Н. Каразин. На далеких окраинах (12)
Другие главы:
Часть 1: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII.
Часть 2: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI.
Часть 3: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV.X. Погоня
Несмотря на различные формальности, значительно затягивавшие дело, небольшой кавалерийский отряд собрался часам к десяти утра в базарном проходе, и ждали только Перловича, который почему-то взялся быть проводником к месту катастрофы, а пока поскакал переменить свою лошадь, так как его чалый положительно был уже негоден к такой далекой поездке.
Быстро разнеслась по всему городу весть о кровавом событии у Беш-Агача, и множество народу собралось провожать выступающий отряд: явились даже волонтеры, заявившие свое намерение идти вместе с отрядом. В числе последних находился и Хмуров, который больше всех суетился, рыская верхом на красивом караковом жеребце и сообщая всем свои планы преследования.
- Надо их перехватить, пока за Дарью не перевалились, - кричал он. - А то их там только и видали. Чего мешков с собою набрали! - накинулся он на казаков. - Эк навьючились, кошемники!.. Ведь верст пятьдесят скакать придется, свиньи полосатые!
- Ладно, и рысцою будет в самую пору, - ворчал урядник, прилаживая за седлом холщевые торбы с ячменем.
- Не мешало бы взять с собою хотя немного артиллерии, - заявил щеголеватый адъютант. Он тоже приехал, совсем по-походному, и далее с охотничьей двустволкой в руках и биноклем в футляре, висевшем на ремешке чрез плечо.
- Бомбические орудия повезем для вас по арыкам да буеракам! - накинулся на него Хмуров.
- Нет, все бы, знаете, ракетные станки: это действует морально.
Туземцы заняли пестрыми группами все соседние крыши и смотрели на долгие сборы, шепотом передавая друг другу разные предположения. Они не знали, в чем дело, и решили, что это, должно быть, подступает сам эмир к их городу.
Прискакал, наконец, и Перлович.
- Садись!.. - протянул сотенный командир.
Дребезжа оружием, неловко полезли казаки на своих маштаков и стали выстраиваться.
- Господи, благослови! С Богом, братцы!
Казаки начали набожно креститься. Тронулись.
- Сто-о-ой! - тянет снова командир.
- Ребята, скатай кто-нибудь ко мне; там в горнице, на столе, предписание генеральское лежит: как бы ветром не сдуло.
Разом человек пять поскакали за генеральским предписанием.
- Ма-арш! - опять запел командир.
Опять двинулись вперед.
Сгоряча погнали самою ходкою рысью. Перлович молча скакал впереди всех. Взяли напрямик, через туземный город, для выигрыша времени.
Вонючие, грязные торговые ряды под навесами, никогда не пропускавшими лучей солнца, но нисколько не задерживающими проливных осенних и зимних дождей, несколько задержали бег лошадей. Казачьи кони провалились по брюхо, гнилые миазмы подымались из-под развороченных верхних слоев вечной грязи, брызги летели во все стороны и обдавали пестрый разнокалиберный товар, лежавший открыто, напоказ, в маленьких туземных лавочках. Торгаши глядели испуганно на эту кавалькаду; туземные лошади, привязанные у точеных столбов, поддерживающих навесы, прижимали уши, визжали и били задом пробегавших мимо казачьих лошадей.
- Стой!..
Передние остановились; задние стали догонять передних.
- Да что же, черт вас возьми, стой да стой! - горячился Хмуров, наскакав на командира.
- Позвольте, нельзя. Ребята, купи кто лепешек: там, неравно, закусить придется. Михеев, бутыль с тобой?
- У Павлова в торбе, - отзывается из задних рядов голос Михеева.
- Но оттягивать - эй! Что разбрелись! - кричит командир. - Марш!..
- Слышь ты! - кричит Хмуров Перловичу. - Мы там не проедем: там мост разобран…
Перлович не слушает и все погоняет лошадь.
- Смотри, назад придется вернуться…
- Назад, - говорит один казак из передних другому, запаливая на бегу трубочку. - Легко сказать - назад: этак мы верст шесть кругу должны сделать.
- А кто понес нас базарами; надоть было обыкновенной дорогой.
- Обыкновенной!
- Стой!.. - командует сотенный и добавляет: - Вот тебе и раз!
Перлович в недоумении ездит по крутому берегу оврага. Спуститься некуда, и даже пешему невозможно; со дна этого оврага торчат полуразрушенные козлы разобранного моста; на противоположной стороне уцелело еще одно прясло и висит в виде балкона, а внизу, между таловых кустов, сочится какая-то грязная струйка.
- Я говорил! - заорал Хмуров. - Я говорил! Назад, назад скорей!
Постояли минуту, другую - пораздумали. Всякий заглянул вниз и всякий сказал: «Ведь, ишь ты, разобран!» Один казак пробовал было спуститься, да чуть не оборвался и не полетел с высоты, по крайней мере, десяти сажень.
- Чего лезешь ты! рыло киргизское! - крикнул на него сотенный командир. - Назад, так назад… Направо кругом! - запел он и тотчас же перевел на обыкновенный язык: - заворачивай, братцы!
Завернули.
- Теперь куда же? - подумал вслух Хмуров.
- Известно, опять через базар и в Чиназские ворота, а там возьмем правее, ну и в самый раз, - отвечал ему командир.
Перлович уступил свое переднее место Хмурову, который, обгоняя его, произнес с укором:
- Что, брат, ближе вышло? А времени-то сколько ушло!
Перлович промолчал. Быстрая езда и жаркое утро всех разгорячило, лица были красны, словно пылали, одно только лицо его, Перловича, было желто и по нем выступали какие-то пятна: конвульсивно стискивала поводья холодная рука, и во рту он чувствовал сильную горечь. Очень-очень некрасив он был в эту минуту, а эта странная перемена потому только и не была замечена, что все слишком заняты были одною идеею - напасть поскорее на след барантачей.
Наконец, спустя часа полтора после выступления, напали на настоящую дорогу, и вдали, на вершине обрыва, показалась старая гробница.
- Тсс!.. - приподнял руку сотенный командир. - Теперь, голубчики мои, теперь осторожней! Шестеро слезьте с коней, да ползком, братцы, тихонько… чуть-чуть… ни Боже мой, и, значит, коли что, ежели как, то сейчас…
Казаки, казалось, поняли эту речь, и человек шесть полезли на брюхе «тихонько, осторожней, коли что, ежели как», а остальные начали осматривать винтовки, щелкая замками и продувая стволы.
- И какого там черта еще! - крикнул Хмуров, проскакал мимо ползущих на брюхе казаков, чуть не вытянул одного нагайкой, благо удобно было, и остановился на самом гребне обрыва, на том самом месте, где виднелись еще следы Бельчика. Если бы Хмуров не смотрел, вытаращив глаза, на что-то внизу, то наверное бы узнал эти полукруглые значки, резко отпечатавшиеся на красноватом грунте выветрившегося гранита.
Любопытство взяло верх над осторожностью. Да к тому же пример Хмурова подействовал заразительно. Мало-помалу, всадник за всадником, столпились все над обрывом: подползли и те шестеро, исполняя до конца приказ начальства, доползли, встали, отряхнулись и пошли к своим лошадям.
На ярко-зеленой поляне, в тени развесистых карагачей, валялось несколько предметов: какая-то красная тряпка, ножны от туземной шашки и труп в кителе, в красных шелковых панталонах. Трудно было разобрать, как этот труп лежал: лицом вверх или затылком?
У этого трупа не было ни лица, ни затылка.
- Батогов! - крикнул Хмуров. - Это его красные шаровары.
Перлович покачнулся на седле и схватился за гриву. Ему показалось, что он вместе с конем оборвался с кручи и летит вниз.
Потихонько спустились вниз по тропинке и окружили тело.
- Погоны артиллерийские, золотые, - произнес щеголеватый адъютант.
- Ну, значит, Брилло, - решил Хмуров.
- Коли ежели не имеется головы, - заявил сотенный командир, - ужасно трудно признать, что за человек. Потому, ежели как все остальное…
- А там, в овраге, никого нет? - доносился голос одного из казаков.
- Большое сходство между собою имеют, - докончил начальник отряда.
- Ну как же, - возразил кто-то, - ежели мусульман, или там жид, и опять православный, - завсегда без головы узнать можно.
- Коли ежели без одежи…
- Да будет вам! - прервал спор Хмуров. - Свалка была здесь, это верно; вишь, крови везде сколько! А отсюда следы пошли вон, позади этого двора на дорогу. Пускай подберут тело кто-нибудь и отвезут в город, а мы дальше. Теперь мы на следу, дело верное; может, и догоним к вечеру.
Распорядились насчет тела Брилло и тронулись дальше. Скоро выбрались на Ниазбекскую дорогу. Здесь многочисленные следы конских ног, ясно видные в узком, мало проезжем переулке, исчезли, затертые следами арбяных колес только что проехавшего обоза.
Пришлось обратиться к расспросам, и сотенный командир подъехал к маленькой чайной лавочке, старик хозяин которой смотрел на подъехавшего русского усиленно моргающими глазами. Начался допрос с помощью переводчика, казака-башкирца.
- Барантачи куда пошли? - начал сотский. Казак перевел.
- Кто? - переспросил сарт.
- Барантачи, разбойники, каракчи, - пояснял командир и начинал горячиться. Казак-переводчик тоже начинал волноваться.
- Не знаю никаких барантачей, - говорил старик. - Я здесь сижу с самоваром, зла никому не делаю. У меня и кальяны есть… Вон из них ваши казаки курят, - указал он на казаков, которые между тем не теряли дорогого времени.
- Да бросьте его! - говорил Хмуров: - вы все равно никакого толку не добьетесь. Да и чего расспрашивать? Куда они уйти могут, как не к Дарье.
- Конечно, к Дарье, - подтвердил щеголеватый адъютант. - А вы мне, господин есаул, - обратился он к сотенному командиру, - дайте человек четырех проводить меня до города: одному небезопасно…
- Кто вас съест? Чего вы боитесь? - заметил Хмуров.
- Но пустякам рисковать не желаю-с, извините-с… А дальше ехать я не могу… я совершенно нездоров, да к тому же дела…
- Да убирайтесь к черту!
- Господин Хмуров!
- Проваливайте!
Адъютант уехал, процедив сквозь зубы:
- Я еще с вами поговорю.
- С Богом, братцы!..
Поехали. Часа чрез полтора довольно скорой езды погоня опять напала на след: допросили встречного погонщика, который вез топливо в город на четырех вьючных ослах. Он дал кое-какие более определенные указания. В кишлаке сарт Мурза-бай, приятель Батогова, дал уже совершенно ясные указания: он сообщил и число барантачей, сколько мог заметить, и то, что Юсуп, джигит Батогова, часа за два только проскакал мимо его лавки и даже не остановился покурить кальяна, предложенного ему Мурза-баем. Тут же сообщили другие, проезжие курамины, что видели барантачей в другом месте, верстах в пяти правее… Это известие тоже было верно. Ясно было, что партия разделилась. Решили разделить и отряд, тем более что казаков была почти целая сотня и каждый отряд все-таки был достаточно силен сравнительно с партией барантачей. Разделились: с одним отрядом поехал сам сотенный командир, с другим Хмуров и Перлович. Второй отряд сильно задал ходу, потому что Хмуров ругался не на живот, а на смерть, а - главное, - обещал казакам, если нагонят, по рублю на рыло и ведро водки на всех.
- Ваше скуловородие! - обратился урядник, равняясь своим конем с хмуровским жеребцом. - Позвольте коней напоить: задохнутся, гляди, как загорелись; жарко!
- Ну, пой поскорее, что ли.
Остановились. Казаки протирали запыленные ноздри лошадей полами своих рубах, поправляли седловку и сами маленько поправлялись.
- Чуточку постоим, - говорил урядник, - зато уж как ахнем!
Постояли чуточку, сели на лошадей, и действительно ахнули!
- Братцы, вон они!.. - крикнул кто-то.
Все лошади разом поддали; хмуровский жеребец даже взвился на дыбы. У Перловича замерло сердце.
Верстах в трех, впереди, но несколько правей, мелькнула меж таловых кустов красная точка; вот еще, еще… Эти точки, должно быть, заметили преследователей и пошли скорей… Но нетрудно было заметить, что расстояние, отделявшее преследователей от преследуемых, становилось все меньше и меньше… Вот еще кусты, частые, густые… Красные точки скрылись в них и пропали. Вероятно, эти заросли задержали бег лошадей, потому что когда беглецы показались снова, их отделяло не более полуверсты. Хмуров выхватил револьвер, кинул поводья на шею коня и много опередил казачьих лошадей.
Вдруг последний неприятельский всадник скрылся на мгновение в маленьком белом облачке… Что-то прогудело в воздухе.
- Ишь, пальнул; нешто ответить? - заметил урядник.
- Чего там пустяками заниматься; сейчас насядем.
Хмуров уже налетал. Скулатая рожа обернулась, посмотрела на него через плечо и погрозила ножом, и вдруг мелькнула полами красного халата: Хмуров почти в упор выстрелил из своего револьвера. Барантачи, видя, что им не уйти, соскочили с лошадей и бросились в заросли. Раздалось несколько выстрелов. Казаки поскакали в объезд, человек десять спешились и полезли за бежавшими. Один казак шатался на лошади, словно пьяный… Он затянул один повод; лошадь его крутилась на одном месте и упала набок, оступившись в канаву. Лошадь вскочила снова на ноги и отбежала в сторону. Казак силился подняться, но не мог.
Трое казаков тащили волоком какую-то фигуру с гладко обритым, сверкавшим на солнце черепом; красный халат на этой фигуре висел клочьями. Фигура эта усиленно барахталась.
- Вяжи его, подлеца, вяжи! - кричал урядник.
- Идите сюда! - кричал из кустов Хмуров.
- Братцы, один никак убег? - слышен был чей-то сиплый голос. - Вот он, вот он. Насядь на него… Гляди, осторожней, - может, пырнет…
Восемь лошадей, принадлежавших барантачам, усталых, худых до того, что можно было ощупать все кости, были переловлены и сбиты в кучу. В кустах мелькали кое-где казачьи рубахи, по временам слышались выстрелы.
Это весьма напоминало охоту. Да разве это и не была охота на самом деле?
На дорогу выбрался Хмуров. Он был весь в крови и без шапки. Он поправлял пальцами волоса, спутанные ветром, и размазывал по лицу кровавые узоры. Впрочем, это была не его кровь. Правда, его стукнули прикладом по голове, удар, который сбил с него шапку, удар, от которого раскололся приклад и отлетел в сторону… Легкие приклады азиатских ружей чрезвычайно непрочны…
- Лошадей сколько? - спросил он урядника.
- Восемь. Больше не было.
- А там семерых уложили; один удрал-таки!
- Живьем одного поймали, ваше скуловородие! - отрапортовал урядник.
- А, значит, все. Значит, Батогов с другими. Скверно! Зачерпни воды, вон в канаве, рожу умыть.
На лице Перловича, который все время, словно истукан, стоял верхом посреди всеобщей сумятицы, показалось что-то вроде живого румянца.
XI. Герой
Муж Марфы Васильевны стоял над большой чертежной доской и отмечал что-то циркулем. Топот коня на дворе заставил его поднять голову. Дверь слегка стукнула, он обернулся.
- Ну, Марта, - спросил он, - как твое новое знакомство?
Марфа Васильевна не отвечала.
- Что так рано?..
Он взглянул на нее пристальнее, и тот слегка язвительный тон, который он хотел придать своему вопросу, замер у него в горле.
Перед ним стояла не Марта, цветущая, румяная, вечно веселая… Нет, это была только ее тень.
Волосы и платье в беспорядке, лицо бледное, как полотно, под глазами темные, синие круги, и сами глаза такие тусклые, так неопределенно смотрящие и как будто ничего не видящие, грязные полосы пыли на лице…
- Марта, голубчик, да что же случилось такое?
В пылу энергии Марфа Васильевна выдержала все нервные потрясения, испытанные ею в то утро, богатое событиями. Усиленная езда верхом разбила ее тело, и только какое-то странное опьянение - этот экстаз, охвативший ее - поддерживало ее физические силы. Но наступила реакция, экстаз прошел.
- Марта, да скажи же хоть слово, - говорил ей муж и даже тряс ее за плечи.
- Я спать хочу, - прошептала она чуть слышно и пошатнулась. Он подхватил ее. Если бы он этого не сделал, то Марфа Васильевна не устояла бы на ногах. Он чувствовал, как все тяжелее и тяжелее становилось это тело, ноги подгибались, и оно словно выскальзывало из рук. Он крепко стиснул свою жену и потащил ее волоком в кровати. Руки повисли, ноги поволоклись по плитному полу, голова, словно у трупа, перегнулась на безжизненной шее, и волосы мели эти кирпичные плиты.
Маленький котенок Марфы Васильевны стремительно рванулся из-под дивана: ему хотелось поиграть этими длинными, стелящимися по полу волосами, но на него чуть не наступил муж Марфы Васильевны, и котенок жалобно мяукнул и свернулся в клубок на прежнем месте.
Кое-как, с трудом уложил он на постель свою жену и стал над нею в раздумье. Он совсем потерялся и не знал, что делать, к чему приступить. Вдруг глаза его упали на эти грязные полосы, что шли вдоль всего лица, на эти тонкие пальцы, выпачканные поводьями. Он схватил полотенце, намочил его и начал отирать лицо и руки. Тер долго, тер усиленно; особенно возился он с пальцами: черная маслянистая мазь не отставала; он даже мылом пробовал, и вдруг хватил кулаком по лбу и бросил полотенце.
- Доктора, доктора! - кричал он, выбежав на улицу. Он хорошо знал все адреса здешних докторов, но в эту минуту совершенно забыл их. В голове у него стоял какой-то сумбур.
Красивый офицер на красивом коне опять ехал, гарцуя мимо окон. Он ничего еще не знал о случившемся и катался, по обыкновению, мимо окна, в котором рассчитывал видеть Марфу Васильевну.
- Что, кто болен? Кому доктора? - спросил он, задержав коня у калитки дома.
- Ради Бога, скачите, как вас, Набрюшников, что ли? везите доктора какого попало: всех… Да скорее!
- Марфа Васильевна?!
- Умирает. Умерла совсем! Да скорее же, скорее!
Красивый офицер ловко повернул коня, пригнулся и щелкнул. Конь поддал задом, офицер очутился на шее, однако справился и поскакал.
Муж Марфы Васильевны вбежал опять в комнаты. Она лежала так же неподвижно; из раскрытых губ чуть вылетало слабое дыхание: она спала, по-видимому. Но этот сон так похож был на смерть! Даже глаза не были совсем закрыты и сквозь темные, длинные ресницы глядели безжизненно, тускло, неподвижно… Так именно смотрят незакрытые глаза покойника.
- Ну, что ж… я ничего, - говорил сам с собою муж Марфы Васильевны. - Надо ждать доктора; что я могу сделать? А пока займусь делом… - (он сам собою бравировал). - Зачем время терять: время - деньги.
Он подошел к столу, взял линейку, наложил ее, черкнул сильно карандашом, так сильно, что в руке что-то треснуло. Швырнул на пол и линейку, и обломки карандаша; тихонько, на цыпочках, словно боялся разбудить больную, подошел он к постели и стал в ногах. Он задумался.
В комнате была мертвая тишина, только и слышно было, как маленький котенок катал по полу какую то пуговицу, и по стеклу стучала большая зеленая муха.
- Это мы сейчас… это мы сразу… А где больная?.. А… вон оно как!..
В комнату вошел, слегка пошатываясь, толстый доктор, не наш доктор, а совсем другой, с густыми темными бакенбардами, в фуражке, надетой совсем на затылок… Пахнуло сильно чем-то спиртуозным, не то ромом, не то водкой, сильно также давал себя чувствовать пряный аромат лимбургского сыра. Муж Марфы Васильевны поднял голову.
- А, доктор… вот смотрите…
- Ничего, ничего; это мы сейчас…
Доктор шагнул, пошатнулся и поспешил поскорей сесть на край постели. Кровать затрещала. Глаза больной раскрылись как будто бы немного шире.
Из-за дверей высовывался Набрюшников: он не решался войти и силился издали, через плечи доктора, взглянуть, что там такое делается…
- Доктор, что это вы делаете?
- А это я пульс щупаю…
- Да разве там пульс!.. Набрюшников, где вы эту свинью нашли?
- Эй вы, не слишком! Я не позволю… - промычал доктор, встал и чуть опять не упал на кровать.
- В бильярдной у Тюльпаненфельда… Да я сейчас другого… Я сейчас… Кто же его знал?.. По мундиру доктор… Я…
Набрюшников заметался и скрылся.
- Вон отсюда!
- Кто - я?
- Вон, или пришибу на месте!
Он схватил со стола тяжелый подсвечник и замахнулся… Пьяный доктор струсил.
- Это я ничего, это я могу, все могу, а впрочем, я уйду, я уйду… Мне что?.. - (он направился к двери). - Мне что? Мне все равно; - пускай умирает… Мертвые бо сраму не… Эй, дружище! - (Доктор заметил кого-то, ехавшего мимо на извозчичьих дрожках). - Подвези, мне только до этого Тюль… Тюль… Тюль…
- Ползи на всех четырех, - говорил чей-то голос, и дрожки задребезжали мимо.
Прошло часа два, томительных, страшных два часа. Марфа Васильевна все находилась в одном и том же положении. Наконец послышались шаги па дворе. Вошел Набрюшников, остановился на пороге и пропустил вперед другого доктора. Этот был в нормальном положении. Он протянул руку мужу Марфы Васильевны, слегка пожал его руку, проговорил многозначительное «гм», и стал считать пульс.
- Тс-тс-тс… дело-то скверно… За льдом пошлите…
Набрюшников ринулся к дверям.
Марфа Васильевна зашевелила губами.
- Тс… - произнес доктор.
- Тс… - повторил муж.
Набрюшников остановился в дверях и приподнялся на цыпочки.
- Вороне где-то Бог послал кусочек сыру, - тихо проговорила Марфа Васильевна, проговорила и замолчала.
- Ну, и слава Богу, - так же тихо проговорил доктор.
Набрюшников вдруг фыркнул.
- Что же это, доктор?
- Бред начинается, и весьма престранный бред. Холодные компрессы на голову, непрерывные компрессы. Лед к вискам.
- Лед к вискам, - машинально проговорил муж.
- Да-с, горячка… и еще какая!.. Ну, да натура-то славная, здоровая, может, и выдержит; а не выдержит… А - что такое?
Доктор обернулся. Муж Марфы Васильевны тихо рыдал.
- Ну, Господь с вами, я уйду, - говорил доктор, - я вам лучше пришлю свою барыню.
Он на цыпочках пошел к дверям. Набрюшников с большою глыбою льда в руках попался ему навстречу.
А в тот же вечер, в ресторане Тюльпаненфельда, речь шла о событиях дня. Говорили о болезни Марфы Васильевны, говорили об ее муже.
- То есть, в жизни не видал я такой тряпки, - говорил сановитый чиновник с крестом на шее.
- Кто это тряпка - кто? - повернулся к нему от прилавка доктор.
- Да все он же, муж Мар…
- Он тряпка, он?! Это - герой!
Гомерический хохот раздался по всему залу ресторана. Доктор вспылил. Он даже схватился за спинку стула.
- Да, герой! - кричал он. - Почище ваших всех хваленых храбрецов. Что они сделали, что?.. Передушили десятка два безоружных сартов… Глиняные горшки брали под видом крепостей! А он ради своей Марты сам себя, без всякой пощады, душит за горло.
- Шампанского! - ревет кто-то в толпе…
- Да, - кричал доктор, - герой!.. Почище самого Александра Мак…
Он сильно качнулся, выпитое вино ударило ему в голову.
- Герой… - промычал он тихо и стал размазывать по прилавку пальцем.
Часть 1: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII.
Часть 2: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI.
Часть 3: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV.X. Погоня
Несмотря на различные формальности, значительно затягивавшие дело, небольшой кавалерийский отряд собрался часам к десяти утра в базарном проходе, и ждали только Перловича, который почему-то взялся быть проводником к месту катастрофы, а пока поскакал переменить свою лошадь, так как его чалый положительно был уже негоден к такой далекой поездке.
Быстро разнеслась по всему городу весть о кровавом событии у Беш-Агача, и множество народу собралось провожать выступающий отряд: явились даже волонтеры, заявившие свое намерение идти вместе с отрядом. В числе последних находился и Хмуров, который больше всех суетился, рыская верхом на красивом караковом жеребце и сообщая всем свои планы преследования.
- Надо их перехватить, пока за Дарью не перевалились, - кричал он. - А то их там только и видали. Чего мешков с собою набрали! - накинулся он на казаков. - Эк навьючились, кошемники!.. Ведь верст пятьдесят скакать придется, свиньи полосатые!
- Ладно, и рысцою будет в самую пору, - ворчал урядник, прилаживая за седлом холщевые торбы с ячменем.
- Не мешало бы взять с собою хотя немного артиллерии, - заявил щеголеватый адъютант. Он тоже приехал, совсем по-походному, и далее с охотничьей двустволкой в руках и биноклем в футляре, висевшем на ремешке чрез плечо.
- Бомбические орудия повезем для вас по арыкам да буеракам! - накинулся на него Хмуров.
- Нет, все бы, знаете, ракетные станки: это действует морально.
Туземцы заняли пестрыми группами все соседние крыши и смотрели на долгие сборы, шепотом передавая друг другу разные предположения. Они не знали, в чем дело, и решили, что это, должно быть, подступает сам эмир к их городу.
Прискакал, наконец, и Перлович.
- Садись!.. - протянул сотенный командир.
Дребезжа оружием, неловко полезли казаки на своих маштаков и стали выстраиваться.
- Господи, благослови! С Богом, братцы!
Казаки начали набожно креститься. Тронулись.
- Сто-о-ой! - тянет снова командир.
- Ребята, скатай кто-нибудь ко мне; там в горнице, на столе, предписание генеральское лежит: как бы ветром не сдуло.
Разом человек пять поскакали за генеральским предписанием.
- Ма-арш! - опять запел командир.
Опять двинулись вперед.
Сгоряча погнали самою ходкою рысью. Перлович молча скакал впереди всех. Взяли напрямик, через туземный город, для выигрыша времени.
Вонючие, грязные торговые ряды под навесами, никогда не пропускавшими лучей солнца, но нисколько не задерживающими проливных осенних и зимних дождей, несколько задержали бег лошадей. Казачьи кони провалились по брюхо, гнилые миазмы подымались из-под развороченных верхних слоев вечной грязи, брызги летели во все стороны и обдавали пестрый разнокалиберный товар, лежавший открыто, напоказ, в маленьких туземных лавочках. Торгаши глядели испуганно на эту кавалькаду; туземные лошади, привязанные у точеных столбов, поддерживающих навесы, прижимали уши, визжали и били задом пробегавших мимо казачьих лошадей.
- Стой!..
Передние остановились; задние стали догонять передних.
- Да что же, черт вас возьми, стой да стой! - горячился Хмуров, наскакав на командира.
- Позвольте, нельзя. Ребята, купи кто лепешек: там, неравно, закусить придется. Михеев, бутыль с тобой?
- У Павлова в торбе, - отзывается из задних рядов голос Михеева.
- Но оттягивать - эй! Что разбрелись! - кричит командир. - Марш!..
- Слышь ты! - кричит Хмуров Перловичу. - Мы там не проедем: там мост разобран…
Перлович не слушает и все погоняет лошадь.
- Смотри, назад придется вернуться…
- Назад, - говорит один казак из передних другому, запаливая на бегу трубочку. - Легко сказать - назад: этак мы верст шесть кругу должны сделать.
- А кто понес нас базарами; надоть было обыкновенной дорогой.
- Обыкновенной!
- Стой!.. - командует сотенный и добавляет: - Вот тебе и раз!
Перлович в недоумении ездит по крутому берегу оврага. Спуститься некуда, и даже пешему невозможно; со дна этого оврага торчат полуразрушенные козлы разобранного моста; на противоположной стороне уцелело еще одно прясло и висит в виде балкона, а внизу, между таловых кустов, сочится какая-то грязная струйка.
- Я говорил! - заорал Хмуров. - Я говорил! Назад, назад скорей!
Постояли минуту, другую - пораздумали. Всякий заглянул вниз и всякий сказал: «Ведь, ишь ты, разобран!» Один казак пробовал было спуститься, да чуть не оборвался и не полетел с высоты, по крайней мере, десяти сажень.
- Чего лезешь ты! рыло киргизское! - крикнул на него сотенный командир. - Назад, так назад… Направо кругом! - запел он и тотчас же перевел на обыкновенный язык: - заворачивай, братцы!
Завернули.
- Теперь куда же? - подумал вслух Хмуров.
- Известно, опять через базар и в Чиназские ворота, а там возьмем правее, ну и в самый раз, - отвечал ему командир.
Перлович уступил свое переднее место Хмурову, который, обгоняя его, произнес с укором:
- Что, брат, ближе вышло? А времени-то сколько ушло!
Перлович промолчал. Быстрая езда и жаркое утро всех разгорячило, лица были красны, словно пылали, одно только лицо его, Перловича, было желто и по нем выступали какие-то пятна: конвульсивно стискивала поводья холодная рука, и во рту он чувствовал сильную горечь. Очень-очень некрасив он был в эту минуту, а эта странная перемена потому только и не была замечена, что все слишком заняты были одною идеею - напасть поскорее на след барантачей.
Наконец, спустя часа полтора после выступления, напали на настоящую дорогу, и вдали, на вершине обрыва, показалась старая гробница.
- Тсс!.. - приподнял руку сотенный командир. - Теперь, голубчики мои, теперь осторожней! Шестеро слезьте с коней, да ползком, братцы, тихонько… чуть-чуть… ни Боже мой, и, значит, коли что, ежели как, то сейчас…
Казаки, казалось, поняли эту речь, и человек шесть полезли на брюхе «тихонько, осторожней, коли что, ежели как», а остальные начали осматривать винтовки, щелкая замками и продувая стволы.
- И какого там черта еще! - крикнул Хмуров, проскакал мимо ползущих на брюхе казаков, чуть не вытянул одного нагайкой, благо удобно было, и остановился на самом гребне обрыва, на том самом месте, где виднелись еще следы Бельчика. Если бы Хмуров не смотрел, вытаращив глаза, на что-то внизу, то наверное бы узнал эти полукруглые значки, резко отпечатавшиеся на красноватом грунте выветрившегося гранита.
Любопытство взяло верх над осторожностью. Да к тому же пример Хмурова подействовал заразительно. Мало-помалу, всадник за всадником, столпились все над обрывом: подползли и те шестеро, исполняя до конца приказ начальства, доползли, встали, отряхнулись и пошли к своим лошадям.
На ярко-зеленой поляне, в тени развесистых карагачей, валялось несколько предметов: какая-то красная тряпка, ножны от туземной шашки и труп в кителе, в красных шелковых панталонах. Трудно было разобрать, как этот труп лежал: лицом вверх или затылком?
У этого трупа не было ни лица, ни затылка.
- Батогов! - крикнул Хмуров. - Это его красные шаровары.
Перлович покачнулся на седле и схватился за гриву. Ему показалось, что он вместе с конем оборвался с кручи и летит вниз.
Потихонько спустились вниз по тропинке и окружили тело.
- Погоны артиллерийские, золотые, - произнес щеголеватый адъютант.
- Ну, значит, Брилло, - решил Хмуров.
- Коли ежели не имеется головы, - заявил сотенный командир, - ужасно трудно признать, что за человек. Потому, ежели как все остальное…
- А там, в овраге, никого нет? - доносился голос одного из казаков.
- Большое сходство между собою имеют, - докончил начальник отряда.
- Ну как же, - возразил кто-то, - ежели мусульман, или там жид, и опять православный, - завсегда без головы узнать можно.
- Коли ежели без одежи…
- Да будет вам! - прервал спор Хмуров. - Свалка была здесь, это верно; вишь, крови везде сколько! А отсюда следы пошли вон, позади этого двора на дорогу. Пускай подберут тело кто-нибудь и отвезут в город, а мы дальше. Теперь мы на следу, дело верное; может, и догоним к вечеру.
Распорядились насчет тела Брилло и тронулись дальше. Скоро выбрались на Ниазбекскую дорогу. Здесь многочисленные следы конских ног, ясно видные в узком, мало проезжем переулке, исчезли, затертые следами арбяных колес только что проехавшего обоза.
Пришлось обратиться к расспросам, и сотенный командир подъехал к маленькой чайной лавочке, старик хозяин которой смотрел на подъехавшего русского усиленно моргающими глазами. Начался допрос с помощью переводчика, казака-башкирца.
- Барантачи куда пошли? - начал сотский. Казак перевел.
- Кто? - переспросил сарт.
- Барантачи, разбойники, каракчи, - пояснял командир и начинал горячиться. Казак-переводчик тоже начинал волноваться.
- Не знаю никаких барантачей, - говорил старик. - Я здесь сижу с самоваром, зла никому не делаю. У меня и кальяны есть… Вон из них ваши казаки курят, - указал он на казаков, которые между тем не теряли дорогого времени.
- Да бросьте его! - говорил Хмуров: - вы все равно никакого толку не добьетесь. Да и чего расспрашивать? Куда они уйти могут, как не к Дарье.
- Конечно, к Дарье, - подтвердил щеголеватый адъютант. - А вы мне, господин есаул, - обратился он к сотенному командиру, - дайте человек четырех проводить меня до города: одному небезопасно…
- Кто вас съест? Чего вы боитесь? - заметил Хмуров.
- Но пустякам рисковать не желаю-с, извините-с… А дальше ехать я не могу… я совершенно нездоров, да к тому же дела…
- Да убирайтесь к черту!
- Господин Хмуров!
- Проваливайте!
Адъютант уехал, процедив сквозь зубы:
- Я еще с вами поговорю.
- С Богом, братцы!..
Поехали. Часа чрез полтора довольно скорой езды погоня опять напала на след: допросили встречного погонщика, который вез топливо в город на четырех вьючных ослах. Он дал кое-какие более определенные указания. В кишлаке сарт Мурза-бай, приятель Батогова, дал уже совершенно ясные указания: он сообщил и число барантачей, сколько мог заметить, и то, что Юсуп, джигит Батогова, часа за два только проскакал мимо его лавки и даже не остановился покурить кальяна, предложенного ему Мурза-баем. Тут же сообщили другие, проезжие курамины, что видели барантачей в другом месте, верстах в пяти правее… Это известие тоже было верно. Ясно было, что партия разделилась. Решили разделить и отряд, тем более что казаков была почти целая сотня и каждый отряд все-таки был достаточно силен сравнительно с партией барантачей. Разделились: с одним отрядом поехал сам сотенный командир, с другим Хмуров и Перлович. Второй отряд сильно задал ходу, потому что Хмуров ругался не на живот, а на смерть, а - главное, - обещал казакам, если нагонят, по рублю на рыло и ведро водки на всех.
- Ваше скуловородие! - обратился урядник, равняясь своим конем с хмуровским жеребцом. - Позвольте коней напоить: задохнутся, гляди, как загорелись; жарко!
- Ну, пой поскорее, что ли.
Остановились. Казаки протирали запыленные ноздри лошадей полами своих рубах, поправляли седловку и сами маленько поправлялись.
- Чуточку постоим, - говорил урядник, - зато уж как ахнем!
Постояли чуточку, сели на лошадей, и действительно ахнули!
- Братцы, вон они!.. - крикнул кто-то.
Все лошади разом поддали; хмуровский жеребец даже взвился на дыбы. У Перловича замерло сердце.
Верстах в трех, впереди, но несколько правей, мелькнула меж таловых кустов красная точка; вот еще, еще… Эти точки, должно быть, заметили преследователей и пошли скорей… Но нетрудно было заметить, что расстояние, отделявшее преследователей от преследуемых, становилось все меньше и меньше… Вот еще кусты, частые, густые… Красные точки скрылись в них и пропали. Вероятно, эти заросли задержали бег лошадей, потому что когда беглецы показались снова, их отделяло не более полуверсты. Хмуров выхватил револьвер, кинул поводья на шею коня и много опередил казачьих лошадей.
Вдруг последний неприятельский всадник скрылся на мгновение в маленьком белом облачке… Что-то прогудело в воздухе.
- Ишь, пальнул; нешто ответить? - заметил урядник.
- Чего там пустяками заниматься; сейчас насядем.
Хмуров уже налетал. Скулатая рожа обернулась, посмотрела на него через плечо и погрозила ножом, и вдруг мелькнула полами красного халата: Хмуров почти в упор выстрелил из своего револьвера. Барантачи, видя, что им не уйти, соскочили с лошадей и бросились в заросли. Раздалось несколько выстрелов. Казаки поскакали в объезд, человек десять спешились и полезли за бежавшими. Один казак шатался на лошади, словно пьяный… Он затянул один повод; лошадь его крутилась на одном месте и упала набок, оступившись в канаву. Лошадь вскочила снова на ноги и отбежала в сторону. Казак силился подняться, но не мог.
Трое казаков тащили волоком какую-то фигуру с гладко обритым, сверкавшим на солнце черепом; красный халат на этой фигуре висел клочьями. Фигура эта усиленно барахталась.
- Вяжи его, подлеца, вяжи! - кричал урядник.
- Идите сюда! - кричал из кустов Хмуров.
- Братцы, один никак убег? - слышен был чей-то сиплый голос. - Вот он, вот он. Насядь на него… Гляди, осторожней, - может, пырнет…
Восемь лошадей, принадлежавших барантачам, усталых, худых до того, что можно было ощупать все кости, были переловлены и сбиты в кучу. В кустах мелькали кое-где казачьи рубахи, по временам слышались выстрелы.
Это весьма напоминало охоту. Да разве это и не была охота на самом деле?
На дорогу выбрался Хмуров. Он был весь в крови и без шапки. Он поправлял пальцами волоса, спутанные ветром, и размазывал по лицу кровавые узоры. Впрочем, это была не его кровь. Правда, его стукнули прикладом по голове, удар, который сбил с него шапку, удар, от которого раскололся приклад и отлетел в сторону… Легкие приклады азиатских ружей чрезвычайно непрочны…
- Лошадей сколько? - спросил он урядника.
- Восемь. Больше не было.
- А там семерых уложили; один удрал-таки!
- Живьем одного поймали, ваше скуловородие! - отрапортовал урядник.
- А, значит, все. Значит, Батогов с другими. Скверно! Зачерпни воды, вон в канаве, рожу умыть.
На лице Перловича, который все время, словно истукан, стоял верхом посреди всеобщей сумятицы, показалось что-то вроде живого румянца.
XI. Герой
Муж Марфы Васильевны стоял над большой чертежной доской и отмечал что-то циркулем. Топот коня на дворе заставил его поднять голову. Дверь слегка стукнула, он обернулся.
- Ну, Марта, - спросил он, - как твое новое знакомство?
Марфа Васильевна не отвечала.
- Что так рано?..
Он взглянул на нее пристальнее, и тот слегка язвительный тон, который он хотел придать своему вопросу, замер у него в горле.
Перед ним стояла не Марта, цветущая, румяная, вечно веселая… Нет, это была только ее тень.
Волосы и платье в беспорядке, лицо бледное, как полотно, под глазами темные, синие круги, и сами глаза такие тусклые, так неопределенно смотрящие и как будто ничего не видящие, грязные полосы пыли на лице…
- Марта, голубчик, да что же случилось такое?
В пылу энергии Марфа Васильевна выдержала все нервные потрясения, испытанные ею в то утро, богатое событиями. Усиленная езда верхом разбила ее тело, и только какое-то странное опьянение - этот экстаз, охвативший ее - поддерживало ее физические силы. Но наступила реакция, экстаз прошел.
- Марта, да скажи же хоть слово, - говорил ей муж и даже тряс ее за плечи.
- Я спать хочу, - прошептала она чуть слышно и пошатнулась. Он подхватил ее. Если бы он этого не сделал, то Марфа Васильевна не устояла бы на ногах. Он чувствовал, как все тяжелее и тяжелее становилось это тело, ноги подгибались, и оно словно выскальзывало из рук. Он крепко стиснул свою жену и потащил ее волоком в кровати. Руки повисли, ноги поволоклись по плитному полу, голова, словно у трупа, перегнулась на безжизненной шее, и волосы мели эти кирпичные плиты.
Маленький котенок Марфы Васильевны стремительно рванулся из-под дивана: ему хотелось поиграть этими длинными, стелящимися по полу волосами, но на него чуть не наступил муж Марфы Васильевны, и котенок жалобно мяукнул и свернулся в клубок на прежнем месте.
Кое-как, с трудом уложил он на постель свою жену и стал над нею в раздумье. Он совсем потерялся и не знал, что делать, к чему приступить. Вдруг глаза его упали на эти грязные полосы, что шли вдоль всего лица, на эти тонкие пальцы, выпачканные поводьями. Он схватил полотенце, намочил его и начал отирать лицо и руки. Тер долго, тер усиленно; особенно возился он с пальцами: черная маслянистая мазь не отставала; он даже мылом пробовал, и вдруг хватил кулаком по лбу и бросил полотенце.
- Доктора, доктора! - кричал он, выбежав на улицу. Он хорошо знал все адреса здешних докторов, но в эту минуту совершенно забыл их. В голове у него стоял какой-то сумбур.
Красивый офицер на красивом коне опять ехал, гарцуя мимо окон. Он ничего еще не знал о случившемся и катался, по обыкновению, мимо окна, в котором рассчитывал видеть Марфу Васильевну.
- Что, кто болен? Кому доктора? - спросил он, задержав коня у калитки дома.
- Ради Бога, скачите, как вас, Набрюшников, что ли? везите доктора какого попало: всех… Да скорее!
- Марфа Васильевна?!
- Умирает. Умерла совсем! Да скорее же, скорее!
Красивый офицер ловко повернул коня, пригнулся и щелкнул. Конь поддал задом, офицер очутился на шее, однако справился и поскакал.
Муж Марфы Васильевны вбежал опять в комнаты. Она лежала так же неподвижно; из раскрытых губ чуть вылетало слабое дыхание: она спала, по-видимому. Но этот сон так похож был на смерть! Даже глаза не были совсем закрыты и сквозь темные, длинные ресницы глядели безжизненно, тускло, неподвижно… Так именно смотрят незакрытые глаза покойника.
- Ну, что ж… я ничего, - говорил сам с собою муж Марфы Васильевны. - Надо ждать доктора; что я могу сделать? А пока займусь делом… - (он сам собою бравировал). - Зачем время терять: время - деньги.
Он подошел к столу, взял линейку, наложил ее, черкнул сильно карандашом, так сильно, что в руке что-то треснуло. Швырнул на пол и линейку, и обломки карандаша; тихонько, на цыпочках, словно боялся разбудить больную, подошел он к постели и стал в ногах. Он задумался.
В комнате была мертвая тишина, только и слышно было, как маленький котенок катал по полу какую то пуговицу, и по стеклу стучала большая зеленая муха.
- Это мы сейчас… это мы сразу… А где больная?.. А… вон оно как!..
В комнату вошел, слегка пошатываясь, толстый доктор, не наш доктор, а совсем другой, с густыми темными бакенбардами, в фуражке, надетой совсем на затылок… Пахнуло сильно чем-то спиртуозным, не то ромом, не то водкой, сильно также давал себя чувствовать пряный аромат лимбургского сыра. Муж Марфы Васильевны поднял голову.
- А, доктор… вот смотрите…
- Ничего, ничего; это мы сейчас…
Доктор шагнул, пошатнулся и поспешил поскорей сесть на край постели. Кровать затрещала. Глаза больной раскрылись как будто бы немного шире.
Из-за дверей высовывался Набрюшников: он не решался войти и силился издали, через плечи доктора, взглянуть, что там такое делается…
- Доктор, что это вы делаете?
- А это я пульс щупаю…
- Да разве там пульс!.. Набрюшников, где вы эту свинью нашли?
- Эй вы, не слишком! Я не позволю… - промычал доктор, встал и чуть опять не упал на кровать.
- В бильярдной у Тюльпаненфельда… Да я сейчас другого… Я сейчас… Кто же его знал?.. По мундиру доктор… Я…
Набрюшников заметался и скрылся.
- Вон отсюда!
- Кто - я?
- Вон, или пришибу на месте!
Он схватил со стола тяжелый подсвечник и замахнулся… Пьяный доктор струсил.
- Это я ничего, это я могу, все могу, а впрочем, я уйду, я уйду… Мне что?.. - (он направился к двери). - Мне что? Мне все равно; - пускай умирает… Мертвые бо сраму не… Эй, дружище! - (Доктор заметил кого-то, ехавшего мимо на извозчичьих дрожках). - Подвези, мне только до этого Тюль… Тюль… Тюль…
- Ползи на всех четырех, - говорил чей-то голос, и дрожки задребезжали мимо.
Прошло часа два, томительных, страшных два часа. Марфа Васильевна все находилась в одном и том же положении. Наконец послышались шаги па дворе. Вошел Набрюшников, остановился на пороге и пропустил вперед другого доктора. Этот был в нормальном положении. Он протянул руку мужу Марфы Васильевны, слегка пожал его руку, проговорил многозначительное «гм», и стал считать пульс.
- Тс-тс-тс… дело-то скверно… За льдом пошлите…
Набрюшников ринулся к дверям.
Марфа Васильевна зашевелила губами.
- Тс… - произнес доктор.
- Тс… - повторил муж.
Набрюшников остановился в дверях и приподнялся на цыпочки.
- Вороне где-то Бог послал кусочек сыру, - тихо проговорила Марфа Васильевна, проговорила и замолчала.
- Ну, и слава Богу, - так же тихо проговорил доктор.
Набрюшников вдруг фыркнул.
- Что же это, доктор?
- Бред начинается, и весьма престранный бред. Холодные компрессы на голову, непрерывные компрессы. Лед к вискам.
- Лед к вискам, - машинально проговорил муж.
- Да-с, горячка… и еще какая!.. Ну, да натура-то славная, здоровая, может, и выдержит; а не выдержит… А - что такое?
Доктор обернулся. Муж Марфы Васильевны тихо рыдал.
- Ну, Господь с вами, я уйду, - говорил доктор, - я вам лучше пришлю свою барыню.
Он на цыпочках пошел к дверям. Набрюшников с большою глыбою льда в руках попался ему навстречу.
А в тот же вечер, в ресторане Тюльпаненфельда, речь шла о событиях дня. Говорили о болезни Марфы Васильевны, говорили об ее муже.
- То есть, в жизни не видал я такой тряпки, - говорил сановитый чиновник с крестом на шее.
- Кто это тряпка - кто? - повернулся к нему от прилавка доктор.
- Да все он же, муж Мар…
- Он тряпка, он?! Это - герой!
Гомерический хохот раздался по всему залу ресторана. Доктор вспылил. Он даже схватился за спинку стула.
- Да, герой! - кричал он. - Почище ваших всех хваленых храбрецов. Что они сделали, что?.. Передушили десятка два безоружных сартов… Глиняные горшки брали под видом крепостей! А он ради своей Марты сам себя, без всякой пощады, душит за горло.
- Шампанского! - ревет кто-то в толпе…
- Да, - кричал доктор, - герой!.. Почище самого Александра Мак…
Он сильно качнулся, выпитое вино ударило ему в голову.
- Герой… - промычал он тихо и стал размазывать по прилавку пальцем.