«Активное меньшинство» в поисках самого себя - 3
Сколько раз я за последние полтора года вещал о способности власти к развитию? Наверное, столько же, сколько Медведев за это время говорил, что «надо развиваться». Намеки на перемены обнаруживались давно. Но сами перемены, хотя бы косметические (отставки в энергокомпаниях, приглашение Рогозина, реанимация губернаторских выборов), начались тогда, когда «вождям» поднесли кулак к носу и они испугались.
Так какая же они после этого власть? Лишь то, что движет себя, может претендовать приводить в движение всё остальное. Но «это» не обладает свойством самодвижения, отличительным признаком власти.
Они не меняются сами, чтобы изменить страну, они поддаются нажиму извне - значит, они не власть. И это сейчас всем ясно. В декабре 2011 г. джин выпущен из бутылки. Свергать «их» - это теперь такое подростковое развлечение. Придёт весна, настанет лето. Всё только начинается.
Перед лицом нарастающей угрозы беззащитность полная. Они не могут ничего возразить. Нечем даже пугать. Кого испугаешь «оранжевой революцией»? Попробовал бы кто-нибудь расшифровать, чем она плоха.
Когда она надвигалась в Украине, считалось, что к власти идут силы, которые разорвут партнерские отношения с Россией в пользу Евросоюза, США, бандеровцев, отменят русский язык как государственный и т. д. Этим «оранжевые» были непопулярны у нас. Сегодняшний смысл «оранжевого» жупела применительно к России никто не разъяснил, но он по-прежнему используется как маркер угрозы. Вряд ли найдутся желающие серьезно пугать «россиян» планами отмены госстатуса русского языка в случае победы в Москве «болотной» оппозиции. Сегодня речь у «оранжевых» идёт не о дружбе и сотрудничестве Украины с ЕС и США против России, но, скорее, о нашей собственной дружбе с ЕС и США против Украины Януковича. Кого и почему эта угроза должна мобилизовывать и напрягать?
Власть делегитимизирована не сомнениями в объективности подсчета голосов, а собственной концепцией сопротивления, концепцией пассивности, взятой на вооружение в образе пресловутой путинской «доктрины стабильности». Путин сокращает срок своего правления на месяц каждый раз, когда произносит что-то про «стабильность» (и на два месяца, выговаривая словосочетание «простые люди»).
«Доктрина стабильности» (легендарное «держать и не пущать» в одной из предыдущих версий), утверждённая в качестве госидеологии, означает, что власть утрачивает глубину самообоснования, теряется как ведущая, правящая, лидирующая сила, берётся возводить себя и вместе с собой окружающее к тому, что она не есть (покой, пассивность потребления, обездвиженность). «Доктрина стабильности» знаменует власть, оторванную от собственной идеи, власть, которая не сохраняет себя во внешних проявлениях и в практическом применении обращается в собственную противоположность. Элита вырождается в бюрократию, которой хватает на авральные порывы в режиме исключений и в режиме правила - на набивание карманов с поддержанием штанов. Впрочем, постепенно, властный ресурс иссякает настолько, что утрачивается и последнее. Штаны таки сваливаются под грузом нажитого и тут-то выясняется, на что годны король и королевство, оказавшиеся одинаково голыми.
Власть, которая отреклась от самой себя, перестаёт восприниматься всерьез и опрокидывается под напором развлекающейся публики. За первичным действием самоотрицания следует набор других. Мешанина профессионально обессмысленных смыслов и обесцененных ценностей выплескивается из власти на площадь, где предстает нацистами, уютно расположившимися подле либералов в дружеском окружении разнообразных леваков. Начинать на данном этапе меряться толщиной толп, собравшихся «против» и собранных «за», - глупее глупого (как раз то, что нужно игриво настроенной молодежи для стимулирования интереса, эдакий вызов на соревнование в дурашливости, победа в котором предопределена), но кроме этого и «оранжевой угрозы» ничего умнее в руководящую голову уже не лезет. Власть как шоу превращается в шоу революции, в котором самой власти отведена полукомедийная-полутрагическая роль. «Падают рейтинги у телесериала "Путин", который идет уже тринадцатый сезон», говорит Александр Морозов. Однако логика шоубиза и интересы зрителей требуют ещё немножко растянуть закрытие сериала, так, чтобы оно само по себе потянуло на сериал.
Власть в этот период стремится пропиарить себя как свою, революционную. Вот каким образом это делает Путин:
«Сегодня наше общество совсем другое, чем в начале 2000-х годов. Многие люди становятся более обеспеченными, более образованными и более требовательными. Изменившиеся требования к власти, выход среднего класса из узкого мирка строительства собственного благосостояния - это результат наших усилий. Мы на это работали».
Путин спасает «теорию эволюции». Если толпа на площади - его креатура, то изменения, предпринятые под её нажимом - не более, чем продукт её, власти, внутренней метаморфозы. Но он сочиняет, когда описывает результат как итог своих целенаправленных усилий. Ну вот кому он рассказывает про «рост образованности»? Какой рост, где он наблюдается и чем подтверждается? Других же позитивных стимулов Путин придумать не может. Из повышения материального благосостояния склонности к социальному протесту напрямую не вытекает. Не говоря уже о том, что кризис не способствовал росту потребления и уровня жизни.
В действительности, Путин был бы сейчас политически гораздо сильнее, если бы вместе со своим креативным аппаратом своевременно озаботился обретением репутации «лидера активности», а не «лидера потребления и стабильного ничегонеделания». Заботиться об этом нужно было на пике славы, лет 5-7 назад. Однако Путину на пике было чем заняться: он там почивал. Лавры раба на галерах давали всем столько покоя, сколько каждый мог унести. Было бы гораздо лучше, если бы главраб, наоборот, сам трудился поменьше, предоставляя эту возможность другим. Тем более тем, кто и сам не против.
«Трудно вспомнить примеры, когда бы Путин поддержал людей, которые организовались для какого-то действия сами - не, как в Селигере, «сверху» (с того «верха», который на самом-то деле никаким «верхом» не является и предпочитает имитировать, а не организовывать). К деловой среде он холоден. Его стремление видеть вокруг себя «надежных» подставных лиц и недоверие к реальности пока ни разу не были поставлены под сомнение в сколько-нибудь заметном масштабе. Образ лидера, возглавляющего активность активных, движение тех, кто способен двигаться, - это опция, которой пока не пользовались. Последние годы деятельность путинской политической машины характеризуется вереницей упущенных возможностей «возглавить движение» и оказаться на полшага впереди событий». Это было написано в августе прошлого года.
Возглавить движение - совсем не значит возглавить «молодой бунтующий средний класс». Это значит - возглавить тех, кто растворит этот класс в себе, тех, кто вовлечёт расцветшее болотце в русло социальной и экономической динамики. Возглавлять болото - невозможно. Сотрудники АП, которые выдают подобные рекомендации (цитируются у Морозова), чересчур откровенно желают Путину добра.
Всё проще и сложнее одновременно. Если использовать элементарные аналогии из практики корпоративного управления, то можно сказать следующее. Плохой начальник лично поощряет инициативу сотрудников. Хороший начальник создаёт систему поощрения инициативы сотрудников и направляет освободившееся время на выработку собственных инициатив. Тот, кто пресекает иницитиву - вообще не начальник. Скорее «конечник», если учесть, что на нём всё заканчивается, хотя он того может и не знать. Путину предлагается быть просто «хорошим начальником». Если он захочет, то сможет. Сможет ли захотеть - это вопрос.
Цель не в том, чтобы поддерживать «молодых», рассказывая им, что они соль земли только потому, что вовремя уродились и голова не забита вообще ничем (то есть забита пустотой нулевых лет). Не надо ни с кем «заигрывать». Поддерживать надо не «молодых», а «инициативных». А это далеко не совсем одно и то же.
Поддерживать надо тех, кто способен и сам себя поддержать, кто знает, куда идти, помимо того, что идти надо «непременно против» или «туда, куда принято нынче ходить» у «современных и продвинутых». Вчера было модно быть лояльным, сегодня модно «быть недовольным», но государство и власть не могут то входить в моду, то выходить из неё.
«Модно-недовольные» не способны быть государством. Они потеряют интерес к нему, как только сменится мода и вернётся стиль томной индифферентности по отношению к государственным делам. А случится это, можно не сомневаться, практически сразу «после Путина». Навальный, или кто там ещё кандидат в преемники, будет предоставлен этой публикой самому себе.
Другая страта «активного меньшинства» - профессиональные революционеры/журналисты/режиссеры/писатели/артисты, которые сегодня бунтуют без задних ног, также калифы до первой победы. Объясняя, почему, пора, наконец, сказать главное: потому, что за вычетом отдельных единиц под вопли об активности активного меньшинства, остаётся «стихиям неподвластен», не затронут никакими изменениями, деловой слой - единственная сила, которая имеет право реально претендовать на титул «активного меньшинства». К сожалению, его активность до сих пор носит в значительной мере асоциально-аполитично-антигосударственный характер. Настоящее активное меньшинство пока «социально пассивно». Сохранение в ближайшей перспективе истинности этого утверждения служит самой надежной гарантией того, что несмотря ни на какие потрясения, в России ничего принципиально не изменится.
Основной массив людей бизнеса воспринимает мятежных работников развлекательно-идеологического сектора (артистов/режиссеров) и прочих профбунтарей как несколько чуждую и не вполне понятную человеческую категорию. В случае «победы революции» бизнес применит в отношении триумфаторов своё обычное оружие, универсальное разменно-конвертирующее средство против всего чуждого и непонятного. Он поступит просто: он их купит (а они не откажутся). Как это уже было, кстати, когда-то, на заре существования и его самого, и победоносных свежевылупившихся гражданских лидеров-завлабов рубежа 80-х - 90-х гг. И повторится всё словно бы вновь. Мы вернемся в 90-е годы. Государство, подмятое бизнесом, нисколько не лучше бизнеса, ограбленного государством. И это не результат ещё и потому что из типичных 90-х прямой короткий путь в типичные нулевые. Крайности сходятся и перетекают одна в другую. Но есть ли ещё время у страны пару циклов поблуждать по кругу?
Среди вариантов вывода российского общества из критического состояния, которые предложены Путину политическими и идеологическими союзниками, преобладают лево-либеральные решения (Кудрин, Кургинян). В рамках этих проектов повышенное значение придается модернизации экономики и госинститутов, новой индустриализации и соцзащищенности. Но только на право-консервативном пути ставится вопрос о модернизации слоя людей, которому придётся доверить индустриализацию, экономику и социальную политику. Реалистичными и серьезными следует считать исключительно проекты, которые предусматривают ценностно-идеологический переворот внутри «сословия бизнеса» - преодоление уже упоминавшихся «аполитичности и асоциальности», ему присущих. Думать, что в этом решающем пункте можно обойтись без перемен, значит закладывать предпосылки для регулярного возвращения к проблемам последних лет, то есть отвергать саму возможность развития. Состояние именно этой, основной, части «активного меньшинства» имеет решающее значение. Сам тип его активности, определяемый его отношением к себе, должен стать другим. Вот почему наиболее интересное в стране сейчас происходит не на площадях, а вот здесь.
Путин, предстающий создателем активного «бунтующего меньшинства», неискренен и нелеп. Нет, сознательно он его не создавал. Зато войти в историю первым лидером активного правящего меньшинства у него ещё есть шанс. По крайней он мог бы попытаться. Тогда его союз с «Деловой Россией» и Борисом Титовым выглядел бы оправданным и закономерным. А от готовности Титова и его единомышленников идти достаточно далеко, стремясь не просто политизировать бизнес, но и поставить эту политизированность на твердую правую основу ценностного комплекса национальной элиты, зависела бы судьба страны.
Часть 1, Часть 2, Часть 4.
Так какая же они после этого власть? Лишь то, что движет себя, может претендовать приводить в движение всё остальное. Но «это» не обладает свойством самодвижения, отличительным признаком власти.
Они не меняются сами, чтобы изменить страну, они поддаются нажиму извне - значит, они не власть. И это сейчас всем ясно. В декабре 2011 г. джин выпущен из бутылки. Свергать «их» - это теперь такое подростковое развлечение. Придёт весна, настанет лето. Всё только начинается.
Перед лицом нарастающей угрозы беззащитность полная. Они не могут ничего возразить. Нечем даже пугать. Кого испугаешь «оранжевой революцией»? Попробовал бы кто-нибудь расшифровать, чем она плоха.
Когда она надвигалась в Украине, считалось, что к власти идут силы, которые разорвут партнерские отношения с Россией в пользу Евросоюза, США, бандеровцев, отменят русский язык как государственный и т. д. Этим «оранжевые» были непопулярны у нас. Сегодняшний смысл «оранжевого» жупела применительно к России никто не разъяснил, но он по-прежнему используется как маркер угрозы. Вряд ли найдутся желающие серьезно пугать «россиян» планами отмены госстатуса русского языка в случае победы в Москве «болотной» оппозиции. Сегодня речь у «оранжевых» идёт не о дружбе и сотрудничестве Украины с ЕС и США против России, но, скорее, о нашей собственной дружбе с ЕС и США против Украины Януковича. Кого и почему эта угроза должна мобилизовывать и напрягать?
Власть делегитимизирована не сомнениями в объективности подсчета голосов, а собственной концепцией сопротивления, концепцией пассивности, взятой на вооружение в образе пресловутой путинской «доктрины стабильности». Путин сокращает срок своего правления на месяц каждый раз, когда произносит что-то про «стабильность» (и на два месяца, выговаривая словосочетание «простые люди»).
«Доктрина стабильности» (легендарное «держать и не пущать» в одной из предыдущих версий), утверждённая в качестве госидеологии, означает, что власть утрачивает глубину самообоснования, теряется как ведущая, правящая, лидирующая сила, берётся возводить себя и вместе с собой окружающее к тому, что она не есть (покой, пассивность потребления, обездвиженность). «Доктрина стабильности» знаменует власть, оторванную от собственной идеи, власть, которая не сохраняет себя во внешних проявлениях и в практическом применении обращается в собственную противоположность. Элита вырождается в бюрократию, которой хватает на авральные порывы в режиме исключений и в режиме правила - на набивание карманов с поддержанием штанов. Впрочем, постепенно, властный ресурс иссякает настолько, что утрачивается и последнее. Штаны таки сваливаются под грузом нажитого и тут-то выясняется, на что годны король и королевство, оказавшиеся одинаково голыми.
Власть, которая отреклась от самой себя, перестаёт восприниматься всерьез и опрокидывается под напором развлекающейся публики. За первичным действием самоотрицания следует набор других. Мешанина профессионально обессмысленных смыслов и обесцененных ценностей выплескивается из власти на площадь, где предстает нацистами, уютно расположившимися подле либералов в дружеском окружении разнообразных леваков. Начинать на данном этапе меряться толщиной толп, собравшихся «против» и собранных «за», - глупее глупого (как раз то, что нужно игриво настроенной молодежи для стимулирования интереса, эдакий вызов на соревнование в дурашливости, победа в котором предопределена), но кроме этого и «оранжевой угрозы» ничего умнее в руководящую голову уже не лезет. Власть как шоу превращается в шоу революции, в котором самой власти отведена полукомедийная-полутрагическая роль. «Падают рейтинги у телесериала "Путин", который идет уже тринадцатый сезон», говорит Александр Морозов. Однако логика шоубиза и интересы зрителей требуют ещё немножко растянуть закрытие сериала, так, чтобы оно само по себе потянуло на сериал.
Власть в этот период стремится пропиарить себя как свою, революционную. Вот каким образом это делает Путин:
«Сегодня наше общество совсем другое, чем в начале 2000-х годов. Многие люди становятся более обеспеченными, более образованными и более требовательными. Изменившиеся требования к власти, выход среднего класса из узкого мирка строительства собственного благосостояния - это результат наших усилий. Мы на это работали».
Путин спасает «теорию эволюции». Если толпа на площади - его креатура, то изменения, предпринятые под её нажимом - не более, чем продукт её, власти, внутренней метаморфозы. Но он сочиняет, когда описывает результат как итог своих целенаправленных усилий. Ну вот кому он рассказывает про «рост образованности»? Какой рост, где он наблюдается и чем подтверждается? Других же позитивных стимулов Путин придумать не может. Из повышения материального благосостояния склонности к социальному протесту напрямую не вытекает. Не говоря уже о том, что кризис не способствовал росту потребления и уровня жизни.
В действительности, Путин был бы сейчас политически гораздо сильнее, если бы вместе со своим креативным аппаратом своевременно озаботился обретением репутации «лидера активности», а не «лидера потребления и стабильного ничегонеделания». Заботиться об этом нужно было на пике славы, лет 5-7 назад. Однако Путину на пике было чем заняться: он там почивал. Лавры раба на галерах давали всем столько покоя, сколько каждый мог унести. Было бы гораздо лучше, если бы главраб, наоборот, сам трудился поменьше, предоставляя эту возможность другим. Тем более тем, кто и сам не против.
«Трудно вспомнить примеры, когда бы Путин поддержал людей, которые организовались для какого-то действия сами - не, как в Селигере, «сверху» (с того «верха», который на самом-то деле никаким «верхом» не является и предпочитает имитировать, а не организовывать). К деловой среде он холоден. Его стремление видеть вокруг себя «надежных» подставных лиц и недоверие к реальности пока ни разу не были поставлены под сомнение в сколько-нибудь заметном масштабе. Образ лидера, возглавляющего активность активных, движение тех, кто способен двигаться, - это опция, которой пока не пользовались. Последние годы деятельность путинской политической машины характеризуется вереницей упущенных возможностей «возглавить движение» и оказаться на полшага впереди событий». Это было написано в августе прошлого года.
Возглавить движение - совсем не значит возглавить «молодой бунтующий средний класс». Это значит - возглавить тех, кто растворит этот класс в себе, тех, кто вовлечёт расцветшее болотце в русло социальной и экономической динамики. Возглавлять болото - невозможно. Сотрудники АП, которые выдают подобные рекомендации (цитируются у Морозова), чересчур откровенно желают Путину добра.
Всё проще и сложнее одновременно. Если использовать элементарные аналогии из практики корпоративного управления, то можно сказать следующее. Плохой начальник лично поощряет инициативу сотрудников. Хороший начальник создаёт систему поощрения инициативы сотрудников и направляет освободившееся время на выработку собственных инициатив. Тот, кто пресекает иницитиву - вообще не начальник. Скорее «конечник», если учесть, что на нём всё заканчивается, хотя он того может и не знать. Путину предлагается быть просто «хорошим начальником». Если он захочет, то сможет. Сможет ли захотеть - это вопрос.
Цель не в том, чтобы поддерживать «молодых», рассказывая им, что они соль земли только потому, что вовремя уродились и голова не забита вообще ничем (то есть забита пустотой нулевых лет). Не надо ни с кем «заигрывать». Поддерживать надо не «молодых», а «инициативных». А это далеко не совсем одно и то же.
Поддерживать надо тех, кто способен и сам себя поддержать, кто знает, куда идти, помимо того, что идти надо «непременно против» или «туда, куда принято нынче ходить» у «современных и продвинутых». Вчера было модно быть лояльным, сегодня модно «быть недовольным», но государство и власть не могут то входить в моду, то выходить из неё.
«Модно-недовольные» не способны быть государством. Они потеряют интерес к нему, как только сменится мода и вернётся стиль томной индифферентности по отношению к государственным делам. А случится это, можно не сомневаться, практически сразу «после Путина». Навальный, или кто там ещё кандидат в преемники, будет предоставлен этой публикой самому себе.
Другая страта «активного меньшинства» - профессиональные революционеры/журналисты/режиссеры/писатели/артисты, которые сегодня бунтуют без задних ног, также калифы до первой победы. Объясняя, почему, пора, наконец, сказать главное: потому, что за вычетом отдельных единиц под вопли об активности активного меньшинства, остаётся «стихиям неподвластен», не затронут никакими изменениями, деловой слой - единственная сила, которая имеет право реально претендовать на титул «активного меньшинства». К сожалению, его активность до сих пор носит в значительной мере асоциально-аполитично-антигосударственный характер. Настоящее активное меньшинство пока «социально пассивно». Сохранение в ближайшей перспективе истинности этого утверждения служит самой надежной гарантией того, что несмотря ни на какие потрясения, в России ничего принципиально не изменится.
Основной массив людей бизнеса воспринимает мятежных работников развлекательно-идеологического сектора (артистов/режиссеров) и прочих профбунтарей как несколько чуждую и не вполне понятную человеческую категорию. В случае «победы революции» бизнес применит в отношении триумфаторов своё обычное оружие, универсальное разменно-конвертирующее средство против всего чуждого и непонятного. Он поступит просто: он их купит (а они не откажутся). Как это уже было, кстати, когда-то, на заре существования и его самого, и победоносных свежевылупившихся гражданских лидеров-завлабов рубежа 80-х - 90-х гг. И повторится всё словно бы вновь. Мы вернемся в 90-е годы. Государство, подмятое бизнесом, нисколько не лучше бизнеса, ограбленного государством. И это не результат ещё и потому что из типичных 90-х прямой короткий путь в типичные нулевые. Крайности сходятся и перетекают одна в другую. Но есть ли ещё время у страны пару циклов поблуждать по кругу?
Среди вариантов вывода российского общества из критического состояния, которые предложены Путину политическими и идеологическими союзниками, преобладают лево-либеральные решения (Кудрин, Кургинян). В рамках этих проектов повышенное значение придается модернизации экономики и госинститутов, новой индустриализации и соцзащищенности. Но только на право-консервативном пути ставится вопрос о модернизации слоя людей, которому придётся доверить индустриализацию, экономику и социальную политику. Реалистичными и серьезными следует считать исключительно проекты, которые предусматривают ценностно-идеологический переворот внутри «сословия бизнеса» - преодоление уже упоминавшихся «аполитичности и асоциальности», ему присущих. Думать, что в этом решающем пункте можно обойтись без перемен, значит закладывать предпосылки для регулярного возвращения к проблемам последних лет, то есть отвергать саму возможность развития. Состояние именно этой, основной, части «активного меньшинства» имеет решающее значение. Сам тип его активности, определяемый его отношением к себе, должен стать другим. Вот почему наиболее интересное в стране сейчас происходит не на площадях, а вот здесь.
Путин, предстающий создателем активного «бунтующего меньшинства», неискренен и нелеп. Нет, сознательно он его не создавал. Зато войти в историю первым лидером активного правящего меньшинства у него ещё есть шанс. По крайней он мог бы попытаться. Тогда его союз с «Деловой Россией» и Борисом Титовым выглядел бы оправданным и закономерным. А от готовности Титова и его единомышленников идти достаточно далеко, стремясь не просто политизировать бизнес, но и поставить эту политизированность на твердую правую основу ценностного комплекса национальной элиты, зависела бы судьба страны.
Часть 1, Часть 2, Часть 4.