"Дорогая сестра, похорони мое тело вместе с телом нашей несчастной матери..."
... Теофиль Ферре, о котором шла речь в предыдущем посте http://naiwen.livejournal.com/1562098.html, отнюдь не был невинной овечкой. Собственно, именно бланкисты Риго и Ферре руководили репрессивным аппаратом Коммуны (против которого регулярно пыталась восставать фракция прудонистского меньшинства, обвиняя Риго и Ферре в произволе, необоснованных арестах, бессмысленной подозрительности и так далее).
Вообще бланкисты мне, признаться, не симпатичны в целом - они как-то слишком подозрительно напоминают большевиков (мое сердце в этой истории принадлежит анархистам). Но тут ведь как... люди-то разные. Если Риго был человеком... я бы сказала, сомнительных моральных качеств, то Теофиль Ферре был, если можно так выразиться, рыцарем-идеалистом "из чистой стали". Собственно, если существует типаж "фанатиков революции" (который НА САМОМ ДЕЛЕ встречается гораздо, гораздо реже, чем о нем принято говорить) - то вот именно Ферре был человеком, наиболее приближенным к подобному типу. Ну, помимо прочего, Ферре был очень молод - в свои двадцать пять лет он был самым молодым членом Коммуны.
Именно Ферре был ответственен за решение о расстреле первых шести заложников. Когда 24 мая взбудораженная зверствами версальцев разъяренная толпа явилась к тюрьме и потребовала расстрелов, то тюремное начальство за разрешением на все еще беспрецедентную акцию обратилось именно к Ферре - одному из руководителей аппарата общественной безопасности (впрочем, регулярные службы Коммуны к этому времени уже практически перестали существовать). По словам свидетелей, Ферре совершенно спокойно и без лишних слов подписал приказ, а когда толпа стала требовать выдачи на расстрел также архиепископа Дарбуа, Ферре столь же хладнокровно подписал "...и архиепископа".
И вот что же, как вы думаете, делает этот "железный человек революции", который только что подписал приказ о расстреле шести заложников, что он делает дальше? Город горит. Кругом хаос, ужас и разруха. Подожжено (возможно, по приказу самих же бланкистов, хотя это не было доказано) здание префектуры полиции, и огонь вот-вот перекинется на здание тюрьмы, откуда только что увели на расстрел шестерых заложников и в котором в это время находилось еще несколько сотен заключенных, ожидавших своей участи по самым разным обвинениям - от шпионажа в пользу Версаля до мелкой уголовки.
Так вот, дальше произошел удивительный эпизод. Оставшийся в одиночестве Ферре подошел к дверям тюрьмы и распахнул их наружу. "Выходите все, - сказал он, - вы свободны". И добавил: идите защищать баррикады, если найдете в себе мужество. Повернулся и ушел.
(ну... на баррикады кто-то пошел, а кто-то и не пошел).
(Удивительное все-таки существо - человек. Как писал Достоевский: широк человек, слишком широк - я бы сузил. А я вот думаю: хорошо, что человек так широк...).
... Собственно, военный суд, вынося в адрес Ферре смертный приговор, упирал именно на это, что этот человек убийца. На что Ферре в последнем своем слове на суде парировал: я убийца, а вы - кто? Вы, которые бросили в жерло войны сотни тысяч человек?
... Здесь следует добавить несколько слов о трагедии семьи Ферре. Самому Ферре в первые дни после поражения удалось скрыться в городе. Тогда версальцы начали расправу с его семьей. Сначала арестовали сестру - Марию Ферре, которая в это время была больна и лежала в лихорадке. Затем были арестованы отец и брат Теофиля. Пожилая мать от горя слегла, бредила и в бреду случайно выдала тайник, где прятался ее сын. Версальцы пошли по указанному ею следу, разыскали и арестовали Ферре. Узнав об этом, мать окончательно выжила из ума и ее отвезли в приют для умалишенных, где она вскоре умерла, не дожив до расстрела сына. В тюрьме сошел с ума и брат Теофиля. Сумасшедший в своем безумии умолял о свидании с братом. Тем временем Марию Ферре выпустили из заключения, отец же находился в плавучей тюрьме на понтонах и был выпущен оттуда уже после расстрела сына, после чего тоже вскоре умер.
И вот дальше, когда Ферре был уже осужден и дожидался расстрела в одиночной камере, начальнику тюрьмы полковнику Гайяру внезапно пришла в голову жестокая шутка. Вот как вспоминает об этом бланкист Гастон да Коста, осужденный по тому же процессу и находившийся в той же тюрьме в ожидании отправки в ссылку: "Внезапно среди гробовой тишины тюрьмы прозвучали отчаянные, бессвязные вопли сумасшедшего человека. Это был брат Ферре. Вскоре он уже не кричал, а рычал, выл, требуя... свидания с братом! Теофиль Ферре сидел внизу, на первом этаже, в одной из камер, предназначенных для смертников... Затем мы (находившиеся на 3-м этаже) услышали быстрые шаги надзирателей, ругань... Затем скрип ключей и засова - угрозы арестованному... Очевидно, его зверски избивали. Это продолжалось целых полчаса, в то время, как Теофиль находился внизу... Он слышит, он ждет! Не вытерпев, я вскакиваю и бегу к окошку с громкими проклятиями. Появляется директор, предлагает мне замолчать. В то же время несчастного брата Ферре связывают и тащат в одно из подземелий тюрьмы. Это не было галлюцинацией. Все мои товарищи слышали эту сцену: Груссе, Эмбер, Рошфор".
Как вскоре выяснилось, директор тюрьмы решил удовлетворить "давнишнюю просьбу" умалишенного. Больной был посажен вместе со своим братом-смертником Теофилем. Последнему пришлось терпеливо выносить эту предсмертную пытку еще несколько дней, которые ему осталось жить, и лишь за два часа до казни сумасшедшего вновь забрали и перевели в другую камеру.
... В эти оставшееся время Ферре успел написать письмо своей сестре Марии.
"Версальская одиночная тюрьма, камера N 6
Вторник, 28 ноября 1871 года 5 1/2 часов утра.
Дорогая сестра
Через несколько мгновений я буду мертв. В последнюю минуту я буду вспоминать о тебе. Прошу тебя, потребуй, чтобы тебе выдали мое тело, и похорони его вместе с телом нашей несчастной матери. Если можешь, напечатай в газетах о часе погребения, чтобы друзья могли проводить меня. Само собой разумеется, никакого церковного обряда: я умираю, как и жил, материалистом. Преодолей свое горе и будь на высоте положения, как ты мне не раз обещала. Что до меня, то я счастлив: приходит конец моим мучениям и потому жаловаться мне не на что. Все мои бумаги, платье и другие вещи должны быть выданы тебе, за исключением денег, которые я оставляю в конторе для менее несчастных заключенных.
Т.Ферре"
Правительство не разрешила выдать тела казненных ни Марии Ферре, ни семье Росселя, несмотря на их мольбы (предсмертное письмо Росселя я приводила здесь: http://naiwen.livejournal.com/1483490.html).
Осиротевшую Марию приютила и увезла из города семья Россель, связанная с ней общим горем. Сестры казненных: Сара и Белла Россель и Мария Ферре - никогда не вышли замуж.
Вообще бланкисты мне, признаться, не симпатичны в целом - они как-то слишком подозрительно напоминают большевиков (мое сердце в этой истории принадлежит анархистам). Но тут ведь как... люди-то разные. Если Риго был человеком... я бы сказала, сомнительных моральных качеств, то Теофиль Ферре был, если можно так выразиться, рыцарем-идеалистом "из чистой стали". Собственно, если существует типаж "фанатиков революции" (который НА САМОМ ДЕЛЕ встречается гораздо, гораздо реже, чем о нем принято говорить) - то вот именно Ферре был человеком, наиболее приближенным к подобному типу. Ну, помимо прочего, Ферре был очень молод - в свои двадцать пять лет он был самым молодым членом Коммуны.
Именно Ферре был ответственен за решение о расстреле первых шести заложников. Когда 24 мая взбудораженная зверствами версальцев разъяренная толпа явилась к тюрьме и потребовала расстрелов, то тюремное начальство за разрешением на все еще беспрецедентную акцию обратилось именно к Ферре - одному из руководителей аппарата общественной безопасности (впрочем, регулярные службы Коммуны к этому времени уже практически перестали существовать). По словам свидетелей, Ферре совершенно спокойно и без лишних слов подписал приказ, а когда толпа стала требовать выдачи на расстрел также архиепископа Дарбуа, Ферре столь же хладнокровно подписал "...и архиепископа".
И вот что же, как вы думаете, делает этот "железный человек революции", который только что подписал приказ о расстреле шести заложников, что он делает дальше? Город горит. Кругом хаос, ужас и разруха. Подожжено (возможно, по приказу самих же бланкистов, хотя это не было доказано) здание префектуры полиции, и огонь вот-вот перекинется на здание тюрьмы, откуда только что увели на расстрел шестерых заложников и в котором в это время находилось еще несколько сотен заключенных, ожидавших своей участи по самым разным обвинениям - от шпионажа в пользу Версаля до мелкой уголовки.
Так вот, дальше произошел удивительный эпизод. Оставшийся в одиночестве Ферре подошел к дверям тюрьмы и распахнул их наружу. "Выходите все, - сказал он, - вы свободны". И добавил: идите защищать баррикады, если найдете в себе мужество. Повернулся и ушел.
(ну... на баррикады кто-то пошел, а кто-то и не пошел).
(Удивительное все-таки существо - человек. Как писал Достоевский: широк человек, слишком широк - я бы сузил. А я вот думаю: хорошо, что человек так широк...).
... Собственно, военный суд, вынося в адрес Ферре смертный приговор, упирал именно на это, что этот человек убийца. На что Ферре в последнем своем слове на суде парировал: я убийца, а вы - кто? Вы, которые бросили в жерло войны сотни тысяч человек?
... Здесь следует добавить несколько слов о трагедии семьи Ферре. Самому Ферре в первые дни после поражения удалось скрыться в городе. Тогда версальцы начали расправу с его семьей. Сначала арестовали сестру - Марию Ферре, которая в это время была больна и лежала в лихорадке. Затем были арестованы отец и брат Теофиля. Пожилая мать от горя слегла, бредила и в бреду случайно выдала тайник, где прятался ее сын. Версальцы пошли по указанному ею следу, разыскали и арестовали Ферре. Узнав об этом, мать окончательно выжила из ума и ее отвезли в приют для умалишенных, где она вскоре умерла, не дожив до расстрела сына. В тюрьме сошел с ума и брат Теофиля. Сумасшедший в своем безумии умолял о свидании с братом. Тем временем Марию Ферре выпустили из заключения, отец же находился в плавучей тюрьме на понтонах и был выпущен оттуда уже после расстрела сына, после чего тоже вскоре умер.
И вот дальше, когда Ферре был уже осужден и дожидался расстрела в одиночной камере, начальнику тюрьмы полковнику Гайяру внезапно пришла в голову жестокая шутка. Вот как вспоминает об этом бланкист Гастон да Коста, осужденный по тому же процессу и находившийся в той же тюрьме в ожидании отправки в ссылку: "Внезапно среди гробовой тишины тюрьмы прозвучали отчаянные, бессвязные вопли сумасшедшего человека. Это был брат Ферре. Вскоре он уже не кричал, а рычал, выл, требуя... свидания с братом! Теофиль Ферре сидел внизу, на первом этаже, в одной из камер, предназначенных для смертников... Затем мы (находившиеся на 3-м этаже) услышали быстрые шаги надзирателей, ругань... Затем скрип ключей и засова - угрозы арестованному... Очевидно, его зверски избивали. Это продолжалось целых полчаса, в то время, как Теофиль находился внизу... Он слышит, он ждет! Не вытерпев, я вскакиваю и бегу к окошку с громкими проклятиями. Появляется директор, предлагает мне замолчать. В то же время несчастного брата Ферре связывают и тащат в одно из подземелий тюрьмы. Это не было галлюцинацией. Все мои товарищи слышали эту сцену: Груссе, Эмбер, Рошфор".
Как вскоре выяснилось, директор тюрьмы решил удовлетворить "давнишнюю просьбу" умалишенного. Больной был посажен вместе со своим братом-смертником Теофилем. Последнему пришлось терпеливо выносить эту предсмертную пытку еще несколько дней, которые ему осталось жить, и лишь за два часа до казни сумасшедшего вновь забрали и перевели в другую камеру.
... В эти оставшееся время Ферре успел написать письмо своей сестре Марии.
"Версальская одиночная тюрьма, камера N 6
Вторник, 28 ноября 1871 года 5 1/2 часов утра.
Дорогая сестра
Через несколько мгновений я буду мертв. В последнюю минуту я буду вспоминать о тебе. Прошу тебя, потребуй, чтобы тебе выдали мое тело, и похорони его вместе с телом нашей несчастной матери. Если можешь, напечатай в газетах о часе погребения, чтобы друзья могли проводить меня. Само собой разумеется, никакого церковного обряда: я умираю, как и жил, материалистом. Преодолей свое горе и будь на высоте положения, как ты мне не раз обещала. Что до меня, то я счастлив: приходит конец моим мучениям и потому жаловаться мне не на что. Все мои бумаги, платье и другие вещи должны быть выданы тебе, за исключением денег, которые я оставляю в конторе для менее несчастных заключенных.
Т.Ферре"
Правительство не разрешила выдать тела казненных ни Марии Ферре, ни семье Росселя, несмотря на их мольбы (предсмертное письмо Росселя я приводила здесь: http://naiwen.livejournal.com/1483490.html).
Осиротевшую Марию приютила и увезла из города семья Россель, связанная с ней общим горем. Сестры казненных: Сара и Белла Россель и Мария Ферре - никогда не вышли замуж.