об этом пожалеть за те мгновения, с которыми прощались с жизнью. А Ахиллес и Аякс, горя желанием показать себя в своем первом бою, бросились на мисийцев с обоих флангов. Теламонид прибил копьем к земле Тевфрания, единоутробного брата Телефа, а Ахилл, дав хороший размах, уметил самого Телефа дротом в бедро. Но Гераклид легко выдернул дрот из раны и отступил за шеренги своих воинов, из-за которых поливал мирмидонца отборной бранью.
Побоище прекратила ночь, результат его остался неясен. Допросив пленных, мы наконец узнали, где находимся и с кем сражались. Тут же решили послать к Телефу его родичей, сводного брата Тлеполема и племянников Фидиппа и Антифона, для переговоров. Они, попав к Телефу, долго с ним препирались - Гераклиды пеняли, что он должен поддержать поход греков против варваров, а не сражаться с ними, а царь Мисии резонно возражал, что сперва его могли бы и предупредить. В итоге они договорились, что Телеф более воевать с греками не будет и позволит им уплыть восвояси - потому что время благоприятных ветров уже закончилось, и нам пришлось возвращаться обратно.
Царь Микен Агамемнон был человеком громогласным, властным и в большом теле, но почти никогда на моей памяти не мог сдерживать порывы своего гнева - по крайней мере, первые. Брат его, царь Спарты Менелай (единственный после смерти Диоскуров), как уже было сказано, в принципе не отличался твердым характером и постоянно нуждался в чьем-то руководстве. Так что они, получив на Крите весть о похищении Елены и казны, долго бы бились в бесполезной истерике, как киты на берегу, когда б не их кузен Паламед, сын царя Эвбеи Навплия и дочери Катрея Климены, который тоже участвовал в дележе наследства деда.
Я видел многих людей своего поколения, считавшихся большими мудрецами - Одиссея, Нестора, Калханта, Антенора, Идоменея, Махаона и его брата Подарилия. Все они были искусны в чем-то одном - плутнях, воспоминаниях о былом, прорицании, красноречии, хладнокровной рассудительности в бою и совете, врачевании. Но Паламед один мог заменить их всех. Он постоянно что-то придумывал, изобретал, сочинял и переделывал: игру в шашки, алфавит, числа и счет времени, меры веса и длины, цифры и монеты, деление войска в бою на три части и разделение пищи на завтрак, ужин и обед - да легче сказать, что из того, что греки зовут «культурой», придумал не сын царя Эвбеи.
Так что именно он, пока цари Микен и Спарты кричали и хлопали себя по ляжкам, быстро собрал корабли и всё необходимое, чтобы они добрались до Спарты в кратчайший срок. А там было решено, что Паламед, Одиссей и Менелай поплывут в Трою как послы, а Агамемнон начнет собирать всех бывших женихов Елены, побуждая исполнить клятву - чтобы, если посольство потерпит неудачу, иметь под рукой войско для похода в Дарданию.
Послы достигли Трои так быстро, что опередили Александра, которого ветер отнес к Кипру. Паламед тут же принялся беседовать со старцами совета, энергично бряцая немалой мошной, не без труда отнятой у Агамемнона именно для этих целей. Так что когда Приам собрал своих приближенных, чтобы они выслушали речи послов, доводы эвбейца встретила такую поддержку, что царь Трои прервал его на полуслове, отложив совет на следующий день, ибо опасался, что его и Александра планы большой войны могут пойти прахом.
А на следующий день прибыл сын Приама, с похищенными царицей и казной. И сплетенная Паламедом хитрая паутина порвалась (что с ним случалось довольно редко, но даже боги иногда обманываются в своих ожиданиях). Приам и Гекаба были очарованы Еленой, а жена Приама еще и нашла с ней какое-то дальнее родство, и с тех пор стала ярой противницей возвращения спартанки. Гектору невестка тоже понравилась, он увидел в ней скрытую, пассивную стойкость, способную кротко переносить несчастья, и считал, что именно это и нужно ветренному Александру. Деифоб же влюбился в Елену страстью темной, тайной и поглощающей чувства и разум. Прочие же знатные троянцы, и прежде всего Антенор и Анхиз с сыновьями, прельстились сокровищами Менелая, отгоняя от себя мысль о том, чтобы, отдав Елену, распрощаться и с ними.
Так что Паламед отошел в тень, предоставив Менелаю произнести гневную речь обиженного мужа, которая не прибавила симпатий троянцев к нему (с тех пор вообще к нему, как к «первому рогоносцу Греции», мало кто питал симпатии, сколько бы он не пытался выказать себя отважным воином и умелым бойцом). Завершил посольство Одиссей, сухо перечислив все претензии и обиды греков (которые дарданцы легко парировали указаниями на убийство Лаомедонта и похищение Гесионы) и официально объявив войну.
А в Греции, тем временем, дела шли тоже неважно. Бывшие женихи Елены в основном уже обзавелись женами и детьми и не очень-то горели желанием разбираться с семейными проблемами Менелая. Священную клятву, конечно, мало кто рисковал нарушать, но, как, например, по моему совету поступил Фоант, начали отвечать в том духе, что для кораблей нужно валить лес, сушить его, потом строить флот, для чего надобны лесорубы, плотники и геометры, да еще потребно собрать казну и припасы хотя бы на первое время, и не меньшее количество оставить дома, а также набрать и обучить такое войско, чтобы можно было его разделить - часть поплывет под Трою, а другая останется защищать отчий край... В общем, забот и хлопот на несколько лет.
И Паламед снова начал плести нить, как терпеливый ткач, связывающий порвавшиеся концы. Для начала он сговорился с Нестором, покинувшим Пилос и присоединившимся к кавалькаде, которая принялась терпеливо объезжать двор каждого бывшего жениха Елены. Нестор, как старые люди вообще, и как самый занудный человек Греции в частности, любил рассказывать истории о былых временах - битве за Пилос, Геракле, Калидонском Вепре (и врал так, что спасибо, что не приписывал себе его убиение), первом разрушении Трои - причем так долго и обстоятельно, что мог кого угодно в итоге заставить согласиться на что угодно, лишь бы больше не слушать его дребезжащий голос.
Колесить по Греции им всем пришлось долго, и почти везде на их пути встречались трудности. На Итаке, например, Одиссей твердо решил, что никуда за чужие выгоды не поплывет, а чтобы избавиться от клятвы, притворился безумным - запряг в плуг осла и принялся пахать целину, засевая ее солью. Пенелопа, потупясь, выражала всем своим видом безграничную скорбь (эти двое стоили друг друга, честное слово), итакийские старцы хлопали себя по ляжкам и трясли бородами, Агамемнон и Менелай стояли, как истуканы, разинув рты, и даже Нестор замолчал. Но Паламед не растерялся, выхватил у Пенелопы с рук годовалого младенца Телемаха и положил его прямо на пути Одиссея. Тот никак не смог позволить себе распахать собственного сына, остановился, был уличен, пристыжен и обязан собраться на войну. Чтобы хоть как-то оправдаться, царь Итаки придумал историю про оракул, будто если он присоединится к походу под Трою, то вернется лишь через двадцать лет в одиночестве и нищим. С тех пор между ним и Паламедом вспыхнула ненависть, принесшая потом такие кровавые плоды.
Фетида тоже не горела желанием отпускать своего сына Ахиллеса на войну - оракул предсказал, что либо он умрет молодым героем, превзойдя всех современников доблестью, либо проживет тихую и долгую жизнь. Она, согласная на второй вариант, спрятала своего и Пелея сына на острове Скирос, у царя Ликомеда, того самого, кто убил Тесея, столкнув его с обрыва и прекратив наконец эту буйную и беспокойную жизнь. Там Ахиллес прятался в женском платье, изображая одну из царских дочерей. Паламед, братья Атриды, Нестор и присоединившийся к ним Одиссей смогли-таки разузнать об этом; да и, честно говоря, кто бы во всей Греции не узнал Ахиллеса? Его имя, «Безгубый», было дано от того, что губы, от природы тонкие, он в гневе (а это случалось с ним часто) поджимал так, что их совсем не было видно; рассказывали, будто в детстве его мать, желая сделать тело сына неуязвимым, сунула того в печь Гефеста, где он и обжег губы. Зато тело его на самом деле стало неуязвимым для любого оружия - всё, кроме пяты, за которую младенца держала Фетида. Впрочем, такую же историю рассказывали о купании маленького Ахиллеса в водах Стикса.
То есть, опознать сына Пелея не было проблемой. Но его надо было уличить, заставить раскрыться, чтобы все увидели обман. И тут Одиссей решил, что он тоже должен показать себя, и составил хитроумный план. Прикинувшись торговцем, он прошел в дом Ликомеда и разложил перед его дочерьми товары. Пока девочки перебирали украшения, переодетый Ахилл прилип к стойке с оружием. Тут по заранее совершенному сговору спутники Одиссей запалили неподалеку стог соломы, и с криками «Спасайтесь! Разбойники!» вбежали во двор. Женщины с воплями убежали во дворец, а юноша, схватив меч, бросился навстречу воображаемым бандитам. И столкнулся нос к носу с Агамемноном, Менелаем, Паламедом и Нестором, после чего принужден был (хотя, честно говоря, именно он-то и хотел более всего попасть на войну и стать великим героем - эх, молодость...) дать клятву присоединиться к походу на Трою.
Обмануть всех удалось царю Кипра Киниру. Он встретил посольство радушно, подарил Агамемнону свой парадный доспех и торжественно обещал прислать пятьдесят полностью снаряженных командами кораблей. Каково же было всеобщее изумление, когда спустя время в гавань, где собирался флот, с Кипра пришел всего один корабль. Его кормчий спустил на воду сорок девять глиняных корабликов с фигурками людей внутри. Громовой хохот стоял полдня, а Агамемнон ревел в своем шатре, как раненый бык. Говорят, что Аполлон потом отомстил Киниру, превратив его дочерей в птиц, а самого доведя до самоубийства. Но поскольку этот бог помогал троянцам, а не грекам, то и Кинира он наказал не за это, а за связь с собственной дочерью, от которой родился Адонис, еще один смертный возлюбленный Афродиты.
Прочие бывшие женихи Елены не доставили собиравшим всегреческое войско таких хлопот. В основном они отпирались тем, что нужно сделать слишком многое, но Паламед очень быстро распутывал мнимые или настоящие трудности в хозяйствах царей, давал дельные советы и ускорял события, так что хотя и через несколько лет, но ополчение со всей Греции собралось-таки в Авлиде.
Были там и мы с Фоантом. Двоюродный племянник честно исполнял свою жениховскую клятву (он вообще был честным малым, недалеким, но добродушным, за что его очень любили этолийцы), да Паламед во время визита «сборщиков» сильно помог ему распутать и упорядочить кое-что по хозяйству, и Фоант был ему благодарен.
Меня же убедила примкнуть к походу отнюдь не глупая клятва - в конце концов, и Артемида, и Зевс знали, что война эта возникла не из-за великого преступления Александра, или Теламона, или Лаомедонта, а из-за того, что я пожалел хандрящую Артемиду и придумал шутку, которая ее развлечет. Я даже попытался, робко и заикаясь, обратиться к Зевсу с просьбой наказать меня за это, но не устраивать всеобщую бойню, в которую без сомнения выльется война с Троей. На что царь Олимпа не удостоил меня явлением, прислав Ириду, вестницу богов, которая монотонно пробубнила вложенное в нее послание: я, видимо, возомнил себя невесть кем, если считаю, что сын Крона подчиняется моим придумкам. Всё свершается по воле богов, и мне надобно тащить свои мощи вместе со всеми, ибо Артемида ждет от меня героических подвигов, а сидя на жопе (эта крылатая шустрила даже не покраснела!) особо великим героем не станешь.
Второй причиной, побудившей меня покинуть родной Калидон в третий раз в поисках приключений на то место, сидя на котором героем не сделаться, стал Паламед. В жизни я еще не встречал человека, который вызывал бы такое уважение без примесей страха или снисходительного превосходства. Я любил и уважал своего отца и, особенно, Ликопея, но они всё же были обычными людьми, со своими недостатками. А Паламед постепенно стал для меня тем, что я не имел до того, не имел и после - настоящим другом. В общем, я к нему потянулся.
++++ ***** ++++
вы, наверное, не помниете, не знали, а потом забыли...что Парис устроил конкурс красоты для богинь, чтобы отдать яблоко тогда вдавно
вы, вероятно, не думали, что Билл Клинтон, красавчик, из-за сексуальных утех, грозивших импичментом, побомбил Югославию и разбомбил её отбомбив от Сербии все что можно и нельзя (Косово) тоже
а пришедший позже его СОБАКА-ровесник Трамп ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УСТРАИВАЛ ПРЕЖДЕ КОНКУРСЫ КРАСОТЫ, а сегодня, думает....кому бы отдать "Эппл", ну, или хотябы взять с него налоги зачем-то в американскую казну ...и ведь тоже был красавчик в свое время
тогда эти красавцы привели мир античности ко всеобщей войне, как думаете, удасться им опять это сегодня - чем окончится ЭТА КАЛИДОНСКАЯ ОХОТА на ХИЛЛАРИ-ТРАМПА
. Терситея - 13..
Тут, видимо, самое место перечислить всех вождей, собравшихся во всегреческое ополчение, и коротко описать каждого, кто описания достоин (кроме тех, о ком я уже рассказывал достаточно).
Верховным предводителем, как я уже упоминал, стал царь Микен Агамемнон, а пелопонессцами командовать ему помогал Агапенор, царь Тегеи, сын убитого на Калидонской охоте Анкея.
Брат Агамамнона Менелай возглавил ополчение Спарты.
Нестор из Пилоса привел с собой мессенцев, а помогали ему сыновья - Фрасимед и младший, Антилох, юноша слишком смазливый и слишком хитрый, чтоб вызывать уважение без подозрений.
Царь Афин Менесфей командовал людьми из Аттики, человек среднего ума и весьма пресных добродетелей, за что, в отличие от своего предшественника Тесея, и был любим афинянами, которые всегда терпеть не могли только тех, кто выдавался из общего ряда.
Паламед руководил эвбейцами.
Аякс Теламонид и его сводный брат Тевкр, сын Гесионы, вели за собой саламинцев. Аякс был, пожалуй, наиболее сильным из виденных мною бойцов, но ему не всегда хватало стойкости. Говорили, что его тело неуязвимо, кроме подмышек - над ним-де произнес заговор сам Геракл, держа младенцем именно за подмышки. Когда отец Теламон провожал его, то призвал богов помочь сыну, на что тот ему возразил - с помощью богов любой дурак сможет добиться чего-то, а он надеется исключительно на собственные силы. Узнать его в бою было легче всего по огромному щиту из семи слоев кожи, поднять который обычный человек был не в состоянии. Тевкр же был человеком скорее робким, но талант в стрельбе из лука и крепкое плечо старшего брата (а также огромный щит, за которым саламинец прятался, как дитя под крылом матери) помогали ему выйти из многих передряг на поле боя.
Диомед и его верный клеврет Сфеней Капанид управляли людьми из Аргоса.
Беотийцев объединял Терсандр, сын Полиника, царствовавший после успеха Эпигонов в Фивах; впрочем, орхоменцы держались отдельно, а люди из остальных городов хоть и слушались Терсандра, но с фиванцами не смешивались и имели своих вождей - толпясь вокруг Терсандра, они постоянно с ним спорили и порой поднимали слишком уж громкий ор.
Локрами командовал Аякс, сын Оилея - из-за того, что были тезками с сыном Теламона, они сдружились, и Оилида прозвали Аяксом Малым (а кто не был малым рядом с огромным Теламонидом?); бойцом он был хорошим, прекрасно (как все локры) метал дроты и в беге уступал лишь Ахиллесу, но вот человеком был злым - и на язык, и на дела. И еще его повсюду, кроме сражений, сопровождал ручной змей - большой, размером с собаку, и жутко пугавший всех, кто видел их с Аяксом впервые.
Этолийцами предводил Фоант, а я ему помогал.
Идоменей руководил критянами, и как все критяне, был человеком гордым, надменным и скрытным, хотя и сильным, смелым и уже достаточно пожившим и поднабравшимся опыта. В бою его выделял знаменитый шлем с кабаньими клыками, передававшийся у царей Крита по наследству. Помогал же сыну Девкалиона его сводный племянник и лучший друг Мерион, чье имя (Ляжка) лежало на нем как клеймо - большего педераста я в жизни не видел, хоть он и лез постоянно в драку, как боевой петух, неплохо стрелял из лука и правил колесницей.
Одиссей привел несколько кораблей с Итаки; я уже дал понять, что человеком он был хитрым, вероломным, ловким на выдумки и постоянно заботившимся лишь о своей славе и выгоде, и остается лишь добавить, что он был умелым борцом (бравшим больше техникой, чем силой), прекрасным стрелком из лука и вообще стал бы образцовым героем, не будь его стремление надурить всех вокруг размером с его же самомнение.
Схедий и Эпистроф руководили фокидянами, и были, как и все фокидяне, ни рыба, ни мясо - первыми не придут, последними не останутся.
У элидян была целая толпа вождей, человека четыре-пять, но все они смотрели в рот либо Агамемнону, либо Агапенору, в крайнем случае - Менелаю, так что всегда оставались их верными подпевалами.
Фессалийцы, самые многочисленные в ополчении, разделялись на:
- магнесийцев, которыми командовал Профой;
- ферейцев под руководством Евмела, сына Адмета, лучшего возничего колесницы во всем войске;
- орменцев во главе с Еврипилом, бойцом отважным и ловким на кулаках, но зачастую свои возможности переоценивавшим;
- филакийцев, которыми распоряжались братья Протесилай и Подарк, молодчики скорее рослые, чем рассудительные;
- перребов с их вождем Гунеем;
- мелибейцев, которыми предводил Филоктет, величайший лучник Греции, дуг Геракла (они сдружились во время плавания аргонавтов) и хозяин его не дающего промаха лука со стрелами, отравленными в крови Гидры;
- триккийцев, с которыми приплыли братья-врачеватели Махаон и Подалирий, сыновья Асклепия, сына Аполлона, который, как рассказывают, мог оживлять мертвых - за плату;
- лапифов с сыновьями Пирифоя Полипетом и Леонтеем, славными малыми, хотя и не без придури, как и все лапифы вообще, да и их отец в особенности.
С Родоса и окрестных островов корабли привел Тлеполем, сын Геракла, человек сильный, но дерзкий, любащий хватать груз не по плечу и кусок не по горлу; про него сплетничали, что в молодости он соблазнил Тесея.
Мирмидонян из Фтии привел Ахиллес, о котором я уже говорил, и еще буду говорить много; в качестве наставников при нем были Патрокл (наставлявший молодого друга в основном в постели) и старец Феникс, который мог бы поспорить с Нестором в занудстве и длинных речах.
С островов Коса и Крапафа привели корабли Фидипп и Антифон (или Антиф), внуки Геракла.
Ну а с Киклад приплыл Эпей, человек удивительный. Искусный плотник, кузнец и мастер на все руки, человек невероятной физической силы (они никогда не состязались с Аяксом Большим, но я честно не знаю, кто бы из них победил), лучший из известных в Греции кулачных бойцов, он, несмотря на всё это (а может, и именно по всему этому), был груб, заносчив, драчлив и бранчлив, и потому большой популярностью не пользовался. Но мы приятельствовали, ибо у кикладца тоже был колючий язык, и мы частенько вместе мыли кости нашим предводителям. С ним тяжело было выпивать - в него входило немерено вина, и я так никогда и не увидел, чтобы Эпей полностью захмелел.
Вот такое воинство отплыло наконец из Авлиды по прошествии нескольких лет после похищения Елены Александром. Менелай горел стыдом и гневом, жаждая вернуть жену и сокровища, Агамемнон помогал брату и утверждал свою верховную власть над греками, а все остальные желали богатой добычи в Трое и окрестных царствах Азии, уничтожения конкурентов в торговле, а кто и просто тщеславился показать себя и получить побольше славы. Как обычно - каждый имел на уме что-то своё, и просто двигать их с места на место каждый день уже было превеликим достижением.
Почти сразу же сложился узкий круг настоящих руководителей войска. Советами Агамемнону помогал Нестор, кроме него просто никто не помнил столько всяких историй, слушая которые часто можно было узнать-таки что-то интересное. Прислушивался царь Микен и к своему брату Менелаю - в тех редких случаях, когда царь Спарты вообще имел что-то сказать об управлении войском. Из прочих вождей известностью, умом, силой и влиянием выделялись Паламед, Ахиллес, Аякс Теламонид, Одиссей, Диомед и Идоменей, а также прорицатель Калхант, которые со всеми перечисленными выше и стали постоянными участниками малых советов, собиравшихся почти каждый день и вершивших насущные дела войска.
Итак, войско собралось и выступило в поход. Вел флот Филоктет, единственный к тому времени остававшийся в живых участник плавания аргонавтов, по маршруту которых наши корабли и выдвигались к Трое. Но во время стоянки на острове Тенедос его в ногу укусила какая-то местная гадюка, рана загноилась, и Филоктета пришлось отвезти на Лемнос, где жили известные врачеватели. Но даже они смогли только остановить гниение, однако рана никак не заживала, и войско наше лишилось сильного бойца и опытного вождя, а также лука и стрел Геракла, о чем всем еще придется вспомнить потом.
После этого совет отчего-то решил поставить старшим над кораблями Ахиллеса (оракульские обещания неимоверных подвигов, которые он совершит под Троей, в конце концов привели к тому, что ждали, будто он всю войну выиграет сам), и после нескольких дней блужданий флот наш вынесло к берегам Мисии. Люди, истомленные тряской по волнам, так сильно хотели размять свои затекшие задницы, что стали прыгать на сушу, несмотря на запрет береговых стражей, которые послали за царем этих мест, чтобы он решил, стоит ли привечать незнакомое войско. Стражи оказались решительными и напали на тех, кто покинул суда. Завязалась потасовка.
Вожди наши окончательно забыли о голове и ринулись в бой. К страже же скоро пришел на помощь царь Мисии Телеф, сын Геракла, со своей дружиной, и битва закипела не на шутку. Терсандр, сын Полиника и предводитель фиванцев, уметил дротом стоявшего рядом с царем его любимца, человека большой силы и красивой наружности. Увидев гибель друга, Телеф взъярился и так ударил Терсандра копьем, что пробил и щит, и панцирь, и выгнал жало из спины наружу между лопаток. Достойный удар - ведь Терсандр был из не хилых мужчин. Вот так беотийцы лишились вождя, еще не достигнув Трои.
Тело Терсандра вынес из боя Диомед, его друг и соратник по Походу Эпигонов; те мисийцы, которые пытались ему помешать, думаю, успели об этом пожалеть за те мгновения, с которыми прощались с жизнью. А Ахиллес и Аякс, горя желанием показать себя в своем первом бою, бросились на мисийцев с обоих флангов. Теламонид прибил копьем к земле Тевфрания, единоутробного брата Телефа, а Ахилл, дав хороший размах, уметил самого Телефа дротом в бедро. Но Гераклид легко выдернул дрот из раны и отступил за шеренги своих воинов, из-за которых поливал мирмидонца отборной бранью.
Побоище прекратила ночь, результат его остался неясен. Допросив пленных, мы наконец узнали, где находимся и с кем сражались. Тут же решили послать к Телефу его родичей, сводного брата Тлеполема и племянников Фидиппа и Антифона, для переговоров. Они, попав к Телефу, долго с ним препирались - Гераклиды пеняли, что он должен поддержать поход греков против варваров, а не сражаться с ними, а царь Мисии резонно возражал, что сперва его могли бы и предупредить. В итоге они договорились, что Телеф более воевать с греками не будет и позволит им уплыть восвояси - потому что время благоприятных ветров уже закончилось, и нам пришлось возвращаться обратно.