Рождественские праздники в Копале (1849)
Thomas Witlam Atkinson. Travels in the Regions of the Upper and Lower Amoor, and the Russian Acquisitions on the Confines of India and China. London, 1860.
Путешествие в эти края было не лишено опасностей, причем одна из них едва не окончила мою деятельность в Копале и чуть не подарила мне последнее пристанище на холме, среди казаков. Этот случай произошел во время рождественских праздников, когда все пытались развлечься, а в особенности - имевшие жилище, которое позволяло приютить друзей. […]
Мой приятель Абакумов, артиллерийский офицер, пригласил всех своих товарищей, и поскольку здесь еще не утвердилась мода на поздние обеды, мы собрались для участия в его рождественском застолье с утра. Если голова кабана и не была подана на стол со всей церемониальностью былых времен, другие его части сделались на нашем пиршестве центром внимания. При этом мы вспоминали утомительную охоту и то удовольствие, какое испытывает каждый охотник при ускользании от грозных кабаньих клыков. Ранним вечером наша пирушка завершилась, поскольку мы условились переместиться в жилище другого офицера, которое в тот день только заселялось.
Вечер был морозен и ясен, а прекрасная луна роняла свет над снежной пустыней, представляя каждый предмет почти так же отчетливо, как днем. Это подвигло Абакумова предложить прокатиться с ним в его санях; я на это охотно согласился, и отдали распоряжение о транспорте. Каретник еще не нашел дороги в эти края, и мы довольствовались простыми санями, сделанными по типу тех, что можно видеть у сибирских крестьян. У саней было крепкие полозья с закрепленным на них легким корпусом из прутьев, сплетенных наподобие корзины. В ней на ковре, расстеленном поверх лежащей на дне соломы, могли разместиться два человека. Чтобы укрываться, в сани было брошено несколько волчьих шкур. Перед корзиной была укреплена узкая дощечка, на которой сидел кучер, опирая ноги на полозья.
Старых артиллерийских лошадей заменили недавно несколькими отличными киргизками, которые сейчас объезжались. Трех таких диких лошадей впрягли в сани, и через несколько минут они уже стояли у дверей. Жилище Абакумова располагалось на открытой равнине, простиравшейся к востоку более чем на тридцать миль и к северу почти на двадцать. На северо-западе на расстоянии около пятисот ярдов тянулась глубокая балка Тамчи-Булак.
Несколько офицеров вышли с нами, чтобы посмотреть выезд тройки. Кучер уже был на своем месте, и хозяин пригласил меня пройти в сани. Только я успел усесться, как лошади взбесились и понесли, вмиг сбросив кучера с козел и вырвав вожжи из его рук. Тройка летела на полной скорости прямо к балке. Мгновенно я понял свое положение: попытка спрыгнуть с саней окончилась бы неминуемой смертью, и я решил попытать удачи в теснине, считая это наименее опасным. Лошади бешено мчали, расселина была в этом месте в 60 футов глубины, и чувствовалось, что наша судьба решится за несколько минут.
Когда мы приблизились к опасному месту, я крепко ухватился за края корзины, намереваясь удержаться во время ужасного прыжка. Мы находились от балки в пятидесяти ярдах, был виден противоположный склон обрыва, и я чувствовал, что через несколько мгновений мы должны будем ринуться в пропасть. Мы продолжали к ней нестись, и я, готовясь к броску, сжал прутья еще крепче. Когда до обрыва оставалось около пятнадцати ярдов, лошади внезапно поворотили, но по инерции сани занесло, причем полозья соприкоснулись с краем пропасти.
Дикие животные с огромной скоростью бросились вперед, несясь на восток, и вскоре достигли ухабистой дороги, использовавшейся для волока леса. Теперь сани кидало из стороны в сторону, и несколько раз меня чуть не выбросило из них. Я продолжал держаться, опасаясь, что одежда зацепится за прутья, и лошади тогда заволочат меня до смерти. Вместо того чтобы устать, тройка, казалось, только прибавила скорость, и сани почти перевернулись. Кисть моей правой руки от удара вывихнулась и, после соприкосновения с землей, бессильно висела.
Тряска саней придала лошадям бешенства, и я не надеялся на их остановку, кроме как если бы они погрузились в одну из небольших ложбин, пересекавших равнину. Они были заполнены снегом, что могло остудить норов животных и предоставить нам мягкое ложе. Я знал, что к нам должны были спешить на помощь, но тройку вроде нашей нагнать было бы нелегко. Мы миновали большой курган, в пяти милях от укрепления, а животные все еще мчали. Они неслись галопом и следующие полмили, как вдруг остановились: одна из лошадей упала и кувырком полетела в снег. В две-три минуты нас окружили артиллеристы, несколько из них бросились к лошадям, чтобы успокоить их, и я выскочил из саней.
Причину нашей внезапной остановки нашли быстро. Вожжи, зацепившись за бревно из груды строевого леса, спутали ноги лошади, подсекли ее, и она кувыркнулась в снег. Вскоре мы были готовы к возвращению. Кучер уселся на козлах саней; я вошел в них, артиллеристы вскочили на своих лошадей, кучер встряхнул вожжами, и тройка отправилась обратно живым шагом, но под идеальным контролем.
Моя кисть была сильно ушиблена, а один из пальцев сломан выше первого сустава, со щепкой, которая глубоко вошла под ноготь. Когда ее вынули щипцами, хлынула кровь. Я вправил сломанную кость, а мой приятель Абакумов закрепил на пальце спешно подготовленные короткие лубки. Несомненно, профессора объявили бы это грубой хирургией, однако операция увенчалась успехом.
Следующий день показал, насколько сильны были тряска и ушибы: я не мог встать. Однако мои приятели были весьма заботливы; они хорошо пропарили меня в русской бане (что я должен всегда рекомендовать в подобных обстоятельствах), после чего мне стало лучше, и за несколько недель кость пальца срослась.
На другой день Абакумов и офицеры осмотрели то место, где лошади поворотили от расселины, и обнаружили, что сани во время заноса фактически нависали над пропастью. Это место, где я едва спасся, надолго сохранится в памяти.
Офицеры, преуспевшие в приведении своих жилищ в пригодный для обитания вид, поочередно давали во время рождественских праздников балы, про которые можно было с уверенностью утверждать, что «танцы проходили с большим воодушевлением». Хотя размер и мастерство нашего оркестра нельзя было сравнить со штрауссовскими, исполнители, будучи под воздействием нескольких глотков китайской водки, преуспели в порождении исключительных звуковых эффектов. Их пробелы в теории музыки и мелодике возмещались мощью выступлений. Из инструментов имелись скрипка, две балалайки, флейта и барабан, причем последний ни разу не претерпел неудачи в сокрытии каких-либо несозвучных тонов других инструментов (если таковые и были).
Дни моей юности не были серьезно посвящены Терпсихоровым увеселениям, и в европейском обществе я должен был противиться всем соблазнам присоединиться к кадрили. Однако здесь случай был иной; я чувствовал себя обязанным внести свою лепту в общее развлечение и не раздумывая принять участие в танцах. Моим наставником желал быть каждый, и мой первый опыт в казачьем танце прошел с моею знакомой Анной Павловной. Она была среднего роста, довольно полная, а на ее смеющемся лице сияло добродушие. Танец обычно начинает дама, выступающая в центр комнаты с платком в руке. Затем она проводит несколько изящных движений, приближаясь к господину, избранному ею в партнеры. Когда рука предложена, отказать даме стало бы оскорблением, и я ни разу не видел настолько неучтивого казака. Анна взмахнула над чужестранцем платком и задержала свою руку; под бурные рукоплескания я принял приглашение, и начался мой первый урок, который оказался довольно долгим. Если я и не извлек из него практической пользы, вины моей учительницы в этом нет. Я был, однако, в течение вечера удостоен и нескольких других уроков, и имел возможность наблюдать, как дамы и кое-кто из офицеров весь вечер продержались самым мастерским образом.
Во время праздников прибыл караван из Ярканда. Купцы шли в Семипалатинск, однако плохая погода и глубокий снег остановили их, чему мы и стали обязаны за это посещение. По пути сюда купцы миновали Кашгар, Кокан и Кульджу, ведя в каждом из мест торговлю. Среди перевозившихся ими продуктов были чай, шелка и сушеные фрукты; первое и последнее нашло сбыт, и их урюк с кишмишем доставили нам великое наслаждение. Как я узнал у двоих из купцов, летом они побывали в Кабуле и Кашмире, в котором приобрели, помимо прочего, и шали. Купцы провели у нас две недели и затем продолжили свое путешествие, однако было сомнительно, что они дойдут до Ирбитской ярмарки вовремя; в случае опоздания их товары отправились бы в Нижний Новгород.
О караванных путях см. также: От Калькутты до Кашгара.
О Копале:
• Ф. Ц. Воспоминания о Киргизской степи.
Путешествие в эти края было не лишено опасностей, причем одна из них едва не окончила мою деятельность в Копале и чуть не подарила мне последнее пристанище на холме, среди казаков. Этот случай произошел во время рождественских праздников, когда все пытались развлечься, а в особенности - имевшие жилище, которое позволяло приютить друзей. […]
Мой приятель Абакумов, артиллерийский офицер, пригласил всех своих товарищей, и поскольку здесь еще не утвердилась мода на поздние обеды, мы собрались для участия в его рождественском застолье с утра. Если голова кабана и не была подана на стол со всей церемониальностью былых времен, другие его части сделались на нашем пиршестве центром внимания. При этом мы вспоминали утомительную охоту и то удовольствие, какое испытывает каждый охотник при ускользании от грозных кабаньих клыков. Ранним вечером наша пирушка завершилась, поскольку мы условились переместиться в жилище другого офицера, которое в тот день только заселялось.
Вечер был морозен и ясен, а прекрасная луна роняла свет над снежной пустыней, представляя каждый предмет почти так же отчетливо, как днем. Это подвигло Абакумова предложить прокатиться с ним в его санях; я на это охотно согласился, и отдали распоряжение о транспорте. Каретник еще не нашел дороги в эти края, и мы довольствовались простыми санями, сделанными по типу тех, что можно видеть у сибирских крестьян. У саней было крепкие полозья с закрепленным на них легким корпусом из прутьев, сплетенных наподобие корзины. В ней на ковре, расстеленном поверх лежащей на дне соломы, могли разместиться два человека. Чтобы укрываться, в сани было брошено несколько волчьих шкур. Перед корзиной была укреплена узкая дощечка, на которой сидел кучер, опирая ноги на полозья.
Старых артиллерийских лошадей заменили недавно несколькими отличными киргизками, которые сейчас объезжались. Трех таких диких лошадей впрягли в сани, и через несколько минут они уже стояли у дверей. Жилище Абакумова располагалось на открытой равнине, простиравшейся к востоку более чем на тридцать миль и к северу почти на двадцать. На северо-западе на расстоянии около пятисот ярдов тянулась глубокая балка Тамчи-Булак.
Несколько офицеров вышли с нами, чтобы посмотреть выезд тройки. Кучер уже был на своем месте, и хозяин пригласил меня пройти в сани. Только я успел усесться, как лошади взбесились и понесли, вмиг сбросив кучера с козел и вырвав вожжи из его рук. Тройка летела на полной скорости прямо к балке. Мгновенно я понял свое положение: попытка спрыгнуть с саней окончилась бы неминуемой смертью, и я решил попытать удачи в теснине, считая это наименее опасным. Лошади бешено мчали, расселина была в этом месте в 60 футов глубины, и чувствовалось, что наша судьба решится за несколько минут.
Когда мы приблизились к опасному месту, я крепко ухватился за края корзины, намереваясь удержаться во время ужасного прыжка. Мы находились от балки в пятидесяти ярдах, был виден противоположный склон обрыва, и я чувствовал, что через несколько мгновений мы должны будем ринуться в пропасть. Мы продолжали к ней нестись, и я, готовясь к броску, сжал прутья еще крепче. Когда до обрыва оставалось около пятнадцати ярдов, лошади внезапно поворотили, но по инерции сани занесло, причем полозья соприкоснулись с краем пропасти.
Дикие животные с огромной скоростью бросились вперед, несясь на восток, и вскоре достигли ухабистой дороги, использовавшейся для волока леса. Теперь сани кидало из стороны в сторону, и несколько раз меня чуть не выбросило из них. Я продолжал держаться, опасаясь, что одежда зацепится за прутья, и лошади тогда заволочат меня до смерти. Вместо того чтобы устать, тройка, казалось, только прибавила скорость, и сани почти перевернулись. Кисть моей правой руки от удара вывихнулась и, после соприкосновения с землей, бессильно висела.
Тряска саней придала лошадям бешенства, и я не надеялся на их остановку, кроме как если бы они погрузились в одну из небольших ложбин, пересекавших равнину. Они были заполнены снегом, что могло остудить норов животных и предоставить нам мягкое ложе. Я знал, что к нам должны были спешить на помощь, но тройку вроде нашей нагнать было бы нелегко. Мы миновали большой курган, в пяти милях от укрепления, а животные все еще мчали. Они неслись галопом и следующие полмили, как вдруг остановились: одна из лошадей упала и кувырком полетела в снег. В две-три минуты нас окружили артиллеристы, несколько из них бросились к лошадям, чтобы успокоить их, и я выскочил из саней.
Причину нашей внезапной остановки нашли быстро. Вожжи, зацепившись за бревно из груды строевого леса, спутали ноги лошади, подсекли ее, и она кувыркнулась в снег. Вскоре мы были готовы к возвращению. Кучер уселся на козлах саней; я вошел в них, артиллеристы вскочили на своих лошадей, кучер встряхнул вожжами, и тройка отправилась обратно живым шагом, но под идеальным контролем.
Моя кисть была сильно ушиблена, а один из пальцев сломан выше первого сустава, со щепкой, которая глубоко вошла под ноготь. Когда ее вынули щипцами, хлынула кровь. Я вправил сломанную кость, а мой приятель Абакумов закрепил на пальце спешно подготовленные короткие лубки. Несомненно, профессора объявили бы это грубой хирургией, однако операция увенчалась успехом.
Следующий день показал, насколько сильны были тряска и ушибы: я не мог встать. Однако мои приятели были весьма заботливы; они хорошо пропарили меня в русской бане (что я должен всегда рекомендовать в подобных обстоятельствах), после чего мне стало лучше, и за несколько недель кость пальца срослась.
На другой день Абакумов и офицеры осмотрели то место, где лошади поворотили от расселины, и обнаружили, что сани во время заноса фактически нависали над пропастью. Это место, где я едва спасся, надолго сохранится в памяти.
Офицеры, преуспевшие в приведении своих жилищ в пригодный для обитания вид, поочередно давали во время рождественских праздников балы, про которые можно было с уверенностью утверждать, что «танцы проходили с большим воодушевлением». Хотя размер и мастерство нашего оркестра нельзя было сравнить со штрауссовскими, исполнители, будучи под воздействием нескольких глотков китайской водки, преуспели в порождении исключительных звуковых эффектов. Их пробелы в теории музыки и мелодике возмещались мощью выступлений. Из инструментов имелись скрипка, две балалайки, флейта и барабан, причем последний ни разу не претерпел неудачи в сокрытии каких-либо несозвучных тонов других инструментов (если таковые и были).
Дни моей юности не были серьезно посвящены Терпсихоровым увеселениям, и в европейском обществе я должен был противиться всем соблазнам присоединиться к кадрили. Однако здесь случай был иной; я чувствовал себя обязанным внести свою лепту в общее развлечение и не раздумывая принять участие в танцах. Моим наставником желал быть каждый, и мой первый опыт в казачьем танце прошел с моею знакомой Анной Павловной. Она была среднего роста, довольно полная, а на ее смеющемся лице сияло добродушие. Танец обычно начинает дама, выступающая в центр комнаты с платком в руке. Затем она проводит несколько изящных движений, приближаясь к господину, избранному ею в партнеры. Когда рука предложена, отказать даме стало бы оскорблением, и я ни разу не видел настолько неучтивого казака. Анна взмахнула над чужестранцем платком и задержала свою руку; под бурные рукоплескания я принял приглашение, и начался мой первый урок, который оказался довольно долгим. Если я и не извлек из него практической пользы, вины моей учительницы в этом нет. Я был, однако, в течение вечера удостоен и нескольких других уроков, и имел возможность наблюдать, как дамы и кое-кто из офицеров весь вечер продержались самым мастерским образом.
Во время праздников прибыл караван из Ярканда. Купцы шли в Семипалатинск, однако плохая погода и глубокий снег остановили их, чему мы и стали обязаны за это посещение. По пути сюда купцы миновали Кашгар, Кокан и Кульджу, ведя в каждом из мест торговлю. Среди перевозившихся ими продуктов были чай, шелка и сушеные фрукты; первое и последнее нашло сбыт, и их урюк с кишмишем доставили нам великое наслаждение. Как я узнал у двоих из купцов, летом они побывали в Кабуле и Кашмире, в котором приобрели, помимо прочего, и шали. Купцы провели у нас две недели и затем продолжили свое путешествие, однако было сомнительно, что они дойдут до Ирбитской ярмарки вовремя; в случае опоздания их товары отправились бы в Нижний Новгород.
О караванных путях см. также: От Калькутты до Кашгара.
О Копале:
• Ф. Ц. Воспоминания о Киргизской степи.