Д. Н. Логофет. По присяге
Д. Н. Логофет. Очерки и рассказы из пограничной жизни. Том первый. - Ташкент, 1903.
Д. Н. Логофет. По присяге. (Из пограничной жизни.) / Солдатская библиотека. 24-го комплекта № 479. - Петроград, 1914.
I
В пограничном местечка Збарже была годовая ярмарка. Еще накануне, с раннего утра, потянулись из окрестных селений хуторяне.
Круторогие волы медленно, шаг за шагом, поскрипывая деревянными ярмами, еде вытягивали тяжело нагруженные возы. Все, что только следовало продать от излишка в хозяйстве, продавалось на этой ярмарке.
В новых свитках, очипках и с массою монистов и коральков на шеях, шли по сторонам дороги группами молодицы и дивчата, шумно смеясь и перебрасываясь отрывочными фразами со встречными. Обыватели, как называли себя окрестные крестьяне, шли сбоку возов, сосредоточенно посматривая по сторонам и порою, с сознанием собственного достоинства, степенно приподнимая перед знакомым помещиком свои смушковые шапки.
Лишь иногда при взгляде на красивых дивчат и молодиц суровое выражение их лиц превращалось в веселои и глаза с интересом начинали следить за молодежью, и, вспоминая свою молодость, каждый невольно поправлял свои седые усы.
Перед самым местечком, у въезда в околицу, толпились лошади, коровы вперемежку с тяжелыми волами, дожидаясь очереди пробраться через узкие ворота. Пыль, поднимаемая этою движущеюся массою, стояла в воздухе густым облаком. Яркое летнее солнце начинало слегка пригревать. В воздухе пахло кожами, пылью, дегтем и тем особым запахом, который составляет непременную принадлежность всех местечек Юго-Западного края. Уныло дребезжащие звуки колокола, раздавшиеся с колокольни старинного костела, перемешивались с густым звоном колоколов православной церкви. На площади стояла настоящая ярмарочная сутолока. Воза, размещенные как попало, чередовались с группами лошадей, коров и мелкого рогатого скота. Мелкие торговцы - евреи в длинных лапсердаках сновали, то поодиночке, то группами между возов, торгуясь, узнавая цену, покупая и снова, еще не купивши, перепродавая все, что попадется на глаза, желающему. Обыватели, почесывая в затылках, только посматривали на эти манипуляции, относясь к этим ухищрениям как к неизбежному злу, зная по опыту, что без посредников ни продать, ни купить ничего нельзя.
Целый ряд торговок разместился в порядке почти напротив монопольной казенной лавки, разложив на лотках горы сала и колбас, соблазнительно приманивающих своим видом проходящих хуторян. Из монополии уже один за другим появлялись обыватели, успевшие кое-что продать и стремившиеся скорее спрыснуть свою продажу. Около конного ряда шум был особенно сильный. Тут кроме продавцов и покупателей толпились барашники и любители конского дела. Поочередно пробуя лошадей, заставляя их делать пробежки то рысью, то шагом, все они старались перекричать друг друга, поднимая невообразимый гвалт. То с остервением хлопая друг друга по рукам, они торговались до полного изнеможения, то бросались чуть не разом все осматривать и ощупывать какую-нибудь лошадь, смотрели ей в зубы по нескольку раз и, отойдя на минуту к сторону, переругивались между собою из-за разницы в определении лет и снова бросались осматривать лошадь.
В самом центре около церковной ограды расположился длинный ряд торговок лентами, коральками и разным мелким мануфактурным товаром. Тут было шумно и весело. Толпы дивчат и молодиц, разукрашенных лентами, пестрым цветником сновали группами, останавливаясь и осматривая соблазнительно разложенные товары. Торговки, похваливая достоинства своего товара, перебирали его и раскладывали еще соблазнительнее.
Порою, гремя бубенцами, шагом проезжала через площадь тройка какого-нибудь помещика, да иногда, расталкивая толпу, безцеремонно протискивались солдаты пограничной стражи, посланные за покупками с ближайшего кордона, расположенного тут же в местечке около берега реки. Облокотившись на решетку палисадника и глядя на открывавшуюся перед ним картину, около самых ворот стоял дежурный, перебрасываясь отдельными фразами с проходившим людом. В открытое окно кордона виднелся стол, за которым, что-то усердно записывая и не обращая никакого внимания на ярмарочное движение, сидел старший вахмистр отряда Иван Игнатенко. Весельчак, певун, плясун и в тоже время прекрасный строевик и чудный ездок, вахмистр считался лучшим поимщиком N-ской бригады. Не один контрабандир, услыша его фамилию, сердито сплевывал в сторону, суля ему всякие напасти. Но зато и не одна молодица, посматривая на красавца-вахмистра, украдкою вздыхала, не будучи в состоянии оторвать от него своих глаз. Окрестные хуторяне, зная, что у него водятся деньги, каждый с охотою бы просватал за него свою дочку. А начальство в лице командиров отряда и отдела души не чаяло в своем вахмистре. Всегда аккуратный и исполнительный, он и на этот раз, несмотря на праздничный день, производил какой-то подсчет. Лишь окончивши все служебные дела, вышел наконец Игнатенко из кордона и направился в местечко. Встречные обыватели почтительно приподнимали свои шапки, а молодицы приветливо отвечали кивком головы на его поклон.
- День добрый, пан вахмистр… З неділею… - обратился на площади к нему высокий представительный мельник. - Оксано, що ж ты, бісова душа, не кажешь добрый день.
Вахмистр, узнав знакомого, остановился и подошел к нему ближе.
- Добре, что встретились!..
- Чи не выпьем ли по чарци горелки, пан вахмистр?
Игнатенко, засмотревшийся на красивую дочку, молчаливым кивком головы выразил согласие.
- Ходыть з Оксаною до моей хаты, а я зараз прибігу, - продолжал мельник.
Вахмистр давно уже посматривал на красавицу Оксану и даже не прочь был заслать к ее батьку сватов, да смущала его худая слава, что ходила про мельника.
«Все бы нечего, да люди кажут, что он шварцовник [Шварцовником называют занимающегося контрабандным промыслом.]», - рассуждал он иногда сам с собою; сама же Оксана давно уже не давала спать покойно молодцу-вахмистру, мерещась ему в жаркие летние ночи. Поглядывая на красавицу, Игнатенко скоро забывал все тревожившие его мысли, и теперь, воспользовавшись отсутствием батька, стал нашептывать дочке те сладкие речи, которые так скоро доходят до сердца девушек…
V
Через час из окон дома мельника послышался веселый звон посуды и громкие голоса собравшихся гостей, как бы чутьем пронюхавших, что по воздуху потянулся сильный запах горелки. Веселый мотив залихватского гопака разносился по окрестностям. Старый скрипач особенно старался, выводя самые неожиданные звуки в тех местах, когда их меньше всего можно было ожидать. Лукаво поглядывая на вахмистра и чернобровую Оксану, он порою ухмылялся, видя, как они все время не сводят друг с друга глаз. У старого музыканта была хорошая сметка - ему уже виделось недалекое веселье [Свадьба.]. Почти до глубоких сумерок глиняная баклажка с горилкою покатывалась по столу, и гости, увлеченные оживленною беседою, даже не заметили, как потихоньку исчез незаметно сам хозяин, а если кто и заметил, то не обратил, вероятно, внимания, решив, что вышел по делу… Один Игнатенко, давно уже внимательно присматривавшийся к действиям мельника, видев его исчезновение, покрутил свои молодецкие усы и неодобрительно покачал головою - видимо, какая-то мысль промелькнула в его неотуманенной голове…
- Ото ж бісов батько, пійшов кудысь, - проворчал он себе под нос в раздумье, как бы не доверяя своему предположению, а затем, приняв какое-то решение, он тихо вышел из-за стола и также, не замеченный никем, вышел из хаты…
Ночь уж давно покрыла землю, и звезды блистали в вышине. Полный месяц своими яркими лучами мягко освещал окрестности. Везде стояла полная тишина, ярмарка уже давно разъехалась, и лишь кое-где по улицам виднелись одиноко стоящие возы, хозяева которых еще бражничали кто у приятелей, а кто в шинке, гостеприимно размахнувшем свои двери. В домах по улицам виднелся свет, но ближе к околице улица делалась все глуше и темнее. Тополи, освещенные лунным светом, вырисовывались правильными рядами, обозначая большую дорогу. Река с глухим шумом стремилась на мельничную запруду, как бы стараясь своим натиском сорвать высокую плотину. Мельничные колеса быстро вертелись, отбрасывая тысячи брызг, светившихся при лунном свете как драгоценные камни… Твердо ритмически постукивал при работе мельничный жернов, перемалывая зерно… Лишь очень опытный слух мог в этом шуме различить слова разговора, доносившегося с мельницы.
Игнатенко, прижимаясь к заборам и прячась в тени, тихо пробрался к самой мельнице и остановился около двери, обратившись весь в слух.
- Так кажете, Опонасе, ще не зробым [Сделаем.]? Зробым добре, ни москали, ни сам шайтан не побачут, як мы пронесем до самого млына из австріяцкой стороны…
- Добре як так; я туточки, Максиме, буду чекать вас… И гроши и горилка тыж будут…
- Вот бісовы діты, що воны робыть хотят, - проворчал себе под нос вахмистр, прислушивавшийся внимательно к каждому слову. - И Апанас, чорты б его матеры, хоть вин и будет моим батьком, а я ж его поймаю… Я буду не я, если не поймаю. - И Игнатенко молододки расправил свои усы.
Узнав место и время предполагаемого проноса контрабанды, вахмистр так же бесшумно окольным путем направился на кордон, чтобы сделать нужные распоряжения по усилению охраны границы большим количеством секретов.
Передав старшему поста приказания, Игнатенко взял с собою несколько человек, с которыми и расположился в зарослях ивняка около самой мельницы. Ночь прошла совершенно спокойно, и лишь с восходом солнца уставшие люди возвратились на кордон. Целую почти неделю высылались особые секреты на дистанцию Лугового поста, где легче всего был переход через реку, но результатов надзора еще видно не было. Даже всегда спокойный вахмистр начинал втихомолку поругивать себя, думая, что ошибся в своих предположениях относительно мельника… Под воскресенье, устроившись в густых порослях камыша, он уже окончательно впал в дурное расположение духа, ругая себя на чем свет стоит. Ночь на этот раз была темная, небольшой ветерок, лишь шелестевший тихо с вечера, среди ночи усилился, и погода резко переменилась; крупные капли дождя забарабанили по крышам мельничных построек. Тучи низко нависли над землею… Где-то далеко на темном фоне горизонта сверкала зарница, пурпуровыми вспышками освещая темноту. С резким шумом рассекая крыльями воздух, потянулись с австрийской стороны дикие утки и, покружившись над рекою, садились в камышах у русского берега. Этот перелет птицы среди ночи заставил внимательных к каждому проявлению жизни в ночной тиши пограничников насторожиться. Спустя некоторое время на заграничной стороне послышался всплеск воды, и на воде около берега показалось какое-то пятно… Люди в секрете схватились за винтовки, и с каким-то особенным волнением напряженно стали всматриваться в темноту. Через несколько минут лодка, тихо шурша, врезалась в прибрежные камыши. Несколько темных фигур торопливо принялись выгружать из нее тюки с товаром и складывать их недалеко от берега в заросли… Со стороны мельницы, тихо крадучись, показалась высокая фигура, в которой без всякого труда Игнатенко узнал мельника. Апанас видимо ожидал своих сообщников, равно как и они его; это можно было заключить из того, что никто из них не обратил на его приход никакого внимания, торопясь лишь скорее разгрузить лодку…
- Кажись, пора, г. вахмистр, - послышался голос одного из солдат, изнывавших от нетерпения.
- Пора! - только что успел ответить Игнатенко, как гулко прогремел выстрел казенной винтовки и эхо, подхватив звук выстрела, повторило его несколько раз в горах…
Вся окрестность как будто разом ожила. Со всех сторон из камышей поднялись стада испуганных уток и с криком закружились в воздухе. Контрабандиры кинулись врассыпную бежать по берегу. По линии патрульной дороги затрещали выстрелы магазинок, и скоро послышался топот скачущих на тревогу с кордона лошадей… Игнатенко все свое внимание сосредоточил на мельнике, боясь его выпустить из рук. Быстро сбросив шинель и сапоги, он с одним лишь револьвером в руках кинулся за убегавшим Апанасом… Со всех сторон на подмогу сбегались люди соседних секретов. Мельник беспомощно оглядывался во все стороны, продолжая бежать, наконец, споткнувшись о корень дерева, он упал, и почти тотчас же и на него насел вахмистр, не дав ему даже подумать о сопротивлении…
VI
Двор кордона ярко осветился фонарями и факелами. Группа людей и лошадей занимала его середину. С любопытством рассматривали не участвовавшие в задержании тюки с товаром, сложенные около цейхгауза. Вахмистр по очереди осматривал каждый тюк контрабанды, и только убедившись в целости обшивки, передавал его собственноручно старшему поста, который вносил их и складывал в цейхгаузе. Тут же, окруженный часовыми, стоял мельник и еще двое из задержанных контрабандиров. Понуро опустив головы, они недоброжелательно посматривали и на солдат, вероятно, в душе суля каждому всякую пакость. Наконец уборка тюков была окончена, к цейхгаузу приставлен был часовой. Задержанных контрабандиров повели в кордон, где люди, усевшись вокруг стола, принялись пить чай, гостеприимно усадив их в середину. В комнате старшего, рядом с росписной, расположился Игнатенко, старший поста и мельник. На столе уже появилась бутылка водки и кое-какая закуска. Проголодавшийся вахмистр приналег на все, утоляя голод и почти не обращая внимания на своих собеседников, которые от него, в свою очередь, тоже не отставали. Разговор вначале не вязался, мельник угрюмо молчал, но затем чарка сделала свое дело, а когда бутылка была почти вся опорожнена, Апанас уже снова дружелюбно обнимал за шею вахмистра и плакал горькими слезами. Впав в плаксивое настроение, он все время клялся, что любит Игнатенку и, несмотря на всякие неприятности, которые его ожидают и которых главный виновник вахмистр, он все-таки отдает свою Оксану только за пана вахмистра.
- Ну, будет, Опанасе, - наконец сказал вахмистр, поднимаясь, - и я вас тыж люблю, а теперь полягаем спаты, утром пріедет командир и отправит вас в таможню…
Перспектива выспаться показалась Апанасу особенно приятною, почему он, не заставляя себя долго упрашивать, тотчас же улегся на одну из коек… Игнатенко же, внимательно осмотрев замки у двери, запер ее на ключ, который положил в карман и затем направился к своей постели, но, остановившись среди комнаты, задумался; возможность, что контрабандир-мельник бежит, его беспокоила.
- Апанасе! Що я вам скажу, - наконец сказал он, трогая мельника за плечо, - я боюсь, што вы утечете, так я вас привяжу к кровати…
- А привяжите, пане вахмистр, - ответил, сладко зевая, Апанас, соглашаясь с вахмистром.
Игнатенко порылся в шкапчике и, найдя в нем обрывок повода от конского недоузка, окрутил им ноги мельника и затем пропустил концы веревки вокруг спинки кровати, но для того, чтобы быть уже совершенно спокойным, он решился лечь на одну кровать с мельником, дружелюбно обняв своего соседа и покрывшись с ним одним и тем же одеялом.
VII
Прошло полгода. Апанас, отсидевший три месяца в тюрьме за перенос в первый раз контрабандного товара, давно уже возвратился обратно в местечко и снова зажил прежнею жизнью, работая на своей мельнице, но возможность заработать в короткий срок порядочную сумму денег не давала ему покоя, и скоро старый контрабандир снова занялся своим прежним промыслом, водворяя из-за границы контрабандные товары, но только, наученный горьким опытом, он сделался еще осторожнее. Частенько, как и прежде, сходились они с вахмистром Игнатенко, который стал еще более внимательно относиться к своему нареченному тестю с тех пор, как они ударили по рукам и пропили Оксану.
Строгий к самому себе, он даже и не допускал мысли сделать какое-нибудь служебное отступление для кого бы то ни было, а для родственников считал бы допущенную маленькую поблажку тягчайшим грехом, и поэтому, проверив ходившие по местечку слухи, что старый мельник продолжает заниматься контрабандою, удвоил свои наблюдения за ним. С Оксаною же они слюбились окончательно, отложив свадьбу до увольнения Игнатенко в запас армии.
Апанас как будто чувствовал, что за ним следят, и поэтому действовал осторожно. Но Игнатенко не дремал. Целые ночи напролет он проводил в секретах, следя за каждым шагом мельника.
Осенью начались темные ночи, и охрана границы сделалась несравненно труднее, но за все это время Апанасу положительно не удавалось перебраться на австрийскую сторону и условиться о переносе товара. Старик проклинал в душе всю пограничную стражу и в особенности вахмистра Игнатенку, но, встречаясь с ним, с почтением приподнимал свою шапку и заговаривал с молодцом-москалем, который ему как человек во всем пришелся по душе… «Ишь бісов сын, и не чуе, що я для своей же Окси стараюсь, - бормотал он сердито, - як для нее, так и для него, поженятся - их все будет…»
И он отправлялся с этими мыслями к себе на мельницу, бросая враждебные взгляды на часового, мимо которого ему приходилось каждый раз проходить.
Наконец под самый Покров удалось Апанасу улизнуть в Австрию. Давно уже от солдат слышал он, что Покров Пресвятой Богородицы самый большой праздник во всей пограничной страже, и, рассчитывая, что в этот день москали все перепьются, он решил именно в этот день и устроить прорыв на Лесной дистанции Глухого поста.
Целый день провел он за границею, собирая своих всегдашних сотоварищей. Товар уже давно был готов, запакован в ноши и лежал у корчмаря, который с давних времен был главным агентом по водворению контрабанды в Россию и с помощью Апанаса переправил из Австрии не на один десяток тысяч рублей контрабандного товара, получая от этого большие барыши.
В последнее время дело почти стало, молодежь без опытного машиниста [Вожак партии.] боялась переносить контрабанду, а Апанас сделался таким робким, что сам корчмарь, бывший не из очень храбрых, чувствовал в этом отношении свое над ним превосходство. Недостаток деятельности и заметное уменьшение доходов повергало его в дурное настроение, поэтому приход Апанаса был настолько радостным для него событием, что он сразу, без разговоров выставил ему целую кварту араку, даже не сказав, сколько стоит этот драгоценный напиток, решив хорошо угостить нужного человека.
К вечеру партия была готова. Выпив последнюю чарку горилки, Апанас взялся за свою ношу и, простившись с корчмарем, вышел из корчмы, направляясь лесной просекою к русской границе. Партия его следовала за ним.
Один за другим бесшумно двигались вперед контрабандиры и, пройдя несколько верст, остановились на лесной поляне, выжидая, когда машинист, ушедший давно вперед, подаст условный сигнал, а Апанас тихо крался вдоль по границе, внимательно вглядываясь в темноту и высматривая расположение часовых и секретов.
VIII
В день Покрова Пресвятой Богородицы на всех постах Веселого отряда с раннего утра поднялась праздничная суета. Хотя накануне еще вечером была сделана генеральная уборка казарменных помещений, но это показалось людям недостаточно. Снова заработали метлы, наводя лоск на удивительно выметенный двор и снова посыпая его свежим песком. Пол казармы был усыпан зеленою кугою, сохранившей, несмотря на позднююю осень, свою свежесть. У образов теплились лампадки. На лицах у всех видно было праздничное настроение. Среди казармы на большом столе, покрытом белою простынею, возвышалась гора булок, колбас; жареные куски свинины лежали грудами вокруг объемистой четверти, выглядывавшей скромно из-за всех этих вкусных явств. Громкий звонок прозвучал наконец, сообщая о приезде командира отряда. Люди, успевшие переодеться в мундиры, выстроились в казарме.
Молодцеватый ротмистр, спрыгнув с лошади и бросив поводья дежурному, звоня шпорами, вошел в казарму и, сразу окинув одним взглядом выстроившихся людей, громко поздоровался с ними и поздравил всех с праздником.
Подойдя затем к столу, он налил чарку водки и поднял ее за здоровье корпусного командира и за процветание дорогого корпуса пограничной стражи. Праздник стражи начался. Один за другим подходили люди и, получив свою чарку, выпивали ее, отходя затем в сторону и давая место другому. Через час против казармы около столба собрался уже кружком весь кордон; из середины толпы слышались залихватские переборы гармонии и протяжные взвизгивания скрипки. Песня чередовалась с пляскою, пляска с песнею. Целый день стонала земля от выбиваемых на ней колен комаринского и гопака, лишь изредка старший поста, взглянув на часы, прерывал веселье, вызывая очередную смену часовых брать жребий для службы. Под вечер уставшие и наплясавшиеся всласть люди закончили свой праздник, отправившись почти все в секреты, выставленные по приказанию командира отряда, опасавшегося, что контрабандиры, уверенные в этот день в своей безнаказанности, не сделали бы прорыва по его дистанции. На границе настала полная тишина, лишь изредка прерываемая топотом копыт проезжающего проверкою разъезда.
IX
Вахмистр Игнатенко при поверке до полуночи всех часовых и секретов по Лесной дистанции заметил какое-то движение в зарослях около патрульной дороги. Опытный глаз его сразу остановился на этом подозрительном месте. Не подавая вида, он так же спокойно направил дальше своего коня, но, проехав несколько сот шагов, быстро соскочил с седла и, бросив лошадь, тихо свернул с просеки в чащу и, по тропинке дойдя до группы ветвистых берестов, громко крикнул, подражая кряканью испуганной утки. Невдалеке у самых корней что-то зашевелилось, и темная фигура, бесшумно поднявшись с земли, выросла перед ним.
- Кажись идут, Матвейчук, - тихим шепотом спросил он, узнавая унтер-офицера, старшего Забытого поста.
- Так, точно, г. вахмистр.
- Смотри не зевай, - подтвердил еще раз Инатенко, вынимая револьвер из кабура.
Густой белый туман расстилался по зарослям, колеблемый тихим ветерком, шелестевшим по сухой листве. Внизу по равнине туман казался гуще. За вершинами гор Лесной дистанции уже виднелась пурпуровая полоса начинающегося рассвета. Апанас давно уже со своей партией добрался до границы и, выжидая удобное время, расположился в зарослях. На границе была полная тишина, и привычное ухо старого контрабандира не могло открыть в этой тишине присутствия ненавистных секретов. Часовые, им давно сосчитанные, были на своих местах. Зная по опыту, что ко времени смены все часовые подходят к ближайшему флангу своего участка и, таким образом, через промежуточный участок между Забытой и Высокой дистанцией можно будет перемахнуть границу, он терпедиво ждал. Все его предположения в этом направлении сбылись как по писаному. Совершенно спокойный и уверенный в благоприятном исходе своего дела, он, подав знак, двинулся вперед и, бесшумно проскользнув через патрульную дорогу, скрылся в зарослях русской стороны, направляясь на мигавший где-то вдалеке свет фонаря. Приятель-лесник, сговорившись с Апанасом, уже давно поджидая гостя к себе, выставил в окне своей хаты ярко светившую лампу. Придерживая одной рукой ношу, а другой снимая двустволку, Апанас наконец остановился передохнуть при выходе на небольшую поляну. Вся его партия, шедшая друг за другом, столпились тут же. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Кажись воны, - тихо сказал старший, всматриваясь в темноту. - Дюже много, да еще с оружием, - добавил он, заметив группу контрабандистов.
Вахмистру Игнатенко, тоже всматривавшемуся в темноту, как-то сразу бросилась в глаза высокая сутуловатая знакомая фигура.
«Апанас», - решил он, узнавая мельника.
- Стой! Кто идет? - прогремел его могучий голос, и одновременно с окликом раздался отрывочный выстрел казенной винтовки…
Где-то далеко в горах отозвалось эхо… Апанас, вздрогнув, сразу понял свою неудачу, но, всмотревшись и увидев, что впереди лишь двое солдат, ободрился, решив идти напролом, вскинул к плечу двухстволку и, прицелясь, надавил собачку… Ответный выстрел взбудоражил окончательно Игнатенко. Выхватив из рук старшего винтовку, он прицелился и, поймав на мушку видневшуюся впереди фигуру мельника, спустил курок… Вскинув как-то нелепо руками, грузно упал на землю Апанас с простреленною головою… Контрабандиры кинулись врассыпную. Со всех сторон уже виднелись огни следовых фонарей, и по патрульной дороге слышался глухой топот лошадей, скачущих на тревогу.
Вскинув как-то нелепо руками, грузно упал на землю Апанас с простреленною головою…
Раскинувши руки и смотря широко открытыми глазами в темное небо, лежал Апанас. Выражение какого-то удивления застыло на его мертвом лице…
А невдалеке при свете фонарей вахмистр Игнатенко, примостившись на земле, писал донесение командиру отряда о только что случившемся происшествии… Невеселые мысли бродили в его голове.
«Теперича Оксана прощай - видно, не судьба, - думал он, кидая искоса взгляды на мертвое тело мельника, - а ничего не поделаешь… Зачем он стрелять-то вздумал - кабы не стрелял, жив бы был, потому хоть он мне и, почитай, свой, а присягу я забывать никогда не должен, на то я и крест целовал…»
Подойдя к мертвому, он осторожно закрыл ему глаза и стал на колени, поклонился в землю мертвому телу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Через год настоятель Сотановецкого монастыря получил по почте из Закаспийской области от вахмистра Игнатенко 200 руб. на помин души раба Божьего Апанаса.
Молодчина-вахмистр вызвался охотником во вновь формировавшуюся бригаду на персидской границе, и среди пустынь Закаспия, неся еще с большим рвением службу, старался забыть постоянно мерещившийся ему образ Оксаны.
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали.
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html
Д. Н. Логофет. По присяге. (Из пограничной жизни.) / Солдатская библиотека. 24-го комплекта № 479. - Петроград, 1914.
I
В пограничном местечка Збарже была годовая ярмарка. Еще накануне, с раннего утра, потянулись из окрестных селений хуторяне.
Круторогие волы медленно, шаг за шагом, поскрипывая деревянными ярмами, еде вытягивали тяжело нагруженные возы. Все, что только следовало продать от излишка в хозяйстве, продавалось на этой ярмарке.
В новых свитках, очипках и с массою монистов и коральков на шеях, шли по сторонам дороги группами молодицы и дивчата, шумно смеясь и перебрасываясь отрывочными фразами со встречными. Обыватели, как называли себя окрестные крестьяне, шли сбоку возов, сосредоточенно посматривая по сторонам и порою, с сознанием собственного достоинства, степенно приподнимая перед знакомым помещиком свои смушковые шапки.
Лишь иногда при взгляде на красивых дивчат и молодиц суровое выражение их лиц превращалось в веселои и глаза с интересом начинали следить за молодежью, и, вспоминая свою молодость, каждый невольно поправлял свои седые усы.
Перед самым местечком, у въезда в околицу, толпились лошади, коровы вперемежку с тяжелыми волами, дожидаясь очереди пробраться через узкие ворота. Пыль, поднимаемая этою движущеюся массою, стояла в воздухе густым облаком. Яркое летнее солнце начинало слегка пригревать. В воздухе пахло кожами, пылью, дегтем и тем особым запахом, который составляет непременную принадлежность всех местечек Юго-Западного края. Уныло дребезжащие звуки колокола, раздавшиеся с колокольни старинного костела, перемешивались с густым звоном колоколов православной церкви. На площади стояла настоящая ярмарочная сутолока. Воза, размещенные как попало, чередовались с группами лошадей, коров и мелкого рогатого скота. Мелкие торговцы - евреи в длинных лапсердаках сновали, то поодиночке, то группами между возов, торгуясь, узнавая цену, покупая и снова, еще не купивши, перепродавая все, что попадется на глаза, желающему. Обыватели, почесывая в затылках, только посматривали на эти манипуляции, относясь к этим ухищрениям как к неизбежному злу, зная по опыту, что без посредников ни продать, ни купить ничего нельзя.
Целый ряд торговок разместился в порядке почти напротив монопольной казенной лавки, разложив на лотках горы сала и колбас, соблазнительно приманивающих своим видом проходящих хуторян. Из монополии уже один за другим появлялись обыватели, успевшие кое-что продать и стремившиеся скорее спрыснуть свою продажу. Около конного ряда шум был особенно сильный. Тут кроме продавцов и покупателей толпились барашники и любители конского дела. Поочередно пробуя лошадей, заставляя их делать пробежки то рысью, то шагом, все они старались перекричать друг друга, поднимая невообразимый гвалт. То с остервением хлопая друг друга по рукам, они торговались до полного изнеможения, то бросались чуть не разом все осматривать и ощупывать какую-нибудь лошадь, смотрели ей в зубы по нескольку раз и, отойдя на минуту к сторону, переругивались между собою из-за разницы в определении лет и снова бросались осматривать лошадь.
В самом центре около церковной ограды расположился длинный ряд торговок лентами, коральками и разным мелким мануфактурным товаром. Тут было шумно и весело. Толпы дивчат и молодиц, разукрашенных лентами, пестрым цветником сновали группами, останавливаясь и осматривая соблазнительно разложенные товары. Торговки, похваливая достоинства своего товара, перебирали его и раскладывали еще соблазнительнее.
Порою, гремя бубенцами, шагом проезжала через площадь тройка какого-нибудь помещика, да иногда, расталкивая толпу, безцеремонно протискивались солдаты пограничной стражи, посланные за покупками с ближайшего кордона, расположенного тут же в местечке около берега реки. Облокотившись на решетку палисадника и глядя на открывавшуюся перед ним картину, около самых ворот стоял дежурный, перебрасываясь отдельными фразами с проходившим людом. В открытое окно кордона виднелся стол, за которым, что-то усердно записывая и не обращая никакого внимания на ярмарочное движение, сидел старший вахмистр отряда Иван Игнатенко. Весельчак, певун, плясун и в тоже время прекрасный строевик и чудный ездок, вахмистр считался лучшим поимщиком N-ской бригады. Не один контрабандир, услыша его фамилию, сердито сплевывал в сторону, суля ему всякие напасти. Но зато и не одна молодица, посматривая на красавца-вахмистра, украдкою вздыхала, не будучи в состоянии оторвать от него своих глаз. Окрестные хуторяне, зная, что у него водятся деньги, каждый с охотою бы просватал за него свою дочку. А начальство в лице командиров отряда и отдела души не чаяло в своем вахмистре. Всегда аккуратный и исполнительный, он и на этот раз, несмотря на праздничный день, производил какой-то подсчет. Лишь окончивши все служебные дела, вышел наконец Игнатенко из кордона и направился в местечко. Встречные обыватели почтительно приподнимали свои шапки, а молодицы приветливо отвечали кивком головы на его поклон.
- День добрый, пан вахмистр… З неділею… - обратился на площади к нему высокий представительный мельник. - Оксано, що ж ты, бісова душа, не кажешь добрый день.
Вахмистр, узнав знакомого, остановился и подошел к нему ближе.
- Добре, что встретились!..
- Чи не выпьем ли по чарци горелки, пан вахмистр?
Игнатенко, засмотревшийся на красивую дочку, молчаливым кивком головы выразил согласие.
- Ходыть з Оксаною до моей хаты, а я зараз прибігу, - продолжал мельник.
Вахмистр давно уже посматривал на красавицу Оксану и даже не прочь был заслать к ее батьку сватов, да смущала его худая слава, что ходила про мельника.
«Все бы нечего, да люди кажут, что он шварцовник [Шварцовником называют занимающегося контрабандным промыслом.]», - рассуждал он иногда сам с собою; сама же Оксана давно уже не давала спать покойно молодцу-вахмистру, мерещась ему в жаркие летние ночи. Поглядывая на красавицу, Игнатенко скоро забывал все тревожившие его мысли, и теперь, воспользовавшись отсутствием батька, стал нашептывать дочке те сладкие речи, которые так скоро доходят до сердца девушек…
V
Через час из окон дома мельника послышался веселый звон посуды и громкие голоса собравшихся гостей, как бы чутьем пронюхавших, что по воздуху потянулся сильный запах горелки. Веселый мотив залихватского гопака разносился по окрестностям. Старый скрипач особенно старался, выводя самые неожиданные звуки в тех местах, когда их меньше всего можно было ожидать. Лукаво поглядывая на вахмистра и чернобровую Оксану, он порою ухмылялся, видя, как они все время не сводят друг с друга глаз. У старого музыканта была хорошая сметка - ему уже виделось недалекое веселье [Свадьба.]. Почти до глубоких сумерок глиняная баклажка с горилкою покатывалась по столу, и гости, увлеченные оживленною беседою, даже не заметили, как потихоньку исчез незаметно сам хозяин, а если кто и заметил, то не обратил, вероятно, внимания, решив, что вышел по делу… Один Игнатенко, давно уже внимательно присматривавшийся к действиям мельника, видев его исчезновение, покрутил свои молодецкие усы и неодобрительно покачал головою - видимо, какая-то мысль промелькнула в его неотуманенной голове…
- Ото ж бісов батько, пійшов кудысь, - проворчал он себе под нос в раздумье, как бы не доверяя своему предположению, а затем, приняв какое-то решение, он тихо вышел из-за стола и также, не замеченный никем, вышел из хаты…
Ночь уж давно покрыла землю, и звезды блистали в вышине. Полный месяц своими яркими лучами мягко освещал окрестности. Везде стояла полная тишина, ярмарка уже давно разъехалась, и лишь кое-где по улицам виднелись одиноко стоящие возы, хозяева которых еще бражничали кто у приятелей, а кто в шинке, гостеприимно размахнувшем свои двери. В домах по улицам виднелся свет, но ближе к околице улица делалась все глуше и темнее. Тополи, освещенные лунным светом, вырисовывались правильными рядами, обозначая большую дорогу. Река с глухим шумом стремилась на мельничную запруду, как бы стараясь своим натиском сорвать высокую плотину. Мельничные колеса быстро вертелись, отбрасывая тысячи брызг, светившихся при лунном свете как драгоценные камни… Твердо ритмически постукивал при работе мельничный жернов, перемалывая зерно… Лишь очень опытный слух мог в этом шуме различить слова разговора, доносившегося с мельницы.
Игнатенко, прижимаясь к заборам и прячась в тени, тихо пробрался к самой мельнице и остановился около двери, обратившись весь в слух.
- Так кажете, Опонасе, ще не зробым [Сделаем.]? Зробым добре, ни москали, ни сам шайтан не побачут, як мы пронесем до самого млына из австріяцкой стороны…
- Добре як так; я туточки, Максиме, буду чекать вас… И гроши и горилка тыж будут…
- Вот бісовы діты, що воны робыть хотят, - проворчал себе под нос вахмистр, прислушивавшийся внимательно к каждому слову. - И Апанас, чорты б его матеры, хоть вин и будет моим батьком, а я ж его поймаю… Я буду не я, если не поймаю. - И Игнатенко молододки расправил свои усы.
Узнав место и время предполагаемого проноса контрабанды, вахмистр так же бесшумно окольным путем направился на кордон, чтобы сделать нужные распоряжения по усилению охраны границы большим количеством секретов.
Передав старшему поста приказания, Игнатенко взял с собою несколько человек, с которыми и расположился в зарослях ивняка около самой мельницы. Ночь прошла совершенно спокойно, и лишь с восходом солнца уставшие люди возвратились на кордон. Целую почти неделю высылались особые секреты на дистанцию Лугового поста, где легче всего был переход через реку, но результатов надзора еще видно не было. Даже всегда спокойный вахмистр начинал втихомолку поругивать себя, думая, что ошибся в своих предположениях относительно мельника… Под воскресенье, устроившись в густых порослях камыша, он уже окончательно впал в дурное расположение духа, ругая себя на чем свет стоит. Ночь на этот раз была темная, небольшой ветерок, лишь шелестевший тихо с вечера, среди ночи усилился, и погода резко переменилась; крупные капли дождя забарабанили по крышам мельничных построек. Тучи низко нависли над землею… Где-то далеко на темном фоне горизонта сверкала зарница, пурпуровыми вспышками освещая темноту. С резким шумом рассекая крыльями воздух, потянулись с австрийской стороны дикие утки и, покружившись над рекою, садились в камышах у русского берега. Этот перелет птицы среди ночи заставил внимательных к каждому проявлению жизни в ночной тиши пограничников насторожиться. Спустя некоторое время на заграничной стороне послышался всплеск воды, и на воде около берега показалось какое-то пятно… Люди в секрете схватились за винтовки, и с каким-то особенным волнением напряженно стали всматриваться в темноту. Через несколько минут лодка, тихо шурша, врезалась в прибрежные камыши. Несколько темных фигур торопливо принялись выгружать из нее тюки с товаром и складывать их недалеко от берега в заросли… Со стороны мельницы, тихо крадучись, показалась высокая фигура, в которой без всякого труда Игнатенко узнал мельника. Апанас видимо ожидал своих сообщников, равно как и они его; это можно было заключить из того, что никто из них не обратил на его приход никакого внимания, торопясь лишь скорее разгрузить лодку…
- Кажись, пора, г. вахмистр, - послышался голос одного из солдат, изнывавших от нетерпения.
- Пора! - только что успел ответить Игнатенко, как гулко прогремел выстрел казенной винтовки и эхо, подхватив звук выстрела, повторило его несколько раз в горах…
Вся окрестность как будто разом ожила. Со всех сторон из камышей поднялись стада испуганных уток и с криком закружились в воздухе. Контрабандиры кинулись врассыпную бежать по берегу. По линии патрульной дороги затрещали выстрелы магазинок, и скоро послышался топот скачущих на тревогу с кордона лошадей… Игнатенко все свое внимание сосредоточил на мельнике, боясь его выпустить из рук. Быстро сбросив шинель и сапоги, он с одним лишь револьвером в руках кинулся за убегавшим Апанасом… Со всех сторон на подмогу сбегались люди соседних секретов. Мельник беспомощно оглядывался во все стороны, продолжая бежать, наконец, споткнувшись о корень дерева, он упал, и почти тотчас же и на него насел вахмистр, не дав ему даже подумать о сопротивлении…
VI
Двор кордона ярко осветился фонарями и факелами. Группа людей и лошадей занимала его середину. С любопытством рассматривали не участвовавшие в задержании тюки с товаром, сложенные около цейхгауза. Вахмистр по очереди осматривал каждый тюк контрабанды, и только убедившись в целости обшивки, передавал его собственноручно старшему поста, который вносил их и складывал в цейхгаузе. Тут же, окруженный часовыми, стоял мельник и еще двое из задержанных контрабандиров. Понуро опустив головы, они недоброжелательно посматривали и на солдат, вероятно, в душе суля каждому всякую пакость. Наконец уборка тюков была окончена, к цейхгаузу приставлен был часовой. Задержанных контрабандиров повели в кордон, где люди, усевшись вокруг стола, принялись пить чай, гостеприимно усадив их в середину. В комнате старшего, рядом с росписной, расположился Игнатенко, старший поста и мельник. На столе уже появилась бутылка водки и кое-какая закуска. Проголодавшийся вахмистр приналег на все, утоляя голод и почти не обращая внимания на своих собеседников, которые от него, в свою очередь, тоже не отставали. Разговор вначале не вязался, мельник угрюмо молчал, но затем чарка сделала свое дело, а когда бутылка была почти вся опорожнена, Апанас уже снова дружелюбно обнимал за шею вахмистра и плакал горькими слезами. Впав в плаксивое настроение, он все время клялся, что любит Игнатенку и, несмотря на всякие неприятности, которые его ожидают и которых главный виновник вахмистр, он все-таки отдает свою Оксану только за пана вахмистра.
- Ну, будет, Опанасе, - наконец сказал вахмистр, поднимаясь, - и я вас тыж люблю, а теперь полягаем спаты, утром пріедет командир и отправит вас в таможню…
Перспектива выспаться показалась Апанасу особенно приятною, почему он, не заставляя себя долго упрашивать, тотчас же улегся на одну из коек… Игнатенко же, внимательно осмотрев замки у двери, запер ее на ключ, который положил в карман и затем направился к своей постели, но, остановившись среди комнаты, задумался; возможность, что контрабандир-мельник бежит, его беспокоила.
- Апанасе! Що я вам скажу, - наконец сказал он, трогая мельника за плечо, - я боюсь, што вы утечете, так я вас привяжу к кровати…
- А привяжите, пане вахмистр, - ответил, сладко зевая, Апанас, соглашаясь с вахмистром.
Игнатенко порылся в шкапчике и, найдя в нем обрывок повода от конского недоузка, окрутил им ноги мельника и затем пропустил концы веревки вокруг спинки кровати, но для того, чтобы быть уже совершенно спокойным, он решился лечь на одну кровать с мельником, дружелюбно обняв своего соседа и покрывшись с ним одним и тем же одеялом.
VII
Прошло полгода. Апанас, отсидевший три месяца в тюрьме за перенос в первый раз контрабандного товара, давно уже возвратился обратно в местечко и снова зажил прежнею жизнью, работая на своей мельнице, но возможность заработать в короткий срок порядочную сумму денег не давала ему покоя, и скоро старый контрабандир снова занялся своим прежним промыслом, водворяя из-за границы контрабандные товары, но только, наученный горьким опытом, он сделался еще осторожнее. Частенько, как и прежде, сходились они с вахмистром Игнатенко, который стал еще более внимательно относиться к своему нареченному тестю с тех пор, как они ударили по рукам и пропили Оксану.
Строгий к самому себе, он даже и не допускал мысли сделать какое-нибудь служебное отступление для кого бы то ни было, а для родственников считал бы допущенную маленькую поблажку тягчайшим грехом, и поэтому, проверив ходившие по местечку слухи, что старый мельник продолжает заниматься контрабандою, удвоил свои наблюдения за ним. С Оксаною же они слюбились окончательно, отложив свадьбу до увольнения Игнатенко в запас армии.
Апанас как будто чувствовал, что за ним следят, и поэтому действовал осторожно. Но Игнатенко не дремал. Целые ночи напролет он проводил в секретах, следя за каждым шагом мельника.
Осенью начались темные ночи, и охрана границы сделалась несравненно труднее, но за все это время Апанасу положительно не удавалось перебраться на австрийскую сторону и условиться о переносе товара. Старик проклинал в душе всю пограничную стражу и в особенности вахмистра Игнатенку, но, встречаясь с ним, с почтением приподнимал свою шапку и заговаривал с молодцом-москалем, который ему как человек во всем пришелся по душе… «Ишь бісов сын, и не чуе, що я для своей же Окси стараюсь, - бормотал он сердито, - як для нее, так и для него, поженятся - их все будет…»
И он отправлялся с этими мыслями к себе на мельницу, бросая враждебные взгляды на часового, мимо которого ему приходилось каждый раз проходить.
Наконец под самый Покров удалось Апанасу улизнуть в Австрию. Давно уже от солдат слышал он, что Покров Пресвятой Богородицы самый большой праздник во всей пограничной страже, и, рассчитывая, что в этот день москали все перепьются, он решил именно в этот день и устроить прорыв на Лесной дистанции Глухого поста.
Целый день провел он за границею, собирая своих всегдашних сотоварищей. Товар уже давно был готов, запакован в ноши и лежал у корчмаря, который с давних времен был главным агентом по водворению контрабанды в Россию и с помощью Апанаса переправил из Австрии не на один десяток тысяч рублей контрабандного товара, получая от этого большие барыши.
В последнее время дело почти стало, молодежь без опытного машиниста [Вожак партии.] боялась переносить контрабанду, а Апанас сделался таким робким, что сам корчмарь, бывший не из очень храбрых, чувствовал в этом отношении свое над ним превосходство. Недостаток деятельности и заметное уменьшение доходов повергало его в дурное настроение, поэтому приход Апанаса был настолько радостным для него событием, что он сразу, без разговоров выставил ему целую кварту араку, даже не сказав, сколько стоит этот драгоценный напиток, решив хорошо угостить нужного человека.
К вечеру партия была готова. Выпив последнюю чарку горилки, Апанас взялся за свою ношу и, простившись с корчмарем, вышел из корчмы, направляясь лесной просекою к русской границе. Партия его следовала за ним.
Один за другим бесшумно двигались вперед контрабандиры и, пройдя несколько верст, остановились на лесной поляне, выжидая, когда машинист, ушедший давно вперед, подаст условный сигнал, а Апанас тихо крался вдоль по границе, внимательно вглядываясь в темноту и высматривая расположение часовых и секретов.
VIII
В день Покрова Пресвятой Богородицы на всех постах Веселого отряда с раннего утра поднялась праздничная суета. Хотя накануне еще вечером была сделана генеральная уборка казарменных помещений, но это показалось людям недостаточно. Снова заработали метлы, наводя лоск на удивительно выметенный двор и снова посыпая его свежим песком. Пол казармы был усыпан зеленою кугою, сохранившей, несмотря на позднююю осень, свою свежесть. У образов теплились лампадки. На лицах у всех видно было праздничное настроение. Среди казармы на большом столе, покрытом белою простынею, возвышалась гора булок, колбас; жареные куски свинины лежали грудами вокруг объемистой четверти, выглядывавшей скромно из-за всех этих вкусных явств. Громкий звонок прозвучал наконец, сообщая о приезде командира отряда. Люди, успевшие переодеться в мундиры, выстроились в казарме.
Молодцеватый ротмистр, спрыгнув с лошади и бросив поводья дежурному, звоня шпорами, вошел в казарму и, сразу окинув одним взглядом выстроившихся людей, громко поздоровался с ними и поздравил всех с праздником.
Подойдя затем к столу, он налил чарку водки и поднял ее за здоровье корпусного командира и за процветание дорогого корпуса пограничной стражи. Праздник стражи начался. Один за другим подходили люди и, получив свою чарку, выпивали ее, отходя затем в сторону и давая место другому. Через час против казармы около столба собрался уже кружком весь кордон; из середины толпы слышались залихватские переборы гармонии и протяжные взвизгивания скрипки. Песня чередовалась с пляскою, пляска с песнею. Целый день стонала земля от выбиваемых на ней колен комаринского и гопака, лишь изредка старший поста, взглянув на часы, прерывал веселье, вызывая очередную смену часовых брать жребий для службы. Под вечер уставшие и наплясавшиеся всласть люди закончили свой праздник, отправившись почти все в секреты, выставленные по приказанию командира отряда, опасавшегося, что контрабандиры, уверенные в этот день в своей безнаказанности, не сделали бы прорыва по его дистанции. На границе настала полная тишина, лишь изредка прерываемая топотом копыт проезжающего проверкою разъезда.
IX
Вахмистр Игнатенко при поверке до полуночи всех часовых и секретов по Лесной дистанции заметил какое-то движение в зарослях около патрульной дороги. Опытный глаз его сразу остановился на этом подозрительном месте. Не подавая вида, он так же спокойно направил дальше своего коня, но, проехав несколько сот шагов, быстро соскочил с седла и, бросив лошадь, тихо свернул с просеки в чащу и, по тропинке дойдя до группы ветвистых берестов, громко крикнул, подражая кряканью испуганной утки. Невдалеке у самых корней что-то зашевелилось, и темная фигура, бесшумно поднявшись с земли, выросла перед ним.
- Кажись идут, Матвейчук, - тихим шепотом спросил он, узнавая унтер-офицера, старшего Забытого поста.
- Так, точно, г. вахмистр.
- Смотри не зевай, - подтвердил еще раз Инатенко, вынимая револьвер из кабура.
Густой белый туман расстилался по зарослям, колеблемый тихим ветерком, шелестевшим по сухой листве. Внизу по равнине туман казался гуще. За вершинами гор Лесной дистанции уже виднелась пурпуровая полоса начинающегося рассвета. Апанас давно уже со своей партией добрался до границы и, выжидая удобное время, расположился в зарослях. На границе была полная тишина, и привычное ухо старого контрабандира не могло открыть в этой тишине присутствия ненавистных секретов. Часовые, им давно сосчитанные, были на своих местах. Зная по опыту, что ко времени смены все часовые подходят к ближайшему флангу своего участка и, таким образом, через промежуточный участок между Забытой и Высокой дистанцией можно будет перемахнуть границу, он терпедиво ждал. Все его предположения в этом направлении сбылись как по писаному. Совершенно спокойный и уверенный в благоприятном исходе своего дела, он, подав знак, двинулся вперед и, бесшумно проскользнув через патрульную дорогу, скрылся в зарослях русской стороны, направляясь на мигавший где-то вдалеке свет фонаря. Приятель-лесник, сговорившись с Апанасом, уже давно поджидая гостя к себе, выставил в окне своей хаты ярко светившую лампу. Придерживая одной рукой ношу, а другой снимая двустволку, Апанас наконец остановился передохнуть при выходе на небольшую поляну. Вся его партия, шедшая друг за другом, столпились тут же. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Кажись воны, - тихо сказал старший, всматриваясь в темноту. - Дюже много, да еще с оружием, - добавил он, заметив группу контрабандистов.
Вахмистру Игнатенко, тоже всматривавшемуся в темноту, как-то сразу бросилась в глаза высокая сутуловатая знакомая фигура.
«Апанас», - решил он, узнавая мельника.
- Стой! Кто идет? - прогремел его могучий голос, и одновременно с окликом раздался отрывочный выстрел казенной винтовки…
Где-то далеко в горах отозвалось эхо… Апанас, вздрогнув, сразу понял свою неудачу, но, всмотревшись и увидев, что впереди лишь двое солдат, ободрился, решив идти напролом, вскинул к плечу двухстволку и, прицелясь, надавил собачку… Ответный выстрел взбудоражил окончательно Игнатенко. Выхватив из рук старшего винтовку, он прицелился и, поймав на мушку видневшуюся впереди фигуру мельника, спустил курок… Вскинув как-то нелепо руками, грузно упал на землю Апанас с простреленною головою… Контрабандиры кинулись врассыпную. Со всех сторон уже виднелись огни следовых фонарей, и по патрульной дороге слышался глухой топот лошадей, скачущих на тревогу.
Вскинув как-то нелепо руками, грузно упал на землю Апанас с простреленною головою…
Раскинувши руки и смотря широко открытыми глазами в темное небо, лежал Апанас. Выражение какого-то удивления застыло на его мертвом лице…
А невдалеке при свете фонарей вахмистр Игнатенко, примостившись на земле, писал донесение командиру отряда о только что случившемся происшествии… Невеселые мысли бродили в его голове.
«Теперича Оксана прощай - видно, не судьба, - думал он, кидая искоса взгляды на мертвое тело мельника, - а ничего не поделаешь… Зачем он стрелять-то вздумал - кабы не стрелял, жив бы был, потому хоть он мне и, почитай, свой, а присягу я забывать никогда не должен, на то я и крест целовал…»
Подойдя к мертвому, он осторожно закрыл ему глаза и стал на колени, поклонился в землю мертвому телу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Через год настоятель Сотановецкого монастыря получил по почте из Закаспийской области от вахмистра Игнатенко 200 руб. на помин души раба Божьего Апанаса.
Молодчина-вахмистр вызвался охотником во вновь формировавшуюся бригаду на персидской границе, и среди пустынь Закаспия, неся еще с большим рвением службу, старался забыть постоянно мерещившийся ему образ Оксаны.
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали.
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html