Город Туркестан в 1866 году
П. И. Пашино. Туркестанский край в 1866 году. Путевые заметки. - СПб., 1868.
Другие части: [1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9].
Туркестан был виден еще много раньше со своим знаменитым храмом Азрет-Султана. Освещенный солнечными лучами город представлял великолепную картину издали. Каратауские горы здесь кажутся не так далеки. Подъезжая к городу, мы стали замечать несколько дорог, направлявшихся в разные стороны. Большая часть их шла на север к Каратау. Наконец появились и ослы с бревнами, которые был перетянуты у них на шее, и с мусором. Длинные заборы, построенные из необожженного кирпича, отделяли от нас опустелые брошенные сады. Какая-то женщина встретилась с нами на повороте улицы. Чем ближе к городу, тем больше оживления в садах. Вот нам попался один мужик, прочищавший водопроводную канаву своим топором; топор его носил на себе особенный характер: он скорее походил на наш молоток, только с длинным заостренным лезвием.
Туркестан с восточной стороны. Литография с фотографии М. К. Приорова (илл. из книги П. И. Пашино)
Вот показались наконец и ворота с мостиком, перекинутым через ров, и за ними на горе возвышался дивный храм Азрета. Надо заметить, что он гораздо лучше издали или на картине, чем вблизи. Даль скрадывает множество его недостатков; например, на одной стороне есть выбоины от русских ядер; эта выбоины издали незаметны и не мешают его картинности.
Въехавши в ворота, мы сейчас же повернули налево; но ямщик сделал такой крутой поворот, что тарантас повалился набок. Иван слетел с козел, мы выскочили, и за нами полетели все вещи. Хорошо, что еще нам следовало сдать этот экипаж брату о. Александра, состоящему священником при здешней походной церкви. Мы пошли пешком, оставив Ивана с ямщиком улаживать экипаж, у которого переломилась оглобля.
Изнуренному человеку приличествовал бы более всего отдых после такого продолжительного пути; а нам доводилось идти сажен триста между двумя высокими стенами, что, признаться сказать, в дорожных сапогах не очень-то выгодно. Потом мы увидели ворота с часовым на них и с грибом из камыша вместо будки, под который часовой прячется от солнца. Мы вошли в ворота, прошли сажен пятьдесят, поднимаясь на гору, и увидели лачужки, носившие характер казенной постройки. Мы попросили находившихся тут солдат, не зная, что случилось с нашим тарантасом, помочь Ивану собрать вещи. Те охотно кинулись к воротам, а мы прошли дальше. Перед нами высилась еще стена, содержавшая в себе остатки Ахмеда Ясави. Линия зданий шла налево, и в конце ее ходил часовой. Мы пошли туда, чтобы спросить солдата, где живет комендант. Комендант тут и жил, и часовой, как оказалось, ходил около его квартиры. Мы вошли к коменданту и рекомендовалась.
- А, про вас говорил мне генерал, - обратился ко мне комендант. - Вы, должно быть, художник?
- Нет, я не художник, - отвечал я.
- А где же ваши вещи? - спросил комендант.
- Да вот, с ними случилось несчастие: тарантас сломался при въезде в город. Мы послали туда солдат помочь нашему человеку управиться.
- И они пошли?!!
- Да.
- Эй, Петров, скажи фельдфебелю, чтобы он послал несколько человек из команды помочь вытащить тарантас. Для вас там отведена квартира, - обратился он к нам. - Вы можете располагаться в ней. Извините, у меня квартира маленькая, ничтожная.
- Где же она помещается? - спросили мы.
- Эй, Петров, покажи им квартиру, - сказал комендант, подавая нам обе руки. - Будьте добры, ко мне обедать.
Мы раскланялись и ушли. Пройдя всю линию обратно назад и перейдя дорогу, мы встретили Ивана, втаскивавшего наши вещи в квартиру. Вход с улицы, комната с двумя маленькими окошками и невысоким потолком, с диваном, двумя сломанными стульями и столом, составляла наше убежище. Мы молча умылись, поправили свой туалет, пересмотрели вещи, все ли цело; вообще, не долго были на своей квартире, как явился Петров приглашать нас к комендантскому столу.
Комендант медленно шагал по своей комнатке, когда мы вошли. Стол был накрыт на три персоны; на нем красовалась водка и одна бутылка с вином. Куда только это вино не проникает: везде его можно встретить; однако здесь было вино уж не от московского Депрэ, а перевезенное с Сибирской линии, так называемое кузнецовское. Кузнецов поставляет вина на всю Западную Сибирь; рассказывали, что в Верном он был раз в клубе, раскутился и крикнул половому: «Ей, малый, дай-ка сюда вина, да спроси там в буфете не кузнецовского, а настоящего хорошего». Этот анекдот может служить неопровержимым доказательством доброкачественности вин, поставляемых в область г. Кузнецовым. Но и такая бутылка в Туркестане редкость, где всего-навсе наберется едва ли до двухсот русских, считая в том числе и гарнизон, и священника.
- Не угодно ли водочки, господа? - обратился к нам комендант. - Вам с дороги-то хорошо, надо полагать, выпить.
Мы раскланялась, выпили и закусили свежей икрой, потом сели за обед.
После супа комендант спросил нас, когда мы думаем ехать. Мы отвечали, что хоть сегодня же, только бы отыскать телеги.
- Ну, двух-то я вам дать не могу, а одна найдется. Да и в две телеги нужно ведь шесть лошадей, а где их возьмешь; сегодня почта ушла на шести лошадях.
- Я во всяком случае сегодня поеду, - возразил к. Б-ский, - а вы оставайтесь здесь, уснете: ведь уснуть-то любите.
Я согласился с ним и решил остаться, чтобы на другой день, осмотревши Азрет-Султан, выехать из Туркестана. Обед был непродолжителен. Видно было по всему, что комендант живет по-бивачному. После обеда я отправился сдавать тарантас священнику, а к. Б-ский сбираться в дорогу. Молодого священника о. Тимофея я нашел в квартире; он - вдовец, как и старший его брат; недавно кончивший курс в семинарии, он первое свое назначение получил сюда и здесь отстраивался к зиме. Я сообщил ему, что у нас находится тарантас о. Александра для передачи ему, и рассказал горестное событие, случившееся с нами при въезде в Туркестан.
На обратном пути я увидел памятник, присланный поставить над могилой убитого при осаде Туркестана офицера и стоявший теперь около квартиры коменданта. Проходя мимо комендантской квартиры, я услышал, что меня зовут туда; я вошел.
- Позвольте мне представить вам начальника здешнего населения, г. Крымова, который имеет до вас дело, - сказал комендант, указывая на молодого казачьей артиллерии офицера.
- Весьма приятно, - отвечал я. - Дело - какое же?
- Генерал, проезжая, приказал мне обратиться к вам, чтобы вы разобрали претензию между шейх-исламом и казы-келяном.
- Очень хорошо, - отвечал я, - но когда же?
- Я им велю собраться у меня сегодня вечером; а вы, если будете так добры, зайдете ко мне.
- Очень хорошо, приду.
В это время в комнату коменданта вошел казы-келян туркестанский, за которым посылали, чтобы он показал мечеть Азрета к. Б-скому. Я познакомился с ним; это была личность нисколько не обещающая, сарт по происхождению, с лукавыми глазами, как каждый азиатец, и довольно скромный.
Показывали мечеть Азрета к. Б-скому; отчего же было не посмотреть и мне.
Туркестан. Часть города Бакы-Масчит. 1871-1872
Мы пошли вдвоем к мечети, рассчитывая зайти и взять к. Б-ского; но он уже был извещен и сам шел к нам. Перейдя мостик, мы вошли в высокие ворота, откуда нам представилась направо храмина Азрет-Султана, налево небольшое здание с куполом. Налево - говорят туземцы - похоронена дочь Аксак-Тимура, и над нею воздвигнута эта мечеть. Мы в нее не входили; она была заперта на ключ и в ней находился артиллерийский склад. Мы пошли направо и подошли прямо к Азрету. Интересно было бы знать, как высок Азрет-Султан и как был бы он высок, если бы постройка его была докончена. У входа направо и налево находится несколько могил; мы пошли по ступенькам ко входу. Пропорциональные величине храмины двери чрезвычайно велики. Наружным видом, внешними изразцовыми украшениями резными надписями из корана и входом в виде арки здание это напоминало мне постройки мечетей и дворцов, виденных мною в Казвине, Тавризе и Ашрефе, постройку которых там относят к золотому веку шаха Аббаса Великого. Это мне дает повод подозревать, что здание Азрет-Султана построено по вкусу персидских архитекторов, которым обязана Центральная Азия чуть ли не всеми постройками, начиная с часовни над гробом Аксак-Тимура.
Туркестан. Общий вид мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави с южной стороны. 1871-1872
Туземное предание приписывает постройку его Аксак-Тимуру, заложившему эту мечеть в честь святого перед походом в Россию. Но, принимая во внимание, что почти во всей Азии за отсутствием исторических летописей и хронографов народная молва все хорошее, а равно и замечательные постройки, мосты и акведуки приписывает какому-нибудь одному полюбившемуся ей государю, как, напр., в Персии все относится к шаху Аббасу Великому, надо полагать, что в Средней Азии многое нередко весьма ошибочно относят к Тамерлану. И если уж приписывать постройку этой мечети Тимуру, то я готовь скорее согласиться, что здание это воздвигнуто во время другого Тимура, внука знаменитого завоевателя, жившего в ХV-м столетии. В «Хавадисат-и Тимури» говорится о многих постройках Тамерлана, произведенных архитекторами, приглашавшимися со всего света, но о мечети туркестанской нет и помину. Стоящая внутри здания массивного объема металлическая чаша, которая, по преданию, не старее самой постройки, имеет пометку восемьсот которого-то года и имя мастера персиянина, что отчасти подтверждает выше изложенное мною предположение. Можно было бы сделать еще некоторые разыскания по надгробным камням, находящимся на могилах направо и налево от входа, но я в этом не успел, потому что фанатик казы-келян просил меня не ходить по этим могилам, чтобы не осквернить праха покоившихся под плитами моею неверною ногою. Такие разыскания по надписям дали бы мне возможность проверить слова тех мулл, которые клялись мне, что здание это построено самим святителем, и только посещалось Тамерланом, который делал для него многие пожертвования.
Туркестан. Котел, пожертвованный эмиром Тимуром гробнице Ходжи Ахмеда Ясави. 1871-1872
Я не беру на себя описывать с памяти внутренности храмины с ее подразделениями, кельями, пекарнями, подземными колодцами в разными проходами, потому что легко могу впасть в ошибку. Но нелишним почитаю высказать еще одно предположение мое относительно цели постройки этого здания, имеющего в настоящее время назначение мечети.
Во время моих путешествий по мусульманским странам мне ни разу не доводилось ни видеть, ни читать ни одного описания какой-нибудь мечети, имеющей хотя малейшее сходство с устройством храмины Азрет-Султана. К чему эти десятки темных келий, двухэтажные пекарни и внутренние колодцы? Устройство пекарен и колодцев еще можно, пожалуй, объяснить тем, что строитель имел в виду, на случай нападения неприятеля, обеспечить защищающий цитадель гарнизон от голода и жажды; но устройство темных келий, выходящих во внутренность здания низкими дверцами, имело, натурально, какое-нибудь другое назначение. Я имею некоторые основания предполагать [Именно, указание на постройку здания при жизни святого.], что сам Азрет-Ходжа-Ахмед-Ясави был основателем какой-нибудь новой секты, и кельи эти служили членам ее местом духовного самосозерцания, сопровождаемого молитвою и физическим изнурением. Это подтверждается тем обстоятельством, что и поныне с четверга на пятницу собираются к могиле Азрет-Султана туркестанские фанатики и в продолжение многих часов, читая молитвы, сопровождают их различными кривляньями, бесчисленными глубочайшими вздохами, доводящими непривычных до беспамятства, и плясками кругом гробницы до изнурения. По словам управляющего населением г. Туркестана, в этих ночных бдениях не принимает никакого участия ни шейх-уль-ислам, ни казы-келян и ни одно лицо из городского духовенства, а единственно только ходжи, т. е. лица, считающие себя потомками этого святителя и пользующиеся на этом основании вакфом, т. е. доходами с угодий и земель, пожертвованных Азрет-Султану. [См. также: Г. А. Арандаренко. Между туземцами степного уезда. - rus_turk.].
Неподалеку от этого здания находится другое, относительно миниатюрное, также во вкусе мечетей, виденных мною в Тегеране; внутренности его мне не удалось видеть, так как оно занято было артиллерийским складом. По наружному виду и по сохранившимся изразцовым надписям духовного содержания я полагаю, что это именно и составляло мечеть ордена. При недостатке рукописей, относящихся до истории Средней Азии, и при невозможности критически проверить множество устных преданий об этом громадном строении, противоречащих одно другому, мне кажется, что предположение, высказанное мною, весьма правдоподобно.
Мы вышли из мечети и увидели при входе толпу нищих, которая ожидала нашего выхода. Поданные нами казы-келяну два рубля вызвали со стороны нищих сочувственную молитву.
К. Б-ский к вечеру уложился и уехал в телеге, а я остался для разбирательства дела между казы-келяном и шейх-уль-исламом. Когда стемнело, меня пришли звать к начальнику населения; я отправился. В большой комнате без пола с низеньким потолком находилось множество сартов и между ними шейх-уль-ислам в бархатном жалованном халате с медалью на шее и казы-келян в простом бухарском халате; все были в чалмах; чалма составляет здесь постоянный костюм мусульманина, и когда киргизский бий приезжает в город, надевает чалму. Я вошел, все встали. Мы поздоровались, и начальник населения, как мог, так и изложил претензию казы-келяна на шейх-уль-ислама. Он говорил, что обе эти личности пользуются особенной привязанностью народа, и что в настоящее время решение спора в пользу кого-нибудь из них может повлечь к непредвиденным неприятностям; а что спорят они из-за того, кто из них старше и кто из них главный. Спор происходил, действительно, из-за этого; казы-келян, не утвержденный в этом звании нашим правительством, ссылался на то, что ташкендский шейх-уль-ислам не имеет никакого веса, а казы-келян там значит все. Шейх-уль-ислам горячо стал говорить за себя, как будто обиженный.
- Вникни, туря, в мое положение, - горячился он. - В Истамбуле шейх-уль-ислам заправляет делами мусульман, в Бухаре тоже; а у нас будет значить что-нибудь казы-келян. Я, слава Богу, выезжал к Веревкину навстречу, получил от него награду и утвержден шейх-уль-исламом. Да мало ли я услуг оказал русским; спроси только Веревкина, что я делал. А тут какой-нибудь килимшак (проходимец) изберет себя казы&‐келяном и начнет народ судить и рядить…
- Меня народ избрал, врешь ты, - со слезами на глазах закричал казы-келян.
- Да, да, да, мы выбрали, - орала толпа народа, стоявшая до сих пор смирно.
Потом начались споры о взяточничестве, высчитывалось, сколько казы-келян содрал с того и с другого. Крикам толпы не было конца во время этого спора; я боялся, как бы дело не дошло до драки.
- Да ты чем можешь доказать? - кричала одна толпа.
- А тем, что он приходил потом ко мне разбираться, - возражал горячившийся шейх-уль-ислам. - Я ему уступаю место в мечети, что же еще больше он хочет от меня.
- Это потому, что ты неуч, - отозвалась толпа, собранная казы-келяном.
- Вы очень грамотные, - кричал народ со стороны шейх-уль-ислама.
Шейх-уль-ислам, разгоряченный и разобиженный, собирался уходить, казы-келян также. Я сказал им, что по приезду в Ташкенд сообщу генералу об их деле, и пускай они ждут оттуда резолюции. Затем они ушли.
- Видели, слышали, - говорил мне начальник населения. - Как же можно было решать в чью-нибудь пользу это дело? Они взволнуют весь город. А у шейх-уль-ислама есть еще между киргизами приятели, бии, - пожалуй, всколыхнется и степь.
Я должен был с ним согласиться, так как он лучше меня знал положение края и ход дел в городе. Вечер я провел у него. Он воспитывался в Павловском кадетском корпусе, звали его Александром Александровичем Крымовым. Словесные разбирательства он решал через переводчика, а рапорты писал сам. Он был в легких неприязненных отношениях к коменданту, т. е. считал себя равным ему; из этого выходили интересные и чрезвычайно курьезные сцены. Здесь в ведении начальника населения находятся как киргизы, так и сарты, т. е. городские жители, которые в административном отношении подведомственны коменданту. Мы сошлись с г. Крымовым очень скоро. В продолжительной беседе, которую вели мы с ним, он сообщил мне всю трудность положения начальника населения в первое время, и между прочим показал бумагу, полученную им из Ташкенда, которой начальник центра, Краевский, требовал статистических сведений о числе народонаселения и об его образе жизни. Кажется, так г. Крымов и не подал этого отчета, пробывши еще около года начальником населения. Понятно, что при незнании языка и трудно было собрать их. Переводчик из киргиз Оренбургского ведомства мог не понимать, для чего такие сведения требуются, - и объяснить киргизам неверный повод к собиранию их, а те на основании отзыва переводчика могли бы наврать, предполагая, что такие сведения требуются для рекрутского набора, например, или т. п.
Туркестан. Базар. С натуры рисов. Д. В. Вележев (илл. из книги П. И. Пашино)
На другой день мы отправились на базар. Выйдя из цитадели, небольшой спуск ведет в улицу. Мы прошли закоулка два-три и очутились на базаре. Это продольная линия, в которой торгуют всем вразброс. Тут продаются и ситцы русские, и ост-индская кисея, сушеные фрукты, чай, сахар, гвозди, сундуки, чугуны. Масса народа затрудняла наше шествие. Наконец мы очутились у чай-хане [Небольшой туземный ресторан.], в котором продавались чай, хлеб, пирожки с говядиной и сахаром, пельмени и особенное блюдо, нечто вроде шашлыка, которое трещало над угольями. Пирожки с сахаром довольно вкусны; чай заваривается самый низший сорт. Мы спросили себе пельмени, попробовали их и только. Народ глазел на нас; между сартянскими физиономиями мелькали еврейские лица, веселые и смышленые. Евреи подчиненных нам городов больше всех довольны сделанными нами успехами. В прежнее время они ходили пешком по городу, не смели сесть на лошадь и опоясывались веревками; теперь же права их сравнены с туземцами, и они зажили припеваючи. Вдруг из толпы протискалась к нам одна толстая фигура и, схвативши Крымова за руку, начала с ним здороваться. Он счел долгом рекомендовать мне этого толстяка. Толстяк схватил меня за руку и прошипел: «Аман, аман (здравствуй, здравствуй)». Признаться, я не видал никогда такого толстого у нас в России. Толстяк громко дышал, и на расстегнутой груди у него катился градом пот. Будучи произведенным в офицеры, он торопился сшить себе китель; кто-то подарил ему погоны и портупею. На обратном пути я видел этого базар-баша в офицерской форме.
Дальше мы вошли в ряд седельников; они сидели в своих открытых лавочках и занимались вышиванием чепраков. Потом мы попали на базар, где продается хлеб, рис и ячмень.
- Посмотрите, посмотрите, - вот это Канус-бий, бывший туркестанский губернатор, а теперь поставщик верблюдов и арбачей для войска, - сказал мне начальник населения, указывая на высокого и здорового киргиза, торчавшего в своей лавчонке. Скоро бывший туркестанский губернатор заметил нас и подошел здороваться с начальником населения. Его красный халат, подпоясанный кушаком, едва достигал колен; дальше торчали ноги, обутые в ичиги и в кожаные шаровары. На голове у него имелась маленькая ермолка. Канус с виду имел более пятидесяти лет.
Казалось бы, зачем для города, имеющего в настоящее время не более пяти тысяч душ, ставить такой базар и иметь такое множество лавчонок? Но такой вопрос объясняется весьма просто: окрестные киргизы везут сюда свой товар, гонят своих баранов. Это центр киргизской торговли в Туркестанском крае. Здесь есть скупщики их произведений. Агенты богатых ташкендских купцов постоянно живут здесь, чтобы закупить из первых рук материал, необходимый для караванной торговли. Туркестанские купцы везут иногда кладь с веревками, войлоками и шерстью в Ташкенд и другие города. Масса проса, засеваемого киргизами, требует для себя покупателей; киргизы везут и просо в Туркестан, и оно там сбывается. Масса цитварного семени провозится через Туркестан в Россию. Что же мудреного, что здесь есть седельный ряд, когда подгородные киргизы, да и самые туркестанские сарты разъезжают по городу верхами. Туркестанский базар не имеет изящества персидских базаров; он весь почти выстроен из нежженого кирпича с переброшенными поверху жердями, которые покрываются рогожками и всяким тряпьем, чтобы защититься от жары и от дождей. В иной лавчонке всего и товара рублей на десять, а сидит сарт и что-нибудь работает или потешает прохожего дервиша; впрочем, дервиши группируются по большей части около чай-хане: здесь всегда можно найти слушателей и вольных жертвователей подаяния.
Выйдя из давки базарной, мы отправились домой. Время приближалось в обеду. На дороге подошел какой-то джигит, пошептался с переводчиком, сопровождавшим нас, и тот передал что-то Крымову. Оказалось, что шейх-уль-ислам приглашал нас к себе вечером на чай; я изъявил полнейшее удовольствие посетить его дом.
Меня интересовало житье-бытье сартов. Все дома их построены из сырого кирпича или слеплены из комков глины в один этаж. На улицу выходят стены домашних угодий, конюшен, хлевов, амбаров, а у богатых и помещения для прислуги; покои же хозяев находятся на втором дворе, который бывает всегда чище первого как постройками, так и мостовою.
Туркестан. Часть города Ходжалык. 1871-1872
Туземец, имеющий средства, обмазывает как наружные, так и внутренние стены своих покоев известкою и украшает лепною работою. Архитектура весьма незатейлива, и почти все дома походят один на другой. Каждый покой состоит из трех глухих стен, в которых местами делаются углубления вроде шкафов для посуды; четвертая же сторона состоит из большой деревянной рамы, в которую вделаны несколько окон с белою бумагою вместо стекла, иногда с ставнями, запирающимися извнутри. Это - зимнее помещение, для лета же рядом с описанною мною комнатою находится терраса с крышею на деревянных разукрашенных колоннах. Во время ненастной погоды и когда начинаются холода, доходящие здесь до -8…10° [-10…13 °C. - rus_turk.], туземцы оставляют эти террасы и прячутся за бумажные окна, где отогревают свои непривыкшие к холоду члены оригинальным способом. Именно, посредине комнаты ставится табурет, покрытый толстым одеялом, краями своими достающим до всех четырех стен; под эту табуретку помещают большой глиняный таз, наполненный золою и горящими угольями, а сами с семьею садятся кругом, подсунувши под одеяло кто ноги, а кто и целое туловище. О русских печах и о каминах, так распространенных в Персии и появляющихся в последнее время и в Бухаре, здесь не имеют никакого понятия. Однако же это последнее обстоятельство мне не мешает предполагать, что знакомством с удобствами оседлой жизни среднеазиатское население обязано Персии, а не Китаю, владевшему довольно долгое время нынешним Кокандским ханством, и не России, с которою кокандцы давно знакомы и видали русские дома в Семипалатинске, Петропавловске и Троицке, потому что в их постройке нет малейшей тени подобия чего-нибудь русского и китайского, а, напротив, большое сходство с домами персидскими. Кухня устраивается на женской половине, т. е. на втором же или на третьем дворе; состоит из одной небольшой печки, в которую вмазан чугунный котел. Конечно, не все пользуются одинаковыми житейскими удобствами; и в Туркестане можно встретить много таких пролетариев, которые не только не в состоянии содержать семейство, состоящее из одной жены, но даже в ненастные и холодные ночи принуждены скрываться в развалинах заброшенных домов.
В течение дня ко мне приходили аксакалы, плакавшие, что они не получают жалованья по десяти рублей в месяц, и просили ходатайствовать об них в Ташкенде; я обещал им это с удовольствием. Вечером мы отправилась к шейх-уль-исламу. Его дом стоял вне цитадели, недалеко от нее, так что мы могли пешком пройти до него; войдя на первый двор, мы застали хозяина на молитве и прошли в его приемную комнату; вскоре с террасы вошел в комнату и шейх-уль-ислам. Мы расположились на полу, устланном коврами и сложенными одеялами. О вчерашнем не было говорено ни слова. Подали желтый чай с пирожками с мясом и сахаром и другие азиатские сладости, между которыми находились поджаренные фисташки, чрезвычайно вкусные, и русские конфекты с билетиками. Стемнело; подали огня в массивном подсвечнике.
На просьбу мою показать книги шейх-уль-ислама, он изъявил полнейшее согласие и принес мне из других покоев, находившихся на втором дворе, множество книг духовного содержания, между которыми не последнюю роль играли казанские издания. Исторических книг у шейх-уль-ислама не оказалось. Этот господин как будто бы начинал понимать, что такое история, с тех пор как Н. А. Веревкин взял Туркестан и как шейх-уль-ислам оказывал Веревкину содействие. В его библиотеке находились переводы Аристу́ и Афлату́на (Аристотеля и Платона) на персидский язык.
- Мудрые книги, мудрые: тут все правда написана, - говорил шейх-уль-ислам, похлопывая книгами об колено.
Потом он вынес и показал нам серебряную чашу, подаренную ему Веревкиным, и ковшик для кумыса, подаренный проезжавшим предо мною генералом. На его лице выражалось неудовольствие, что последний подарок менее ценен, чем подарок Веревкина. Я объяснил ему, что этот ковшик - для кумыса и советовал, чтобы он вспоминал всегда нового генерала, когда будет пить кумыс этим ковшом.
- Как же, Канус-бию новый генерал дал чашу, а мне только ковшик! - жаловался шейх-уль-ислам.
- Этот ковшик он дал тебе потому, что знал, что у тебя уже есть чаша, подаренная Веревкиным, - утешал его я.
Мы наугощались изрядно, и следовало отправляться домой. Перед нами шел человек шейх-уль-ислама и нес огромнейший фанус [Складной фонарь из коленкора с медным дном и верхом.]; это мне напомнило мои ночные путешествия по Тегерану. Мы подошли к воротам цитадели; часовой окликнул нас: «Кто идет?» И узнавши, что с нами был начальник населения, приказал отпереть ворота. Дойдя до своего логовища, я раскланялся с Крымовым и пошел домой укладываться, чтобы на другой день выехать. Комендант на другой день обещал мне, что лошади будут свободны и что он найдет мне как-нибудь телегу. В течение дня я узнал, что город делится на четыре квартала, подчиненных четырем аксакалам; цитадель же составляет пятую часть города в находится в непосредственном ведении коменданта. Базар находится в ведении базар-баша; за нравственностью жителей наблюдает раис, а за снабжением города, стоящего в пятидесяти верстах от Сырдарьи, водою наблюдает особое лицо, именуемое мираб; в ведении его находятся все двенадцать ручьев, орошающих город; колодцы же, которых в Туркестане много, не подлежат ведению мираба, а составляют собственность хозяина.
Туркестан. Часть города Базар-Баши. 1871-1872
Кокандская цитадель, обведенная глиняною стеною и рвом, находится на более возвышенном месте и заключает в себе в настоящее время русские казармы, комендантский дом, квартиры офицеров, различные склады и святыню всей Средней Азии - могилу Азрет-Султана.
Проснулся я на другой день довольно рано, оделся по-дорожному и вышел из дома прямо к коменданту.
- А, вот и вы встали, доброе утро, - сказал комендант. - У меня был сейчас Вениамин, аксакал иканский; он пошел отыскивать вас. Генерал поручил вам разобрать дело его, которое он ведет с киргизами о воде.
- Я не видел его; где же он? - спросил я.
- Он к вам сейчас пошел и, должно быть, зашел к заведующему населением, - отвечал комендант и начал продолжать свою утреннюю работу.
Видя, что я тут лишний, я раскланялся я пошел к начальнику населения. У того в приемной толпилась масса народа.
- Ах как досадно! У меня был сейчас Вениамин; ему нужно видеть вас, - начал Александр Александрович. - Я, полагая, что вы еще спите, сказал ему, чтобы он через час зашел к вам. А вы уже встали.
- Как видите, и хлопочу об отъезде.
- Ну, подождите; куда вам торопиться. Оставайтесь у меня пообедать: у меня будет фазан жареный. Кстати, вы увидите и Вениамина.
Я отправился к коменданту узнать, когда лошади будут готовы; оказалось, что не раньше как после обеда. Делать было нечего, я должен был принять приглашение Крымова на фазана. В то время, как я находился у него, по улице проходил какой-то сарт в бархатном халате с позументами на чалме, а сверх халата надета сабля.
- Посмотрите, не это ли Ибн Ямин?
- Да, да, это он, - отвечал Крымов и послал переводчика догнать его и позвать к себе; минуты через две в комнату ввалилась огромнейшая туша с саблей на бедре; это и был Ибн Ямин. Мы с ним познакомились, и он объяснил мне, что генерал поручает разобрать их претензии на арыки [Арык - водопроводная канава.], которыми завладел теперь кунградский род киргиз н‐есмотря на то, что у них есть жалованные грамоты на эти арыки и что они испокон века владели ими.
- Приедешь в Икан, тебя там встретят радушно, - продолжал Ибн Ямин, - у меня в доме. Я пошлю отсюда нарочного с известием, а сам дома быть не могу; ты меня извинишь, конечно, - у меня есть дела в городе.
Я остался доволен речами толстяка, который во время беседы трепал меня и по спине, и по плечам.p
После обеда привели тройку лошадей и запрягли их в казенную телегу, у которой были колеса без шинов. Я взвалил свой чемодан в нее, расположился сам, как можно было поудобнее, и мы тронулись. Мне было дано в конвой шесть казаков Оренбургского войска и три казака Сибирского. Выехавши из городских ворот, мы пробрались направо и скоро очутились в поле.
Разливное море грязи в небольшом овражке остановило нас на некоторое время. Тройка не могла вытянуть телеги, уж ямщик бился и так и сяк.
- Пошел на станцию, перемени лошадей, - сердился я.
- Ай, туря, на станции лошади еще хуже; нечего туда и посылать. Вот нельзя ли у кого-нибудь из казаков взять лошадки, - говорил растерявшийся киргизенок.
Я обратился к казакам; один из сибирских казаков дал своей лошади, и тройка свободно вывезла телегу из грязи.
- Откуда эта поганая грязь? - спросил я.
- Арык прорвало, - отвечал ямщик.
Нужно заметить, что немного выше здесь протекает один из значительнейших арыков и делится на два русла. Большая часть воды течет в другом направлении, а меньшая проходит здесь. Размыло плотину, и вода потекла сюда. Арык уже был исправлен, но здесь вода не просохла, скопившись в ямке.
Выехавши за город, я оглянулся на Туркестан. Азрет-Султан красовался во всем своем величии. Длинная линия стены обхватывала весь город. Должно быть, правду говорил комендант, что если бухарцы нападут на Туркестан, то ему трудно будет защищать город, так как приходился один солдат на пятьдесят сажен стены; ему оставалось бы только запереться в цитадели и выжидать, да и там было трудновато, потому что один солдат приходился на семнадцать сажен; всего же войска было в распоряжении коменданта до трехсот человек, из которых пятьдесят казаков находились постоянно в разъездах, в конвоировании транспортов и т. п.
Комендант, казавшийся мне в первый проезд чрезвычайно суровым и нелюбезным, на самом деле был человек очень милый. В обратную поездку мою он принял меня очень ласково, несмотря на то, что я возвращался в полной немилости со стороны его начальства, задержал у себя четыре дня и, когда приходил к нему урядник Белочкин с просьбою лошадей, «как бы-де штатский полковник не убежал, потому что он закупает здесь весь киргизский наряд», он гнал его прочь. Замечательно, что казак в это время, когда я покупал киргизский наряд, ходил около меня и, прибирая костюм, говорил: «Зачем это вы покупаете? Ведь также в Петербурге бросите? Деньги-то сорите по-напрасному. И куда такая дрянь годится, - в Петербурге-то одежду бы купили на эти деньги»; словом, ворчанью урядника не было конца. Оказывалось, что он боялся, чтобы я не бежал в Бухару; напрасное было опасение. Неудача моя при покупке костюма состояла в том, что я ничего не примеривал, и сапоги с галошами приобрел такие, которые никому не лезут на ногу, как будто у киргиз нога такая маленькая.
Отъехавши верст восемнадцать от города медленною рысью, мы очутились на поле сражения, где Серов отбивался с сотнею уральских казаков от пяти или шести тысяч кокандцев. Из сотни едва спаслось тридцать семь человек, бросивши орудие - горный единорог. За это геройское дело Серов получил Георгия в петлицу. Пособие к ним выходило из Туркестана, но вернулось назад, завидевши неприятельские полчища. Теперь на поле сражения валяется несколько верблюжьих и конских скелетов, больше ничего не видно. Замечательно, что Алимкул вылил наподобие этого единорога до пятнадцати таких же пушек, они почти все достались нам и находились в то время на берегу Сырдарьи близ Чиназа в ведении Черняева, командовавшего Самаркандским отрядом и стоявшего на противоположном берегу с войсками.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Иллюстрации из книги П. И. Пашино взяты у sklyarevskiy.
Другие описания города Туркестана:
• Н. А. Северцов. Месяц плена у коканцев;
• А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан.
Об Икане и подвиге сотни есаула Серова:
• А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан;
• М. А. Терентьев. История завоевания Средней Азии.
Другие части: [1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9].
Туркестан был виден еще много раньше со своим знаменитым храмом Азрет-Султана. Освещенный солнечными лучами город представлял великолепную картину издали. Каратауские горы здесь кажутся не так далеки. Подъезжая к городу, мы стали замечать несколько дорог, направлявшихся в разные стороны. Большая часть их шла на север к Каратау. Наконец появились и ослы с бревнами, которые был перетянуты у них на шее, и с мусором. Длинные заборы, построенные из необожженного кирпича, отделяли от нас опустелые брошенные сады. Какая-то женщина встретилась с нами на повороте улицы. Чем ближе к городу, тем больше оживления в садах. Вот нам попался один мужик, прочищавший водопроводную канаву своим топором; топор его носил на себе особенный характер: он скорее походил на наш молоток, только с длинным заостренным лезвием.
Туркестан с восточной стороны. Литография с фотографии М. К. Приорова (илл. из книги П. И. Пашино)
Вот показались наконец и ворота с мостиком, перекинутым через ров, и за ними на горе возвышался дивный храм Азрета. Надо заметить, что он гораздо лучше издали или на картине, чем вблизи. Даль скрадывает множество его недостатков; например, на одной стороне есть выбоины от русских ядер; эта выбоины издали незаметны и не мешают его картинности.
Въехавши в ворота, мы сейчас же повернули налево; но ямщик сделал такой крутой поворот, что тарантас повалился набок. Иван слетел с козел, мы выскочили, и за нами полетели все вещи. Хорошо, что еще нам следовало сдать этот экипаж брату о. Александра, состоящему священником при здешней походной церкви. Мы пошли пешком, оставив Ивана с ямщиком улаживать экипаж, у которого переломилась оглобля.
Изнуренному человеку приличествовал бы более всего отдых после такого продолжительного пути; а нам доводилось идти сажен триста между двумя высокими стенами, что, признаться сказать, в дорожных сапогах не очень-то выгодно. Потом мы увидели ворота с часовым на них и с грибом из камыша вместо будки, под который часовой прячется от солнца. Мы вошли в ворота, прошли сажен пятьдесят, поднимаясь на гору, и увидели лачужки, носившие характер казенной постройки. Мы попросили находившихся тут солдат, не зная, что случилось с нашим тарантасом, помочь Ивану собрать вещи. Те охотно кинулись к воротам, а мы прошли дальше. Перед нами высилась еще стена, содержавшая в себе остатки Ахмеда Ясави. Линия зданий шла налево, и в конце ее ходил часовой. Мы пошли туда, чтобы спросить солдата, где живет комендант. Комендант тут и жил, и часовой, как оказалось, ходил около его квартиры. Мы вошли к коменданту и рекомендовалась.
- А, про вас говорил мне генерал, - обратился ко мне комендант. - Вы, должно быть, художник?
- Нет, я не художник, - отвечал я.
- А где же ваши вещи? - спросил комендант.
- Да вот, с ними случилось несчастие: тарантас сломался при въезде в город. Мы послали туда солдат помочь нашему человеку управиться.
- И они пошли?!!
- Да.
- Эй, Петров, скажи фельдфебелю, чтобы он послал несколько человек из команды помочь вытащить тарантас. Для вас там отведена квартира, - обратился он к нам. - Вы можете располагаться в ней. Извините, у меня квартира маленькая, ничтожная.
- Где же она помещается? - спросили мы.
- Эй, Петров, покажи им квартиру, - сказал комендант, подавая нам обе руки. - Будьте добры, ко мне обедать.
Мы раскланялись и ушли. Пройдя всю линию обратно назад и перейдя дорогу, мы встретили Ивана, втаскивавшего наши вещи в квартиру. Вход с улицы, комната с двумя маленькими окошками и невысоким потолком, с диваном, двумя сломанными стульями и столом, составляла наше убежище. Мы молча умылись, поправили свой туалет, пересмотрели вещи, все ли цело; вообще, не долго были на своей квартире, как явился Петров приглашать нас к комендантскому столу.
Комендант медленно шагал по своей комнатке, когда мы вошли. Стол был накрыт на три персоны; на нем красовалась водка и одна бутылка с вином. Куда только это вино не проникает: везде его можно встретить; однако здесь было вино уж не от московского Депрэ, а перевезенное с Сибирской линии, так называемое кузнецовское. Кузнецов поставляет вина на всю Западную Сибирь; рассказывали, что в Верном он был раз в клубе, раскутился и крикнул половому: «Ей, малый, дай-ка сюда вина, да спроси там в буфете не кузнецовского, а настоящего хорошего». Этот анекдот может служить неопровержимым доказательством доброкачественности вин, поставляемых в область г. Кузнецовым. Но и такая бутылка в Туркестане редкость, где всего-навсе наберется едва ли до двухсот русских, считая в том числе и гарнизон, и священника.
- Не угодно ли водочки, господа? - обратился к нам комендант. - Вам с дороги-то хорошо, надо полагать, выпить.
Мы раскланялась, выпили и закусили свежей икрой, потом сели за обед.
После супа комендант спросил нас, когда мы думаем ехать. Мы отвечали, что хоть сегодня же, только бы отыскать телеги.
- Ну, двух-то я вам дать не могу, а одна найдется. Да и в две телеги нужно ведь шесть лошадей, а где их возьмешь; сегодня почта ушла на шести лошадях.
- Я во всяком случае сегодня поеду, - возразил к. Б-ский, - а вы оставайтесь здесь, уснете: ведь уснуть-то любите.
Я согласился с ним и решил остаться, чтобы на другой день, осмотревши Азрет-Султан, выехать из Туркестана. Обед был непродолжителен. Видно было по всему, что комендант живет по-бивачному. После обеда я отправился сдавать тарантас священнику, а к. Б-ский сбираться в дорогу. Молодого священника о. Тимофея я нашел в квартире; он - вдовец, как и старший его брат; недавно кончивший курс в семинарии, он первое свое назначение получил сюда и здесь отстраивался к зиме. Я сообщил ему, что у нас находится тарантас о. Александра для передачи ему, и рассказал горестное событие, случившееся с нами при въезде в Туркестан.
На обратном пути я увидел памятник, присланный поставить над могилой убитого при осаде Туркестана офицера и стоявший теперь около квартиры коменданта. Проходя мимо комендантской квартиры, я услышал, что меня зовут туда; я вошел.
- Позвольте мне представить вам начальника здешнего населения, г. Крымова, который имеет до вас дело, - сказал комендант, указывая на молодого казачьей артиллерии офицера.
- Весьма приятно, - отвечал я. - Дело - какое же?
- Генерал, проезжая, приказал мне обратиться к вам, чтобы вы разобрали претензию между шейх-исламом и казы-келяном.
- Очень хорошо, - отвечал я, - но когда же?
- Я им велю собраться у меня сегодня вечером; а вы, если будете так добры, зайдете ко мне.
- Очень хорошо, приду.
В это время в комнату коменданта вошел казы-келян туркестанский, за которым посылали, чтобы он показал мечеть Азрета к. Б-скому. Я познакомился с ним; это была личность нисколько не обещающая, сарт по происхождению, с лукавыми глазами, как каждый азиатец, и довольно скромный.
Показывали мечеть Азрета к. Б-скому; отчего же было не посмотреть и мне.
Туркестан. Часть города Бакы-Масчит. 1871-1872
Мы пошли вдвоем к мечети, рассчитывая зайти и взять к. Б-ского; но он уже был извещен и сам шел к нам. Перейдя мостик, мы вошли в высокие ворота, откуда нам представилась направо храмина Азрет-Султана, налево небольшое здание с куполом. Налево - говорят туземцы - похоронена дочь Аксак-Тимура, и над нею воздвигнута эта мечеть. Мы в нее не входили; она была заперта на ключ и в ней находился артиллерийский склад. Мы пошли направо и подошли прямо к Азрету. Интересно было бы знать, как высок Азрет-Султан и как был бы он высок, если бы постройка его была докончена. У входа направо и налево находится несколько могил; мы пошли по ступенькам ко входу. Пропорциональные величине храмины двери чрезвычайно велики. Наружным видом, внешними изразцовыми украшениями резными надписями из корана и входом в виде арки здание это напоминало мне постройки мечетей и дворцов, виденных мною в Казвине, Тавризе и Ашрефе, постройку которых там относят к золотому веку шаха Аббаса Великого. Это мне дает повод подозревать, что здание Азрет-Султана построено по вкусу персидских архитекторов, которым обязана Центральная Азия чуть ли не всеми постройками, начиная с часовни над гробом Аксак-Тимура.
Туркестан. Общий вид мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави с южной стороны. 1871-1872
Туземное предание приписывает постройку его Аксак-Тимуру, заложившему эту мечеть в честь святого перед походом в Россию. Но, принимая во внимание, что почти во всей Азии за отсутствием исторических летописей и хронографов народная молва все хорошее, а равно и замечательные постройки, мосты и акведуки приписывает какому-нибудь одному полюбившемуся ей государю, как, напр., в Персии все относится к шаху Аббасу Великому, надо полагать, что в Средней Азии многое нередко весьма ошибочно относят к Тамерлану. И если уж приписывать постройку этой мечети Тимуру, то я готовь скорее согласиться, что здание это воздвигнуто во время другого Тимура, внука знаменитого завоевателя, жившего в ХV-м столетии. В «Хавадисат-и Тимури» говорится о многих постройках Тамерлана, произведенных архитекторами, приглашавшимися со всего света, но о мечети туркестанской нет и помину. Стоящая внутри здания массивного объема металлическая чаша, которая, по преданию, не старее самой постройки, имеет пометку восемьсот которого-то года и имя мастера персиянина, что отчасти подтверждает выше изложенное мною предположение. Можно было бы сделать еще некоторые разыскания по надгробным камням, находящимся на могилах направо и налево от входа, но я в этом не успел, потому что фанатик казы-келян просил меня не ходить по этим могилам, чтобы не осквернить праха покоившихся под плитами моею неверною ногою. Такие разыскания по надписям дали бы мне возможность проверить слова тех мулл, которые клялись мне, что здание это построено самим святителем, и только посещалось Тамерланом, который делал для него многие пожертвования.
Туркестан. Котел, пожертвованный эмиром Тимуром гробнице Ходжи Ахмеда Ясави. 1871-1872
Я не беру на себя описывать с памяти внутренности храмины с ее подразделениями, кельями, пекарнями, подземными колодцами в разными проходами, потому что легко могу впасть в ошибку. Но нелишним почитаю высказать еще одно предположение мое относительно цели постройки этого здания, имеющего в настоящее время назначение мечети.
Во время моих путешествий по мусульманским странам мне ни разу не доводилось ни видеть, ни читать ни одного описания какой-нибудь мечети, имеющей хотя малейшее сходство с устройством храмины Азрет-Султана. К чему эти десятки темных келий, двухэтажные пекарни и внутренние колодцы? Устройство пекарен и колодцев еще можно, пожалуй, объяснить тем, что строитель имел в виду, на случай нападения неприятеля, обеспечить защищающий цитадель гарнизон от голода и жажды; но устройство темных келий, выходящих во внутренность здания низкими дверцами, имело, натурально, какое-нибудь другое назначение. Я имею некоторые основания предполагать [Именно, указание на постройку здания при жизни святого.], что сам Азрет-Ходжа-Ахмед-Ясави был основателем какой-нибудь новой секты, и кельи эти служили членам ее местом духовного самосозерцания, сопровождаемого молитвою и физическим изнурением. Это подтверждается тем обстоятельством, что и поныне с четверга на пятницу собираются к могиле Азрет-Султана туркестанские фанатики и в продолжение многих часов, читая молитвы, сопровождают их различными кривляньями, бесчисленными глубочайшими вздохами, доводящими непривычных до беспамятства, и плясками кругом гробницы до изнурения. По словам управляющего населением г. Туркестана, в этих ночных бдениях не принимает никакого участия ни шейх-уль-ислам, ни казы-келян и ни одно лицо из городского духовенства, а единственно только ходжи, т. е. лица, считающие себя потомками этого святителя и пользующиеся на этом основании вакфом, т. е. доходами с угодий и земель, пожертвованных Азрет-Султану. [См. также: Г. А. Арандаренко. Между туземцами степного уезда. - rus_turk.].
Неподалеку от этого здания находится другое, относительно миниатюрное, также во вкусе мечетей, виденных мною в Тегеране; внутренности его мне не удалось видеть, так как оно занято было артиллерийским складом. По наружному виду и по сохранившимся изразцовым надписям духовного содержания я полагаю, что это именно и составляло мечеть ордена. При недостатке рукописей, относящихся до истории Средней Азии, и при невозможности критически проверить множество устных преданий об этом громадном строении, противоречащих одно другому, мне кажется, что предположение, высказанное мною, весьма правдоподобно.
Мы вышли из мечети и увидели при входе толпу нищих, которая ожидала нашего выхода. Поданные нами казы-келяну два рубля вызвали со стороны нищих сочувственную молитву.
К. Б-ский к вечеру уложился и уехал в телеге, а я остался для разбирательства дела между казы-келяном и шейх-уль-исламом. Когда стемнело, меня пришли звать к начальнику населения; я отправился. В большой комнате без пола с низеньким потолком находилось множество сартов и между ними шейх-уль-ислам в бархатном жалованном халате с медалью на шее и казы-келян в простом бухарском халате; все были в чалмах; чалма составляет здесь постоянный костюм мусульманина, и когда киргизский бий приезжает в город, надевает чалму. Я вошел, все встали. Мы поздоровались, и начальник населения, как мог, так и изложил претензию казы-келяна на шейх-уль-ислама. Он говорил, что обе эти личности пользуются особенной привязанностью народа, и что в настоящее время решение спора в пользу кого-нибудь из них может повлечь к непредвиденным неприятностям; а что спорят они из-за того, кто из них старше и кто из них главный. Спор происходил, действительно, из-за этого; казы-келян, не утвержденный в этом звании нашим правительством, ссылался на то, что ташкендский шейх-уль-ислам не имеет никакого веса, а казы-келян там значит все. Шейх-уль-ислам горячо стал говорить за себя, как будто обиженный.
- Вникни, туря, в мое положение, - горячился он. - В Истамбуле шейх-уль-ислам заправляет делами мусульман, в Бухаре тоже; а у нас будет значить что-нибудь казы-келян. Я, слава Богу, выезжал к Веревкину навстречу, получил от него награду и утвержден шейх-уль-исламом. Да мало ли я услуг оказал русским; спроси только Веревкина, что я делал. А тут какой-нибудь килимшак (проходимец) изберет себя казы&‐келяном и начнет народ судить и рядить…
- Меня народ избрал, врешь ты, - со слезами на глазах закричал казы-келян.
- Да, да, да, мы выбрали, - орала толпа народа, стоявшая до сих пор смирно.
Потом начались споры о взяточничестве, высчитывалось, сколько казы-келян содрал с того и с другого. Крикам толпы не было конца во время этого спора; я боялся, как бы дело не дошло до драки.
- Да ты чем можешь доказать? - кричала одна толпа.
- А тем, что он приходил потом ко мне разбираться, - возражал горячившийся шейх-уль-ислам. - Я ему уступаю место в мечети, что же еще больше он хочет от меня.
- Это потому, что ты неуч, - отозвалась толпа, собранная казы-келяном.
- Вы очень грамотные, - кричал народ со стороны шейх-уль-ислама.
Шейх-уль-ислам, разгоряченный и разобиженный, собирался уходить, казы-келян также. Я сказал им, что по приезду в Ташкенд сообщу генералу об их деле, и пускай они ждут оттуда резолюции. Затем они ушли.
- Видели, слышали, - говорил мне начальник населения. - Как же можно было решать в чью-нибудь пользу это дело? Они взволнуют весь город. А у шейх-уль-ислама есть еще между киргизами приятели, бии, - пожалуй, всколыхнется и степь.
Я должен был с ним согласиться, так как он лучше меня знал положение края и ход дел в городе. Вечер я провел у него. Он воспитывался в Павловском кадетском корпусе, звали его Александром Александровичем Крымовым. Словесные разбирательства он решал через переводчика, а рапорты писал сам. Он был в легких неприязненных отношениях к коменданту, т. е. считал себя равным ему; из этого выходили интересные и чрезвычайно курьезные сцены. Здесь в ведении начальника населения находятся как киргизы, так и сарты, т. е. городские жители, которые в административном отношении подведомственны коменданту. Мы сошлись с г. Крымовым очень скоро. В продолжительной беседе, которую вели мы с ним, он сообщил мне всю трудность положения начальника населения в первое время, и между прочим показал бумагу, полученную им из Ташкенда, которой начальник центра, Краевский, требовал статистических сведений о числе народонаселения и об его образе жизни. Кажется, так г. Крымов и не подал этого отчета, пробывши еще около года начальником населения. Понятно, что при незнании языка и трудно было собрать их. Переводчик из киргиз Оренбургского ведомства мог не понимать, для чего такие сведения требуются, - и объяснить киргизам неверный повод к собиранию их, а те на основании отзыва переводчика могли бы наврать, предполагая, что такие сведения требуются для рекрутского набора, например, или т. п.
Туркестан. Базар. С натуры рисов. Д. В. Вележев (илл. из книги П. И. Пашино)
На другой день мы отправились на базар. Выйдя из цитадели, небольшой спуск ведет в улицу. Мы прошли закоулка два-три и очутились на базаре. Это продольная линия, в которой торгуют всем вразброс. Тут продаются и ситцы русские, и ост-индская кисея, сушеные фрукты, чай, сахар, гвозди, сундуки, чугуны. Масса народа затрудняла наше шествие. Наконец мы очутились у чай-хане [Небольшой туземный ресторан.], в котором продавались чай, хлеб, пирожки с говядиной и сахаром, пельмени и особенное блюдо, нечто вроде шашлыка, которое трещало над угольями. Пирожки с сахаром довольно вкусны; чай заваривается самый низший сорт. Мы спросили себе пельмени, попробовали их и только. Народ глазел на нас; между сартянскими физиономиями мелькали еврейские лица, веселые и смышленые. Евреи подчиненных нам городов больше всех довольны сделанными нами успехами. В прежнее время они ходили пешком по городу, не смели сесть на лошадь и опоясывались веревками; теперь же права их сравнены с туземцами, и они зажили припеваючи. Вдруг из толпы протискалась к нам одна толстая фигура и, схвативши Крымова за руку, начала с ним здороваться. Он счел долгом рекомендовать мне этого толстяка. Толстяк схватил меня за руку и прошипел: «Аман, аман (здравствуй, здравствуй)». Признаться, я не видал никогда такого толстого у нас в России. Толстяк громко дышал, и на расстегнутой груди у него катился градом пот. Будучи произведенным в офицеры, он торопился сшить себе китель; кто-то подарил ему погоны и портупею. На обратном пути я видел этого базар-баша в офицерской форме.
Дальше мы вошли в ряд седельников; они сидели в своих открытых лавочках и занимались вышиванием чепраков. Потом мы попали на базар, где продается хлеб, рис и ячмень.
- Посмотрите, посмотрите, - вот это Канус-бий, бывший туркестанский губернатор, а теперь поставщик верблюдов и арбачей для войска, - сказал мне начальник населения, указывая на высокого и здорового киргиза, торчавшего в своей лавчонке. Скоро бывший туркестанский губернатор заметил нас и подошел здороваться с начальником населения. Его красный халат, подпоясанный кушаком, едва достигал колен; дальше торчали ноги, обутые в ичиги и в кожаные шаровары. На голове у него имелась маленькая ермолка. Канус с виду имел более пятидесяти лет.
Казалось бы, зачем для города, имеющего в настоящее время не более пяти тысяч душ, ставить такой базар и иметь такое множество лавчонок? Но такой вопрос объясняется весьма просто: окрестные киргизы везут сюда свой товар, гонят своих баранов. Это центр киргизской торговли в Туркестанском крае. Здесь есть скупщики их произведений. Агенты богатых ташкендских купцов постоянно живут здесь, чтобы закупить из первых рук материал, необходимый для караванной торговли. Туркестанские купцы везут иногда кладь с веревками, войлоками и шерстью в Ташкенд и другие города. Масса проса, засеваемого киргизами, требует для себя покупателей; киргизы везут и просо в Туркестан, и оно там сбывается. Масса цитварного семени провозится через Туркестан в Россию. Что же мудреного, что здесь есть седельный ряд, когда подгородные киргизы, да и самые туркестанские сарты разъезжают по городу верхами. Туркестанский базар не имеет изящества персидских базаров; он весь почти выстроен из нежженого кирпича с переброшенными поверху жердями, которые покрываются рогожками и всяким тряпьем, чтобы защититься от жары и от дождей. В иной лавчонке всего и товара рублей на десять, а сидит сарт и что-нибудь работает или потешает прохожего дервиша; впрочем, дервиши группируются по большей части около чай-хане: здесь всегда можно найти слушателей и вольных жертвователей подаяния.
Выйдя из давки базарной, мы отправились домой. Время приближалось в обеду. На дороге подошел какой-то джигит, пошептался с переводчиком, сопровождавшим нас, и тот передал что-то Крымову. Оказалось, что шейх-уль-ислам приглашал нас к себе вечером на чай; я изъявил полнейшее удовольствие посетить его дом.
Меня интересовало житье-бытье сартов. Все дома их построены из сырого кирпича или слеплены из комков глины в один этаж. На улицу выходят стены домашних угодий, конюшен, хлевов, амбаров, а у богатых и помещения для прислуги; покои же хозяев находятся на втором дворе, который бывает всегда чище первого как постройками, так и мостовою.
Туркестан. Часть города Ходжалык. 1871-1872
Туземец, имеющий средства, обмазывает как наружные, так и внутренние стены своих покоев известкою и украшает лепною работою. Архитектура весьма незатейлива, и почти все дома походят один на другой. Каждый покой состоит из трех глухих стен, в которых местами делаются углубления вроде шкафов для посуды; четвертая же сторона состоит из большой деревянной рамы, в которую вделаны несколько окон с белою бумагою вместо стекла, иногда с ставнями, запирающимися извнутри. Это - зимнее помещение, для лета же рядом с описанною мною комнатою находится терраса с крышею на деревянных разукрашенных колоннах. Во время ненастной погоды и когда начинаются холода, доходящие здесь до -8…10° [-10…13 °C. - rus_turk.], туземцы оставляют эти террасы и прячутся за бумажные окна, где отогревают свои непривыкшие к холоду члены оригинальным способом. Именно, посредине комнаты ставится табурет, покрытый толстым одеялом, краями своими достающим до всех четырех стен; под эту табуретку помещают большой глиняный таз, наполненный золою и горящими угольями, а сами с семьею садятся кругом, подсунувши под одеяло кто ноги, а кто и целое туловище. О русских печах и о каминах, так распространенных в Персии и появляющихся в последнее время и в Бухаре, здесь не имеют никакого понятия. Однако же это последнее обстоятельство мне не мешает предполагать, что знакомством с удобствами оседлой жизни среднеазиатское население обязано Персии, а не Китаю, владевшему довольно долгое время нынешним Кокандским ханством, и не России, с которою кокандцы давно знакомы и видали русские дома в Семипалатинске, Петропавловске и Троицке, потому что в их постройке нет малейшей тени подобия чего-нибудь русского и китайского, а, напротив, большое сходство с домами персидскими. Кухня устраивается на женской половине, т. е. на втором же или на третьем дворе; состоит из одной небольшой печки, в которую вмазан чугунный котел. Конечно, не все пользуются одинаковыми житейскими удобствами; и в Туркестане можно встретить много таких пролетариев, которые не только не в состоянии содержать семейство, состоящее из одной жены, но даже в ненастные и холодные ночи принуждены скрываться в развалинах заброшенных домов.
В течение дня ко мне приходили аксакалы, плакавшие, что они не получают жалованья по десяти рублей в месяц, и просили ходатайствовать об них в Ташкенде; я обещал им это с удовольствием. Вечером мы отправилась к шейх-уль-исламу. Его дом стоял вне цитадели, недалеко от нее, так что мы могли пешком пройти до него; войдя на первый двор, мы застали хозяина на молитве и прошли в его приемную комнату; вскоре с террасы вошел в комнату и шейх-уль-ислам. Мы расположились на полу, устланном коврами и сложенными одеялами. О вчерашнем не было говорено ни слова. Подали желтый чай с пирожками с мясом и сахаром и другие азиатские сладости, между которыми находились поджаренные фисташки, чрезвычайно вкусные, и русские конфекты с билетиками. Стемнело; подали огня в массивном подсвечнике.
На просьбу мою показать книги шейх-уль-ислама, он изъявил полнейшее согласие и принес мне из других покоев, находившихся на втором дворе, множество книг духовного содержания, между которыми не последнюю роль играли казанские издания. Исторических книг у шейх-уль-ислама не оказалось. Этот господин как будто бы начинал понимать, что такое история, с тех пор как Н. А. Веревкин взял Туркестан и как шейх-уль-ислам оказывал Веревкину содействие. В его библиотеке находились переводы Аристу́ и Афлату́на (Аристотеля и Платона) на персидский язык.
- Мудрые книги, мудрые: тут все правда написана, - говорил шейх-уль-ислам, похлопывая книгами об колено.
Потом он вынес и показал нам серебряную чашу, подаренную ему Веревкиным, и ковшик для кумыса, подаренный проезжавшим предо мною генералом. На его лице выражалось неудовольствие, что последний подарок менее ценен, чем подарок Веревкина. Я объяснил ему, что этот ковшик - для кумыса и советовал, чтобы он вспоминал всегда нового генерала, когда будет пить кумыс этим ковшом.
- Как же, Канус-бию новый генерал дал чашу, а мне только ковшик! - жаловался шейх-уль-ислам.
- Этот ковшик он дал тебе потому, что знал, что у тебя уже есть чаша, подаренная Веревкиным, - утешал его я.
Мы наугощались изрядно, и следовало отправляться домой. Перед нами шел человек шейх-уль-ислама и нес огромнейший фанус [Складной фонарь из коленкора с медным дном и верхом.]; это мне напомнило мои ночные путешествия по Тегерану. Мы подошли к воротам цитадели; часовой окликнул нас: «Кто идет?» И узнавши, что с нами был начальник населения, приказал отпереть ворота. Дойдя до своего логовища, я раскланялся с Крымовым и пошел домой укладываться, чтобы на другой день выехать. Комендант на другой день обещал мне, что лошади будут свободны и что он найдет мне как-нибудь телегу. В течение дня я узнал, что город делится на четыре квартала, подчиненных четырем аксакалам; цитадель же составляет пятую часть города в находится в непосредственном ведении коменданта. Базар находится в ведении базар-баша; за нравственностью жителей наблюдает раис, а за снабжением города, стоящего в пятидесяти верстах от Сырдарьи, водою наблюдает особое лицо, именуемое мираб; в ведении его находятся все двенадцать ручьев, орошающих город; колодцы же, которых в Туркестане много, не подлежат ведению мираба, а составляют собственность хозяина.
Туркестан. Часть города Базар-Баши. 1871-1872
Кокандская цитадель, обведенная глиняною стеною и рвом, находится на более возвышенном месте и заключает в себе в настоящее время русские казармы, комендантский дом, квартиры офицеров, различные склады и святыню всей Средней Азии - могилу Азрет-Султана.
Проснулся я на другой день довольно рано, оделся по-дорожному и вышел из дома прямо к коменданту.
- А, вот и вы встали, доброе утро, - сказал комендант. - У меня был сейчас Вениамин, аксакал иканский; он пошел отыскивать вас. Генерал поручил вам разобрать дело его, которое он ведет с киргизами о воде.
- Я не видел его; где же он? - спросил я.
- Он к вам сейчас пошел и, должно быть, зашел к заведующему населением, - отвечал комендант и начал продолжать свою утреннюю работу.
Видя, что я тут лишний, я раскланялся я пошел к начальнику населения. У того в приемной толпилась масса народа.
- Ах как досадно! У меня был сейчас Вениамин; ему нужно видеть вас, - начал Александр Александрович. - Я, полагая, что вы еще спите, сказал ему, чтобы он через час зашел к вам. А вы уже встали.
- Как видите, и хлопочу об отъезде.
- Ну, подождите; куда вам торопиться. Оставайтесь у меня пообедать: у меня будет фазан жареный. Кстати, вы увидите и Вениамина.
Я отправился к коменданту узнать, когда лошади будут готовы; оказалось, что не раньше как после обеда. Делать было нечего, я должен был принять приглашение Крымова на фазана. В то время, как я находился у него, по улице проходил какой-то сарт в бархатном халате с позументами на чалме, а сверх халата надета сабля.
- Посмотрите, не это ли Ибн Ямин?
- Да, да, это он, - отвечал Крымов и послал переводчика догнать его и позвать к себе; минуты через две в комнату ввалилась огромнейшая туша с саблей на бедре; это и был Ибн Ямин. Мы с ним познакомились, и он объяснил мне, что генерал поручает разобрать их претензии на арыки [Арык - водопроводная канава.], которыми завладел теперь кунградский род киргиз н‐есмотря на то, что у них есть жалованные грамоты на эти арыки и что они испокон века владели ими.
- Приедешь в Икан, тебя там встретят радушно, - продолжал Ибн Ямин, - у меня в доме. Я пошлю отсюда нарочного с известием, а сам дома быть не могу; ты меня извинишь, конечно, - у меня есть дела в городе.
Я остался доволен речами толстяка, который во время беседы трепал меня и по спине, и по плечам.p
После обеда привели тройку лошадей и запрягли их в казенную телегу, у которой были колеса без шинов. Я взвалил свой чемодан в нее, расположился сам, как можно было поудобнее, и мы тронулись. Мне было дано в конвой шесть казаков Оренбургского войска и три казака Сибирского. Выехавши из городских ворот, мы пробрались направо и скоро очутились в поле.
Разливное море грязи в небольшом овражке остановило нас на некоторое время. Тройка не могла вытянуть телеги, уж ямщик бился и так и сяк.
- Пошел на станцию, перемени лошадей, - сердился я.
- Ай, туря, на станции лошади еще хуже; нечего туда и посылать. Вот нельзя ли у кого-нибудь из казаков взять лошадки, - говорил растерявшийся киргизенок.
Я обратился к казакам; один из сибирских казаков дал своей лошади, и тройка свободно вывезла телегу из грязи.
- Откуда эта поганая грязь? - спросил я.
- Арык прорвало, - отвечал ямщик.
Нужно заметить, что немного выше здесь протекает один из значительнейших арыков и делится на два русла. Большая часть воды течет в другом направлении, а меньшая проходит здесь. Размыло плотину, и вода потекла сюда. Арык уже был исправлен, но здесь вода не просохла, скопившись в ямке.
Выехавши за город, я оглянулся на Туркестан. Азрет-Султан красовался во всем своем величии. Длинная линия стены обхватывала весь город. Должно быть, правду говорил комендант, что если бухарцы нападут на Туркестан, то ему трудно будет защищать город, так как приходился один солдат на пятьдесят сажен стены; ему оставалось бы только запереться в цитадели и выжидать, да и там было трудновато, потому что один солдат приходился на семнадцать сажен; всего же войска было в распоряжении коменданта до трехсот человек, из которых пятьдесят казаков находились постоянно в разъездах, в конвоировании транспортов и т. п.
Комендант, казавшийся мне в первый проезд чрезвычайно суровым и нелюбезным, на самом деле был человек очень милый. В обратную поездку мою он принял меня очень ласково, несмотря на то, что я возвращался в полной немилости со стороны его начальства, задержал у себя четыре дня и, когда приходил к нему урядник Белочкин с просьбою лошадей, «как бы-де штатский полковник не убежал, потому что он закупает здесь весь киргизский наряд», он гнал его прочь. Замечательно, что казак в это время, когда я покупал киргизский наряд, ходил около меня и, прибирая костюм, говорил: «Зачем это вы покупаете? Ведь также в Петербурге бросите? Деньги-то сорите по-напрасному. И куда такая дрянь годится, - в Петербурге-то одежду бы купили на эти деньги»; словом, ворчанью урядника не было конца. Оказывалось, что он боялся, чтобы я не бежал в Бухару; напрасное было опасение. Неудача моя при покупке костюма состояла в том, что я ничего не примеривал, и сапоги с галошами приобрел такие, которые никому не лезут на ногу, как будто у киргиз нога такая маленькая.
Отъехавши верст восемнадцать от города медленною рысью, мы очутились на поле сражения, где Серов отбивался с сотнею уральских казаков от пяти или шести тысяч кокандцев. Из сотни едва спаслось тридцать семь человек, бросивши орудие - горный единорог. За это геройское дело Серов получил Георгия в петлицу. Пособие к ним выходило из Туркестана, но вернулось назад, завидевши неприятельские полчища. Теперь на поле сражения валяется несколько верблюжьих и конских скелетов, больше ничего не видно. Замечательно, что Алимкул вылил наподобие этого единорога до пятнадцати таких же пушек, они почти все достались нам и находились в то время на берегу Сырдарьи близ Чиназа в ведении Черняева, командовавшего Самаркандским отрядом и стоявшего на противоположном берегу с войсками.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Иллюстрации из книги П. И. Пашино взяты у sklyarevskiy.
Другие описания города Туркестана:
• Н. А. Северцов. Месяц плена у коканцев;
• А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан.
Об Икане и подвиге сотни есаула Серова:
• А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан;
• М. А. Терентьев. История завоевания Средней Азии.