Командировка за киргизскими лошадьми
К. Скорино. Командировка за лошадьми // Разведчик, 1894, № 218, 219.
В конце марта нынешнего года я получил предписание объехать Уральскую область, Оренбургскую губернию, Бийский и Николаевский уезды. Целью моей командировки был осмотр местных табунов в отношении пригодности киргизской лошади для военных надобностей. Кроме того, мне предстояло разрешить вопрос - могут ли киргизские табуны поставить известное количество и при том известного качества лошадей по цене, которая была бы ниже цен при закупке лошадей внутри Империи. Качества и количества лошадей выражались следующими данными: требовалось до 1.200 лошадей артиллерийских и до 750 обозных. Первая категория должна была удовлетворять условиям: чтобы лошади при всех прочих статьях, требуемых от артиллерийских лошадей, были не ниже [2-х аршин] 2-х вершков и по возможности верхового типа. Обозные лошади, при всех необходимых для их назначения качествах, должны были быть не ниже [2-х аршин] 1¼ вершка.
Для выполнения возложенного на меня поручения, я составил себе план, по которому намеревался отправиться в Уральск, и оттуда уже в прочие места моей командировки в следующем порядке: Калмыково, укрепление Темирское, на Дамды, через Орск проникнуть в Оренбургскую губернию, в Николаевский уезд, затем в Челябинск, и оттуда уже по железной дороге в Оренбург. Но еще в вагоне, проехав Самару, я стал получать из разговоров с пассажирами сведения, которые грозили разрушить мой обширный план. Наконец, на одной из станций мне пришлось убедиться в его неисполнимости. Я встретился с одним ветеринарным врачом, которому пришлось оставить невыполненной данную ему командировку в Уральск; с полудороги из Бузулука в Уральск ему пришлось возвратиться назад, так как «играющие», по местному выражению, т. е. разлившиеся, речки и ручейки сделали уже всякое сообщение невозможным. План мой, таким образом, был разрушен, и пришлось ехать прямо на Оренбург, чтобы там, поразузнав хорошенько обстоятельства, сообразно с ними продолжать свой путь.
В Оренбурге я явился проживающим там губернаторам: оренбургскому [В. И. Ершов. - rus_turk.] и тургайскому [ Я. Ф. Барабаш, военный губернатор Тургайской области. - rus_turk.]. Не могу не выразить здесь своей глубочайшей признательности их превосходительствам: помимо того, что они сообщили мне много ценных сведений и указали несколько вполне надежных лиц, хорошо знакомых с местными условиями и коневодством, они отдали еще приказание, чтобы при моем проезде было мне оказано местными властями возможное содействие; распоряжение это в значительной степени облегчило впоследствии нелегкую задачу осмотра косяков. Из разговоров со сведущими лицами и из собственных наблюдений мне тут же на месте удалось вывести кое-какие заключения, служащие для разрешения возложенной на меня задачи. Оказалось, как я и раньше слышал, что Николаевский уезд Тургайской области - центр киргизского коневодства. Южней же Оренбурга мне советовали вовсе не ездить, уже помимо того, что розлив рек и ручейки, образуемые тающими снегами, составляли в то время года почти непреодолимую преграду для путешествия, тамошние косяки были уже переведены на летовки по всей степи, так что осмотр их быль бы крайне затруднительным ввиду огромности тамошних расстояний. Встретиться с косяками в степи во время летовок является уже почти делом случая. Северней же Оренбурга я мог надеяться застать еще зиму, а косяки на тебеневке, т. е. на зимовке вокруг юртов.
Из рассказов и осмотров лошадей казачьего юнкерского училища и маленьких косяков, находившихся случайно под городом, я должен был придти к заключению, что едва ли мне удастся найти лошадей, которые бы удовлетворяли поставленным условиям относительно роста. Большинство виденных мною лошадей при прекрасном, не оставляющем во всех отношениях желать лучшего, сложении, были без вершков; собирая справки относительно цен, я был удивлен их высокостью, сравнительно с тем, что надеялся встретить. Запрашивали с меня за низкорослых лошадей от 60 рублей и дороже. За лошадей же с вершками мне пришлось слышать цены до 100 и даже до 120 рублей.
Дело в том, что я стоял не на совсем верной исходной точке. Мне было известно, что в голодный 1892 год министром Двора Его Величества графом Воронцовым-Дашковым для населения Империи закупались киргизские лошади, причем голова кругом обошлась по 32 рубля. Но сумма в 32 рубля никак не могла служить для меня исходным пунктом. В 1892 году, во-первых, было закуплено громадное количество лошадей (до 40.000 голов), так что покупка производилась целыми косяками. Во-вторых, косяки покупалось без брака, т. е. ни рост, ни возраст не были приняты во внимание, так что даже подростки шли в счет. В-третьих, наконец, закупка производилась в разное время года, а я наводил справки ранней весной, когда цены на лошадей стоят самые высокие; летом, во время конских ярмарок, они ниже.
Во время наведения справок о ценах мне пришлось столкнуться с довольно своеобразным местным обычаем, с которым и впоследствии пришлось неоднократно сталкиваться. Обыкновенно покупатель заявляет предпринимателю или коневоду, каких качеств и на какую цену он желает иметь лошадь. Затем ему предлагают на выбор несколько лошадей, а иногда и просто без осмотра с его стороны доставляют требуемую лошадь, но деньги платятся в большинстве случаев всегда вперед. Случаев каких бы то ни было злоупотреблений при этой заглазной покупке не бывает. Обычай этот в 1892 году был принят во внимание, и граф Воронцов-Дашков делал авансами банковые переводы на огромные суммы на имя известных предпринимателей. Имея отчасти в виду и тот обычай, я, несмотря на то, что не имел полномочий, решился заключать при случае письменные договоры с коневодами и предпринимателями, договоры, впрочем, ни к чему меня не обязывающие. Эти контракты должны были быть, во-первых, как бы письменными ответами на заданную мне задачу, а во-вторых, в случае действительной закупки лошадей должны были значительно ускорить дело. Перед самым отъездом из Оренбурга, мне удалось заключить первый такой договор с одним богатым и почтенным тамошним лицом Л. И. Ш. [Л. И. Шотт. - rus_turk.]. Впоследствии оказалось, что этот первый заключенный договор был самым выгодным для казны. Предприниматель поставит все требуемое количество лошадей (т. е. около 2.000 голов), по цене: за лошадей не ниже [2 арш.] ¼ вершка по 75 рублей и за лошадей без вершков, не ниже, впрочем, 1 арш. 15½ вершк. - по 55 рублей.
Такова была цена, если бы поставка состоялась к 1-му мая, в случае же поставки к 1-му июня цена падала на 10%. Кроме того, Л. И. Ш. брал на себя и перевозку лошадей до Москвы, при условии, чтобы в Оренбурге лошади были приняты только в отношении роста, лет и общего склада лошадей и вообще целости их; вторая, так сказать, приемка, в отношении заразных болезней и их непокалеченности, должна была быть в Москве при выгрузке лошадей из вагонов; кроме этого, сделаны по доставке лошадей в Москву еще следующие условия: при уплате казной за железную дорогу он брался доставить всю партию лошадей до Москвы с собственными проводниками, продовольствием конским и людским и ответственностью за их целость, а также выдачей на всех лошадей недоуздков - по четыре рубля с головы. Последние условия были весьма важны, так как посылка проводников, например, из Москвы за лошадьми увеличила бы значительно ценность каждой лошади. Кроме того, принимая во внимание дикость киргизских лошадей, нужно всегда ожидать много случаев покалечения во время дороги. В моем договоре не было соблюдено условие, требуемое предписанием относительно роста, о чем я и телеграфировал пославшему меня высшему начальству. Впоследствии, пришлось убедиться собственными глазами, что условие на рост не выполнимо.
В 1893 году во время конской переписи было объяснено киргизам, какое важное значение имеет рост лошади. Теперь они обратили на это внимание и охотней стали обращаться в местные конюшни Государственного коннозаводства для улучшения роста своих лошадей, но результаты, конечно, могут предвидеться только в будущем; с своей стороны Государственное коннозаводство, преследуя цель, не жалеет издержек, лишь бы намеченная цель была достигнута, конюшни около Оренбурга, Орска, Николаевска (Кустанай) и другие имеют по 500 штук прекрасных породистых производителей. От всей души желаем Государственному коннозаводству полного успеха в решении раз хорошо намеченной задачи, сопряженной со столь громадными расходами.
Заручившись на всякий случай договором, необходимыми сведениями и, наконец, маршрутом, я выехал из Оренбурга 31-го марта. По маршруту мне следовало доехать по железной дороге до Челябинска. До Уфы местность очень однообразна, и мне пришлось бы скучать, если бы, после станции Кинель, я не попал в один вагон с немецким коммерсантом, он отправлялся в Уфу для закупки яиц. Путешествие это было для него далеко не первым, на этот раз ему предстояло закупить ни больше ни меньше, как пропорцию на 25 вагонов, которые отправятся в Гамбург. Купец наживает при этой операции рубль на рубль, так умеют пользоваться немцы нашим же съестным богатством и даже на таком далеком расстоянии от их родины.
Проехавши Уфу, местность начинает оживляться. Виды Уральских гор до того красивы, что, несмотря на легкую снежную мятель, бывшую во время проезда нашего поезда, трудно было оторваться от окна. За горами я застал еще добрую сибирскую зиму с холодным резким ветром, хотя снегу было уже немного. Будучи стеснен во времени, я остановился очень ненадолго в Челябинске и спешил теперь уж на лошадях в Троицк. Благодаря распоряжению губернатора, к пути, по которому мне предстояло ехать, подгонялись казачьи и киргизские табуны. Косяки здесь небольшие, потому что киргизского населения мало, земли населены гуще, большинство земель принадлежат казакам и переселенцам.
Но и при осмотре этих маленьких косяков мне пришлось согласиться с мнением корреспондента И. А. Хонтинского Государственного коннозаводства о полной пригодности киргизской лошади для военных целей. Погода во все время моего пути была вполне зимняя при резком ветре.
В Троицке мне пришлось говорить с одним киргизом, владевшим прежде косяком в 3,000 голов, но в 1891 году, который известен у киргизов под именем Куинь-Чжиль (жалкого голодного года) [«Куян-джыл» (каз. қоян жылы) - год зайца. У казахов считалось, что год зайца (в 12-летнем цикле) обычно сопровождается джутом. - rus_turk.] он сделался бедным человеком, обладателем не более 150 голов. Вследствие сильнейшей гололедицы и буранов, лошади были поставлены в невозможность доставать себе корм тебеневкой, т. е. не могли пробивать копытом снежную кору и доставать из-под нее прошлогоднюю увядшую траву. В одну ночь у этого киргиза пало сразу 300 голов; слушая рассказы о Куинь-Чжиле, впадаю в размышление: разве не следовало бы обратить внимание на продовольствие киргизских лошадей зимой и отдать, например, приказание о заготовке стогов сена, хотя бы для жеребят; при теперешних же условиях, когда даже старым лошадям во время зимовок подчас грозит голодная смерть, едва ли удастся поднять рост киргизскому и сибирскому коневодству. О громадности же этих коневодств я мог отчасти судить по величине полей, занимаемых конскими ярмарками, например: в станице Кундеровой, в гор. Троицке, в гор. Кустанае, в Оренбурге и других; поля эти занимают квадратные площади верст в тридцать. В Кундеровой в девятую пятницу после Пасхи открывается ярмарка, известная под именем сортировочной. Лошади разбираются по статьям на упряжных, возовых, верховых и потом уже следуют на другие ярмарки.
На степной ярмарке. Табун лошадей
В Троицке я пробыл не более суток, я торопился в Николаевск, по-местному Кустанай, чтобы поскорее увидеть тамошние табуны, о которых до меня доходили почти легендарные слухи. За Троицком опять, благодаря распоряжению уездных начальников, табуны подготовились к пути моего маршрута. Приходилось только иногда делать 25-30 верст крюка для осмотра особенно больших косяков, но такие объезды для тамошних расстояний составляют сущую безделицу.
Киргизская лошадь
Теперь я мог досыта налюбоваться огромным количеством лошадей чистой киргизской породы. При маленьком росте лошади эти чудно сложены. Спина и ноги не оставляют желать ничего лучшего. Кость широкая и очень крепкая. Несмотря на некоторую короткость передних ног и тяжесть головы, они необыкновенно поворотливы. Рог на копыте великолепен, да и немудрено, если принять во внимание постоянные тебеневки лошадей. Мне случилось видеть, что родившийся жеребенок в тот же день по врожденному инстинкту раскапывал снег. Нечего уже говорить о их прославленной выносливости и неприхотливости. Некоторое понятие о них может дать своеобразная киргизская почта. При приезде путешественника на станцию, несколько киргизских парней отправляются в табун. Оттуда на арканах они притаскивают несколько лошадей на выбор проезжему, только коренная несколько выезжена, пристяжные же сплошь и рядом не носили на себе даже уздечки. Усилиями чуть не целого юрта, такая тройка запрягается и сдерживается до поры до времени, но как только путешественник и киргиз-ямщик уселись - лошадей пускают. Я удивлялся их чудной привычке кидаться всегда вперед, а не опрокидываться или пятиться в виде протеста против незнакомой им сбруи. Первые две-три версты идет невероятная скачка, и если тарантас и печень путешественника ее выдерживают, то все обходится благополучно, - лошади постепенно успокаиваются и как бы ослабевают. Но затем после десятка-другого верст начинается опять скачка, глаза и ноздри коней несколько наливаются кровью, и они несутся во весь опор до конца станции, т. е. всего верст 40-50; и заметьте, что так мне приходилось путешествовать ранней весной, когда лошадь по воле судьбы и ее владельца-киргиза больше похожа на скелет, обтянутый кожей, чем на настоящую лошадь.
Летняя станция на тракте
Все время моего переезда от Троицка до Кустаная дул сильнейший ветер со снегом и стоял порядочный мороз. Несмотря на мой полушубок и бурку, меня пронизывало насквозь. Ночевка в дымных юртах киргизов, несмотря на гостеприимство хозяев, тоже оставляют желать многого. Немудрено поэтому, что в Кустанай я приехал совершенно продрогший и с довольно сильной лихорадкой, так что был бесконечно доволен, когда местный уездный начальник Н. В. О. оказал мне гостеприимство в своей семье; представилась возможность отдохнуть вполне по-европейски. С благодарностью еще вспоминаю о начальнике конюшни Государственного коннозаводства В. К. Р., который, увидя меня больным, снабдил для дальнейшего путешествия волчьей дорожной шубой и тарантасом. С ротмистром Р. я заключил словесный договор на случай поставки лошадей, но он был не так удобен, как первый, по причине условия, что лошади должны от него доставляться только до Челябинска.
Так как из осмотра виденных мною табунов я мог убедиться, что лошадей найдется в одной Тургайской области достаточное количество и мне угрожал разлив реки, то я решился не ехать в Бийский уезд, до которого оставалось с лишком 1.500 верст, о чем и телеграфировал своему начальству. Приняв такое решение, я запасся от уездного начальника маршрутом на гор. Орск. Он, кроме того, был настолько любезен, что дал мне вестового казака, очень расторопного малого, который мне был впоследствии очень полезным своим знанием киргизского языка. Как ни жаль мне было покидать людей, отнесшихся столь гостеприимно ко мне, и как ни хотелось отдохнуть, чтобы хотя несколько поправиться здоровьем, а все же таки пришлось на следующий же день отправиться в дальнейший путь, чтобы не быть где-нибудь на пути задержанным разливом рек. Опять потянулась бесконечная однообразная степь, опять дул пронизывающий ветер, опять неслась бешеная киргизская почта.
Летний аул киргиз (казахов)
Ночевать мне приходилось, конечно, в юртах киргизов. В большинстве случаев это примитивные постройки и шатры из жердей и войлока. Иногда, впрочем, встречаются землянки, обложенные внутри досками - первый шаг к оседлости; два раза мне приходилось даже ночевать в настоящих деревянных домиках, и даже с венскою мебелью. Обладатель одного из этих домиков киргиз Манайдар Ираспаев, конечно, очень горд своей постройкой - ради чрезвычайной редкости в этих местах, бревна для которой ему пришлось привести чуть не за 200-300 верст. В своем быте он, впрочем, самый настоящий киргиз, так, стулья, например, служат у него только украшением, сидит же он сам и его гости на корточках, на подосланных небольших тюфяках или ваточных одеялах, что и мне, по просьбе хозяина, пришлось сделать во время ужина и обеда.
Киргизская (казахская) зимовка
Вообще, быт киргизов носит еще полнейший характер примитивности. Гость у них лицо почти священное. Путешественнику нечего заботиться о продовольствии - везде он найдет самое радушное гостеприимство. О ложках, вилках и т. п. инструментах киргиз не имеет понятия или, по крайней мере, не считает надобным ими при обеде пользоваться. Кушанье в случае большого угощения: «киза» (род копченой колбасы), а в обыкновенные неприемные дни: вареная конина, подается в деревянных блюдах, мисках, прямо на полу. В знак того, что гость доволен угощением, он должен рыгнуть, не сделать этого считается, пожалуй, неудобным. Особенно оригинальным бывает этот способ изъявления благодарности хозяину, когда в гостях находится несколько киргизов, обедавших сразу. Многоженство у них очень развито. Хотя женщины в противоположность татаркам и ходят с открытыми лицами, но положение их далеко не лучше. Я видел, как жены преклоняли колена перед проходящим мужем. Говорят, что этот обычай только в самое последнее время начал понемногу выводиться. В мечеть имеют право входить только совершенно дряхлые старухи, и то они помещаются у самого входа. Прочим же женщинам, чтобы они не нарушали молитвенного настроения, вход воспрещен. Нечистоплотность киргизов переходит всякие границы. Большинство из них всю жизнь моет себе только руки перед и после обеда (и то ведь благодаря обычаю), а все остальное тело остается не мытым. Несмотря на некоторые несимпатичные черты, киргизы все-таки производят впечатление народа крепкого, доброго, честного и радушного. Главное занятие их коневодство. Трудно себе вообразить киргиза без лошади. Все они, конечно, великолепные наездники, но седельный убор, а также упряжь крайне несостоятельны; ленчик - это грубая самоделовщина, примитивной конструкции, ни на чем рациональном не основанный по своим размерам; полезной, кажется, мерой было бы разослать по станицам, юртам и вообще по торговым пунктам образцы ленчика, орчика, с убедительною рекомендациею делать именно только такие ленчики, а не другие топорной работы, какие имеются теперь в степях.
С выезженной лошадью киргиз обращается почти с нежностью, зато во время выездки обращается с ней крайне сурово; два нервных существа, человек и лошадь, находятся во взаимной приязни и дружбе только тогда, когда одно вполне подчинилось другому. Особенно достается лошадям во время выездки в упряжь. Киргизы начинают объезжать лошадей после тебеневок, т. е. когда лошади худы. Они гоняют их без милосердия и, несмотря на это, только чрез месяц-полтора лошади окончательно выезжаются. Под седло же, напротив, выездка очень легка.
Лошадь богатого киргиза (казаха)
К земледелию киргизы не чувствуют особенной симпатии и охотно позволяют селиться на своих землях разным переселенцам, чтобы иметь покупной хлеб под рукой. В одном из юртов мне пришлось говорить с несколькими русскими переселенцами Самарской губернии. Они собирались покинуть уже нажитые места, чтобы переселиться на Селенгу. Свое новое переселение они мне объяснили тем, что «хоть и тут земля хороша, а зато на Селенге и вишенька зреет, и черемуха цветет». Посмотрите, так бывает всегда: человек, на родине не заботящийся о лесах, скучает по ним в безлесной степи.
По выезде из Кустаная, осматривая косяки и без особых приключений, приехал на ночевку я в юрт-зимовку Минайдар, киргиза Ираспаева. Отсюда я отослал своего вестового казака обратно - больше он мне не был нужен, потому что дальше шли по большей части уже казачьи селения: Миринское, Наследницкое, Павловское и другие. Почта перестала быть такой первобытной, как у киргизов, но все же таки общее состояние почты у казаков, как мы привыкли понимать, тоже требует желать много-много лучшего. Казаки стали меня понимать, с казаками можно было разговориться, но зато явилось другое неудобство, стоившее прежних: я попал в сферу «играющих» ручейков, по оврагам, в которых летом и капли воды нет, а в это время (я выехал из Кустаная 10-го апреля) бурлят целые потоки. Теперь я только познакомился с распутицею Киргизских степей; сплошь и рядом приходилось распрягать и вытаскивать завязнувших лошадей, переносить на себе вброд по вязкой грязи вещи, тащить за колеса назад тарантас, чтобы искать другого места для переправы. Особенно мне памятен переезд от казачьего поселка Екатерининского до поселка Елизаветинского. Дорога все время была убийственная. Ямщик-казак и я выбивались из сил и уже становилось совсем темно, а нам еще оставалось до Елизаветинского верст семь-восемь. Чтобы объехать какие-то снежные наносы, ямщик решился ехать вправо. Стали мы в темноте спускаться в балку, наполненную водой. Вода поднималась все выше, пока и лошади остановились. Несмотря ни на какие понукания, они не двигались вперед. Ямщик пришел в отчаяние и вдруг заявил мне:
- Ваше высокоблагородие, много мы сегодня с вами мук претерпели и были живы, а теперь приходится вместе помирать. Я замучился, замерз и буду отходить.
Милое рассуждение! Но я вовсе не желал отходить.
Выручил нас из беды мой дорожный небольшой ножик. По оглоблям по пояс в воде добрался я до гужей коренной, перерезал их, то же сделал с постромками и поводьями пристяжных, забрался на одну из них верхом и со всей строгостью, на какую я был способен, приказал растерявшемуся вознице последовать моему примеру, что тот и исполнил. Лошади, ночуя облегчение тяжести тяги, повиновались нашему крику, рванулись вперед, проплыли небольшое расстояние и вскоре благополучно вынесли нас на другой берег. Чтобы хотя несколько согреться, я пытался было бежать за лошадью, но ветер продувал насквозь мокрое платье. Мы вскочили опять на лошадей и понеслись, насколько хватило сил у измученных лошадей (третья скакала сзади). Во время этого переезда мне пришлось убедиться в способности степняков ориентироваться в совершенно гладкой степи. Несмотря на полнейшую темноту (на место в Елизаветинское мы прибыли только в третьем часу) и на все перенесенные передряги, ямщик сумел найти дорогу до Елизаветинского. Тарантас и вещи только на следующее утро вытащили из балки (отправиться за ними ночью казакам не представлялось никакой возможности).
Следующая станция была Императорский пост, она состоит всего из двух строений: избы для казаков и землянки, в которой проживает мещанин - содержатель почты. Громкое название, впрочем, оправдывается тем значением, которое этот пост имел при Императрице Екатерине и в позднейшие времена как опорный пункт против нападения киргизов. До сих пор еще сохранились остатки укрепления довольно сильной профили. Здесь почтосодержатель отказался сначала мне дать лошадей, ввиду разлива множества ручейков на предстоящей дороге. Легко понять мою досаду. После всех трудностей пути мне предстояло провесть несколько дней и встретить Светлый праздник среди степи, и притом в каких-нибудь 80-ти верстах от Орска, где я мог отдохнуть, иметь под руками врача (мне все время нездоровилось), и откуда неотложно требовалось дать телеграмму в Москву о результатах моей поездки. Наконец, только после долгих настояний мне удалось нанять тройку и двух провожатых. На этом переезде, мне пришлось переезжать овраги и холмы, имена которых свидетельствуют о казачьей на них страде в прежние времена, каковы: Горюн (много натерпелись горя), Гадамчи (грозный), Свистун (от шипящей весенней воды). Для меня они тоже оправдали свои названия в смысле дорожных препятствий. Чрез разлившейся Мусагат, под самым поселком Новоорск, мне пришлось переправиться верхом где вброд, где вплавь. Наконец-то я приехал в давно желанный Орск. Немедленно я дал телеграмму в Москву с отчетом о своей поездке и располагал провесть несколько дней в необходимом мне отдыхе, впредь до дальнейших распоряжений высшего начальства. Но каково же было разочарование, когда в ответ на мою телеграмму я получил приказ, телеграммой же, явиться в Москву, для личного обстоятельного немедленного доклада о киргизских лошадях.
Теперь мне предстояло переплыть разлившийся Урал, а также проехать 260 с лишком верст до Оренбурга чрез Уральский хребет с его, опять-таки, «играющими ручейками». Но долг службы прежде всего, и я, сделавши напряжение, пустился в путь.
Для того, чтобы добыть паром и перевозчиков, мне пришлось наградить людей и употребить весь авторитет офицера, едущего «по делам службы», и то меня согласились перевезти только на следующее утро. В 8 часов утра тарантас мой и четверка лошадей были установлены на паром, и шесть гребцов принялись за работу. До середины реки все шло благополучно, но здесь мы попали в страшнейшее течение, несмотря на почти нечеловеческие усилия гребцов, нас быстро несло вниз; наконец еле-еле нам удалось выбраться из сильных речных водоворотов, и к другому берегу мы пристали только после полудня.
Не стану утомлять читателя трудностями пути через Уральские горы, которые, впрочем, здесь носят скорее характер холмов, крутых оврагов и потоков, ручейков, скажу только, что редко мне пришлось испытать такое удовольствие, которое я испытал, когда, наконец, увидел Оренбург.
На всем пути от Орска до Оренбурга, да и в других станицах Оренбургского казачьего войска, нельзя не упомянуть о прекрасном местном производстве мастерицами-казачками оренбургских пуховых дамских платков. В последнее время развелось много прасолов, которые, пользуясь незнанием цены «казачек-мастериц» на упомянутые платки, скупают их очень уже дешево, за бесценок. Нам говорили, что супруга оренбургского губернатора В. А. Е. [Жену В. И. Ершова звали Елена Михайловна. - rus_turk.] с большим успехом стала бороться против этого зла и уже в последнее время много мастериц, отдавая свой пуховой платок под номерную квитанцию, получают за свой платок ту сумму, за которую этот платок продан в Москве или другом большом городе; польза для мастериц такого способа продажи, благодаря заботам В. А. Е., очевидна, и полагаю глубочайшую признательность со стороны казачек-мастериц к генеральше В. А. Е.
Из Оренбурга уже чугунка, плод европейской культуры, быстро доставила меня до Москвы, конечного пункта моих странствований.
Оканчивая настоящее описание своей командировки, подведем всему виденному следующие итоги:
1) Действительно ли киргизская лошадь такова, как о ней мне рассказывали в Оренбурге и читал я в брошюре г. Хонтинского текст писем о лошади г. Кривенко? Обследовав Оренбургскую губернию и Тургайскую область, я в настоящее время могу смело сказать: да, действительно, киргизская лошадь - это лошадь отличная по складу и, кроме того, лошадь необыкновенно сильная своим духом, энергией. Эта отличительная черта ее характера явилась, пожалуй, вследствие своей уж чересчур суровой обстановки в степях, как зимой на тебеневках, так и летом, по недостатку в тех же местностях воды. Как доказательство справедливости вышесказанного, представляем здесь читателям два рисунка киргизской лошади и в действительности подтверждаем, что она такого именно склада, какою мы находим ее в атласе генерала Бильдерлинга и в брошюре майора Хонтинского, откуда мы эти три рисунка позаимствовали.
2) Может ли киргизская лошадь при всей щедрости Государственного коннозаводства для улучшения киргизской породы, да и вообще всего коневодства тех стран, дать ожидаемый рост от 2 до 4 вершков?
Нет, не может; потому что опять-таки повторяем: для росту необходимо улучшить хоть сколько-нибудь обстановку жеребят, а не держать жеребенка в первый же год его существования в степи, под сильными снежными буранами. На первое время, громадное улучшение для жеребят составило бы, например, то, если бы для жеребят хотя были в степи поставлены стоги сена, а для этого у нас есть сильное на все средство отдать приказ: чтобы именно так было, следовательно, киргизы, а в настоящее время и казаки и переселенцы, привлекутся к покосу сена сильнейшему, нежели они косят его теперь; жеребенок по крайней мере будет иметь и легкий, и обширный корм.
Поверите ли, жаль смотреть на те невозделанные громадные поля, которые в степях из года в год покрываются высокою травою, она нескошенная усыхает и зимует под снегом. В таком засохшем виде я видел эту траву в апреле 1894 года на громадных обнаженных из-под снега степных пространствах; но без положительного приказа насчет сена - ничего не будет.
У нас ведь во всем так; вот, например, хотя бы взять гор. Киев: помню, как несколько лет тому назад было предложено домовладельцам: не согласятся ли они посадить на улицах деревья? Отказались. Тогда явился приказ посадить, да еще какого роста, на какой улице. Посадили же, и теперь сами очень довольны и рады сему. Точно так же и в деле улучшения роста киргизских лошадей следует, кажется, в виду пользы для самого же киргизского народа и его богатства, заставить провести предлагаемую меру и сначала хотя бы только для жеребят иметь стоги во время тебеневок.
3) Стоит ли военному ведомству приобретать из столь отдаленной страны киргизских лошадей для военных целей?
На этот вопрос я должен ответить в положительном смысле; киргизская лошадь, за исключением требуемого роста, обладает всеми качествами, присущими военным целям. Чтобы читателю не показалось мое убеждение голословным, то я попрошу обратиться к измерениям, произведенным в 1891 г. над киргизской лошадью ветеринарами гг. Койнарским и Чудиновым, а окончательный результат сих измерений высказан в брошюре майора Хонтинского, откуда мы эти интересные данные цитируем, как формулу: «Заметка о киргизской лошади северных уездов Тургайской области». Из сравнения соотношений отдельных частей тела нормальной верховой лошади к длине своего корпуса с подобными же соотношениями частей тела киргизской лошади верхового сорта (смотри рисунки) видно, что в размерах многих частей тела киргизская лошадь уклоняется от строения нормальной верховой лошади. Например, она несколько короче нормальной лошади в корпусе; голова ее больше, шире и глубже; ребро круче, грудь шире, ноги короче, высота в почке больше, равно как и превышение окружности грудной клетки над половиною роста (т. е. корпуса передней конечности) [Согласно правил распределения годных лошадей по сортам, длина спины верховой лошади должна составлять около ⅓ длины всего туловища; спина киргизской лошади, следовательно, подходит ближе под этот размер.].
По мнению И. А. Хонтинского, да и невозможно не согласиться с его логическим доводом, что «уклонения эти не вредят качествам киргизской лошади как упряжной лошади вообще, а некоторые экстерьерные качества ее, как грудь, ребро и круп, даже безусловно необходимы ей для этой послуги». «Уклонения эти также не вредят ей как верховой лошади, если рассматривать последние не абсолютно: ибо если каждое из них, рассматриваемое в отдельности, неблагоприятно для лошади верхового сорта, то при сопоставлении каждого из них с другими, могущими компенсироваться между собою уклонениями в других частях ее же тела, их неблагоприятное действие в одних случаях ослабляется, в других остается безразличным. И в самом деле, тяжелая голова киргизской лошади при крупном мускулистом крупе и налитой почке не перемещает центра тяжести ее в переднюю часть корпуса. Если спина ее несколько короче спины нормальной лошади, то при более длинном крупе, удлиненном на счет седалищных костей, общая длина корпуса ее получает нужные размеры, а этим путем восстанавливается в ней мягкость движений, быстрота и поворотливость туловища, свойственная длиннокорпусным лошадям. Тот недостаток замаха на ходу, который замечается в киргизской лошади, вследствие ее малого роста и коротких конечностей, вознаграждается в ней сильным крупом, более высоким задом, благодаря наличности которых, она хотя и будет дробить ход и даже переходить в скач, при состязаниях с высокорослыми соперниками, но никогда не позволит оставить себя позади».
4) Предлагая киргизскую лошадь к покупке для военных целей, мы предлагаем при этом принимать всегда в соображение время, необходимое для ее выездки в упряжь, а о самом способе выездки было мною рассказано выше.
Нужно помнить, что первые несколько дней киргизская лошадь будет фыркать на предлагаемый ей овес, пока не привыкнет к нему; затем помнить, что каждый лишний день нахождения ее в войсках, т. е. при рациональном за ней уходе, сторицею окупается в пользу лошади, возвышая ее ценность и придавая еще большую крепость ее мускулатур, а потому смело высказываем свое убеждение, что киргизской упряжной лошади до начала военного похода надо пробыть в части для ее выездки и для приведения в надлежащий вид от полутора до двух месяцев, и, конечно, чем она пробудет в части дольше до похода, тем лучше для ее же пользы.
Для выездки под верх на уздечке она потребует времени наполовину, т. е. дикая киргизская лошадь при ежедневной с ней работе совершенно будет терпеть всадника; а для приведения ее же в надлежащий вид при надлежащем уходе, она, конечно, потребует столько же времени, как и упряжная, т. е. до двух месяцев.
В конце марта нынешнего года я получил предписание объехать Уральскую область, Оренбургскую губернию, Бийский и Николаевский уезды. Целью моей командировки был осмотр местных табунов в отношении пригодности киргизской лошади для военных надобностей. Кроме того, мне предстояло разрешить вопрос - могут ли киргизские табуны поставить известное количество и при том известного качества лошадей по цене, которая была бы ниже цен при закупке лошадей внутри Империи. Качества и количества лошадей выражались следующими данными: требовалось до 1.200 лошадей артиллерийских и до 750 обозных. Первая категория должна была удовлетворять условиям: чтобы лошади при всех прочих статьях, требуемых от артиллерийских лошадей, были не ниже [2-х аршин] 2-х вершков и по возможности верхового типа. Обозные лошади, при всех необходимых для их назначения качествах, должны были быть не ниже [2-х аршин] 1¼ вершка.
Для выполнения возложенного на меня поручения, я составил себе план, по которому намеревался отправиться в Уральск, и оттуда уже в прочие места моей командировки в следующем порядке: Калмыково, укрепление Темирское, на Дамды, через Орск проникнуть в Оренбургскую губернию, в Николаевский уезд, затем в Челябинск, и оттуда уже по железной дороге в Оренбург. Но еще в вагоне, проехав Самару, я стал получать из разговоров с пассажирами сведения, которые грозили разрушить мой обширный план. Наконец, на одной из станций мне пришлось убедиться в его неисполнимости. Я встретился с одним ветеринарным врачом, которому пришлось оставить невыполненной данную ему командировку в Уральск; с полудороги из Бузулука в Уральск ему пришлось возвратиться назад, так как «играющие», по местному выражению, т. е. разлившиеся, речки и ручейки сделали уже всякое сообщение невозможным. План мой, таким образом, был разрушен, и пришлось ехать прямо на Оренбург, чтобы там, поразузнав хорошенько обстоятельства, сообразно с ними продолжать свой путь.
В Оренбурге я явился проживающим там губернаторам: оренбургскому [В. И. Ершов. - rus_turk.] и тургайскому [ Я. Ф. Барабаш, военный губернатор Тургайской области. - rus_turk.]. Не могу не выразить здесь своей глубочайшей признательности их превосходительствам: помимо того, что они сообщили мне много ценных сведений и указали несколько вполне надежных лиц, хорошо знакомых с местными условиями и коневодством, они отдали еще приказание, чтобы при моем проезде было мне оказано местными властями возможное содействие; распоряжение это в значительной степени облегчило впоследствии нелегкую задачу осмотра косяков. Из разговоров со сведущими лицами и из собственных наблюдений мне тут же на месте удалось вывести кое-какие заключения, служащие для разрешения возложенной на меня задачи. Оказалось, как я и раньше слышал, что Николаевский уезд Тургайской области - центр киргизского коневодства. Южней же Оренбурга мне советовали вовсе не ездить, уже помимо того, что розлив рек и ручейки, образуемые тающими снегами, составляли в то время года почти непреодолимую преграду для путешествия, тамошние косяки были уже переведены на летовки по всей степи, так что осмотр их быль бы крайне затруднительным ввиду огромности тамошних расстояний. Встретиться с косяками в степи во время летовок является уже почти делом случая. Северней же Оренбурга я мог надеяться застать еще зиму, а косяки на тебеневке, т. е. на зимовке вокруг юртов.
Из рассказов и осмотров лошадей казачьего юнкерского училища и маленьких косяков, находившихся случайно под городом, я должен был придти к заключению, что едва ли мне удастся найти лошадей, которые бы удовлетворяли поставленным условиям относительно роста. Большинство виденных мною лошадей при прекрасном, не оставляющем во всех отношениях желать лучшего, сложении, были без вершков; собирая справки относительно цен, я был удивлен их высокостью, сравнительно с тем, что надеялся встретить. Запрашивали с меня за низкорослых лошадей от 60 рублей и дороже. За лошадей же с вершками мне пришлось слышать цены до 100 и даже до 120 рублей.
Дело в том, что я стоял не на совсем верной исходной точке. Мне было известно, что в голодный 1892 год министром Двора Его Величества графом Воронцовым-Дашковым для населения Империи закупались киргизские лошади, причем голова кругом обошлась по 32 рубля. Но сумма в 32 рубля никак не могла служить для меня исходным пунктом. В 1892 году, во-первых, было закуплено громадное количество лошадей (до 40.000 голов), так что покупка производилась целыми косяками. Во-вторых, косяки покупалось без брака, т. е. ни рост, ни возраст не были приняты во внимание, так что даже подростки шли в счет. В-третьих, наконец, закупка производилась в разное время года, а я наводил справки ранней весной, когда цены на лошадей стоят самые высокие; летом, во время конских ярмарок, они ниже.
Во время наведения справок о ценах мне пришлось столкнуться с довольно своеобразным местным обычаем, с которым и впоследствии пришлось неоднократно сталкиваться. Обыкновенно покупатель заявляет предпринимателю или коневоду, каких качеств и на какую цену он желает иметь лошадь. Затем ему предлагают на выбор несколько лошадей, а иногда и просто без осмотра с его стороны доставляют требуемую лошадь, но деньги платятся в большинстве случаев всегда вперед. Случаев каких бы то ни было злоупотреблений при этой заглазной покупке не бывает. Обычай этот в 1892 году был принят во внимание, и граф Воронцов-Дашков делал авансами банковые переводы на огромные суммы на имя известных предпринимателей. Имея отчасти в виду и тот обычай, я, несмотря на то, что не имел полномочий, решился заключать при случае письменные договоры с коневодами и предпринимателями, договоры, впрочем, ни к чему меня не обязывающие. Эти контракты должны были быть, во-первых, как бы письменными ответами на заданную мне задачу, а во-вторых, в случае действительной закупки лошадей должны были значительно ускорить дело. Перед самым отъездом из Оренбурга, мне удалось заключить первый такой договор с одним богатым и почтенным тамошним лицом Л. И. Ш. [Л. И. Шотт. - rus_turk.]. Впоследствии оказалось, что этот первый заключенный договор был самым выгодным для казны. Предприниматель поставит все требуемое количество лошадей (т. е. около 2.000 голов), по цене: за лошадей не ниже [2 арш.] ¼ вершка по 75 рублей и за лошадей без вершков, не ниже, впрочем, 1 арш. 15½ вершк. - по 55 рублей.
Такова была цена, если бы поставка состоялась к 1-му мая, в случае же поставки к 1-му июня цена падала на 10%. Кроме того, Л. И. Ш. брал на себя и перевозку лошадей до Москвы, при условии, чтобы в Оренбурге лошади были приняты только в отношении роста, лет и общего склада лошадей и вообще целости их; вторая, так сказать, приемка, в отношении заразных болезней и их непокалеченности, должна была быть в Москве при выгрузке лошадей из вагонов; кроме этого, сделаны по доставке лошадей в Москву еще следующие условия: при уплате казной за железную дорогу он брался доставить всю партию лошадей до Москвы с собственными проводниками, продовольствием конским и людским и ответственностью за их целость, а также выдачей на всех лошадей недоуздков - по четыре рубля с головы. Последние условия были весьма важны, так как посылка проводников, например, из Москвы за лошадьми увеличила бы значительно ценность каждой лошади. Кроме того, принимая во внимание дикость киргизских лошадей, нужно всегда ожидать много случаев покалечения во время дороги. В моем договоре не было соблюдено условие, требуемое предписанием относительно роста, о чем я и телеграфировал пославшему меня высшему начальству. Впоследствии, пришлось убедиться собственными глазами, что условие на рост не выполнимо.
В 1893 году во время конской переписи было объяснено киргизам, какое важное значение имеет рост лошади. Теперь они обратили на это внимание и охотней стали обращаться в местные конюшни Государственного коннозаводства для улучшения роста своих лошадей, но результаты, конечно, могут предвидеться только в будущем; с своей стороны Государственное коннозаводство, преследуя цель, не жалеет издержек, лишь бы намеченная цель была достигнута, конюшни около Оренбурга, Орска, Николаевска (Кустанай) и другие имеют по 500 штук прекрасных породистых производителей. От всей души желаем Государственному коннозаводству полного успеха в решении раз хорошо намеченной задачи, сопряженной со столь громадными расходами.
Заручившись на всякий случай договором, необходимыми сведениями и, наконец, маршрутом, я выехал из Оренбурга 31-го марта. По маршруту мне следовало доехать по железной дороге до Челябинска. До Уфы местность очень однообразна, и мне пришлось бы скучать, если бы, после станции Кинель, я не попал в один вагон с немецким коммерсантом, он отправлялся в Уфу для закупки яиц. Путешествие это было для него далеко не первым, на этот раз ему предстояло закупить ни больше ни меньше, как пропорцию на 25 вагонов, которые отправятся в Гамбург. Купец наживает при этой операции рубль на рубль, так умеют пользоваться немцы нашим же съестным богатством и даже на таком далеком расстоянии от их родины.
Проехавши Уфу, местность начинает оживляться. Виды Уральских гор до того красивы, что, несмотря на легкую снежную мятель, бывшую во время проезда нашего поезда, трудно было оторваться от окна. За горами я застал еще добрую сибирскую зиму с холодным резким ветром, хотя снегу было уже немного. Будучи стеснен во времени, я остановился очень ненадолго в Челябинске и спешил теперь уж на лошадях в Троицк. Благодаря распоряжению губернатора, к пути, по которому мне предстояло ехать, подгонялись казачьи и киргизские табуны. Косяки здесь небольшие, потому что киргизского населения мало, земли населены гуще, большинство земель принадлежат казакам и переселенцам.
Но и при осмотре этих маленьких косяков мне пришлось согласиться с мнением корреспондента И. А. Хонтинского Государственного коннозаводства о полной пригодности киргизской лошади для военных целей. Погода во все время моего пути была вполне зимняя при резком ветре.
В Троицке мне пришлось говорить с одним киргизом, владевшим прежде косяком в 3,000 голов, но в 1891 году, который известен у киргизов под именем Куинь-Чжиль (жалкого голодного года) [«Куян-джыл» (каз. қоян жылы) - год зайца. У казахов считалось, что год зайца (в 12-летнем цикле) обычно сопровождается джутом. - rus_turk.] он сделался бедным человеком, обладателем не более 150 голов. Вследствие сильнейшей гололедицы и буранов, лошади были поставлены в невозможность доставать себе корм тебеневкой, т. е. не могли пробивать копытом снежную кору и доставать из-под нее прошлогоднюю увядшую траву. В одну ночь у этого киргиза пало сразу 300 голов; слушая рассказы о Куинь-Чжиле, впадаю в размышление: разве не следовало бы обратить внимание на продовольствие киргизских лошадей зимой и отдать, например, приказание о заготовке стогов сена, хотя бы для жеребят; при теперешних же условиях, когда даже старым лошадям во время зимовок подчас грозит голодная смерть, едва ли удастся поднять рост киргизскому и сибирскому коневодству. О громадности же этих коневодств я мог отчасти судить по величине полей, занимаемых конскими ярмарками, например: в станице Кундеровой, в гор. Троицке, в гор. Кустанае, в Оренбурге и других; поля эти занимают квадратные площади верст в тридцать. В Кундеровой в девятую пятницу после Пасхи открывается ярмарка, известная под именем сортировочной. Лошади разбираются по статьям на упряжных, возовых, верховых и потом уже следуют на другие ярмарки.
На степной ярмарке. Табун лошадей
В Троицке я пробыл не более суток, я торопился в Николаевск, по-местному Кустанай, чтобы поскорее увидеть тамошние табуны, о которых до меня доходили почти легендарные слухи. За Троицком опять, благодаря распоряжению уездных начальников, табуны подготовились к пути моего маршрута. Приходилось только иногда делать 25-30 верст крюка для осмотра особенно больших косяков, но такие объезды для тамошних расстояний составляют сущую безделицу.
Киргизская лошадь
Теперь я мог досыта налюбоваться огромным количеством лошадей чистой киргизской породы. При маленьком росте лошади эти чудно сложены. Спина и ноги не оставляют желать ничего лучшего. Кость широкая и очень крепкая. Несмотря на некоторую короткость передних ног и тяжесть головы, они необыкновенно поворотливы. Рог на копыте великолепен, да и немудрено, если принять во внимание постоянные тебеневки лошадей. Мне случилось видеть, что родившийся жеребенок в тот же день по врожденному инстинкту раскапывал снег. Нечего уже говорить о их прославленной выносливости и неприхотливости. Некоторое понятие о них может дать своеобразная киргизская почта. При приезде путешественника на станцию, несколько киргизских парней отправляются в табун. Оттуда на арканах они притаскивают несколько лошадей на выбор проезжему, только коренная несколько выезжена, пристяжные же сплошь и рядом не носили на себе даже уздечки. Усилиями чуть не целого юрта, такая тройка запрягается и сдерживается до поры до времени, но как только путешественник и киргиз-ямщик уселись - лошадей пускают. Я удивлялся их чудной привычке кидаться всегда вперед, а не опрокидываться или пятиться в виде протеста против незнакомой им сбруи. Первые две-три версты идет невероятная скачка, и если тарантас и печень путешественника ее выдерживают, то все обходится благополучно, - лошади постепенно успокаиваются и как бы ослабевают. Но затем после десятка-другого верст начинается опять скачка, глаза и ноздри коней несколько наливаются кровью, и они несутся во весь опор до конца станции, т. е. всего верст 40-50; и заметьте, что так мне приходилось путешествовать ранней весной, когда лошадь по воле судьбы и ее владельца-киргиза больше похожа на скелет, обтянутый кожей, чем на настоящую лошадь.
Летняя станция на тракте
Все время моего переезда от Троицка до Кустаная дул сильнейший ветер со снегом и стоял порядочный мороз. Несмотря на мой полушубок и бурку, меня пронизывало насквозь. Ночевка в дымных юртах киргизов, несмотря на гостеприимство хозяев, тоже оставляют желать многого. Немудрено поэтому, что в Кустанай я приехал совершенно продрогший и с довольно сильной лихорадкой, так что был бесконечно доволен, когда местный уездный начальник Н. В. О. оказал мне гостеприимство в своей семье; представилась возможность отдохнуть вполне по-европейски. С благодарностью еще вспоминаю о начальнике конюшни Государственного коннозаводства В. К. Р., который, увидя меня больным, снабдил для дальнейшего путешествия волчьей дорожной шубой и тарантасом. С ротмистром Р. я заключил словесный договор на случай поставки лошадей, но он был не так удобен, как первый, по причине условия, что лошади должны от него доставляться только до Челябинска.
Так как из осмотра виденных мною табунов я мог убедиться, что лошадей найдется в одной Тургайской области достаточное количество и мне угрожал разлив реки, то я решился не ехать в Бийский уезд, до которого оставалось с лишком 1.500 верст, о чем и телеграфировал своему начальству. Приняв такое решение, я запасся от уездного начальника маршрутом на гор. Орск. Он, кроме того, был настолько любезен, что дал мне вестового казака, очень расторопного малого, который мне был впоследствии очень полезным своим знанием киргизского языка. Как ни жаль мне было покидать людей, отнесшихся столь гостеприимно ко мне, и как ни хотелось отдохнуть, чтобы хотя несколько поправиться здоровьем, а все же таки пришлось на следующий же день отправиться в дальнейший путь, чтобы не быть где-нибудь на пути задержанным разливом рек. Опять потянулась бесконечная однообразная степь, опять дул пронизывающий ветер, опять неслась бешеная киргизская почта.
Летний аул киргиз (казахов)
Ночевать мне приходилось, конечно, в юртах киргизов. В большинстве случаев это примитивные постройки и шатры из жердей и войлока. Иногда, впрочем, встречаются землянки, обложенные внутри досками - первый шаг к оседлости; два раза мне приходилось даже ночевать в настоящих деревянных домиках, и даже с венскою мебелью. Обладатель одного из этих домиков киргиз Манайдар Ираспаев, конечно, очень горд своей постройкой - ради чрезвычайной редкости в этих местах, бревна для которой ему пришлось привести чуть не за 200-300 верст. В своем быте он, впрочем, самый настоящий киргиз, так, стулья, например, служат у него только украшением, сидит же он сам и его гости на корточках, на подосланных небольших тюфяках или ваточных одеялах, что и мне, по просьбе хозяина, пришлось сделать во время ужина и обеда.
Киргизская (казахская) зимовка
Вообще, быт киргизов носит еще полнейший характер примитивности. Гость у них лицо почти священное. Путешественнику нечего заботиться о продовольствии - везде он найдет самое радушное гостеприимство. О ложках, вилках и т. п. инструментах киргиз не имеет понятия или, по крайней мере, не считает надобным ими при обеде пользоваться. Кушанье в случае большого угощения: «киза» (род копченой колбасы), а в обыкновенные неприемные дни: вареная конина, подается в деревянных блюдах, мисках, прямо на полу. В знак того, что гость доволен угощением, он должен рыгнуть, не сделать этого считается, пожалуй, неудобным. Особенно оригинальным бывает этот способ изъявления благодарности хозяину, когда в гостях находится несколько киргизов, обедавших сразу. Многоженство у них очень развито. Хотя женщины в противоположность татаркам и ходят с открытыми лицами, но положение их далеко не лучше. Я видел, как жены преклоняли колена перед проходящим мужем. Говорят, что этот обычай только в самое последнее время начал понемногу выводиться. В мечеть имеют право входить только совершенно дряхлые старухи, и то они помещаются у самого входа. Прочим же женщинам, чтобы они не нарушали молитвенного настроения, вход воспрещен. Нечистоплотность киргизов переходит всякие границы. Большинство из них всю жизнь моет себе только руки перед и после обеда (и то ведь благодаря обычаю), а все остальное тело остается не мытым. Несмотря на некоторые несимпатичные черты, киргизы все-таки производят впечатление народа крепкого, доброго, честного и радушного. Главное занятие их коневодство. Трудно себе вообразить киргиза без лошади. Все они, конечно, великолепные наездники, но седельный убор, а также упряжь крайне несостоятельны; ленчик - это грубая самоделовщина, примитивной конструкции, ни на чем рациональном не основанный по своим размерам; полезной, кажется, мерой было бы разослать по станицам, юртам и вообще по торговым пунктам образцы ленчика, орчика, с убедительною рекомендациею делать именно только такие ленчики, а не другие топорной работы, какие имеются теперь в степях.
С выезженной лошадью киргиз обращается почти с нежностью, зато во время выездки обращается с ней крайне сурово; два нервных существа, человек и лошадь, находятся во взаимной приязни и дружбе только тогда, когда одно вполне подчинилось другому. Особенно достается лошадям во время выездки в упряжь. Киргизы начинают объезжать лошадей после тебеневок, т. е. когда лошади худы. Они гоняют их без милосердия и, несмотря на это, только чрез месяц-полтора лошади окончательно выезжаются. Под седло же, напротив, выездка очень легка.
Лошадь богатого киргиза (казаха)
К земледелию киргизы не чувствуют особенной симпатии и охотно позволяют селиться на своих землях разным переселенцам, чтобы иметь покупной хлеб под рукой. В одном из юртов мне пришлось говорить с несколькими русскими переселенцами Самарской губернии. Они собирались покинуть уже нажитые места, чтобы переселиться на Селенгу. Свое новое переселение они мне объяснили тем, что «хоть и тут земля хороша, а зато на Селенге и вишенька зреет, и черемуха цветет». Посмотрите, так бывает всегда: человек, на родине не заботящийся о лесах, скучает по ним в безлесной степи.
По выезде из Кустаная, осматривая косяки и без особых приключений, приехал на ночевку я в юрт-зимовку Минайдар, киргиза Ираспаева. Отсюда я отослал своего вестового казака обратно - больше он мне не был нужен, потому что дальше шли по большей части уже казачьи селения: Миринское, Наследницкое, Павловское и другие. Почта перестала быть такой первобытной, как у киргизов, но все же таки общее состояние почты у казаков, как мы привыкли понимать, тоже требует желать много-много лучшего. Казаки стали меня понимать, с казаками можно было разговориться, но зато явилось другое неудобство, стоившее прежних: я попал в сферу «играющих» ручейков, по оврагам, в которых летом и капли воды нет, а в это время (я выехал из Кустаная 10-го апреля) бурлят целые потоки. Теперь я только познакомился с распутицею Киргизских степей; сплошь и рядом приходилось распрягать и вытаскивать завязнувших лошадей, переносить на себе вброд по вязкой грязи вещи, тащить за колеса назад тарантас, чтобы искать другого места для переправы. Особенно мне памятен переезд от казачьего поселка Екатерининского до поселка Елизаветинского. Дорога все время была убийственная. Ямщик-казак и я выбивались из сил и уже становилось совсем темно, а нам еще оставалось до Елизаветинского верст семь-восемь. Чтобы объехать какие-то снежные наносы, ямщик решился ехать вправо. Стали мы в темноте спускаться в балку, наполненную водой. Вода поднималась все выше, пока и лошади остановились. Несмотря ни на какие понукания, они не двигались вперед. Ямщик пришел в отчаяние и вдруг заявил мне:
- Ваше высокоблагородие, много мы сегодня с вами мук претерпели и были живы, а теперь приходится вместе помирать. Я замучился, замерз и буду отходить.
Милое рассуждение! Но я вовсе не желал отходить.
Выручил нас из беды мой дорожный небольшой ножик. По оглоблям по пояс в воде добрался я до гужей коренной, перерезал их, то же сделал с постромками и поводьями пристяжных, забрался на одну из них верхом и со всей строгостью, на какую я был способен, приказал растерявшемуся вознице последовать моему примеру, что тот и исполнил. Лошади, ночуя облегчение тяжести тяги, повиновались нашему крику, рванулись вперед, проплыли небольшое расстояние и вскоре благополучно вынесли нас на другой берег. Чтобы хотя несколько согреться, я пытался было бежать за лошадью, но ветер продувал насквозь мокрое платье. Мы вскочили опять на лошадей и понеслись, насколько хватило сил у измученных лошадей (третья скакала сзади). Во время этого переезда мне пришлось убедиться в способности степняков ориентироваться в совершенно гладкой степи. Несмотря на полнейшую темноту (на место в Елизаветинское мы прибыли только в третьем часу) и на все перенесенные передряги, ямщик сумел найти дорогу до Елизаветинского. Тарантас и вещи только на следующее утро вытащили из балки (отправиться за ними ночью казакам не представлялось никакой возможности).
Следующая станция была Императорский пост, она состоит всего из двух строений: избы для казаков и землянки, в которой проживает мещанин - содержатель почты. Громкое название, впрочем, оправдывается тем значением, которое этот пост имел при Императрице Екатерине и в позднейшие времена как опорный пункт против нападения киргизов. До сих пор еще сохранились остатки укрепления довольно сильной профили. Здесь почтосодержатель отказался сначала мне дать лошадей, ввиду разлива множества ручейков на предстоящей дороге. Легко понять мою досаду. После всех трудностей пути мне предстояло провесть несколько дней и встретить Светлый праздник среди степи, и притом в каких-нибудь 80-ти верстах от Орска, где я мог отдохнуть, иметь под руками врача (мне все время нездоровилось), и откуда неотложно требовалось дать телеграмму в Москву о результатах моей поездки. Наконец, только после долгих настояний мне удалось нанять тройку и двух провожатых. На этом переезде, мне пришлось переезжать овраги и холмы, имена которых свидетельствуют о казачьей на них страде в прежние времена, каковы: Горюн (много натерпелись горя), Гадамчи (грозный), Свистун (от шипящей весенней воды). Для меня они тоже оправдали свои названия в смысле дорожных препятствий. Чрез разлившейся Мусагат, под самым поселком Новоорск, мне пришлось переправиться верхом где вброд, где вплавь. Наконец-то я приехал в давно желанный Орск. Немедленно я дал телеграмму в Москву с отчетом о своей поездке и располагал провесть несколько дней в необходимом мне отдыхе, впредь до дальнейших распоряжений высшего начальства. Но каково же было разочарование, когда в ответ на мою телеграмму я получил приказ, телеграммой же, явиться в Москву, для личного обстоятельного немедленного доклада о киргизских лошадях.
Теперь мне предстояло переплыть разлившийся Урал, а также проехать 260 с лишком верст до Оренбурга чрез Уральский хребет с его, опять-таки, «играющими ручейками». Но долг службы прежде всего, и я, сделавши напряжение, пустился в путь.
Для того, чтобы добыть паром и перевозчиков, мне пришлось наградить людей и употребить весь авторитет офицера, едущего «по делам службы», и то меня согласились перевезти только на следующее утро. В 8 часов утра тарантас мой и четверка лошадей были установлены на паром, и шесть гребцов принялись за работу. До середины реки все шло благополучно, но здесь мы попали в страшнейшее течение, несмотря на почти нечеловеческие усилия гребцов, нас быстро несло вниз; наконец еле-еле нам удалось выбраться из сильных речных водоворотов, и к другому берегу мы пристали только после полудня.
Не стану утомлять читателя трудностями пути через Уральские горы, которые, впрочем, здесь носят скорее характер холмов, крутых оврагов и потоков, ручейков, скажу только, что редко мне пришлось испытать такое удовольствие, которое я испытал, когда, наконец, увидел Оренбург.
На всем пути от Орска до Оренбурга, да и в других станицах Оренбургского казачьего войска, нельзя не упомянуть о прекрасном местном производстве мастерицами-казачками оренбургских пуховых дамских платков. В последнее время развелось много прасолов, которые, пользуясь незнанием цены «казачек-мастериц» на упомянутые платки, скупают их очень уже дешево, за бесценок. Нам говорили, что супруга оренбургского губернатора В. А. Е. [Жену В. И. Ершова звали Елена Михайловна. - rus_turk.] с большим успехом стала бороться против этого зла и уже в последнее время много мастериц, отдавая свой пуховой платок под номерную квитанцию, получают за свой платок ту сумму, за которую этот платок продан в Москве или другом большом городе; польза для мастериц такого способа продажи, благодаря заботам В. А. Е., очевидна, и полагаю глубочайшую признательность со стороны казачек-мастериц к генеральше В. А. Е.
Из Оренбурга уже чугунка, плод европейской культуры, быстро доставила меня до Москвы, конечного пункта моих странствований.
Оканчивая настоящее описание своей командировки, подведем всему виденному следующие итоги:
1) Действительно ли киргизская лошадь такова, как о ней мне рассказывали в Оренбурге и читал я в брошюре г. Хонтинского текст писем о лошади г. Кривенко? Обследовав Оренбургскую губернию и Тургайскую область, я в настоящее время могу смело сказать: да, действительно, киргизская лошадь - это лошадь отличная по складу и, кроме того, лошадь необыкновенно сильная своим духом, энергией. Эта отличительная черта ее характера явилась, пожалуй, вследствие своей уж чересчур суровой обстановки в степях, как зимой на тебеневках, так и летом, по недостатку в тех же местностях воды. Как доказательство справедливости вышесказанного, представляем здесь читателям два рисунка киргизской лошади и в действительности подтверждаем, что она такого именно склада, какою мы находим ее в атласе генерала Бильдерлинга и в брошюре майора Хонтинского, откуда мы эти три рисунка позаимствовали.
2) Может ли киргизская лошадь при всей щедрости Государственного коннозаводства для улучшения киргизской породы, да и вообще всего коневодства тех стран, дать ожидаемый рост от 2 до 4 вершков?
Нет, не может; потому что опять-таки повторяем: для росту необходимо улучшить хоть сколько-нибудь обстановку жеребят, а не держать жеребенка в первый же год его существования в степи, под сильными снежными буранами. На первое время, громадное улучшение для жеребят составило бы, например, то, если бы для жеребят хотя были в степи поставлены стоги сена, а для этого у нас есть сильное на все средство отдать приказ: чтобы именно так было, следовательно, киргизы, а в настоящее время и казаки и переселенцы, привлекутся к покосу сена сильнейшему, нежели они косят его теперь; жеребенок по крайней мере будет иметь и легкий, и обширный корм.
Поверите ли, жаль смотреть на те невозделанные громадные поля, которые в степях из года в год покрываются высокою травою, она нескошенная усыхает и зимует под снегом. В таком засохшем виде я видел эту траву в апреле 1894 года на громадных обнаженных из-под снега степных пространствах; но без положительного приказа насчет сена - ничего не будет.
У нас ведь во всем так; вот, например, хотя бы взять гор. Киев: помню, как несколько лет тому назад было предложено домовладельцам: не согласятся ли они посадить на улицах деревья? Отказались. Тогда явился приказ посадить, да еще какого роста, на какой улице. Посадили же, и теперь сами очень довольны и рады сему. Точно так же и в деле улучшения роста киргизских лошадей следует, кажется, в виду пользы для самого же киргизского народа и его богатства, заставить провести предлагаемую меру и сначала хотя бы только для жеребят иметь стоги во время тебеневок.
3) Стоит ли военному ведомству приобретать из столь отдаленной страны киргизских лошадей для военных целей?
На этот вопрос я должен ответить в положительном смысле; киргизская лошадь, за исключением требуемого роста, обладает всеми качествами, присущими военным целям. Чтобы читателю не показалось мое убеждение голословным, то я попрошу обратиться к измерениям, произведенным в 1891 г. над киргизской лошадью ветеринарами гг. Койнарским и Чудиновым, а окончательный результат сих измерений высказан в брошюре майора Хонтинского, откуда мы эти интересные данные цитируем, как формулу: «Заметка о киргизской лошади северных уездов Тургайской области». Из сравнения соотношений отдельных частей тела нормальной верховой лошади к длине своего корпуса с подобными же соотношениями частей тела киргизской лошади верхового сорта (смотри рисунки) видно, что в размерах многих частей тела киргизская лошадь уклоняется от строения нормальной верховой лошади. Например, она несколько короче нормальной лошади в корпусе; голова ее больше, шире и глубже; ребро круче, грудь шире, ноги короче, высота в почке больше, равно как и превышение окружности грудной клетки над половиною роста (т. е. корпуса передней конечности) [Согласно правил распределения годных лошадей по сортам, длина спины верховой лошади должна составлять около ⅓ длины всего туловища; спина киргизской лошади, следовательно, подходит ближе под этот размер.].
По мнению И. А. Хонтинского, да и невозможно не согласиться с его логическим доводом, что «уклонения эти не вредят качествам киргизской лошади как упряжной лошади вообще, а некоторые экстерьерные качества ее, как грудь, ребро и круп, даже безусловно необходимы ей для этой послуги». «Уклонения эти также не вредят ей как верховой лошади, если рассматривать последние не абсолютно: ибо если каждое из них, рассматриваемое в отдельности, неблагоприятно для лошади верхового сорта, то при сопоставлении каждого из них с другими, могущими компенсироваться между собою уклонениями в других частях ее же тела, их неблагоприятное действие в одних случаях ослабляется, в других остается безразличным. И в самом деле, тяжелая голова киргизской лошади при крупном мускулистом крупе и налитой почке не перемещает центра тяжести ее в переднюю часть корпуса. Если спина ее несколько короче спины нормальной лошади, то при более длинном крупе, удлиненном на счет седалищных костей, общая длина корпуса ее получает нужные размеры, а этим путем восстанавливается в ней мягкость движений, быстрота и поворотливость туловища, свойственная длиннокорпусным лошадям. Тот недостаток замаха на ходу, который замечается в киргизской лошади, вследствие ее малого роста и коротких конечностей, вознаграждается в ней сильным крупом, более высоким задом, благодаря наличности которых, она хотя и будет дробить ход и даже переходить в скач, при состязаниях с высокорослыми соперниками, но никогда не позволит оставить себя позади».
4) Предлагая киргизскую лошадь к покупке для военных целей, мы предлагаем при этом принимать всегда в соображение время, необходимое для ее выездки в упряжь, а о самом способе выездки было мною рассказано выше.
Нужно помнить, что первые несколько дней киргизская лошадь будет фыркать на предлагаемый ей овес, пока не привыкнет к нему; затем помнить, что каждый лишний день нахождения ее в войсках, т. е. при рациональном за ней уходе, сторицею окупается в пользу лошади, возвышая ее ценность и придавая еще большую крепость ее мускулатур, а потому смело высказываем свое убеждение, что киргизской упряжной лошади до начала военного похода надо пробыть в части для ее выездки и для приведения в надлежащий вид от полутора до двух месяцев, и, конечно, чем она пробудет в части дольше до похода, тем лучше для ее же пользы.
Для выездки под верх на уздечке она потребует времени наполовину, т. е. дикая киргизская лошадь при ежедневной с ней работе совершенно будет терпеть всадника; а для приведения ее же в надлежащий вид при надлежащем уходе, она, конечно, потребует столько же времени, как и упряжная, т. е. до двух месяцев.