«Активное меньшинство» в поисках самого себя
Белковский удивил неточной, поверхностной формулировкой:
«перестройка - это не революция сверху, совершаемая по воле вождей. Это состояние общества, когда активная его часть признает правящую систему неэффективной и нелегитимной. Причем именно та часть общества, которая еще недавно могла считать, что обязана системе всем или по крайней мере многим».
Отсюда: http://becky-sharpe.livejournal.com/1345003.html.
«Когда активная его часть…» А кто сказал, что «активная его часть» «так считает»? Я бы не стал торопиться с утверждением, что, например, обладатели рублевских особняков или влиятельные региональные бизнесмены, состоящие в основном в партии «Единая Россия», относятся к категории лиц, склонных к жизненной пассивности. Но, насколько мне известно, их мнение, прежде чем вынести вердикт под впечатлением двух московских манифестаций, никто не запрашивал. Если «активные люди» считают систему «неэффективной и нелегитимной», то кто же олицетворяет собственно систему управления? Неужели самые ленивые и недееспособные? Наверное, никто не хотел идти работать в эту систему, вот их и взяли по остаточному принципу. Практически, силком.
Смысл, который невольно прослеживается в процитированных словах, стоит только попытаться его им придать, состоит, видимо, в том, что активные люди, начиная с определенного момента, склонны пересмотреть принцип своей системности - своего единства, своей организации. Это предположение не выходит за рамки модели «эволюции правящего слоя», принятой за основу в блоге rightview. Однако требуется уточнение: что именно может служить индикатором этих изменений? В частности, может ли что-то значить в интересующем контексте факт сбора на площади двадцатитысячной, да хотя бы стотысячной, толпы? Или, в конце концов, всё наоборот: чем многочисленнее толпа, тем меньше поводов рассматривать её как проявление нового качества активного меньшинства?
Это вопросы, прямо относящиеся к теме, которая вызывает много разговоров в последние дни: кто они, те, кто пришел на проспект Сахарова и Болотную площадь, какова их социальное природа.
Монополизировать за ними статус «активного меньшинства» было бы ошибкой. Активных меньшинств в российском обществе несколько. Студентов, низовой офисный персонал, дизайнеров/художников/журналисты/артистов - можно при желании описать как одно из них, но ведь на самом деле уже и это описание искусственно заводит под общую крышу несколько социальных групп. Кроме того, если учитывать, что художникам отрешенность от «злободневного» и созерцательность могут быть присущи не меньше, чем «активность» (общественно-политическая дистанция между персоналиями одного рода занятий иногда весьма значительна), то правильнее вести речь вообще не столько о социальных группах, сколько о типе активности и образе мыслей, который за ним стоит. (Понять последнее - заметим в сторону - гораздо важнее и информативнее, чем поступать, как кремлевские аналитики, для которых «что за ними стоит» всегда сводится к «кто за ними стоит».)
Вспоминается сказанное в начале года: «Все эти арабские бунты на фоне относительного благополучия и тенденции к улучшению объясняются многолетней правительственной политикой формирования левого паразитически-потребительского большинства, из которого очень естественно и легко вылупляется левое радикальное меньшинство. «Путинское большинство» в арабской версии отвечает за то, чтобы власть было некому защитить. Ну, а радикальное меньшинство по-определению не отвечает ни за что. В первую очередь, его функция в том, что оно за себя не отвечает».
В какой мере эти слова верны применительно к российским событиям конца года, станет понятно ближе к марту.
В чём на данный момент выражается активность российского протестного меньшинства? В «сопротивлении», что априорно ограничивает горизонт его развития. Любое «сопротивление» запрограммировано на неуспех, пока остаётся таковым. Сказать «нет» социальному злу, дислоцированному в головах, но для удобства граждан репрезентованному ими в образе некой внешней силы: для российского общества и это шаг. Но шаг сомнительный - тот, который на месте. Сказать «нет» этому же злу по месту его постоянной прописки - не просто весомее, это единственный серьезный подход к делу. Оптимальная же форма такого самоопределения - осознанная готовность сказать чему-то «да» так, чтобы не пришлось потом об этом жалеть. «Чему-то», а не «кому-то».
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4.
«перестройка - это не революция сверху, совершаемая по воле вождей. Это состояние общества, когда активная его часть признает правящую систему неэффективной и нелегитимной. Причем именно та часть общества, которая еще недавно могла считать, что обязана системе всем или по крайней мере многим».
Отсюда: http://becky-sharpe.livejournal.com/1345003.html.
«Когда активная его часть…» А кто сказал, что «активная его часть» «так считает»? Я бы не стал торопиться с утверждением, что, например, обладатели рублевских особняков или влиятельные региональные бизнесмены, состоящие в основном в партии «Единая Россия», относятся к категории лиц, склонных к жизненной пассивности. Но, насколько мне известно, их мнение, прежде чем вынести вердикт под впечатлением двух московских манифестаций, никто не запрашивал. Если «активные люди» считают систему «неэффективной и нелегитимной», то кто же олицетворяет собственно систему управления? Неужели самые ленивые и недееспособные? Наверное, никто не хотел идти работать в эту систему, вот их и взяли по остаточному принципу. Практически, силком.
Смысл, который невольно прослеживается в процитированных словах, стоит только попытаться его им придать, состоит, видимо, в том, что активные люди, начиная с определенного момента, склонны пересмотреть принцип своей системности - своего единства, своей организации. Это предположение не выходит за рамки модели «эволюции правящего слоя», принятой за основу в блоге rightview. Однако требуется уточнение: что именно может служить индикатором этих изменений? В частности, может ли что-то значить в интересующем контексте факт сбора на площади двадцатитысячной, да хотя бы стотысячной, толпы? Или, в конце концов, всё наоборот: чем многочисленнее толпа, тем меньше поводов рассматривать её как проявление нового качества активного меньшинства?
Это вопросы, прямо относящиеся к теме, которая вызывает много разговоров в последние дни: кто они, те, кто пришел на проспект Сахарова и Болотную площадь, какова их социальное природа.
Монополизировать за ними статус «активного меньшинства» было бы ошибкой. Активных меньшинств в российском обществе несколько. Студентов, низовой офисный персонал, дизайнеров/художников/журналисты/артистов - можно при желании описать как одно из них, но ведь на самом деле уже и это описание искусственно заводит под общую крышу несколько социальных групп. Кроме того, если учитывать, что художникам отрешенность от «злободневного» и созерцательность могут быть присущи не меньше, чем «активность» (общественно-политическая дистанция между персоналиями одного рода занятий иногда весьма значительна), то правильнее вести речь вообще не столько о социальных группах, сколько о типе активности и образе мыслей, который за ним стоит. (Понять последнее - заметим в сторону - гораздо важнее и информативнее, чем поступать, как кремлевские аналитики, для которых «что за ними стоит» всегда сводится к «кто за ними стоит».)
Вспоминается сказанное в начале года: «Все эти арабские бунты на фоне относительного благополучия и тенденции к улучшению объясняются многолетней правительственной политикой формирования левого паразитически-потребительского большинства, из которого очень естественно и легко вылупляется левое радикальное меньшинство. «Путинское большинство» в арабской версии отвечает за то, чтобы власть было некому защитить. Ну, а радикальное меньшинство по-определению не отвечает ни за что. В первую очередь, его функция в том, что оно за себя не отвечает».
В какой мере эти слова верны применительно к российским событиям конца года, станет понятно ближе к марту.
В чём на данный момент выражается активность российского протестного меньшинства? В «сопротивлении», что априорно ограничивает горизонт его развития. Любое «сопротивление» запрограммировано на неуспех, пока остаётся таковым. Сказать «нет» социальному злу, дислоцированному в головах, но для удобства граждан репрезентованному ими в образе некой внешней силы: для российского общества и это шаг. Но шаг сомнительный - тот, который на месте. Сказать «нет» этому же злу по месту его постоянной прописки - не просто весомее, это единственный серьезный подход к делу. Оптимальная же форма такого самоопределения - осознанная готовность сказать чему-то «да» так, чтобы не пришлось потом об этом жалеть. «Чему-то», а не «кому-то».
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4.