Д. Н. Логофет. Беглый
Д. Н. Логофет. Очерки и рассказы из пограничной жизни. Том первый. - Ташкент, 1903.
Д. Н. Логофет. Беглый. (Из пограничной жизни.) / Солдатская библиотека. 24-го комплекта № 474. - Петроград, 1914.
I
Широкой серебряной лентой выделяется среди высоких гор быстрый Бруч.
У кордона пограничной стражи на груде душистого сена, сложенного в темном углу конюшни, расположились двое солдат; черноволосый, с густою курчавою бородою, объездчик Зинченко, лежа на боку и подперев рукою голову, внимательно вслушивался в слова своего собеседника. Все его лицо, а в особенности глаза, глядевшие прямо, выражали смелость и прямоту.
Легкая улыбка порою мелькала на его губах, открывая ряд белых как кипень зубов. Считаясь образцовым строевиком и человеком испытанной честности, он пользовался любовью и доверенностью своих товарищей. Лежавший рядом с ним стражник Павел Быков, его земляк и односельчанин, представлял резкую с ним противоположность: светлый блондин, с серыми глазами, он смотрел всегда немного исподлобья, производя собою впечатление человека, только что оправившегося после долгой и тяжелой болезни. Бледное лицо его было истомлено. Поступив на военную службу, он как-то быстро попал в категорию людей ненадежных. Уже на первых порах сам Андрей Иванович Зубков, отрядный вахмистр, взял его, как он выражался, на примету. Несколько раз его всюду заглядывавшие глаза заметили за новобранцем различные мелкие неисправности. Только всегдашняя защита Зинченко, старавшегося упросить строгого вахмистра, спасала Быкова от взысканий.
- И чудно это, братец ты мой, - говорил Быков, потягиваясь на душистом сене, - чего ефтот аспид меня поедом ест? «Я, - грит, - тебя такого-сякого под суд отдам - ежели в чем запримечу». Встретил я позавчера Апанаса, как шел с часов через деревню, ну, потолковали малость. Я-то и зашел к нему в хату цигарку запалить, ну, а он мне уважение сделал: «Выпей, - говорит, - служба, горилки». Выпил я чарку всего, махонькую. Иду, а навстречу вахмистр, враг его возьми, подошел ко мне. «Ты, - грит, - собачий сын, за что про что с Апанасом знакомство свел? Нешто не знаешь, что ен пачкарь? [Пачкарем на пограничном языке называется контрабандир.] Дыхни», - сказывает на меня. Дыхнул. А он, худово слова не говоря, сказывает: «Вот я командиру про ефто все выложу, как и что!..» А тут под вечер, на грех, вышел я к околице: Параска попалась навстречу, я с ней маленько позадержался; ну и накрыл меня снова ефтот черт с нею…
- А ты себя в струне больше держи, - заметил внимательно слушавший Зинченко. - Потому ты сказываешь: одну выпил, а на прошлой неделе тоже тебя на том же накрыли… Эдак до беды недолго…
- Ты-то чего накаркиваешь, словно начальство какое, тоже себе гордыбачишь, - накинулся со злостью на него Быков. - Тоже указчик нашелся… Погляжу на вас, да и плюну… Теперича на том боку, - мотнул он головой на австрийскую сторону, - ладно, сказывают, люди живут… Апанас оченно то житье хвалил… Возьму, да и махну, чем тут такую каторгу нести… Кажинный день - полсуток на границе стой… Да еще секреты… Впрямь каторга… Там все равно, что Рассея - по-нашему говорят… Апанас сказывал, как придешь - сичас тебе пачпорт на проживание и еще денег дадут…
- Ну, ну, бреши больше, - сонным голосом ответил Зинченко, не придавая никакого значения рассуждениям товарища и укладываясь получше, чтобы заснуть.
Немного спустя его богатырский храп раздавался но конюшне.
Быков же медленно встал и направился в казарму…
II
Решив бежать за границу, Быков несколько раз заглянул к Апанасу, от которого каждый раз возвращался с уверенностью, что на той стороне куда лучше живется, чем у нас. Все время он только о том и думал, как осуществить свое предприятие. Стоя часовым на границе, он внимательно рассматривал перекаты по Бручу и, сломив длинную палку, во многих местах промерил глубину воды, выбирая удобный брод. Прошла неделя. Рано на заре, захватив с собою несколько своих вещей и прихватив пару хороших сапог своего земляка, Быков выскользнул из кордона и бесшумно прокрался кустами до берега.
Внимательно осмотревшись вокруг и не видя нигде часового, он снял сапоги и, перекрестившись, тихо сошел в воду. Сердце у него учащенно билось, в висках как будто стучали молотки…
Холодная вода едва доходила до пояса. Оступаясь на камнях, лежавших по дну реки, он оглянулся и с ужасом заметил бегущего к этому месту часового. В одну секунду достиг он австрийской стороны и, цепляясь за ветви лозника, поднялся на берег… На русской стороне прогремел выстрел часового и, перекатившись несколько раз в ущельях, разом пробудил окрестности.
В кордоне зашевелились; люди вскакивали с кроватей и полусонные бежали на тревогу.
* * *
На чем свет стоит ругая бежавшего, возвращались с тревоги усталые люди на кордон. Нахмурившись и порою посылая крепкое словно по адресу своего земляка, шел Зинченко вместе с другими, рассуждая о Быкове.
- Черт с ним, - наконец с сердцем сказал высокий, плечистый ефрейтор Степанцов, старший поста, - худая трава из поля вон. А только зачем он, подлец, худую славу на наш отряд положил; никогда еще у нас такого конфуза не случалось…
- Потому самому беспременно теперь надо Апанасу ребра пощупать, без него Быков ни за что бы не сбег, - добавил Зинченко. - Апанас, известно, пачкарь, от него хорошего не жди, ну и Параска тоже не без того… А только, братцы, очень конфузно перед начальством теперича…
- Эх, надо ехать, командиру доложить. - решил Степанцов, направляясь в конюшню.
- И чудно это, братцы, - начал Зинченко, возвращаясь к прежнему разговору. - Сказывал Апанас Быкову, что в Астрии куда лучше нашего жить - малого только в смущение ввел. Коли посмотреть, так у нас куда как редко бегают. Уж ежели какой бежит, ну, значит, совсем плохой человек и присягу забыл, и все протчее… Потому, там хотя и сказывают, што все по-нашему говорят, и вера нашенская, а все та Австрия под неверным царем состоит. Значит, царь-то их лютеранской веры будет, ну, нашему брату, русскому, под ним состоять не приходится… Потому, посуди сам, в церкви того царя поминать нельзя… Ну, и присяга дается ему тоже неверная… А что от них-то к нам бегают, сами знаете, как часто… Значит, несладко жить там приходится… Коли кто из нас помнит, года три тому назад, стоял, я на Зеленом кордоне, маневры были у австрийских. Только это стоял я дежурным около кордона, смотрю, валит что-то через реку, дело на рассвете было; шум поднялся, кони фыркают и вода плещется. Взяло меня раздумье, вроде как оторопь нашла, я за винтовку, да и выстрелил. А тут, значит, с темноты голос: «Не стреляй, потому, - грит, - мы к вам идем…» Я собрался было в другой раз выстрелить, ну, тут старший наш выбег и другие, кто на посту были. А те на конях подошли. Мы, грит, восьмого чи девятого уланского цесарского полка эскадрон, хотим под настоящим царем служить и свою неверную присягу упразднить, к вам хотим передаться. Дали это знать командиру отряда. Ротмистр наш же командовал отрядом в ту пору. Приехал, стал их считать, а их близко восемдесят человек, да два вахмистра. Сичас, честь честью, лошадей взяли от них, оружие, ну, и все протчее, казенное. Тут, на заре, жандарм австрияцкий проходил по-над границею - ему ефту амуницию и коней сдали. А людей-то, сказывают, на Кавказ погнали, а там и землей царь наградить приказал, ну, а которые и здесь, по нашей губернии, жить остались.
- Ловко! Значит жисть хороша, коли цельным шквадроном утекают…
- Хороша! Я с одним из них толковал, так ен мне сказывал, что наука у них больно чижала, скулы да зубы от нее завсегда у них болят, от науки-то…
- Ну, и на счет кормов, и того хуже…
- Однако время и на службу собираться, - сказал Зинченко, вставая. - Только попадись ен, не посмотрю, что земляк, - добавил он, погрозив кулаком в пространство.
III
Боязливо озираясь по сторонам, шел Быков, выбрав направление прямо от границы вглубь Австрии. Вдали на горе виднелось освещенное яркими лучами солнца местечко. Маленькие белые домики, казалось, как гнезда ласточек прилепились по скалистым уступам. По склону горы крутыми зигзагами вилась дорога, выделяясь белой полосой среди темного фона скал. Высокий, старинной архитектуры костел казался еще выше среди окружающих построек. В воздухе далеко разносились дребезжащие, прерывистые звуки колокола, будя окрестности.
Один за другим появлялись жители на улице. Слышалась визгливая перебранка, хлопание дверями и стук колес о каменистую землю.
Местечко просыпалось. Взойдя на гору и остановившись у околицы, Быков на минуту задумался. Где-то далеко на горизонте виднелся серебряный изгиб Бруча, выделяясь из рамы зелени, казался осколком зеркала, ярко блестевшим на солнце. Внимательно всмотревшись, он увидел вершину горы, под скатом которой приютился кордон.
- Небось, ищут, бранятся все, - мелькнула на мгновение у него мысль.
- Прощай Рассея, - и, махнувши рукою, он смело направился вдоль улицы.
Узнав у встречного крестьянина, где находится управление комиссара, он, помня советы Апанаса, решил явиться местной власти немедленно.
- Сейчас пачпорт и работу дадут, - думал, поднимаясь по ступенькам лестницы староства [В Австрии уездное управление называется староство, а исправник - староста. Комисаром называется полицейский пристав.].
Но скоро ему пришлось разочароваться. Толстый комиссар, роясь в бумагах, взглянул не особенно дружелюбно на Быкова. Задав ему несколько вопросов о части войск, из которой Быков бежал, он быстро записал его показания и, приказав написать своему помощнику для Быкова билет, снова занялся бумагами, не обращая уже больше никакого внимания на стоявшего у порога бегуна.
Переминаясь с ноги на ногу, Быков присматривался к своему новому начальству и, заметив, что тот на минуту оторвался от бумаг, робко попросил дать ему какую-нибудь работу. Комисар, внимательно посмотрев на основательную фигуру Быкова, на минуту задумался, но, видимо, что-то сообразив, приказал ему идти к нему на квартиру.
И началась для Быкова другая служба. Изо дня к день потянулось для него время. Занятый постоянно, почти без отдыха, самыми разнообразными работами, он положительно не имел минуты свободной. Строгий, требовательный хозяин не давал ему почти отдыха, но Быков утешался мыслью, что за свою работу он будет получать хорошее жалование. Однако и в этом ему пришлось разочароваться. Вечером, в первый же день, едва стоя на ногах от усталости и голода, он узнал, что заработал всего лишь двенадцать крейцеров (около десяти копеек) и из этих же денег обязан прокормиться. Забившись в угол сеновала, он пролежал целую ночь без сна, и мысли, одна другой мрачнее, не давали ему покоя. Невольно вспоминалась жизнь на кордоне, и, сравнив ее со своим настоящим положением, он сразу увидел, что здесь, в этой хваленой загранице, жизнь куда хуже и тяжелее.
Разузнав под рукою, он с грустью услышал, что везде для таких, как он, та же наемная плата и тот же тяжелый труд. Дни шли за днями так же однообразно за работою. Но в праздники для него было еще хуже. Невольно его манила к себе околица, где, сев на камень, он внимательно всматривался в русскую сторону.
И казалось ему, что солнце светит ярче за рубежом на русскую сторону. Зелень там свежее…
А люди, люди куда лучше и добрее…
- Эх, - рассуждал он подчас сам с собою, - сказывали, хорошо здесь. Какое хорошо, у нас куда на кордонах собаки сытней живут. Врал Апанас. Кабы можно, так сейчас бы назад махнул. Да нельзя, сказывают, сейчас под суд… а там и сошлют в сциплинарный батальон…
IV
- Слыхали, братцы, новость? - сообщил, слезая с лошади, вернувшийся из разъезда объездчик Лаухин кружку собравшихся около кордона солдат. - Еду я по границе, ан, глядь, на австрийской стороне за рогаткой Быков стоит, да эдакий весь оборванный, что срам смотреть. Увидел меня, да издалече шапку скинул, а я ему на эфто кулак показал, да и сказываю: «Попадись только, собачий сын, я тебе ребра посчитаю».
- Это ты напрасно, - решил ефрейтор Степанцов, - теперь не след с ним связываться, он и так напуган. Давно ли видел его?
- Да никак не больше минут десяти, господин старший, он еще кричал, чтобы Зинченку вызвать, сказывал, беспременно чтобы пришел, потому словечко ему сказать надо.
Зинченко, стоявший облокотясь о постовой столб и внимательно вслушивавшийся в разговор, встрепенулся.
- Меня надобно? - переспросил он, видимо, что-то соображая.
- Семен Иванович, дозвольте сходить на рогатку, - обратился он через минуту к старшему. - Да еще до вас у меня секретный разговор есть…
Ефрейтор Степанцов отошел с ним в сторону, где Зинченко вполголоса, сильно жестикулируя руками, сообщил ему что-то, после чего они оба направились по патрульной дороге к рогатке.
Быков, давно поборовши страх, стал показываться около самой границы. Облокотившись на перила моста, он сосредоточенно вглядывался в расстилавшуюся перед ним картину. Кордон чуть заметною точкою белел под лесом. Порою по патрульной дороге, медленно мурлыкая что-то под нос, проходил часовой, завидя которого, Быков скрывался в густые заросли около моста. Ему было как-то совестно встречаться с бывшими товарищами. И всматриваясь в лица проходивших, он невольно начинал им завидовать. Постоянный голод давал себя чувствовать. Часто разглядывая знакомые очертания кордона, он мысленно видел себя в кухне, где всегда, щекоча обоняние, стоял такой вкусный запах.
Сегодня утром, увидев разъездного, он не выдержал и, решив непременно попросить у Зинченко хоть немного денег, крикнул ему, чтобы тот вызвал его односельца. Хотя он не был уверен, что Зинченко исполнит его просьбу, но, внимательно всматриваясь в расстилавшуюся перед ним патрульную дорогу, он с страшным нетерпением ожидал увидеть своего товарища.
Прошел почти час ожидания. Быстро спускаясь с горы, вдали на дороге показались две фигуры. Быков встрепенулся, и несколько минут спустя он увидел приближавшихся к нему Зинченко вместе с старшим, Степанцовым. Подойдя к шлагбауму рогатки и облокотившись на него, Зинченко обстоятельно стал расспрашивать Быкова о его житье-бытье.
Быкову было очень стыдно, но, пересилив себя, он даже стал подшучивать над Зинченко, выставляя ему преимущества свободной жизни за границей. Свою просьбу он оставил под конец. Зинченко обещал.
- Ну, теперича прощай пока, - сказал он, протягивая руку через бревно рогатки.
Быков протянул свою и, отвечая крепким пожатием, только что хотел еще что-то сказать на прощение, как увидел, что Зинченко начал тянуть его руку к себе. Предполагая в этом шутку, он засмеялся, но взглянув в лицо Зинченко, он сразу разгадал истину.
Нахмурившись и сверкая глазами, Зинченко сильным движением сразу почти вытащил Быкова на бревно. Степанцов, подскочив ближе, схватил за другую руку, и мгновение спустя Быков уже лежал на русской стороне, кусаясь и стараясь освободиться. Но руки держали сильно, и, сделав еще несколько попыток освободиться, он невольно должен был примириться со своим пленом.
- Ну, теперича прощай пока, - сказал он, протягивая руку через бревно рогатки.
На выстрел тревоги, сделанный подбежавшим часовым, скакала помощь.
Вдали слышался топот скакавших конных.
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали.
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html
Д. Н. Логофет. Беглый. (Из пограничной жизни.) / Солдатская библиотека. 24-го комплекта № 474. - Петроград, 1914.
I
Широкой серебряной лентой выделяется среди высоких гор быстрый Бруч.
У кордона пограничной стражи на груде душистого сена, сложенного в темном углу конюшни, расположились двое солдат; черноволосый, с густою курчавою бородою, объездчик Зинченко, лежа на боку и подперев рукою голову, внимательно вслушивался в слова своего собеседника. Все его лицо, а в особенности глаза, глядевшие прямо, выражали смелость и прямоту.
Легкая улыбка порою мелькала на его губах, открывая ряд белых как кипень зубов. Считаясь образцовым строевиком и человеком испытанной честности, он пользовался любовью и доверенностью своих товарищей. Лежавший рядом с ним стражник Павел Быков, его земляк и односельчанин, представлял резкую с ним противоположность: светлый блондин, с серыми глазами, он смотрел всегда немного исподлобья, производя собою впечатление человека, только что оправившегося после долгой и тяжелой болезни. Бледное лицо его было истомлено. Поступив на военную службу, он как-то быстро попал в категорию людей ненадежных. Уже на первых порах сам Андрей Иванович Зубков, отрядный вахмистр, взял его, как он выражался, на примету. Несколько раз его всюду заглядывавшие глаза заметили за новобранцем различные мелкие неисправности. Только всегдашняя защита Зинченко, старавшегося упросить строгого вахмистра, спасала Быкова от взысканий.
- И чудно это, братец ты мой, - говорил Быков, потягиваясь на душистом сене, - чего ефтот аспид меня поедом ест? «Я, - грит, - тебя такого-сякого под суд отдам - ежели в чем запримечу». Встретил я позавчера Апанаса, как шел с часов через деревню, ну, потолковали малость. Я-то и зашел к нему в хату цигарку запалить, ну, а он мне уважение сделал: «Выпей, - говорит, - служба, горилки». Выпил я чарку всего, махонькую. Иду, а навстречу вахмистр, враг его возьми, подошел ко мне. «Ты, - грит, - собачий сын, за что про что с Апанасом знакомство свел? Нешто не знаешь, что ен пачкарь? [Пачкарем на пограничном языке называется контрабандир.] Дыхни», - сказывает на меня. Дыхнул. А он, худово слова не говоря, сказывает: «Вот я командиру про ефто все выложу, как и что!..» А тут под вечер, на грех, вышел я к околице: Параска попалась навстречу, я с ней маленько позадержался; ну и накрыл меня снова ефтот черт с нею…
- А ты себя в струне больше держи, - заметил внимательно слушавший Зинченко. - Потому ты сказываешь: одну выпил, а на прошлой неделе тоже тебя на том же накрыли… Эдак до беды недолго…
- Ты-то чего накаркиваешь, словно начальство какое, тоже себе гордыбачишь, - накинулся со злостью на него Быков. - Тоже указчик нашелся… Погляжу на вас, да и плюну… Теперича на том боку, - мотнул он головой на австрийскую сторону, - ладно, сказывают, люди живут… Апанас оченно то житье хвалил… Возьму, да и махну, чем тут такую каторгу нести… Кажинный день - полсуток на границе стой… Да еще секреты… Впрямь каторга… Там все равно, что Рассея - по-нашему говорят… Апанас сказывал, как придешь - сичас тебе пачпорт на проживание и еще денег дадут…
- Ну, ну, бреши больше, - сонным голосом ответил Зинченко, не придавая никакого значения рассуждениям товарища и укладываясь получше, чтобы заснуть.
Немного спустя его богатырский храп раздавался но конюшне.
Быков же медленно встал и направился в казарму…
II
Решив бежать за границу, Быков несколько раз заглянул к Апанасу, от которого каждый раз возвращался с уверенностью, что на той стороне куда лучше живется, чем у нас. Все время он только о том и думал, как осуществить свое предприятие. Стоя часовым на границе, он внимательно рассматривал перекаты по Бручу и, сломив длинную палку, во многих местах промерил глубину воды, выбирая удобный брод. Прошла неделя. Рано на заре, захватив с собою несколько своих вещей и прихватив пару хороших сапог своего земляка, Быков выскользнул из кордона и бесшумно прокрался кустами до берега.
Внимательно осмотревшись вокруг и не видя нигде часового, он снял сапоги и, перекрестившись, тихо сошел в воду. Сердце у него учащенно билось, в висках как будто стучали молотки…
Холодная вода едва доходила до пояса. Оступаясь на камнях, лежавших по дну реки, он оглянулся и с ужасом заметил бегущего к этому месту часового. В одну секунду достиг он австрийской стороны и, цепляясь за ветви лозника, поднялся на берег… На русской стороне прогремел выстрел часового и, перекатившись несколько раз в ущельях, разом пробудил окрестности.
В кордоне зашевелились; люди вскакивали с кроватей и полусонные бежали на тревогу.
* * *
На чем свет стоит ругая бежавшего, возвращались с тревоги усталые люди на кордон. Нахмурившись и порою посылая крепкое словно по адресу своего земляка, шел Зинченко вместе с другими, рассуждая о Быкове.
- Черт с ним, - наконец с сердцем сказал высокий, плечистый ефрейтор Степанцов, старший поста, - худая трава из поля вон. А только зачем он, подлец, худую славу на наш отряд положил; никогда еще у нас такого конфуза не случалось…
- Потому самому беспременно теперь надо Апанасу ребра пощупать, без него Быков ни за что бы не сбег, - добавил Зинченко. - Апанас, известно, пачкарь, от него хорошего не жди, ну и Параска тоже не без того… А только, братцы, очень конфузно перед начальством теперича…
- Эх, надо ехать, командиру доложить. - решил Степанцов, направляясь в конюшню.
- И чудно это, братцы, - начал Зинченко, возвращаясь к прежнему разговору. - Сказывал Апанас Быкову, что в Астрии куда лучше нашего жить - малого только в смущение ввел. Коли посмотреть, так у нас куда как редко бегают. Уж ежели какой бежит, ну, значит, совсем плохой человек и присягу забыл, и все протчее… Потому, там хотя и сказывают, што все по-нашему говорят, и вера нашенская, а все та Австрия под неверным царем состоит. Значит, царь-то их лютеранской веры будет, ну, нашему брату, русскому, под ним состоять не приходится… Потому, посуди сам, в церкви того царя поминать нельзя… Ну, и присяга дается ему тоже неверная… А что от них-то к нам бегают, сами знаете, как часто… Значит, несладко жить там приходится… Коли кто из нас помнит, года три тому назад, стоял, я на Зеленом кордоне, маневры были у австрийских. Только это стоял я дежурным около кордона, смотрю, валит что-то через реку, дело на рассвете было; шум поднялся, кони фыркают и вода плещется. Взяло меня раздумье, вроде как оторопь нашла, я за винтовку, да и выстрелил. А тут, значит, с темноты голос: «Не стреляй, потому, - грит, - мы к вам идем…» Я собрался было в другой раз выстрелить, ну, тут старший наш выбег и другие, кто на посту были. А те на конях подошли. Мы, грит, восьмого чи девятого уланского цесарского полка эскадрон, хотим под настоящим царем служить и свою неверную присягу упразднить, к вам хотим передаться. Дали это знать командиру отряда. Ротмистр наш же командовал отрядом в ту пору. Приехал, стал их считать, а их близко восемдесят человек, да два вахмистра. Сичас, честь честью, лошадей взяли от них, оружие, ну, и все протчее, казенное. Тут, на заре, жандарм австрияцкий проходил по-над границею - ему ефту амуницию и коней сдали. А людей-то, сказывают, на Кавказ погнали, а там и землей царь наградить приказал, ну, а которые и здесь, по нашей губернии, жить остались.
- Ловко! Значит жисть хороша, коли цельным шквадроном утекают…
- Хороша! Я с одним из них толковал, так ен мне сказывал, что наука у них больно чижала, скулы да зубы от нее завсегда у них болят, от науки-то…
- Ну, и на счет кормов, и того хуже…
- Однако время и на службу собираться, - сказал Зинченко, вставая. - Только попадись ен, не посмотрю, что земляк, - добавил он, погрозив кулаком в пространство.
III
Боязливо озираясь по сторонам, шел Быков, выбрав направление прямо от границы вглубь Австрии. Вдали на горе виднелось освещенное яркими лучами солнца местечко. Маленькие белые домики, казалось, как гнезда ласточек прилепились по скалистым уступам. По склону горы крутыми зигзагами вилась дорога, выделяясь белой полосой среди темного фона скал. Высокий, старинной архитектуры костел казался еще выше среди окружающих построек. В воздухе далеко разносились дребезжащие, прерывистые звуки колокола, будя окрестности.
Один за другим появлялись жители на улице. Слышалась визгливая перебранка, хлопание дверями и стук колес о каменистую землю.
Местечко просыпалось. Взойдя на гору и остановившись у околицы, Быков на минуту задумался. Где-то далеко на горизонте виднелся серебряный изгиб Бруча, выделяясь из рамы зелени, казался осколком зеркала, ярко блестевшим на солнце. Внимательно всмотревшись, он увидел вершину горы, под скатом которой приютился кордон.
- Небось, ищут, бранятся все, - мелькнула на мгновение у него мысль.
- Прощай Рассея, - и, махнувши рукою, он смело направился вдоль улицы.
Узнав у встречного крестьянина, где находится управление комиссара, он, помня советы Апанаса, решил явиться местной власти немедленно.
- Сейчас пачпорт и работу дадут, - думал, поднимаясь по ступенькам лестницы староства [В Австрии уездное управление называется староство, а исправник - староста. Комисаром называется полицейский пристав.].
Но скоро ему пришлось разочароваться. Толстый комиссар, роясь в бумагах, взглянул не особенно дружелюбно на Быкова. Задав ему несколько вопросов о части войск, из которой Быков бежал, он быстро записал его показания и, приказав написать своему помощнику для Быкова билет, снова занялся бумагами, не обращая уже больше никакого внимания на стоявшего у порога бегуна.
Переминаясь с ноги на ногу, Быков присматривался к своему новому начальству и, заметив, что тот на минуту оторвался от бумаг, робко попросил дать ему какую-нибудь работу. Комисар, внимательно посмотрев на основательную фигуру Быкова, на минуту задумался, но, видимо, что-то сообразив, приказал ему идти к нему на квартиру.
И началась для Быкова другая служба. Изо дня к день потянулось для него время. Занятый постоянно, почти без отдыха, самыми разнообразными работами, он положительно не имел минуты свободной. Строгий, требовательный хозяин не давал ему почти отдыха, но Быков утешался мыслью, что за свою работу он будет получать хорошее жалование. Однако и в этом ему пришлось разочароваться. Вечером, в первый же день, едва стоя на ногах от усталости и голода, он узнал, что заработал всего лишь двенадцать крейцеров (около десяти копеек) и из этих же денег обязан прокормиться. Забившись в угол сеновала, он пролежал целую ночь без сна, и мысли, одна другой мрачнее, не давали ему покоя. Невольно вспоминалась жизнь на кордоне, и, сравнив ее со своим настоящим положением, он сразу увидел, что здесь, в этой хваленой загранице, жизнь куда хуже и тяжелее.
Разузнав под рукою, он с грустью услышал, что везде для таких, как он, та же наемная плата и тот же тяжелый труд. Дни шли за днями так же однообразно за работою. Но в праздники для него было еще хуже. Невольно его манила к себе околица, где, сев на камень, он внимательно всматривался в русскую сторону.
И казалось ему, что солнце светит ярче за рубежом на русскую сторону. Зелень там свежее…
А люди, люди куда лучше и добрее…
- Эх, - рассуждал он подчас сам с собою, - сказывали, хорошо здесь. Какое хорошо, у нас куда на кордонах собаки сытней живут. Врал Апанас. Кабы можно, так сейчас бы назад махнул. Да нельзя, сказывают, сейчас под суд… а там и сошлют в сциплинарный батальон…
IV
- Слыхали, братцы, новость? - сообщил, слезая с лошади, вернувшийся из разъезда объездчик Лаухин кружку собравшихся около кордона солдат. - Еду я по границе, ан, глядь, на австрийской стороне за рогаткой Быков стоит, да эдакий весь оборванный, что срам смотреть. Увидел меня, да издалече шапку скинул, а я ему на эфто кулак показал, да и сказываю: «Попадись только, собачий сын, я тебе ребра посчитаю».
- Это ты напрасно, - решил ефрейтор Степанцов, - теперь не след с ним связываться, он и так напуган. Давно ли видел его?
- Да никак не больше минут десяти, господин старший, он еще кричал, чтобы Зинченку вызвать, сказывал, беспременно чтобы пришел, потому словечко ему сказать надо.
Зинченко, стоявший облокотясь о постовой столб и внимательно вслушивавшийся в разговор, встрепенулся.
- Меня надобно? - переспросил он, видимо, что-то соображая.
- Семен Иванович, дозвольте сходить на рогатку, - обратился он через минуту к старшему. - Да еще до вас у меня секретный разговор есть…
Ефрейтор Степанцов отошел с ним в сторону, где Зинченко вполголоса, сильно жестикулируя руками, сообщил ему что-то, после чего они оба направились по патрульной дороге к рогатке.
Быков, давно поборовши страх, стал показываться около самой границы. Облокотившись на перила моста, он сосредоточенно вглядывался в расстилавшуюся перед ним картину. Кордон чуть заметною точкою белел под лесом. Порою по патрульной дороге, медленно мурлыкая что-то под нос, проходил часовой, завидя которого, Быков скрывался в густые заросли около моста. Ему было как-то совестно встречаться с бывшими товарищами. И всматриваясь в лица проходивших, он невольно начинал им завидовать. Постоянный голод давал себя чувствовать. Часто разглядывая знакомые очертания кордона, он мысленно видел себя в кухне, где всегда, щекоча обоняние, стоял такой вкусный запах.
Сегодня утром, увидев разъездного, он не выдержал и, решив непременно попросить у Зинченко хоть немного денег, крикнул ему, чтобы тот вызвал его односельца. Хотя он не был уверен, что Зинченко исполнит его просьбу, но, внимательно всматриваясь в расстилавшуюся перед ним патрульную дорогу, он с страшным нетерпением ожидал увидеть своего товарища.
Прошел почти час ожидания. Быстро спускаясь с горы, вдали на дороге показались две фигуры. Быков встрепенулся, и несколько минут спустя он увидел приближавшихся к нему Зинченко вместе с старшим, Степанцовым. Подойдя к шлагбауму рогатки и облокотившись на него, Зинченко обстоятельно стал расспрашивать Быкова о его житье-бытье.
Быкову было очень стыдно, но, пересилив себя, он даже стал подшучивать над Зинченко, выставляя ему преимущества свободной жизни за границей. Свою просьбу он оставил под конец. Зинченко обещал.
- Ну, теперича прощай пока, - сказал он, протягивая руку через бревно рогатки.
Быков протянул свою и, отвечая крепким пожатием, только что хотел еще что-то сказать на прощение, как увидел, что Зинченко начал тянуть его руку к себе. Предполагая в этом шутку, он засмеялся, но взглянув в лицо Зинченко, он сразу разгадал истину.
Нахмурившись и сверкая глазами, Зинченко сильным движением сразу почти вытащил Быкова на бревно. Степанцов, подскочив ближе, схватил за другую руку, и мгновение спустя Быков уже лежал на русской стороне, кусаясь и стараясь освободиться. Но руки держали сильно, и, сделав еще несколько попыток освободиться, он невольно должен был примириться со своим пленом.
- Ну, теперича прощай пока, - сказал он, протягивая руку через бревно рогатки.
На выстрел тревоги, сделанный подбежавшим часовым, скакала помощь.
Вдали слышался топот скакавших конных.
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали.
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html