Чума в Анзобе в 1898 г.
Прив.-доц. А. М. Левин. Чума в Анзобе в 1898 г. // Врач. 1899. № 6.
Грот на границе анзобского оцепления. Здесь и далее снимки из альбома А. М. Левина «Анзоб» (humus); в конце - несколько снимков из альбома К. М. Афрамовича «По Ягнобу. 1898-1900»
[Читано в заседании I отделения Общества охранения народного здравия 18-го января 1899 г.]
Вскоре после начала чумной эпидемии в Индии Его Высочество председатель Противучумной комиссии [Принц А. П. Ольденбургский. - rus_turk.] устроил посылку на место эпидемии экспедиции из врачей, в числе которых находился и я. Одною из главных целей этой посылки было ознакомление с клиникой чумы, дабы при появлении в пределах России подозрительных на чуму случаев в распоряжении Комиссии были лица, знакомые с чумой не только теоретически, но и практически. К сожалению, такой случай не замедлил представиться.
10-го октября прошлого года получена была телеграмма Туркестанского генерал-губернатора, уведомлявшая о появлении в селе Анзобе Самаркандской области повальной смертности от болезни, единогласно признанной местными врачами за чуму. 14-го октября я, в сопровождении д-ра Дамаскина, по распоряжению Его Высочества выехал в Анзоб для ознакомления с истинным свойством эпидемии [От Противочумной комиссии в поездке также участвовали И. В. Мещанинов и С. Д. Мстиславский. - rus_turk.]. 30-го октября наш маленький отряд выехал из Самарканда и на 6-й день прибыл в Анзоб.
Спуск в долину Заравшана
Вброд через Заравшан
Кишлачок на берегу Заравшана
Кишлак (село) Анзоб, бывший главной, если и не исключительной ареной чумной эпидемии, лежит на самой границе русских владений, у подножия Анзобского перевала, отделяющего Самаркандскую область от Гиссарского бекства, входящего уже в состав Бухарского ханства. Это жалкая деревушка, расположенная на берегу небольшой, но бурной речки Ягнобдарьи, впадающей в Фандарью - один из притоков Зарявшана. Я позволю себе несколько остановиться на характеристике местности и в особенности путей сообщения, ибо эта сторона дела представляет всегда огромную важность в борьбе со всякой повальной болезнью, а в данном случае она имела и прямо решающее значение.
Переправа через Ягнобдарью
Мост Пули-мулла
От Самарканда до Анзоба считается около 220 верст. Путь этот находится в пределах Самаркандского уезда и почти весь пролегает по Пенджекентскому участку. От Самарканда до Пенджекента, небольшого сартовского городка с 2-3 тысячами жителей, дорога идет долиной реки Зарявшана, между Туркестанским хребтом на севере и Зарявшанским на юге. Эту часть пути обыкновенно делают на тройке. Далее, за Пенджекентом, вверх по Зарявшану, Туркестанский и Зарявшанский хребты все более и более сближаются друг с другом, долина реки становится все уже и уже, а в нескольких верстах от Пенджекента колесная дорога кончается, и дальнейшее путешествие возможно лишь верхом.
Питийский мост на Фандарье
Местом первого привала на пути от Пенджекента служит кишлак Йори. Затем, на расстоянии одного денного перехода, следует кишлак Урмитан, находящийся уже на высоте 5000 футов, так что дорога от Йори до Урмитана представляет непрерывный крутой подъем. Отсюда путь продолжает подниматься через карниз Дардар до кишлака Варзиминора, переходя несколько раз с одной стороны Зарявшана на другую. Варзиминор лежит в месте впадения в Зарявшан реки Фандарьи. Отсюда путь идет вдоль последней до кишлака Пити по Фанскому карнизу, который тянется непрерывно 26 верст.
Развалины старинной бухарской крепости Сарвадан
На следующий день приходится идти сначала опять по Фанскому карнизу, мимо развалин бухарской крепости Сарвадан, находящейся на высоте 5900 футов, до начала Фандарьи, образующейся из слияния двух рек: Искандердарьи и Ягнобдарьи. Отсюда идет подъем вверх по Ягнобу, отделяющему Зарявшанский хребет от Гиссарского, до кишлака Так-фана, находящегося верстах в 20 от Анзоба.
Мечеть в кишл. Ток-Фан
В Так-фане был устроен карантин для всех прибывающих из Анзоба. Тропинка, ведущая из Так-фана в Анзоб, проходит через местность, представляющую явные следы когда-то бывшего землетрясения, превратившего громадную гору в беспорядочную кучу каменных глыб, обрушившуюся в долину реки Ягноба и совершенно похоронившую ее под собой. Река Ягноб в этом месте исчезает под грудой камней на протяжении более часа пути. Далее тропинка переходит на противуположную сторону Ягноба через Анзобский мост и ведет дальше в кишлаки, расположенные вверх по Ягнобу. Близь этого моста, в небольшом расширении Ягнобской долины и расположен кишлак Анзоб.
Мост под Анзобом
Таким образом, единственный способ проникнуть в эту горную страну состоит в том, чтобы следовать вверх по течению Зарявшана и его притоков. Но самые реки не служат путями сообщения, ибо страшно быстрое течение, крутые уклоны, бесчисленное множество порогов и подводных и торчащих из воды камней делают их совершенно несудоходными, даже и для самых маленьких лодок. Идти по берегу речек тоже невозможно, ибо сплошь и рядом они на протяжении многих верст вовсе не имеют берегов и текут между двумя отвесными скалистыми стенами. Поэтому тропинка обыкновенно вьется по т. наз. карнизу, т. е. по выступу, высеченному в скале и имеющему в ширину местами 1-2 аршина, но очень часто лишь ровно столько, сколько нужно для двух копыт лошади. Такой карниз тянется иногда на 10-15 и более верст, то спускаясь почти до самой реки, то взвиваясь на высоту нескольких сот футов, откуда река представляется лишь узенькой зеленовато-синей ленточкой, с белыми пятнами - бурунами.
Мостик на Фандарье
Если положение горы с одной стороны реки таково, что даже и для карниза нет места, то приходится спускаться к реке, иногда почти по отвесному спуску, перебраться через нее вброд или по т. наз. пули (горному мостику) и на противуположной стороне взбираться на такой же обрывистый подъем, чтобы продолжать путь по новому карнизу. Пули имеют обыкновенно в ширину аршина 2 и сложены из качающихся жердочек, между которыми иногда проваливается нога лошади; даже и беспечные горцы редко решаются проезжать через них верхом.
Мост Сангистан-пули на Фандарье
Многие из наиболее опасных карнизов носят особые, весьма характерные названия: так, напр., один из карнизов между Йори и Урмитаном называется Джинджикар, т. е. «выматывающий душу». Между Урмитаном и Варзиминором находится карниз Лягжи-хардум, т. е. «держи ишака за хвост»: здесь настолько крутой подъем, что не только приходится сойти с лошади или ишака (осла) и идти пешком, но нередко нужно держаться за хвост животного, которое таким образом и втаскивает своего хозяина вверх. Между Так-фаном и Анзобом находится карниз Зиндирак, что в переводе означает «снимай седло»; близь Варзиминора лежит карниз Дардар, т. е. «держись, держись»; близь Анзоба тянется карниз Канд-хурак, т. е. «поел сахару»; другими словами, тот, кто перешел этот карниз, чувствует себя так хорошо, как будто он поел сахару. Самое слово Анзоб значит «мученье».
Дар-дарский карниз
Карниз по Фандарье
Иногда карниз прерывается на некотором протяжении. Такой перерыв заполняется набросанными жердочками, поверх которых насыпан щебень. Эта воздушная постройка носит громкое название балкона. На таких балконах, разумеется, приходится сходить с лошади и идти пешком. Один из худших балконов Фанского ущелья носит ироническое название Ра-имери, т. е. эмирской дороги.
На Фанском карнизе
Балкон на Фанском карнизе
Благодаря такому устройству местности и таким путям сообщения, население кишлаков Зарявшанских гор не только совсем отделено от остального мира, но и между отдельными кишлаками сообщения крайне ограничены. С октября до апреля, когда карнизы частью завалены снегом, частью обледенели, сообщение между кишлаками совсем прерывается, и жители почти вовсе не выходят за пределы своих деревень.
На Фанском карнизе
История обнаружения Анзобской эпидемии как нельзя лучше поясняет глубочайшую уединенность кишлаков друг от друга. Местная администрация получила известие о свирепствующей в Анзобе эпидемии от ближайших соседей анзобцев, жителей кишлака Маргифа. От Маргифа до Анзоба менее 8 верст, а между тем маргифцы узнали о том, что происходит в Анзобе, лишь спустя месяц от начала эпидемии. Другими словами, за этот месяц между Маргифом и Анзобом не было никаких сношений. Следует принять во внимание, что это было еще в сравнительно благоприятное время года (август и сентябрь). Будь это позднее, в ноябре или декабре, то Анзоб мог бы вымереть весь, и даже ближайшие соседи не знали бы о постигшей его судьбе.
Кишлак Дар-Дар
27 сентября 1898 г. управитель Искандеровской волости сообщил приставу Пенджекентского участка поручику Бржезицкому полученные им от маргифцев сведения о том, что в Анзобе свирепствует какая-то повальная болезнь с громадной смертностью. 3 октября поручик Бржезицкий вместе с самаркандским уездным врачом д-ром Афрамовичем прибыли в Анзоб. Жители с громким плачем вышли к ним далеко навстречу и умоляли о спасении.
Кишлак Марзич
Из собранных сведений выяснилось следующее. В конце августа в кишлаке Марзиче, в 16 верстах от Анзоба, у некоего Сафара Джумаева заболел сын Шукур, 12 лет, и на 4-й день умер. Дней через 10 после его смерти заболел его брат Шакир, 9 лет, и умер тоже на 4-й день. Через несколько дней заболела их мать Муаджан и на 3-й день умерла. Дня за два до ее смерти к ней пришла из Анзоба ее родственница Ашур Биби, которая после смерти Муаджан обмывала ее труп, принимала участие в похоронах и, по местному обычаю, получила в подарок кое-что из имущества больной. Возвратясь в Анзоб, Ашур Биби тотчас же заболела и на третий день болезни умерла. В Марзиче более ни одного заболевания не было.
После смерти Ашур Биби, в Анзобе начались заболевания среди родственников умершей и людей, бывших на ее похоронах. Заболевания стали быстро распространяться среди жителей Анзоба, не щадя ни взрослых, ни детей. Тогда некто Хасан Рахимов убедил своих односельчан, что болезнь послана им свыше якобы за то, что Ашур Биби была похоронена несогласно с предписанием мусульманских церковных обычаев, т. наз. шариата. Чтобы исправить эту ошибку, Хасан Рахимов посоветовал своим соседям вырыть из могилы труп умершей Ашур Биби и положить его так, как указано в шариате, что и было исполнено. После этого смертность в Анзобе усилилась еще более; умирали до 14 человек в сутки. Первыми умерли те, которые разрывали могилу, а именно сам Хасан Рахимов; за ним, на 3-й день, его сыновья Шакир, Азим и Баба-Рахим, потом их мать, две невестки Хасана, брат его Разим, жена и сын последнего.
К 3-му октября из 387 жителей Анзоба остались в живых всего около 150; из 60 семей заболеваний не было только в 3; зато были семьи, в которых умерло по 14 человек. Процент заболеваемости по отношению ко всему населению составляет около 63! В течение первого месяца заболели 224, умерли 219 [Цифра эта подтверждена не только поименной перекличкой населения по спискам, но и счетом свежих могил на кладбище.].
Д-р Афрамович следующим образом описывает клиническую картину болезни на основании виденных им лично случаев:
<…>
Это точное и обстоятельное описание дает такую классическую картину чумы в ее обеих главных формах, легочной и бубонной, что, по получении в Самарканде этого донесения д-ра Афрамовича, Самаркандский комитет общественного здравия, в состав которого вошли 9 врачей, единогласно признали Анзобскую эпидемию - чумой. Из Ташкента был немедленно послан в Анзоб д-р Финкельштейн, заведующий бактериологической лабораторией Ташкентского военного госпиталя [Я. М. Финкельштейн, автор статей «Чума в Анзобе» и «Еще раз о чуме в Анзобе», напечатанных в «Военно-медицинском журнале» в 1899 и 1906 гг. - rus_turk.], чтобы дополнить клинические данные бактериологическим исследованием, что ему и удалось.
Он прибыл в Анзоб 19 октября, когда эпидемия уже приближалась к концу. Ему удалось видеть всего 12 больных, которые все представляли бубоны в различных ступенях подвигающегося и обратного развития. Само собою разумеется, что сколько-нибудь благодарным материалом для бактериологического исследования могли служить только совершенно острые случаи, которых было немного. Привожу один из таковых по описанию д-ра Финкельштейна.
<…>
В приведенных мною наблюдениях д-ров Афрамовича и Финкельштейна, к которым я могу прибавить данные, полученные мною от д-ров Томасевича и Лаврова, частью посещавших Анзоб, а частью живших в нем во время эпидемии, и, наконец, собранные мною самим сведения из своих наблюдений и расспросов жителей, заключается целый ряд указаний, с полной ясностью характеризующих Анзобскую эпидемию как обыкновенную чуму.
Прежде всего бросается в глаза громадная смертность, достигавшая в среднем 97%. Такая смертность наблюдается только при чуме. Одна лишь холера могла бы в этом отношении поспорить с чумой. По Griesinger’у, смертность от чумы в начале эпидемии бывает в 70-90%, вообще же редко ниже 60%. <…>
То общее правило, что под конец эпидемии смертность ослабевает, подтвердилось и в Анзобе, ибо в течение октября из всех 29 больных умерли 18, т. е. только 62%.
Затем, с полной очевидностью выступают передача заражения от человека к человеку и влияние чумных трупов и могил. В Марзиче все 3 заболевания были в одной семье (мать и два сына). В Анзобе заболевания начались в семье Ашур Биби, а затем после разрытия ее могилы заболеваемость усилилась в громадной степени, причем первыми жертвами этого усиления пали разрывавшие могилу и члены их семей. Эта связь между разрытием чумных могил и вспышками чумы известна уже давно и отмечалась нередко еще и старыми авторами.
Весьма характерна также чрезвычайная скоротечность болезни (смерть обыкновенно в 3-4 дня) и ранняя слабость, отчетливо описанная д-ром Афрамовичем. Этот глубокий упадок сил, который я многократно наблюдал у чумных больных в Индии, совершенно не соразмерен с температурою; он развивается в несколько часов и ни при какой другой болезни не достигает так быстро такой высокой степени. С другой стороны, не менее характерно и то явление, о котором с таким удивлением говорит д-р Финкельштейн в своем донесении, а именно, что больные нередко незадолго до смерти сидели у огня, казались довольно бодрыми и вообще не производили впечатления тяжелобольных, а еще менее умирающих. В противуположность другим лихорадочным заразным болезням, в особенности брюшному и сыпному тифам, при которых больной чем дальше, тем все более и более слабеет, при чуме первоначальный упадок сил вскоре сглаживается и больные поражают именно своей кажущейся бодростью. <…>
Жестокие головные боли и иногда рвота, наблюдавшиеся у анзобских больных с самого начала и почти до конца болезни, тоже известны как выдающаяся черта в совокупности припадков чумы, еще со времен классического описания Bulard’а и Griesinger’а. В нынешнюю эпидемию в Индии я тоже наблюдал головные боли почти постоянно и рвоту довольно часто. <…>
Все больные лихорадили. Ход температуры при чуме вообще никакой правильностью не отличается. В первые дни болезни, особенно в тяжелых случаях, оканчивающихся смертью, каковыми были почти все анзобские случаи, лихорадка имеет свойства постоянной. <…>
В начале эпидемии преобладала легочная форма чумы; позднее выступили на первый план легочно-бубонные и чисто бубонные формы. Чумные воспаления легких характеризуются вообще значительным упадком сил при небольших местных явлениях, ранним появлением крови в мокроте и огромным количеством чумных палочек в последней. Этими признаками отличались они и в Анзобскую эпидемию. Бубоны наблюдались преимущественно паховые (вернее, бедренно-паховые), но бывали также подкрыльцевые, шейные и подчелюстные.
Микроскопические препараты из сока ненагноившихся бубонов представляют, кроме небольшого числа белых шариков, множество совершенно однородных, весьма коротеньких палочек (коккопалочек), совершенно сходных с чумными, и притом в чистой разводке, без малейшей примеси каких-либо иных микробов, в частности гноеродных. Мокрота при легочных формах содержала такое громадное количество совершенно таких же палочек, какого не встречается ни при какой другой легочной болезни. <…> К сожалению, я лишен возможности представить вам самые чистые разводки в пробирках, ибо, выезжая из Анзоба, д-р Финкельштейн их уничтожил, опасаясь риска, сопряженного с перевозкой по горным тропинкам.
Но бактериологическое исследование, столь драгоценное там, где дело идет о своевременном распознавании первого случая начинающейся эпидемии или специфически чумного свойства какого-нибудь необычного, атипического случая, совершенно отступает на второе место там, где дело идет об уже вполне развившейся эпидемии с такими типическими проявлениями, какие наблюдались в Анзобе. Болезнь, которая даст 97% смертности и уносит в 2 месяца 66% населения, сказывается типическими бубонами, катаральным воспалением легких с кровохарканием, высокой лихорадкой и очень быстрым течением, уносящим больного в 3-4 дня, всегда и всюду называлась чумой. Результаты бактериологического исследования, несмотря на его неполноту, вполне согласуются с клиническими данными. Да и при всем желании отвернуться от грозной действительности трудно было бы назвать какую-нибудь другую болезнь, которая могла бы представить хоть отдаленное сходство с изложенными выше данными. Холера, конечно, может дать заболеваемость и смертность не меньшие, чем чума, но холера не сопровождается высокой лихорадкой, не дает бубонов и воспаления легких, а, с другой стороны, имеет свою резко очерченную совокупность припадков, в которой главную роль играют рвота и проливные поносы [При чуме в первый день заболевания иногда бывают рвота и небольшой понос, как это было у некоторых больных и в Анзобе; но само собою понятно, что эти легкие желудочно-кишечные расстройства, наблюдаемые в начале многих лихорадочных заразных болезней (оспы и др.), не представляют сколько-нибудь серьезного сходства с припадками холеры.]. Столь же мало может быть речь и о сыпном, или, как его часто и охотно называют, «голодном» тифе. Начать с того, что анзобцы вовсе не голодали. Кроме того, у них не было самого главного признака сыпного тифа - сыпи; не было также и громадного увеличения и размягчения селезенки, столь характерных для сыпного тифа; и, наоборот, были бубоны и воспаление легких с кровохарканьем, вовсе не свойственные сыпному тифу.
В таком крае, как Туркестан, где так жестоко свирепствуют болотные лихорадки и где у врачей при всяком лихорадочном заболевании невольно и прежде всего является мысль о болотном заболевании, могла, конечно, у людей, не стоявших близко к делу, явиться мысль о злокачественной болотной лихорадке, дающей иногда, как известно, большую смертность.
Наибольший % смертности от злокачественной болотной лихорадки, известный в литературе, был наблюдаем на Мадагаскаре и в Сенегамбии, и все-таки не превышал 30-40, т. е. не достигал и ½ анзобской смертности. Увеличение лимфатических желез при болотных заболеваниях составляет величайшую редкость. <…> Далее, воспаление легких с кровохарканьем, как известно, совсем не свойственно болотным заболеваниям. Наконец, у анзобских больных нельзя было ни прощупать, ни выстукать сколько-нибудь заметного увеличения селезенки («Селезенка нормальна», - пишет д-р Афрамович в своем первом донесении). Да и вообще, напрасно искать болотную лихорадку на высоте 7000 футов, среди голых скал и снежных вершин, в стране, где дождь составляет большую редкость! Болотных лихорадок в Зарявшанских горах и, в частности, в Анзобе и окрестных кишлаках нет вовсе.
Каким образом, спрашивается, могла проникнуть чума в эти неприступные горы, лежащие вне всякого общения с образованным миром?
При наличности чумы в Индии, прежде всего является, конечно, мысль о заносе. Самые тщательные расследования в этом направлении дали совершенно отрицательный результат. Каких-либо прямых сношений с Индией ни Анзоб, ни другие кишлаки не имеют. Нельзя, впрочем, вполне исключить возможность заноса чумы и из Индии. Дело в том, что, хотя в обыкновенные годы паломники из Средней Азии, направляющиеся в Мекку через Бомбей, идут в Афганистан более легким путем, через Бухару, но в годы запрещения паломничества в Мекку из русских пределов паломники пробираются по неприступным горным тропинкам, причем, конечно, возможно, что некоторые из них направляются и по Ягнобдарье, но какие-либо указания на этот счет получить было невозможно, ибо, если бы даже какие-либо паломники и проходили, то туземцы упорно отрицали бы это, чтобы не навлечь на них ответственности.
Анзоб. Мазар Джандапуш. Среднеазиатская этнологическая экспедиция АН СССР, 1927
Кроме занесения паломниками, возвращающимися из Мекки, возможен еще и другой вид заноса: дело в том, что в этой местности почти в каждом кишлаке имеется могила какого-нибудь местного святого (ишана), не только служащая предметом поклонения для жителей соответствующего кишлака, но и привлекающая поклонников из соседних кишлаков, а иногда даже и из далеких стран, смотря по степени известности данного святого. Такой святой (ишан Джандапуш - «одевающийся в лохмотья») имеется и в Анзобе; подобная же могила находится и в Марзиче. Трудно судить, настолько ли популярны эти святые, чтобы к ним приходили на поклонение из отдаленных местностей Афганистана, сопредельных с Индией, но из прилегающих к Анзобу бухарских бекств паломники, несомненно, бывают. Бухара же находится в весьма оживленных сношениях с Индией, и в городе Бухаре имеется даже особый постоялый двор, специально для индусов.
Но не отрицая возможности заноса и отмечая лишь отсутствие каких-либо положительных данных в пользу действительности такового, я не могу умолчать об одном обстоятельстве, которое, как мне кажется, имеет в данном случае большое значение. Производя поголовный осмотр [Осмотр женской ½ населения производился женщинами-врачами, они же вели и приемы для приходивших женщин в целом ряде врачебно-наблюдательных мест, устроенных как в русских владениях, так и в Бухаре. Вообще в это важное время чувствовалось яснее, чем когда-либо, как нужны, как необходимы женщины-врачи в России, с ее громадными азиатскими владениями. Без них в данном случае целая ½ населения осталась бы без врачебного наблюдения и без врачебной помощи.] жителей Анзоба, я нашел у нескольких из них бубоны, частью не вскрывшиеся в различных ступенях рассасывания, частью (у 7) вскрывшиеся в различных ступенях рубцевания. Все это были люди, только что перенесшие чуму на глазах своих односельчан и врачей - Афрамовича, Томасевича и Финкельштейна. Но наряду с ними мне бросились в глаза и люди, имевшие совершенно такие же характерно расположенные рубцы, а между тем несомненно, по заявлению их самих, их односельчан и врачей, не болевшие в настоящую эпидемию. Некоторые из этих лиц заявляли, что были больны 2 года тому назад; другие - 4 и даже 10 лет. При осмотре я принимал в соображение только рубцы паховой области как наиболее характерные, ибо рубцы в подмышечной и подчелюстной областях не имеют характерного места и могут быть смешаны с рубцами после золотушных, трауматических или иных поражений. Рубцы после паховых чумных бубонов имеют, как известно, весьма характерное расположение: они обыкновенно лежат пальца на 3 и более ниже Poupart’овой связки, несколько кнутри от оси конечности, у вершины т. наз. Scarp’овского треугольника, образуемого приводящей мышцей бедра и портняжной мышцей, так как чумный бубон есть следствие сначала специфического, а потом гнойного воспаления не паховых желез, как венерические бубоны, а бедренных, лежащих вблизи впадения venae saphenae в бедренную вену (lymphadenitis femoralis suppurativa). Рубцы эти имеют около 1-1½ стм. в длину, слегка пигментированы и несколько втянуты, ибо не ограничиваются одной кожей, так как являются последствием гнойного воспаления подкожной клетчатки, окружающей железу. Паховые лимфатические железы у большинства местных горцев увеличены, и этому обстоятельству, конечно, нельзя придавать какого-либо значения для распознавания, но на стороне рубца железы нередко бывают более увеличены, чем на другой, и притом увеличены бывают не паховые, а именно бедренные железы. Иногда рубец даже оказывается срощенным с такой увеличенной бедренной железой.
Поголовный осмотр населения в Марзиче, Маргифе и Варзиминоре, произведенный мною и другими врачами, обнаружил и в этих кишлаках наличность точно таких же случаев, хотя и в меньшем числе, чем в Анзобе. В общей сложности в названных кишлаках было найдено около 30 подобных случаев. (В Так-фане и в Кштутской волости, за исключением кишлака Парвина, таких случаев не оказалось).
При тщательном, неторопливом расспросе о происхождении найденного рубца в целом ряде случаев удалось получить вполне связный анамнез: был болен, 3-5 дней, головной болью, жаром; появились боль в паху и опухоль, которая вскрылась и из которой тек гной. Некоторые заявляли, что опухоль, с яйцо, не вскрылась сама собой, а была разрезана старухой-знахаркой. В таких случаях рубец действительно имел вид линейный, как после разреза. Относительно срока заболевания показания были весьма различны; наибольшая давность, с которой нам пришлось встретиться, была - 20 лет.
От рубцов после венерических бубонов описываемые рубцы отличались не только своим местом, но и тем, что встречались и у детой лет 5-6. Сифилиса мы при поголовном осмотре не встретили вовсе; золотухи тоже; да золотуха очень редко и поражает бедренные железы, а еще реже одни бедренные. Единственная болезнь, встречающаяся в этой местности и оставляющая кожные рубцы, это оспа (чичак); но оспенные гнойники, как известно, не бывают в единственном числе, и вдобавок именно у вершины Scarp’овского трехугольника. Из вышеупомянутых 30 лиц не было ни одного с оспенными рубцами на других частях тела. Наконец, и анамнез больных (опухоль с яйцо, продолжительное гноетечение и т. д.) отнюдь не подходит к оспе.
Очевидно, во всяком случае, что в этой группе кишлаков существует какая-то своеобразная форма эндемического гнойного воспаления бедренных лимфатических желез (lymphadenitis femoralis suppurativa). В то же время в центре этой группы кишлаков мы видим вспышку несомненной бубонной чумы, т. е., опять-таки, особенной формы специфического гнойного воспаления бедренных желез. При таком совпадении сама собою напрашивается мысль, нет ли тесной родственной связи между этими двумя явлениями, не произошел ли занос чумы в ту местность не теперь, а давно, лет 20 тому назад. Быть может, чума уже давно гнездится в этих уединенных и малодоступных поселках, в виде одиночных случаев, давая время от времени небольшие вспышки вроде анзобской. Можно спросить: могли ли подобные вспышки остаться неизвестными? Бесспорно, могли! Стоит вспомнить, как немногого недоставало для того, чтобы и анзобская вспышка осталась совсем неизвестною. Лишь в конце сентября, т. е. через месяц после начала эпидемии, когда уже успели умереть около 200 человек, ближайшие соседи Анзоба, маргифцы, живущие всего в 8 верстах, узнали, что в Анзобе творится что-то неладное, и то лишь благодаря тому случайному обстоятельству, что у анзобцев не хватило холста на саваны и они пришли просить его взаймы у маргифцев. Представим себе, что у анзобцев оказалось бы несколько лишних десятков аршин холста или что эпидемия похитила бы несколько меньше жертв, и Анзобская эпидемия осталась бы совсем неизвестной администрации, а следовательно, и всему свету. Мелкие же вспышки в 20-30 случаев, бесспорно, могли иметь место неоднократно в разных кишлаках, особенно зимой, оставаясь совершенно неизвестными, даже и ближайшим соседям.
Занос мог произойти и не из Индии, а из какого-нибудь другого места. Известно, что в окрестностях Багдада чума повторяется очень часто; последняя большая вспышка чумы в этой области была в 1873 году; и не далее как в 1892 году в окрестностях Багдада был снова ряд отдельных случаев.
Раз проникнув в эти глухие места, чума могла, как это ей и свойственно, держаться здесь много лет эндемически в виде отдельных случаев, давая время от времени небольшие вспышки, одну из которых, наиболее крупную, мы имели пред собой в виде Анзобской эпидемии. Окончательное решение этого вопроса будет в значительной степени зависеть от случайности, т. е. от того, представится ли местным врачам возможность наблюдать такие отдельные случаи при условиях, допускающих бактериологическое исследование. Это, конечно, будет возможно лишь в том случае, если эта местность будет находиться под постоянным врачебным наблюдением. В течение некоторого времени (около года) это так и будет, ибо председателем Противучумной комиссии учреждено несколько врачебно-наблюдательных мест в угрожаемой местности, сроком на один год.
Профилактические прививки в Анзобе
Я не стану здесь излагать в подробности всех тех мер, которые были приняты Противучумной комиссией для ограждения России от разнесения чумной заразы, для искоренения ее на месте и для возможного предотвращения ее возврата. Эта сложная система мер обнимала устройство врачебного и административного персонала, заготовку обеззараживающих средств, лекарств и хавкинской лимфы, осмотр старых и устройство новых карантинов и мест наблюдения, усиление санитарного надзора за Закаспийской железной дорогой и судоходством по Каспийскому морю и Амударье, устройство обеззараживающих камер-землянок, оцепление зараженной местности, устройство врачебно-наблюдательных и пропускных мест по трем линиям охраны, устройство летучих отрядов для исследования санитарного состояния местности и осмотра населения, снабжение жителей Анзоба, хлеб которых остался неубранным, на всю зиму пищей, топливом и семенами для посева, призрение сирот, оставшихся бесприютными после умерших от чумы родителей, и, наконец, в качестве первого и необходимого условия для всего остального - устройство и поддержание непрерывного сообщения с этой зимой почти недоступной местностью, приведением горных тропинок в мало-мальски сносный вид и поспешной прокладкой военно-походного телеграфа по таким грозным местам, как Дардарские и Фанские карнизы. Все эти меры с достаточной подробностью изложены в правительственном сообщении, напечатанном в № 283 «Правительственного вестника» за прошлый год [Врач, 1899, стр. 57.].
Карантин в Ток-Фане
В самом Анзобе со времени прибытия русских врачей и администрации больные немедленно отделялись в особую чумную больницу, под которую, с полного согласия жителей, была занята мечеть, как наиболее просторное помещение. По прекращении заболеваний было произведено тщательное обеззараживание. Сначала были обеззаражены 15 саклей, владельцы которых вымерли. Затем в эти сакли были переводимы по частям оставшиеся в живых обитатели Анзоба на время, необходимое для обеззараживания их жилищ. Перед переселением в обеззараженные сакли люди переодевались с ног до головы в совершенно новые платье и обувь, а принадлежавшее им платье сжигалось. Остальное имущество обеззараживалось в особо для того построенной обеззараживавшей камере-землянке, частью паром, частью формалином. По окончании обеззараживания сакли белились известью, земляной пол обильно поливался раствором сулемы. Чумные кладбища, которых в Анзобе 2, обнесены каменной в 2 аршина стеной и затем покрыты сплошь слоем негашеной извести толщиною в 4 вершка, засыпаны землей на 2 аршина и, наконец, в предупреждение раскапывания их шакалами, завалены крупными камнями. Все находившиеся внутри оцепления лошади, ослы и коровы обмыты струей сулемового раствора из гидропульта и вытерты щетками, смоченными тем же раствором.
Кишлак Анзоб (альбом К. М. Афрамовича)
Мечеть в Анзобе
Анзоб. Уничтожение зараженных домов огнем
Анзоб. Кладбище в долине
В настоящее время с Анзоба и всего Заравшанского нагорья не спускают глаз; и можно питать полную уверенность, что в случае возобновления где-либо эпидемии весь испытанный уже на деле строй снова быстро и легко придет в действие. Тогда окажется, что как ни ужасна была Анзобская чумная эпидемия, стоившая 230 человеческих жизней, но она, по крайней мере, прошла не даром, послужив грозным предостережением, так сказать, генеральной репетицией чумы.
Анзоб. Конгломератный столб (Минарет)
О чуме в Уральской области (1911, 1913):
• А. Ф. Пальмов. Моя командировка на чуму в Уральскую область в последнюю эпидемию
• Стенографический отчет: Государственная Дума, 21.I.1914
Грот на границе анзобского оцепления. Здесь и далее снимки из альбома А. М. Левина «Анзоб» (humus); в конце - несколько снимков из альбома К. М. Афрамовича «По Ягнобу. 1898-1900»
[Читано в заседании I отделения Общества охранения народного здравия 18-го января 1899 г.]
Вскоре после начала чумной эпидемии в Индии Его Высочество председатель Противучумной комиссии [Принц А. П. Ольденбургский. - rus_turk.] устроил посылку на место эпидемии экспедиции из врачей, в числе которых находился и я. Одною из главных целей этой посылки было ознакомление с клиникой чумы, дабы при появлении в пределах России подозрительных на чуму случаев в распоряжении Комиссии были лица, знакомые с чумой не только теоретически, но и практически. К сожалению, такой случай не замедлил представиться.
10-го октября прошлого года получена была телеграмма Туркестанского генерал-губернатора, уведомлявшая о появлении в селе Анзобе Самаркандской области повальной смертности от болезни, единогласно признанной местными врачами за чуму. 14-го октября я, в сопровождении д-ра Дамаскина, по распоряжению Его Высочества выехал в Анзоб для ознакомления с истинным свойством эпидемии [От Противочумной комиссии в поездке также участвовали И. В. Мещанинов и С. Д. Мстиславский. - rus_turk.]. 30-го октября наш маленький отряд выехал из Самарканда и на 6-й день прибыл в Анзоб.
Спуск в долину Заравшана
Вброд через Заравшан
Кишлачок на берегу Заравшана
Кишлак (село) Анзоб, бывший главной, если и не исключительной ареной чумной эпидемии, лежит на самой границе русских владений, у подножия Анзобского перевала, отделяющего Самаркандскую область от Гиссарского бекства, входящего уже в состав Бухарского ханства. Это жалкая деревушка, расположенная на берегу небольшой, но бурной речки Ягнобдарьи, впадающей в Фандарью - один из притоков Зарявшана. Я позволю себе несколько остановиться на характеристике местности и в особенности путей сообщения, ибо эта сторона дела представляет всегда огромную важность в борьбе со всякой повальной болезнью, а в данном случае она имела и прямо решающее значение.
Переправа через Ягнобдарью
Мост Пули-мулла
От Самарканда до Анзоба считается около 220 верст. Путь этот находится в пределах Самаркандского уезда и почти весь пролегает по Пенджекентскому участку. От Самарканда до Пенджекента, небольшого сартовского городка с 2-3 тысячами жителей, дорога идет долиной реки Зарявшана, между Туркестанским хребтом на севере и Зарявшанским на юге. Эту часть пути обыкновенно делают на тройке. Далее, за Пенджекентом, вверх по Зарявшану, Туркестанский и Зарявшанский хребты все более и более сближаются друг с другом, долина реки становится все уже и уже, а в нескольких верстах от Пенджекента колесная дорога кончается, и дальнейшее путешествие возможно лишь верхом.
Питийский мост на Фандарье
Местом первого привала на пути от Пенджекента служит кишлак Йори. Затем, на расстоянии одного денного перехода, следует кишлак Урмитан, находящийся уже на высоте 5000 футов, так что дорога от Йори до Урмитана представляет непрерывный крутой подъем. Отсюда путь продолжает подниматься через карниз Дардар до кишлака Варзиминора, переходя несколько раз с одной стороны Зарявшана на другую. Варзиминор лежит в месте впадения в Зарявшан реки Фандарьи. Отсюда путь идет вдоль последней до кишлака Пити по Фанскому карнизу, который тянется непрерывно 26 верст.
Развалины старинной бухарской крепости Сарвадан
На следующий день приходится идти сначала опять по Фанскому карнизу, мимо развалин бухарской крепости Сарвадан, находящейся на высоте 5900 футов, до начала Фандарьи, образующейся из слияния двух рек: Искандердарьи и Ягнобдарьи. Отсюда идет подъем вверх по Ягнобу, отделяющему Зарявшанский хребет от Гиссарского, до кишлака Так-фана, находящегося верстах в 20 от Анзоба.
Мечеть в кишл. Ток-Фан
В Так-фане был устроен карантин для всех прибывающих из Анзоба. Тропинка, ведущая из Так-фана в Анзоб, проходит через местность, представляющую явные следы когда-то бывшего землетрясения, превратившего громадную гору в беспорядочную кучу каменных глыб, обрушившуюся в долину реки Ягноба и совершенно похоронившую ее под собой. Река Ягноб в этом месте исчезает под грудой камней на протяжении более часа пути. Далее тропинка переходит на противуположную сторону Ягноба через Анзобский мост и ведет дальше в кишлаки, расположенные вверх по Ягнобу. Близь этого моста, в небольшом расширении Ягнобской долины и расположен кишлак Анзоб.
Мост под Анзобом
Таким образом, единственный способ проникнуть в эту горную страну состоит в том, чтобы следовать вверх по течению Зарявшана и его притоков. Но самые реки не служат путями сообщения, ибо страшно быстрое течение, крутые уклоны, бесчисленное множество порогов и подводных и торчащих из воды камней делают их совершенно несудоходными, даже и для самых маленьких лодок. Идти по берегу речек тоже невозможно, ибо сплошь и рядом они на протяжении многих верст вовсе не имеют берегов и текут между двумя отвесными скалистыми стенами. Поэтому тропинка обыкновенно вьется по т. наз. карнизу, т. е. по выступу, высеченному в скале и имеющему в ширину местами 1-2 аршина, но очень часто лишь ровно столько, сколько нужно для двух копыт лошади. Такой карниз тянется иногда на 10-15 и более верст, то спускаясь почти до самой реки, то взвиваясь на высоту нескольких сот футов, откуда река представляется лишь узенькой зеленовато-синей ленточкой, с белыми пятнами - бурунами.
Мостик на Фандарье
Если положение горы с одной стороны реки таково, что даже и для карниза нет места, то приходится спускаться к реке, иногда почти по отвесному спуску, перебраться через нее вброд или по т. наз. пули (горному мостику) и на противуположной стороне взбираться на такой же обрывистый подъем, чтобы продолжать путь по новому карнизу. Пули имеют обыкновенно в ширину аршина 2 и сложены из качающихся жердочек, между которыми иногда проваливается нога лошади; даже и беспечные горцы редко решаются проезжать через них верхом.
Мост Сангистан-пули на Фандарье
Многие из наиболее опасных карнизов носят особые, весьма характерные названия: так, напр., один из карнизов между Йори и Урмитаном называется Джинджикар, т. е. «выматывающий душу». Между Урмитаном и Варзиминором находится карниз Лягжи-хардум, т. е. «держи ишака за хвост»: здесь настолько крутой подъем, что не только приходится сойти с лошади или ишака (осла) и идти пешком, но нередко нужно держаться за хвост животного, которое таким образом и втаскивает своего хозяина вверх. Между Так-фаном и Анзобом находится карниз Зиндирак, что в переводе означает «снимай седло»; близь Варзиминора лежит карниз Дардар, т. е. «держись, держись»; близь Анзоба тянется карниз Канд-хурак, т. е. «поел сахару»; другими словами, тот, кто перешел этот карниз, чувствует себя так хорошо, как будто он поел сахару. Самое слово Анзоб значит «мученье».
Дар-дарский карниз
Карниз по Фандарье
Иногда карниз прерывается на некотором протяжении. Такой перерыв заполняется набросанными жердочками, поверх которых насыпан щебень. Эта воздушная постройка носит громкое название балкона. На таких балконах, разумеется, приходится сходить с лошади и идти пешком. Один из худших балконов Фанского ущелья носит ироническое название Ра-имери, т. е. эмирской дороги.
На Фанском карнизе
Балкон на Фанском карнизе
Благодаря такому устройству местности и таким путям сообщения, население кишлаков Зарявшанских гор не только совсем отделено от остального мира, но и между отдельными кишлаками сообщения крайне ограничены. С октября до апреля, когда карнизы частью завалены снегом, частью обледенели, сообщение между кишлаками совсем прерывается, и жители почти вовсе не выходят за пределы своих деревень.
На Фанском карнизе
История обнаружения Анзобской эпидемии как нельзя лучше поясняет глубочайшую уединенность кишлаков друг от друга. Местная администрация получила известие о свирепствующей в Анзобе эпидемии от ближайших соседей анзобцев, жителей кишлака Маргифа. От Маргифа до Анзоба менее 8 верст, а между тем маргифцы узнали о том, что происходит в Анзобе, лишь спустя месяц от начала эпидемии. Другими словами, за этот месяц между Маргифом и Анзобом не было никаких сношений. Следует принять во внимание, что это было еще в сравнительно благоприятное время года (август и сентябрь). Будь это позднее, в ноябре или декабре, то Анзоб мог бы вымереть весь, и даже ближайшие соседи не знали бы о постигшей его судьбе.
Кишлак Дар-Дар
27 сентября 1898 г. управитель Искандеровской волости сообщил приставу Пенджекентского участка поручику Бржезицкому полученные им от маргифцев сведения о том, что в Анзобе свирепствует какая-то повальная болезнь с громадной смертностью. 3 октября поручик Бржезицкий вместе с самаркандским уездным врачом д-ром Афрамовичем прибыли в Анзоб. Жители с громким плачем вышли к ним далеко навстречу и умоляли о спасении.
Кишлак Марзич
Из собранных сведений выяснилось следующее. В конце августа в кишлаке Марзиче, в 16 верстах от Анзоба, у некоего Сафара Джумаева заболел сын Шукур, 12 лет, и на 4-й день умер. Дней через 10 после его смерти заболел его брат Шакир, 9 лет, и умер тоже на 4-й день. Через несколько дней заболела их мать Муаджан и на 3-й день умерла. Дня за два до ее смерти к ней пришла из Анзоба ее родственница Ашур Биби, которая после смерти Муаджан обмывала ее труп, принимала участие в похоронах и, по местному обычаю, получила в подарок кое-что из имущества больной. Возвратясь в Анзоб, Ашур Биби тотчас же заболела и на третий день болезни умерла. В Марзиче более ни одного заболевания не было.
После смерти Ашур Биби, в Анзобе начались заболевания среди родственников умершей и людей, бывших на ее похоронах. Заболевания стали быстро распространяться среди жителей Анзоба, не щадя ни взрослых, ни детей. Тогда некто Хасан Рахимов убедил своих односельчан, что болезнь послана им свыше якобы за то, что Ашур Биби была похоронена несогласно с предписанием мусульманских церковных обычаев, т. наз. шариата. Чтобы исправить эту ошибку, Хасан Рахимов посоветовал своим соседям вырыть из могилы труп умершей Ашур Биби и положить его так, как указано в шариате, что и было исполнено. После этого смертность в Анзобе усилилась еще более; умирали до 14 человек в сутки. Первыми умерли те, которые разрывали могилу, а именно сам Хасан Рахимов; за ним, на 3-й день, его сыновья Шакир, Азим и Баба-Рахим, потом их мать, две невестки Хасана, брат его Разим, жена и сын последнего.
К 3-му октября из 387 жителей Анзоба остались в живых всего около 150; из 60 семей заболеваний не было только в 3; зато были семьи, в которых умерло по 14 человек. Процент заболеваемости по отношению ко всему населению составляет около 63! В течение первого месяца заболели 224, умерли 219 [Цифра эта подтверждена не только поименной перекличкой населения по спискам, но и счетом свежих могил на кладбище.].
Д-р Афрамович следующим образом описывает клиническую картину болезни на основании виденных им лично случаев:
<…>
Это точное и обстоятельное описание дает такую классическую картину чумы в ее обеих главных формах, легочной и бубонной, что, по получении в Самарканде этого донесения д-ра Афрамовича, Самаркандский комитет общественного здравия, в состав которого вошли 9 врачей, единогласно признали Анзобскую эпидемию - чумой. Из Ташкента был немедленно послан в Анзоб д-р Финкельштейн, заведующий бактериологической лабораторией Ташкентского военного госпиталя [Я. М. Финкельштейн, автор статей «Чума в Анзобе» и «Еще раз о чуме в Анзобе», напечатанных в «Военно-медицинском журнале» в 1899 и 1906 гг. - rus_turk.], чтобы дополнить клинические данные бактериологическим исследованием, что ему и удалось.
Он прибыл в Анзоб 19 октября, когда эпидемия уже приближалась к концу. Ему удалось видеть всего 12 больных, которые все представляли бубоны в различных ступенях подвигающегося и обратного развития. Само собою разумеется, что сколько-нибудь благодарным материалом для бактериологического исследования могли служить только совершенно острые случаи, которых было немного. Привожу один из таковых по описанию д-ра Финкельштейна.
<…>
В приведенных мною наблюдениях д-ров Афрамовича и Финкельштейна, к которым я могу прибавить данные, полученные мною от д-ров Томасевича и Лаврова, частью посещавших Анзоб, а частью живших в нем во время эпидемии, и, наконец, собранные мною самим сведения из своих наблюдений и расспросов жителей, заключается целый ряд указаний, с полной ясностью характеризующих Анзобскую эпидемию как обыкновенную чуму.
Прежде всего бросается в глаза громадная смертность, достигавшая в среднем 97%. Такая смертность наблюдается только при чуме. Одна лишь холера могла бы в этом отношении поспорить с чумой. По Griesinger’у, смертность от чумы в начале эпидемии бывает в 70-90%, вообще же редко ниже 60%. <…>
То общее правило, что под конец эпидемии смертность ослабевает, подтвердилось и в Анзобе, ибо в течение октября из всех 29 больных умерли 18, т. е. только 62%.
Затем, с полной очевидностью выступают передача заражения от человека к человеку и влияние чумных трупов и могил. В Марзиче все 3 заболевания были в одной семье (мать и два сына). В Анзобе заболевания начались в семье Ашур Биби, а затем после разрытия ее могилы заболеваемость усилилась в громадной степени, причем первыми жертвами этого усиления пали разрывавшие могилу и члены их семей. Эта связь между разрытием чумных могил и вспышками чумы известна уже давно и отмечалась нередко еще и старыми авторами.
Весьма характерна также чрезвычайная скоротечность болезни (смерть обыкновенно в 3-4 дня) и ранняя слабость, отчетливо описанная д-ром Афрамовичем. Этот глубокий упадок сил, который я многократно наблюдал у чумных больных в Индии, совершенно не соразмерен с температурою; он развивается в несколько часов и ни при какой другой болезни не достигает так быстро такой высокой степени. С другой стороны, не менее характерно и то явление, о котором с таким удивлением говорит д-р Финкельштейн в своем донесении, а именно, что больные нередко незадолго до смерти сидели у огня, казались довольно бодрыми и вообще не производили впечатления тяжелобольных, а еще менее умирающих. В противуположность другим лихорадочным заразным болезням, в особенности брюшному и сыпному тифам, при которых больной чем дальше, тем все более и более слабеет, при чуме первоначальный упадок сил вскоре сглаживается и больные поражают именно своей кажущейся бодростью. <…>
Жестокие головные боли и иногда рвота, наблюдавшиеся у анзобских больных с самого начала и почти до конца болезни, тоже известны как выдающаяся черта в совокупности припадков чумы, еще со времен классического описания Bulard’а и Griesinger’а. В нынешнюю эпидемию в Индии я тоже наблюдал головные боли почти постоянно и рвоту довольно часто. <…>
Все больные лихорадили. Ход температуры при чуме вообще никакой правильностью не отличается. В первые дни болезни, особенно в тяжелых случаях, оканчивающихся смертью, каковыми были почти все анзобские случаи, лихорадка имеет свойства постоянной. <…>
В начале эпидемии преобладала легочная форма чумы; позднее выступили на первый план легочно-бубонные и чисто бубонные формы. Чумные воспаления легких характеризуются вообще значительным упадком сил при небольших местных явлениях, ранним появлением крови в мокроте и огромным количеством чумных палочек в последней. Этими признаками отличались они и в Анзобскую эпидемию. Бубоны наблюдались преимущественно паховые (вернее, бедренно-паховые), но бывали также подкрыльцевые, шейные и подчелюстные.
Микроскопические препараты из сока ненагноившихся бубонов представляют, кроме небольшого числа белых шариков, множество совершенно однородных, весьма коротеньких палочек (коккопалочек), совершенно сходных с чумными, и притом в чистой разводке, без малейшей примеси каких-либо иных микробов, в частности гноеродных. Мокрота при легочных формах содержала такое громадное количество совершенно таких же палочек, какого не встречается ни при какой другой легочной болезни. <…> К сожалению, я лишен возможности представить вам самые чистые разводки в пробирках, ибо, выезжая из Анзоба, д-р Финкельштейн их уничтожил, опасаясь риска, сопряженного с перевозкой по горным тропинкам.
Но бактериологическое исследование, столь драгоценное там, где дело идет о своевременном распознавании первого случая начинающейся эпидемии или специфически чумного свойства какого-нибудь необычного, атипического случая, совершенно отступает на второе место там, где дело идет об уже вполне развившейся эпидемии с такими типическими проявлениями, какие наблюдались в Анзобе. Болезнь, которая даст 97% смертности и уносит в 2 месяца 66% населения, сказывается типическими бубонами, катаральным воспалением легких с кровохарканием, высокой лихорадкой и очень быстрым течением, уносящим больного в 3-4 дня, всегда и всюду называлась чумой. Результаты бактериологического исследования, несмотря на его неполноту, вполне согласуются с клиническими данными. Да и при всем желании отвернуться от грозной действительности трудно было бы назвать какую-нибудь другую болезнь, которая могла бы представить хоть отдаленное сходство с изложенными выше данными. Холера, конечно, может дать заболеваемость и смертность не меньшие, чем чума, но холера не сопровождается высокой лихорадкой, не дает бубонов и воспаления легких, а, с другой стороны, имеет свою резко очерченную совокупность припадков, в которой главную роль играют рвота и проливные поносы [При чуме в первый день заболевания иногда бывают рвота и небольшой понос, как это было у некоторых больных и в Анзобе; но само собою понятно, что эти легкие желудочно-кишечные расстройства, наблюдаемые в начале многих лихорадочных заразных болезней (оспы и др.), не представляют сколько-нибудь серьезного сходства с припадками холеры.]. Столь же мало может быть речь и о сыпном, или, как его часто и охотно называют, «голодном» тифе. Начать с того, что анзобцы вовсе не голодали. Кроме того, у них не было самого главного признака сыпного тифа - сыпи; не было также и громадного увеличения и размягчения селезенки, столь характерных для сыпного тифа; и, наоборот, были бубоны и воспаление легких с кровохарканьем, вовсе не свойственные сыпному тифу.
В таком крае, как Туркестан, где так жестоко свирепствуют болотные лихорадки и где у врачей при всяком лихорадочном заболевании невольно и прежде всего является мысль о болотном заболевании, могла, конечно, у людей, не стоявших близко к делу, явиться мысль о злокачественной болотной лихорадке, дающей иногда, как известно, большую смертность.
Наибольший % смертности от злокачественной болотной лихорадки, известный в литературе, был наблюдаем на Мадагаскаре и в Сенегамбии, и все-таки не превышал 30-40, т. е. не достигал и ½ анзобской смертности. Увеличение лимфатических желез при болотных заболеваниях составляет величайшую редкость. <…> Далее, воспаление легких с кровохарканьем, как известно, совсем не свойственно болотным заболеваниям. Наконец, у анзобских больных нельзя было ни прощупать, ни выстукать сколько-нибудь заметного увеличения селезенки («Селезенка нормальна», - пишет д-р Афрамович в своем первом донесении). Да и вообще, напрасно искать болотную лихорадку на высоте 7000 футов, среди голых скал и снежных вершин, в стране, где дождь составляет большую редкость! Болотных лихорадок в Зарявшанских горах и, в частности, в Анзобе и окрестных кишлаках нет вовсе.
Каким образом, спрашивается, могла проникнуть чума в эти неприступные горы, лежащие вне всякого общения с образованным миром?
При наличности чумы в Индии, прежде всего является, конечно, мысль о заносе. Самые тщательные расследования в этом направлении дали совершенно отрицательный результат. Каких-либо прямых сношений с Индией ни Анзоб, ни другие кишлаки не имеют. Нельзя, впрочем, вполне исключить возможность заноса чумы и из Индии. Дело в том, что, хотя в обыкновенные годы паломники из Средней Азии, направляющиеся в Мекку через Бомбей, идут в Афганистан более легким путем, через Бухару, но в годы запрещения паломничества в Мекку из русских пределов паломники пробираются по неприступным горным тропинкам, причем, конечно, возможно, что некоторые из них направляются и по Ягнобдарье, но какие-либо указания на этот счет получить было невозможно, ибо, если бы даже какие-либо паломники и проходили, то туземцы упорно отрицали бы это, чтобы не навлечь на них ответственности.
Анзоб. Мазар Джандапуш. Среднеазиатская этнологическая экспедиция АН СССР, 1927
Кроме занесения паломниками, возвращающимися из Мекки, возможен еще и другой вид заноса: дело в том, что в этой местности почти в каждом кишлаке имеется могила какого-нибудь местного святого (ишана), не только служащая предметом поклонения для жителей соответствующего кишлака, но и привлекающая поклонников из соседних кишлаков, а иногда даже и из далеких стран, смотря по степени известности данного святого. Такой святой (ишан Джандапуш - «одевающийся в лохмотья») имеется и в Анзобе; подобная же могила находится и в Марзиче. Трудно судить, настолько ли популярны эти святые, чтобы к ним приходили на поклонение из отдаленных местностей Афганистана, сопредельных с Индией, но из прилегающих к Анзобу бухарских бекств паломники, несомненно, бывают. Бухара же находится в весьма оживленных сношениях с Индией, и в городе Бухаре имеется даже особый постоялый двор, специально для индусов.
Но не отрицая возможности заноса и отмечая лишь отсутствие каких-либо положительных данных в пользу действительности такового, я не могу умолчать об одном обстоятельстве, которое, как мне кажется, имеет в данном случае большое значение. Производя поголовный осмотр [Осмотр женской ½ населения производился женщинами-врачами, они же вели и приемы для приходивших женщин в целом ряде врачебно-наблюдательных мест, устроенных как в русских владениях, так и в Бухаре. Вообще в это важное время чувствовалось яснее, чем когда-либо, как нужны, как необходимы женщины-врачи в России, с ее громадными азиатскими владениями. Без них в данном случае целая ½ населения осталась бы без врачебного наблюдения и без врачебной помощи.] жителей Анзоба, я нашел у нескольких из них бубоны, частью не вскрывшиеся в различных ступенях рассасывания, частью (у 7) вскрывшиеся в различных ступенях рубцевания. Все это были люди, только что перенесшие чуму на глазах своих односельчан и врачей - Афрамовича, Томасевича и Финкельштейна. Но наряду с ними мне бросились в глаза и люди, имевшие совершенно такие же характерно расположенные рубцы, а между тем несомненно, по заявлению их самих, их односельчан и врачей, не болевшие в настоящую эпидемию. Некоторые из этих лиц заявляли, что были больны 2 года тому назад; другие - 4 и даже 10 лет. При осмотре я принимал в соображение только рубцы паховой области как наиболее характерные, ибо рубцы в подмышечной и подчелюстной областях не имеют характерного места и могут быть смешаны с рубцами после золотушных, трауматических или иных поражений. Рубцы после паховых чумных бубонов имеют, как известно, весьма характерное расположение: они обыкновенно лежат пальца на 3 и более ниже Poupart’овой связки, несколько кнутри от оси конечности, у вершины т. наз. Scarp’овского треугольника, образуемого приводящей мышцей бедра и портняжной мышцей, так как чумный бубон есть следствие сначала специфического, а потом гнойного воспаления не паховых желез, как венерические бубоны, а бедренных, лежащих вблизи впадения venae saphenae в бедренную вену (lymphadenitis femoralis suppurativa). Рубцы эти имеют около 1-1½ стм. в длину, слегка пигментированы и несколько втянуты, ибо не ограничиваются одной кожей, так как являются последствием гнойного воспаления подкожной клетчатки, окружающей железу. Паховые лимфатические железы у большинства местных горцев увеличены, и этому обстоятельству, конечно, нельзя придавать какого-либо значения для распознавания, но на стороне рубца железы нередко бывают более увеличены, чем на другой, и притом увеличены бывают не паховые, а именно бедренные железы. Иногда рубец даже оказывается срощенным с такой увеличенной бедренной железой.
Поголовный осмотр населения в Марзиче, Маргифе и Варзиминоре, произведенный мною и другими врачами, обнаружил и в этих кишлаках наличность точно таких же случаев, хотя и в меньшем числе, чем в Анзобе. В общей сложности в названных кишлаках было найдено около 30 подобных случаев. (В Так-фане и в Кштутской волости, за исключением кишлака Парвина, таких случаев не оказалось).
При тщательном, неторопливом расспросе о происхождении найденного рубца в целом ряде случаев удалось получить вполне связный анамнез: был болен, 3-5 дней, головной болью, жаром; появились боль в паху и опухоль, которая вскрылась и из которой тек гной. Некоторые заявляли, что опухоль, с яйцо, не вскрылась сама собой, а была разрезана старухой-знахаркой. В таких случаях рубец действительно имел вид линейный, как после разреза. Относительно срока заболевания показания были весьма различны; наибольшая давность, с которой нам пришлось встретиться, была - 20 лет.
От рубцов после венерических бубонов описываемые рубцы отличались не только своим местом, но и тем, что встречались и у детой лет 5-6. Сифилиса мы при поголовном осмотре не встретили вовсе; золотухи тоже; да золотуха очень редко и поражает бедренные железы, а еще реже одни бедренные. Единственная болезнь, встречающаяся в этой местности и оставляющая кожные рубцы, это оспа (чичак); но оспенные гнойники, как известно, не бывают в единственном числе, и вдобавок именно у вершины Scarp’овского трехугольника. Из вышеупомянутых 30 лиц не было ни одного с оспенными рубцами на других частях тела. Наконец, и анамнез больных (опухоль с яйцо, продолжительное гноетечение и т. д.) отнюдь не подходит к оспе.
Очевидно, во всяком случае, что в этой группе кишлаков существует какая-то своеобразная форма эндемического гнойного воспаления бедренных лимфатических желез (lymphadenitis femoralis suppurativa). В то же время в центре этой группы кишлаков мы видим вспышку несомненной бубонной чумы, т. е., опять-таки, особенной формы специфического гнойного воспаления бедренных желез. При таком совпадении сама собою напрашивается мысль, нет ли тесной родственной связи между этими двумя явлениями, не произошел ли занос чумы в ту местность не теперь, а давно, лет 20 тому назад. Быть может, чума уже давно гнездится в этих уединенных и малодоступных поселках, в виде одиночных случаев, давая время от времени небольшие вспышки вроде анзобской. Можно спросить: могли ли подобные вспышки остаться неизвестными? Бесспорно, могли! Стоит вспомнить, как немногого недоставало для того, чтобы и анзобская вспышка осталась совсем неизвестною. Лишь в конце сентября, т. е. через месяц после начала эпидемии, когда уже успели умереть около 200 человек, ближайшие соседи Анзоба, маргифцы, живущие всего в 8 верстах, узнали, что в Анзобе творится что-то неладное, и то лишь благодаря тому случайному обстоятельству, что у анзобцев не хватило холста на саваны и они пришли просить его взаймы у маргифцев. Представим себе, что у анзобцев оказалось бы несколько лишних десятков аршин холста или что эпидемия похитила бы несколько меньше жертв, и Анзобская эпидемия осталась бы совсем неизвестной администрации, а следовательно, и всему свету. Мелкие же вспышки в 20-30 случаев, бесспорно, могли иметь место неоднократно в разных кишлаках, особенно зимой, оставаясь совершенно неизвестными, даже и ближайшим соседям.
Занос мог произойти и не из Индии, а из какого-нибудь другого места. Известно, что в окрестностях Багдада чума повторяется очень часто; последняя большая вспышка чумы в этой области была в 1873 году; и не далее как в 1892 году в окрестностях Багдада был снова ряд отдельных случаев.
Раз проникнув в эти глухие места, чума могла, как это ей и свойственно, держаться здесь много лет эндемически в виде отдельных случаев, давая время от времени небольшие вспышки, одну из которых, наиболее крупную, мы имели пред собой в виде Анзобской эпидемии. Окончательное решение этого вопроса будет в значительной степени зависеть от случайности, т. е. от того, представится ли местным врачам возможность наблюдать такие отдельные случаи при условиях, допускающих бактериологическое исследование. Это, конечно, будет возможно лишь в том случае, если эта местность будет находиться под постоянным врачебным наблюдением. В течение некоторого времени (около года) это так и будет, ибо председателем Противучумной комиссии учреждено несколько врачебно-наблюдательных мест в угрожаемой местности, сроком на один год.
Профилактические прививки в Анзобе
Я не стану здесь излагать в подробности всех тех мер, которые были приняты Противучумной комиссией для ограждения России от разнесения чумной заразы, для искоренения ее на месте и для возможного предотвращения ее возврата. Эта сложная система мер обнимала устройство врачебного и административного персонала, заготовку обеззараживающих средств, лекарств и хавкинской лимфы, осмотр старых и устройство новых карантинов и мест наблюдения, усиление санитарного надзора за Закаспийской железной дорогой и судоходством по Каспийскому морю и Амударье, устройство обеззараживающих камер-землянок, оцепление зараженной местности, устройство врачебно-наблюдательных и пропускных мест по трем линиям охраны, устройство летучих отрядов для исследования санитарного состояния местности и осмотра населения, снабжение жителей Анзоба, хлеб которых остался неубранным, на всю зиму пищей, топливом и семенами для посева, призрение сирот, оставшихся бесприютными после умерших от чумы родителей, и, наконец, в качестве первого и необходимого условия для всего остального - устройство и поддержание непрерывного сообщения с этой зимой почти недоступной местностью, приведением горных тропинок в мало-мальски сносный вид и поспешной прокладкой военно-походного телеграфа по таким грозным местам, как Дардарские и Фанские карнизы. Все эти меры с достаточной подробностью изложены в правительственном сообщении, напечатанном в № 283 «Правительственного вестника» за прошлый год [Врач, 1899, стр. 57.].
Карантин в Ток-Фане
В самом Анзобе со времени прибытия русских врачей и администрации больные немедленно отделялись в особую чумную больницу, под которую, с полного согласия жителей, была занята мечеть, как наиболее просторное помещение. По прекращении заболеваний было произведено тщательное обеззараживание. Сначала были обеззаражены 15 саклей, владельцы которых вымерли. Затем в эти сакли были переводимы по частям оставшиеся в живых обитатели Анзоба на время, необходимое для обеззараживания их жилищ. Перед переселением в обеззараженные сакли люди переодевались с ног до головы в совершенно новые платье и обувь, а принадлежавшее им платье сжигалось. Остальное имущество обеззараживалось в особо для того построенной обеззараживавшей камере-землянке, частью паром, частью формалином. По окончании обеззараживания сакли белились известью, земляной пол обильно поливался раствором сулемы. Чумные кладбища, которых в Анзобе 2, обнесены каменной в 2 аршина стеной и затем покрыты сплошь слоем негашеной извести толщиною в 4 вершка, засыпаны землей на 2 аршина и, наконец, в предупреждение раскапывания их шакалами, завалены крупными камнями. Все находившиеся внутри оцепления лошади, ослы и коровы обмыты струей сулемового раствора из гидропульта и вытерты щетками, смоченными тем же раствором.
Кишлак Анзоб (альбом К. М. Афрамовича)
Мечеть в Анзобе
Анзоб. Уничтожение зараженных домов огнем
Анзоб. Кладбище в долине
В настоящее время с Анзоба и всего Заравшанского нагорья не спускают глаз; и можно питать полную уверенность, что в случае возобновления где-либо эпидемии весь испытанный уже на деле строй снова быстро и легко придет в действие. Тогда окажется, что как ни ужасна была Анзобская чумная эпидемия, стоившая 230 человеческих жизней, но она, по крайней мере, прошла не даром, послужив грозным предостережением, так сказать, генеральной репетицией чумы.
Анзоб. Конгломератный столб (Минарет)
О чуме в Уральской области (1911, 1913):
• А. Ф. Пальмов. Моя командировка на чуму в Уральскую область в последнюю эпидемию
• Стенографический отчет: Государственная Дума, 21.I.1914