Пять недель в Кокане (1870). 2/5
Д. Н. Долгоруков. Пять недель в Кокане // Русский вестник, 1871, № 1.
Другие части: [1], [2], [3], [4], [5].
На рассвете мы выехали из Кан-Вадама, и в 9 часов утра приехали в Биш-Арык, в котором застали на улицах много народу, по случаю базарного дня. Опять тот же прием, те же сласти, чай, пилав, как и прежде. Вся разница состояла в том что вместо террасы мы расположились в двух обширных комнатах, которых все убранство состояло в разноцветных и разнообразных коврах, постланных на полу. Все утро шел дождь и было довольно свежо; по этому случаю большую часть перехода мы сделали рысью, что не очень понравилось сопровождавшим нас джигитам. Они чрез переводчика передали нам, что в Кокане только одни мальчишки ездят скоро, взрослые же люди, и особенно таксыры, то есть большие люди, ездят шагом, всегда тихо. Я отвечал, что, будучи русским, следую русским, а не коканским обычаям. Притом я предложил, чтоб один из них только сопровождал нас, а другие могут отстать и ехать как им заблагорассудится. Джигиты в один голос заявили, что рассказали о своем обычае, так как видели, что я все расспрашиваю и все желаю знать, но ничуть не с тем, чтобы помешать мне ехать, как мне угодно. Напротив, им очень приятно ехать скоро, особенно если это мне доставляет удовольствие. Пошли самые убедительные заверения готовности мне услужить, причем один из джигитов пронесся марш-маршем вперед, и так же вернулся, чтобы доказать на деле свои слова.
В Кокане единственный для мужчин принятый способ передвижения - это верховая лошадь; на арбах ездят только женщины, сам же арба-кеш, то есть кучер, управляет своим экипажем, сидя верхом на коренной. При этом особенно ценятся лошади с хорошим и быстрым шагом; это нечто среднее между шагом и иноходью, аллюр чрезвычайно покойный и которым легко, не утомляясь, делают от семи до восьми верст в час. В Ташкенте меня даже уверяли, будто у генерал-губернатора есть лошадь, делающая шагом до пятнадцати верст в час. Хотя это сведение идет и из русского источника, однако, очевидно, имеет характер преувеличений дальнего Востока.
Кокандское седло и конская сбруя. Царскосельский арсенал. 1869
Седла коканцев формой мало отличаются от бухарских, всего более употребляемых в Русском Туркестане и весьма верно описанных г. Пашино в его книге, посему и не распространяюсь о них. Кстати, опишу вкратце одежду коканцев. Главное в ней - халат, одинаково употребляемый всеми классами жителей; впрочем, есть некоторые различия. Летом бедные люди, работники, также и дети носят только рубашку и панталоны из туземной хлопчатобумажной материи, большею частью белого цвета. Рубашка формой похожа на наши женские, оставляющие плечи непокрытыми. Не раз случалось мне видеть работающих в поле людей в одних панталонах, а детей, в деревнях и в самом Кокане, совершенно голыми. Люди достаточные носят рубашки ситцевые, цветные, с большим воротником и с непомерно длинными рукавами. Сверх надевается ситцевый цветной халат, почти всегда ярких цветов, и который согласно времени года бывает или легкий, или на вате. Халат подпоясывается целым куском бумажной материи, несколько раз обвивающим стан. В складках этого пояса помещается всякая всячина: деньги, чашка, пузырек с нюхательным табаком, который коканцы кладут постоянно в рот, под язык, и потом выплевывают; конец пояса служит носовым платком, полотенцем при ежедневных частых омовениях, предписанных законом; наконец, салфеткой - при еде пилава. Если к этому прибавить маленькую, расшитую шелками тюбетейку (по-кокански дупе) на бритой голове, то это будет одеяние достаточного коканца у себя дома; но чтобы выйти на улицу, сверх надетого халата надевается нараспашку другой, а на голову чалма, большею частью белая. Это одежда не только среднего, но и высшего класса коканских жителей. Обыкновенно, верхний халат из полушелковой, весьма, однако, дешевой материи. Сопровождавшие нас джигиты надавали на дорогу широкие кожаные шаравары, в которые довольно искусно запрятывали полы своих двух халатов, и, кроме этого, сверх, нараспашку, надевали третий. Это всеобщий дорожный костюм в дальнюю дорогу. Хотя верхние халаты большею частью одноцветные, но иногда бывают они и ярких цветов; седой таможенный чиновник, например, носил халат из светло-зеленого ситца, с мелками розанами, - очевидно, произведение русских фабрик, предназначавшееся, по всему вероятию, для мебели. Сначала яркость красок и причудливость рисунков в одежде встречаемых по дороге меня поражала, но потом скоро глаз привык.
Все женщины, которых я видел по дороге и в Кокане, были одеты одинаково, в длинный халат из дикой, голубоватой материи, надетый на голову, с длинными рукавами, падающими назади чуть не до земли; из-под халата висит на лице черный вуаль из конского волоса, сквозь который решительно нет никакой возможности разглядеть черты лица. Вся разница в большей или меньшей свежести халата и в обуви. В Кокане мне случалось видеть под слегка приподнятым халатом розовые или ярко-красные шаравары, падающие на красивый зеленый башмачок, со вздернутым кверху мыском. Это бывало редко и только в отдаленных, пустых улицах; на главных же и на базаре, женщины при виде нас с афектацией сторонились, и многие обращались к нам спиной.
От Биш-Арыка до Кокана считается три с половиной таша; мы их сделали довольно скоро, и в 5 часов вечера подъехали к столице ханства, окруженной со всех сторон зубчатою стеной, которая сделана из комьев глины, смешанной с резаною соломой, высушенных сперва немного на солнце. Так строятся и все дома в Кокане; причем сперва делается скелет дома из тонких бревен, преимущественно тополевых. После полудня день поправился, и вечер был великолепный, когда мы въехали в ворота города, около которых лежало на войлоке человека три с толстыми палками: это городская стража, по одежде, впрочем, ничем не отличающаяся от простого народа.
Города, как и деревни, не только в Кокане, но и в Русском Туркестане, поражают вас своим однообразием. Вы видели один город или одну деревню, вы видели все; я говорю собственно об улицах, базарах, одним словом, о внутреннем характере города. Разница может быть во внешнем положении. За исключением Самарканда, в котором великолепные памятники искусства, всюду вы видите одно и то же: извилистые улицы тянутся между сплошными глиняными стенами, в которых изредка виднеется низенькая дверь; над стеной местами раскидывается тенистое дерево, или выглядывает виноградная лоза со своими широкими листьями и курчавыми завитками, вот и все. На средине города или деревни крытый базар, в котором сосредоточивается вся местная жизнь. В открытых лавочках, или, скорее, небольших углублениях, развешан незатейливый товар, и пред ним сидит, поджав ноги, или лежит на войлоке сам продавец; несколько кучек прохожих, толпа мальчишек около продавца холодной воды и, на углу, в чай-хане, то есть чайной, собрание спокойных коканцев, тихо разговаривающих, сидя в кружок с поджатыми ногами и прихлебывая чай из круглых чашек; две-три сумрачно укутанные женщины, точно тени пробирающиеся между прохожими, - вот картина, которую мне не раз приходилось видеть не в одном только Кокане, но и во всех мною посещенных городах. В базарные дни, на самом базаре, жизнь в полном разгаре: толпы народа, шум, постоянное движение арб и верховых, крики, фырканье привязанных у лавок лошадей, пронзительный визг верблюдов; но все это только на базаре, на прочих же улицах не заметно никакой почти разницы сравнительно с ежедневною будничною жизнью.
В Кокане, в котором более ста тысяч жителей [Я остановился на этой цифре, которая мне показалась наиболее верною, сличая разноречивые показания моих коканских знакомых; вообще же мне говорили, что в Кокане вдвое более жителей, чем в Ташкенте, в коем, по официальным сведениям, 74.000 жителей.], улицы оживленнее, чем в Чимкенте, Ходженте и даже Ташкенте. Я говорю о сартской части последнего; русская только начинает отстраиваться и до сих пор мало еще похожа на город; этому оживлению много способствуют маленькие базары, разбросанные по всему городу; но и в Кокане, как в вышеупомянутых городах, чрезвычайная раскинутость строений. Каждый дом окружен двором с садом, иногда очень большим; нередко попадаются целые поля посредине домов, и потому я очень верю, что Кокан, как мне говорили, имеет в окружности пять таш, то есть 40 верст. Это тем более вероятно, что Ходжент, с своими 20.000 жителей, имеет 20 верст в окружности.
Едва мы проехали с версту по городу, как вдали послышались ружейные выстрелы; я спросил ехавшего около меня джигита, что это значит.
- Ученье наших войск, - отвечал он с улыбкой, - они у нас часто, много учатся.
Чем далее мы ехали, тем стрельба усиливалась и слышалась явственнее. Джигит посматривал на меня с очевидным желанием снова вступить в разговор, но, видя мое упорное молчание, он сам начал:
- Не бойтесь, будьте совсем покойны, это только ученье, - сказал он.
- Я уверен, - отвечал я, - что русскому во владениях хана ни от кого никакой обиды не будет, и потому нисколько не боюсь.
Джигит наклонил голову и приложил руку к сердцу.
- Может быть, вам будет угодно посмотреть на наши войска? - сказал он после нескольких минут молчания. - Войска славные, одеты очень хорошо, пушки, ружья, все есть, много, много.
Коканд. Медресе Мадали-хана
Несмотря на усталость, я согласился, и мы на рысях поехали узенькими переулками; через несколько минут мы очутились на довольно обширной площади, одну сторону которой составляло высокое здание главного коканского медресе. На площади было много народу, пришедшего, как и мы, посмотреть на проход войск. Мы стали на углу переулка, выходящего на площадь, недалеко от чай-хане, в который забегали офицеры и даже солдаты проходящих войск; там затягивались кальяном и потом возвращались во фронт.
Сначала шла артиллерия, состоящая из маленьких пушек, везомых вместе с зарядным ящиком одною лошадью; после артиллерии шла пехота, вооруженная ружьями разных калибров; большинство были фитильные с рогатками, но были и кремневые, и даже пистонные. Пред каждым отделением пехоты, в 20, много 30 человек, шел офицер, вооруженный тонкою палкой, называемою калтак; около него два, иногда и три музыканта. Музыкальные орудия состояли из больших барабанов, медных рогов, дудок, были даже и волынка. Коканская музыка не отличается ни стройностью, ни гармоничностью; но зато может похвалиться sui generis оригинальностью и особенно шумливостью. Войска были одеты в суконные двубортные сюртуки, с разноцветными стоячими воротниками; у пехоты сюртуки были черные, а у артиллерии синие, у всех красные панталоны и остроконечные суконные шапки с меховым околышем. Несмотря на однородность одежды, в строю оказывалось большое разнообразие мундиров, имевших претензию быть похожими на европейские, но далеко не по-европейски сшитых. Даже самый цвет одежды был далеко не одинаков в малых отделениях, которые проходили мимо вас. Многие из солдат на ходу стреляли из своих ружей. Я спросил у джигита, что за причина таковой стрельбы. «Очень довольны», - отвечал он. Но чем были так довольны коканские солдаты, никак не мог я от него добиться.
Коканд. Наружные ворота ханского дворца
Наша европейская одежда привлекла внимание окружавшей нас публики. Возбужденное нами любопытство имело не совсем приязненный характер; но сопровождавшие нас три джигита, очевидно, внушали подобающий страх, и мы не слыхали ни одного обидного слова. В Ташкенте, в официальных сферах, нам говорили, что пребывание в Кокане вполне безопасно, и мы можем так же свободно разгуливать по городу, как в самом Ташкенте. Между торговым русским сословием мы слышали совсем другое; нас убеждали иначе не показываться на улицах, как в халате; притом нам рассказывали множество случаев, где в русских приказчиков и купцов кидали грязью, даже камнями. Во время дороги мы ничего подобного не видали, хотя ехали одетые по-европейски. Я полагаю, что эта уступка в одежде, которую делают русские торговцы, приезжающие в Кокан, как она ни незначительна, совершенно излишняя, тем более что, как это доказывается опытом, она их нисколько не ограждает от неприятностей всякого рода. Отчего бы нам не подражать в этом англичанам, которые всегда, всюду сохраняют свою одежду, привычки, даже причуды, и тем не менее это народ, который не только терпится, но даже уважается на Востоке. Мой зять и я, мы решились не менять своего костюма и остались европейцами все время, что пробыли в Кокане. Сколько я знаю, мы были первые из частных лиц, которые так поступили. Дай Бог, чтобы наш пример нашел подражателей.
Все войска прошли, и мы отправились в дом коканского посланника в Ташкенте, отданный нам на все время нашего пребывания в Кокане. Нас принял крайне любезно брат посланника, Мурза-Керим, и отдал в наше распоряжение три комнаты, великолепно убранные дорогими персидскими коврами. Нам было всего более ценно и приятно найти в отведенных нам комнатах стулья, столы и постели. С наслаждением расположились мы в нашем роскошном помещении, которое имело такой уютный вид, особенно приятный после смиренных нумеров гостиницы Розенфельда в Ташкенте, и еще более смиренной ходжентской гостиницы. Джигиты распростились с нами, хозяин удалился, и мы остались одни в нашей хорошенькой квартире. Итак, в понедельник, 11-го мая 1870 года, мы окончательно водворились в Кокане, столице Коканского ханства.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие части: [1], [2], [3], [4], [5].
На рассвете мы выехали из Кан-Вадама, и в 9 часов утра приехали в Биш-Арык, в котором застали на улицах много народу, по случаю базарного дня. Опять тот же прием, те же сласти, чай, пилав, как и прежде. Вся разница состояла в том что вместо террасы мы расположились в двух обширных комнатах, которых все убранство состояло в разноцветных и разнообразных коврах, постланных на полу. Все утро шел дождь и было довольно свежо; по этому случаю большую часть перехода мы сделали рысью, что не очень понравилось сопровождавшим нас джигитам. Они чрез переводчика передали нам, что в Кокане только одни мальчишки ездят скоро, взрослые же люди, и особенно таксыры, то есть большие люди, ездят шагом, всегда тихо. Я отвечал, что, будучи русским, следую русским, а не коканским обычаям. Притом я предложил, чтоб один из них только сопровождал нас, а другие могут отстать и ехать как им заблагорассудится. Джигиты в один голос заявили, что рассказали о своем обычае, так как видели, что я все расспрашиваю и все желаю знать, но ничуть не с тем, чтобы помешать мне ехать, как мне угодно. Напротив, им очень приятно ехать скоро, особенно если это мне доставляет удовольствие. Пошли самые убедительные заверения готовности мне услужить, причем один из джигитов пронесся марш-маршем вперед, и так же вернулся, чтобы доказать на деле свои слова.
В Кокане единственный для мужчин принятый способ передвижения - это верховая лошадь; на арбах ездят только женщины, сам же арба-кеш, то есть кучер, управляет своим экипажем, сидя верхом на коренной. При этом особенно ценятся лошади с хорошим и быстрым шагом; это нечто среднее между шагом и иноходью, аллюр чрезвычайно покойный и которым легко, не утомляясь, делают от семи до восьми верст в час. В Ташкенте меня даже уверяли, будто у генерал-губернатора есть лошадь, делающая шагом до пятнадцати верст в час. Хотя это сведение идет и из русского источника, однако, очевидно, имеет характер преувеличений дальнего Востока.
Кокандское седло и конская сбруя. Царскосельский арсенал. 1869
Седла коканцев формой мало отличаются от бухарских, всего более употребляемых в Русском Туркестане и весьма верно описанных г. Пашино в его книге, посему и не распространяюсь о них. Кстати, опишу вкратце одежду коканцев. Главное в ней - халат, одинаково употребляемый всеми классами жителей; впрочем, есть некоторые различия. Летом бедные люди, работники, также и дети носят только рубашку и панталоны из туземной хлопчатобумажной материи, большею частью белого цвета. Рубашка формой похожа на наши женские, оставляющие плечи непокрытыми. Не раз случалось мне видеть работающих в поле людей в одних панталонах, а детей, в деревнях и в самом Кокане, совершенно голыми. Люди достаточные носят рубашки ситцевые, цветные, с большим воротником и с непомерно длинными рукавами. Сверх надевается ситцевый цветной халат, почти всегда ярких цветов, и который согласно времени года бывает или легкий, или на вате. Халат подпоясывается целым куском бумажной материи, несколько раз обвивающим стан. В складках этого пояса помещается всякая всячина: деньги, чашка, пузырек с нюхательным табаком, который коканцы кладут постоянно в рот, под язык, и потом выплевывают; конец пояса служит носовым платком, полотенцем при ежедневных частых омовениях, предписанных законом; наконец, салфеткой - при еде пилава. Если к этому прибавить маленькую, расшитую шелками тюбетейку (по-кокански дупе) на бритой голове, то это будет одеяние достаточного коканца у себя дома; но чтобы выйти на улицу, сверх надетого халата надевается нараспашку другой, а на голову чалма, большею частью белая. Это одежда не только среднего, но и высшего класса коканских жителей. Обыкновенно, верхний халат из полушелковой, весьма, однако, дешевой материи. Сопровождавшие нас джигиты надавали на дорогу широкие кожаные шаравары, в которые довольно искусно запрятывали полы своих двух халатов, и, кроме этого, сверх, нараспашку, надевали третий. Это всеобщий дорожный костюм в дальнюю дорогу. Хотя верхние халаты большею частью одноцветные, но иногда бывают они и ярких цветов; седой таможенный чиновник, например, носил халат из светло-зеленого ситца, с мелками розанами, - очевидно, произведение русских фабрик, предназначавшееся, по всему вероятию, для мебели. Сначала яркость красок и причудливость рисунков в одежде встречаемых по дороге меня поражала, но потом скоро глаз привык.
Все женщины, которых я видел по дороге и в Кокане, были одеты одинаково, в длинный халат из дикой, голубоватой материи, надетый на голову, с длинными рукавами, падающими назади чуть не до земли; из-под халата висит на лице черный вуаль из конского волоса, сквозь который решительно нет никакой возможности разглядеть черты лица. Вся разница в большей или меньшей свежести халата и в обуви. В Кокане мне случалось видеть под слегка приподнятым халатом розовые или ярко-красные шаравары, падающие на красивый зеленый башмачок, со вздернутым кверху мыском. Это бывало редко и только в отдаленных, пустых улицах; на главных же и на базаре, женщины при виде нас с афектацией сторонились, и многие обращались к нам спиной.
От Биш-Арыка до Кокана считается три с половиной таша; мы их сделали довольно скоро, и в 5 часов вечера подъехали к столице ханства, окруженной со всех сторон зубчатою стеной, которая сделана из комьев глины, смешанной с резаною соломой, высушенных сперва немного на солнце. Так строятся и все дома в Кокане; причем сперва делается скелет дома из тонких бревен, преимущественно тополевых. После полудня день поправился, и вечер был великолепный, когда мы въехали в ворота города, около которых лежало на войлоке человека три с толстыми палками: это городская стража, по одежде, впрочем, ничем не отличающаяся от простого народа.
Города, как и деревни, не только в Кокане, но и в Русском Туркестане, поражают вас своим однообразием. Вы видели один город или одну деревню, вы видели все; я говорю собственно об улицах, базарах, одним словом, о внутреннем характере города. Разница может быть во внешнем положении. За исключением Самарканда, в котором великолепные памятники искусства, всюду вы видите одно и то же: извилистые улицы тянутся между сплошными глиняными стенами, в которых изредка виднеется низенькая дверь; над стеной местами раскидывается тенистое дерево, или выглядывает виноградная лоза со своими широкими листьями и курчавыми завитками, вот и все. На средине города или деревни крытый базар, в котором сосредоточивается вся местная жизнь. В открытых лавочках, или, скорее, небольших углублениях, развешан незатейливый товар, и пред ним сидит, поджав ноги, или лежит на войлоке сам продавец; несколько кучек прохожих, толпа мальчишек около продавца холодной воды и, на углу, в чай-хане, то есть чайной, собрание спокойных коканцев, тихо разговаривающих, сидя в кружок с поджатыми ногами и прихлебывая чай из круглых чашек; две-три сумрачно укутанные женщины, точно тени пробирающиеся между прохожими, - вот картина, которую мне не раз приходилось видеть не в одном только Кокане, но и во всех мною посещенных городах. В базарные дни, на самом базаре, жизнь в полном разгаре: толпы народа, шум, постоянное движение арб и верховых, крики, фырканье привязанных у лавок лошадей, пронзительный визг верблюдов; но все это только на базаре, на прочих же улицах не заметно никакой почти разницы сравнительно с ежедневною будничною жизнью.
В Кокане, в котором более ста тысяч жителей [Я остановился на этой цифре, которая мне показалась наиболее верною, сличая разноречивые показания моих коканских знакомых; вообще же мне говорили, что в Кокане вдвое более жителей, чем в Ташкенте, в коем, по официальным сведениям, 74.000 жителей.], улицы оживленнее, чем в Чимкенте, Ходженте и даже Ташкенте. Я говорю о сартской части последнего; русская только начинает отстраиваться и до сих пор мало еще похожа на город; этому оживлению много способствуют маленькие базары, разбросанные по всему городу; но и в Кокане, как в вышеупомянутых городах, чрезвычайная раскинутость строений. Каждый дом окружен двором с садом, иногда очень большим; нередко попадаются целые поля посредине домов, и потому я очень верю, что Кокан, как мне говорили, имеет в окружности пять таш, то есть 40 верст. Это тем более вероятно, что Ходжент, с своими 20.000 жителей, имеет 20 верст в окружности.
Едва мы проехали с версту по городу, как вдали послышались ружейные выстрелы; я спросил ехавшего около меня джигита, что это значит.
- Ученье наших войск, - отвечал он с улыбкой, - они у нас часто, много учатся.
Чем далее мы ехали, тем стрельба усиливалась и слышалась явственнее. Джигит посматривал на меня с очевидным желанием снова вступить в разговор, но, видя мое упорное молчание, он сам начал:
- Не бойтесь, будьте совсем покойны, это только ученье, - сказал он.
- Я уверен, - отвечал я, - что русскому во владениях хана ни от кого никакой обиды не будет, и потому нисколько не боюсь.
Джигит наклонил голову и приложил руку к сердцу.
- Может быть, вам будет угодно посмотреть на наши войска? - сказал он после нескольких минут молчания. - Войска славные, одеты очень хорошо, пушки, ружья, все есть, много, много.
Коканд. Медресе Мадали-хана
Несмотря на усталость, я согласился, и мы на рысях поехали узенькими переулками; через несколько минут мы очутились на довольно обширной площади, одну сторону которой составляло высокое здание главного коканского медресе. На площади было много народу, пришедшего, как и мы, посмотреть на проход войск. Мы стали на углу переулка, выходящего на площадь, недалеко от чай-хане, в который забегали офицеры и даже солдаты проходящих войск; там затягивались кальяном и потом возвращались во фронт.
Сначала шла артиллерия, состоящая из маленьких пушек, везомых вместе с зарядным ящиком одною лошадью; после артиллерии шла пехота, вооруженная ружьями разных калибров; большинство были фитильные с рогатками, но были и кремневые, и даже пистонные. Пред каждым отделением пехоты, в 20, много 30 человек, шел офицер, вооруженный тонкою палкой, называемою калтак; около него два, иногда и три музыканта. Музыкальные орудия состояли из больших барабанов, медных рогов, дудок, были даже и волынка. Коканская музыка не отличается ни стройностью, ни гармоничностью; но зато может похвалиться sui generis оригинальностью и особенно шумливостью. Войска были одеты в суконные двубортные сюртуки, с разноцветными стоячими воротниками; у пехоты сюртуки были черные, а у артиллерии синие, у всех красные панталоны и остроконечные суконные шапки с меховым околышем. Несмотря на однородность одежды, в строю оказывалось большое разнообразие мундиров, имевших претензию быть похожими на европейские, но далеко не по-европейски сшитых. Даже самый цвет одежды был далеко не одинаков в малых отделениях, которые проходили мимо вас. Многие из солдат на ходу стреляли из своих ружей. Я спросил у джигита, что за причина таковой стрельбы. «Очень довольны», - отвечал он. Но чем были так довольны коканские солдаты, никак не мог я от него добиться.
Коканд. Наружные ворота ханского дворца
Наша европейская одежда привлекла внимание окружавшей нас публики. Возбужденное нами любопытство имело не совсем приязненный характер; но сопровождавшие нас три джигита, очевидно, внушали подобающий страх, и мы не слыхали ни одного обидного слова. В Ташкенте, в официальных сферах, нам говорили, что пребывание в Кокане вполне безопасно, и мы можем так же свободно разгуливать по городу, как в самом Ташкенте. Между торговым русским сословием мы слышали совсем другое; нас убеждали иначе не показываться на улицах, как в халате; притом нам рассказывали множество случаев, где в русских приказчиков и купцов кидали грязью, даже камнями. Во время дороги мы ничего подобного не видали, хотя ехали одетые по-европейски. Я полагаю, что эта уступка в одежде, которую делают русские торговцы, приезжающие в Кокан, как она ни незначительна, совершенно излишняя, тем более что, как это доказывается опытом, она их нисколько не ограждает от неприятностей всякого рода. Отчего бы нам не подражать в этом англичанам, которые всегда, всюду сохраняют свою одежду, привычки, даже причуды, и тем не менее это народ, который не только терпится, но даже уважается на Востоке. Мой зять и я, мы решились не менять своего костюма и остались европейцами все время, что пробыли в Кокане. Сколько я знаю, мы были первые из частных лиц, которые так поступили. Дай Бог, чтобы наш пример нашел подражателей.
Все войска прошли, и мы отправились в дом коканского посланника в Ташкенте, отданный нам на все время нашего пребывания в Кокане. Нас принял крайне любезно брат посланника, Мурза-Керим, и отдал в наше распоряжение три комнаты, великолепно убранные дорогими персидскими коврами. Нам было всего более ценно и приятно найти в отведенных нам комнатах стулья, столы и постели. С наслаждением расположились мы в нашем роскошном помещении, которое имело такой уютный вид, особенно приятный после смиренных нумеров гостиницы Розенфельда в Ташкенте, и еще более смиренной ходжентской гостиницы. Джигиты распростились с нами, хозяин удалился, и мы остались одни в нашей хорошенькой квартире. Итак, в понедельник, 11-го мая 1870 года, мы окончательно водворились в Кокане, столице Коканского ханства.
ПРОДОЛЖЕНИЕ