«Тамбовцы» Самарской губернии
П. И. Небольсин. Рассказы проезжего. - СПб., 1854.
Другие отрывки: [ Мартышки], [«Тамбовцы» Самарской губернии], [ В Оренбурге все есть], [ Хивинцы в гостях у башкирцев. Часть 1], [ Часть 2], [ Часть 3], [ Часть 4], [ Башкирцы. Часть 1], [ Часть 2], [ Поездка на завод], [ Переезд в Киргизскую степь. На Новой линии].
Самара начала расцветать с тридцатых годов нынешнего столетия. Это премиленький и довольно чистенький городок, с зданиями более одно- и двуэтажными. Здания эти иногда затейливы, но, несмотря на все разнообразие построек, у всех домов есть одно общее отличие, составляющее их необходимую и непременную принадлежность. Это именно узенькая деревянная пристройка, приставленная к дому, каменному или деревянному - все равно, и тянущаяся во всю ширину здания. Пристройка эта начинается красивым крылечком, с лесенкою и с навесиком; с лесенки вступаешь в сени, упирающиеся в какой-то чуланчик, с маленьким окошечком во двор; дверь из сеней направо ведет в покои главного здания.
Самара стоит на возвышенном месте, холмистом полуострове, образуемом реками Волгой и Самарой. Есть домы на таком выгодном местоположении, что из их окон видно и ту и другую реку. Но и тут случаются иногда своего рода неудобства: часто поднимаются бури, ветер шумит и стучит в окна с такою силою, что все стекла повыбьет. Прежде в Самаре жизнь была дешевая, но с 1851 года, с приливом народонаселения, с распространением во всех сословиях новых потребностей и некоторой роскоши, в жизни, все стало ценнее. <…>
Самара. 1869. ( kraeham.livejournal.com)
Мая 15-го, в понедельник, мы выехали из Самары. С первых же почти шагов в глаза кинулось разнообразие элементов, из которых образовалось здешнее народонаселение. То попадется обомшенная изба, то вымазанная глиною и даже не выбеленная мазанка; в одном месте мелькнет коренной русский кафтан с сарафаном, в другом - украинская свитка с плахтой; в одном углу голубые глаза и русые волосы северянина, в другом - шадровитое лицо с высунувшимися скулами и редкой бородишкой инородца. На чистой, голой степи все в резкой противоположности с тем, к чему присмотрелись мы в нагорной стороне Волги.
В Смышляеве, первой от Самары станции, в огромном селе, главная улица которого тянется версты на полторы, внимание наше обратил обычай, заслуживающий подражания. Здесь бабы не ходят за водой с ведрами, а ставят кадки или бочонки на легонькие «карандасики» и ездят с ними на речку: оно и не тряско и дешево, и удобно и экономно; в один поезд можно набрать воды втрое против того, сколько ее забирается ведрами. <…>
Наутро мы с нетерпением взглянули на маршрут, на карту и с самодовольною улыбкою поздравили друг друга: мы в Бузулуцком уезде! мы в пределах Оренбургской губернии! Здесь вступаем мы в совершенно иную, уже азиатскую сферу.
В то время, когда я проезжал чрез Бузулуцкий уезд, он еще входил в состав Оренбургской губернии, но с следующего, 1851 года он причислен к Самарской. Как эта причина, так и одинаковость интересов бузулуцких жителей с самарскими и одинаковость направления их промышленной деятельности, побуждают меня, сказав кой-что о Самаре, прибавить и о Бузулуцком уезде несколько слов, могущих, в некоторой степени, относиться и к уезду Самарскому.
Бузулуцкий уезд пересекается рекою Самарою, на всем протяжении от востока к западу, пополам. По левую сторону, в южной части, ровные степи, с незначительными возвышениями по направлению небольших речек и ключей. Вся эта сторона теперь безлесна. Растительный слой довольно тонок, до двух вершков, но местами доходит и до полуаршина; подпочва или глинисто-песчаная, или иловатая. В северной половине почти то же самое, с тою разницею, что ближе к реке местность песчанистее; уцелели и леса; здесь и водных притоков больше, больше и неровностей и возвышенностей. В этих возвышенностях каменных толщ очень малоизвестковый камень найден в двух местах, а жерновый в трех.
О плодородии этой страны старожилы, хорошо знакомые с краем, рассказывают, что первые три или четыре посева дают богатейшие урожаи; затем три-четыре года урожай бывает посредственный; наконец сила плодородия оскудевает и урожаи бывают до того бедные, что зерно сам-третей выходит в лучшие и благоприятнейшие годы. Вот на первых-то «залогах» и сеется знаменитая пшеница-белотурка, кубанка тож, арнаутка тож. Говорят, что растительная сила в здешних «степовых грунтах» до того слаба, что после десяти-двенадцати хлебов, пашни лет на десять остаются в залежи и в это время не покрываются никакою съедобною травою; дерн же образуется на них не ранее, как лет через тридцать.
Из хлебов здесь сеют рожь и пшеницу - на старых землях русскую, а на новых белотурку и черноколоску; также ячмень, полбу, овес, гречу, просо, горох. В южной, степной части ржи сеется мало, а большею частью яровые хлеба. Надобно заметить, что улучшенные иностранные хозяйственные семена здесь еще не распространены; рожь-кустовку начали вводить только некоторые помещики. Торговые растения, мак, конопель, лен, сеются только для домашнего обихода; огородные овощи, по дальности сбыта, разводятся в незначительном количестве; арбузы, дыни и огурцы сеют на бахчах, в поле и всегда на новой земле. Само собою разумеется, что о многопольной системе крестьянину и помышлять нельзя, во-первых, по причине большой населенности деревень, во-вторых, по отдаленности пашень, а в-третьих, по ограниченности крестьянских капиталов здесь возможна и необходима только благодетельная общественная запашка.
Урожаи здесь зависят от изобилия в дождях: чем весна и начало лета «мочливее», тем и урожаи превосходнее. На новых землях пшеница дает в хорошие годы сам-пятнадцать и более; ржи, как малоценного хлеба, и других видов ярового, кроме пшеницы, на новинах не сеют, а потому и урожаи их бывают посредственны: не более сам-пять, или и плохи, от сам-друг да сам-третей. Искусственных приемов здесь не знают; разведением масличных и красильных растений никто не занимается; одни малороссийские «тамбовцы», то есть переселенцы, и то бабы, добывают, для личного употребления, дикорастущие марену́ для красной краски, зверобой для желтой и траву зеленец для зеленой. Садоводство ограничивается тем, что одни помещики содержат у себя в садах по нескольку яблонных дерев.
И оно очень понятно: избыток земель и валовая работа посевов белотурки отклоняют еще жителей от приискания средств увеличить свое благосостояние иными способами.
Главное занятие и крестьян, и мещанства, и купечества - хлебопашество: это здесь выгоднейшая отрасль промышленности. Купцы и мещане снимают в оброк казенные земли и обрабатывают их наймом. Несколько купеческих и мещанских семейств найдется и таких, которые торгуют гуртами овец и рогатого скота; бьют их сами; шерсть, сало, кожи доставляют в Казань, а мясо, которого, впрочем, на баранах остается уж очень немного, распродают на месте. Скота много и своего и прикупного; приволье здешних степей дает хозяевам возможность содержать его в продолжение целого лета без больших расходов и дешево. Этим занимаются и крестьяне и скоро наживают деньгу; но их немного, потому что приступить к этому промыслу с небольшими средствами нет выгоды: на тысячу целковых только что сам прокормишься; а если желать доходов, рассчитывать на большую прибыль, то без десяти тысяч рублей серебром вряд ли что путное сделаешь: поэтому-то торговля скотом и остается в руках небольшого числа капиталистов.
Существует и еще промысел - содержание оброчных водяных мукомольных мельниц, тоже очень выгодное занятие, но оно здесь не сильно распространено. О рыболовстве не стоит и говорить: тут оно совершенно ничтожно. Простолюдье здешнее на́сторону на заработки не ходит и мастерства для разных домашних нужд никакого не знает: плотники, каменщики, кирпичники, красильщики, шерстобиты, колесники, шорники, овчинники, бондари - все это народ пришлый, или, как здесь говорят, «иносторо́нцы». Все это доказывает, что здешнему мужику нет еще нужды хитрить да умничать, чтоб оплатить подати и быть сыту и одету.
О фабриках здесь не может быть и помину: фабрики существуют там, где население густо, где земли мало, где крестьянину негде пахать. Возьмем в пример Московскую губернию - это целая фабрика; Владимирская, Нижегородская, бо́льшая часть Костромской, Ярославской, Тверской только тем и живут, что занимаются фабричным делом.
В Самарском и Бузулуцком уездах, как и следовало ожидать, нет даже и начатков фабрикации. Домашние крестьянские произведения для одежды из волокна и шерсти так просты и грубы, что причислять их к фабричному производству вовсе не следует. Сукно - сермяга, а холст из льна или поскони так плох, что две копейки серебром за аршин - красная цена: бывает так, что трудно скупить разом аршин двести.
В Самарском уезде считается 26 фабрик и заводов; но в чем же фабричная и заводская промышленность здесь выразилась? какие это фабрики и заводы? 1 винокуренный, 1 крахмальный, 2 солодовенных, 2 клейных, 1 воскобойня, 1 маслобойня, 2 канатные, 5 кожевенных и 12 салотопенных заведений. В Бузулуцком уезде считается 20, именно: 1 винокуренный, 7 кожевенных, 9 сыромятных, 2 мыловаренных и 1 клейный. На кожевенных выделывается «черный крестьянский товар», как здесь называют кожи, и подошва, на сыромятных выделывают кожи на конскую упряжь, на канатных - веревки; мыло и клей самого дурного качества… одно только, действительно, не может остаться без внимания - огромный салотопенный завод с паровыми котлами; остальные далеко не так значительны; сала вытапливается в Самаре и отсылается в Петербург наверное мильйона на два рублей серебром. На здешних салотопнях, в самой Самаре, не только вытапливают сало из тех баранов или другого скота, которые сюда пригоняются, но здесь еще окончательно «сдабривается» большая часть сала первоначальной топки из Земли Уральского войска и почти из всей Оренбургской губернии. Там его скупают у мелочных салотопов, свозят в города Шадринск (Пермской губернии), в Казань и в Самару, тут подвергают его известным окончательным процессам, разливают в бочки и шлют в Петербург для отпуска за границу.
Для облегчения торговых оборотов, в Самарской губернии учреждено много ярмарок. Замечательнейшие из них: в Самаре - Сборная, бывающая в Сборное воскресенье (продается товаров на 50 тысяч рублей серебром), Казанская, 8-го июля (на 70.000 руб. сер.), Воздвиженская, 15-го сентября (на 25.000 руб. сер.); в Бузулуке - Покровская, 1-го октября (на 60.000 руб. сер.); в Новоузени в тот же день (на 63.000 руб. сер.) и, в уезде его, в селе Александров-Гай, Казанская (на 50.000 руб. сер.). Пшеница продается преимущественно в Самару, и не на кредит, а всегда на наличные деньги. У сметливого торговца, в продолжение осени и зимы, капитал может обратиться раза два и три, и каждый оборот доставляет не менее 10%, а часто гораздо более. Кожи, шкуры, сало и шерсть идут в Казань, но при торговле этими товарами капитал обращается только однажды в год.
Главная транспортная дорога здесь - так называемый «солевозный тракт», пролегающий из местечка, или так называемой крепости, Илецкая Защита и тянущийся в Самару на протяжении четырехсот верст. Оренбург и Бузулук остаются в правой руке от этого тракта, первый верстах в шестидесяти, а последний верстах в тридцати. Другая дорога «скотопрогонная»: она идет из Оренбурга до бывшей, да и нынче еще так называемой крепости Борской, а оттуда, проселками чрез Бугурусланский уезд, в Казань. Доставка товаров с Нижегородской ярмарки в Оренбург производится водою до Самары, а далее гужо́м в Оренбург; товары же, здесь скупаемые, отправляются во внутренние губернии России сухопутьем, на Казань.
Нынешние православные обитатели Самарской губернии не коренные здешние жители, а преимущественно переселенцы, или, как здесь говорится, «тамбовцы», «тамбоши», из какой бы они губернии ни были, курчане ли, туляки ли - все равно; в таких случаях говорится иногда определительно: курские тамбовцы, тульские тамбовцы, полтавские тамбовцы. У переселенцев обыкновенный разговор о переселениях. Из городских жителей о переселениях никто и не думает: но хлебопашцы, жители тех селений, где залогов уж вовсе нет, где тонкий растительный слой до того истощился, что не вознаграждает трудов пахаря, те беспрестанно хлопочут о переселении в Киргизскую степь, в которой, как было еще недавно объявлено в газетах, дозволено заводить постоялые дворы и содержать вольные почты.
Надобно сказать, что подобные селения год от году умножаются в числе. Истощенные поля, покрываясь, из-под почвенного слоя, песком или глиною, вовсе не производят никаких луговых злаков. На них произрастает только «перекати-поле», или, как иные называют, «бабий разум», и резушка (род пырея), которых никакой домашний скот не ест, ни на корню, ни в сене. Беззаботливость, леность и всемогущее «авось» не принудили еще крестьян поусерднее подумать об удобрении; здесь даже двоить полей не умеют; здешний мужик считает себя только временным гостем, а не хозяином, навсегда привязанным именно к этим полям. По милости такой беззаботливости, при многих селениях иссякли в степных местах речки. Причина та, что лес и кустарники, произраставшие по направлению ложбин, истреблены крестьянами, отлогости берегов распаханы; а русла их, заносимые, вследствие дождей и вешней воды, землею и глиною, образовали тину. Трехлетней засухи довольно для того, чтоб выпарить последнюю влагу и дать тине высохнуть и окрепнуть. И теперь в некоторых селениях сенокосных лугов вовсе не знают; траву на сено скупают на стороне, верст за пятьдесят и за семьдесят; стада на этих голых полях едва переживают лето, так что иногда здесь домашний скот бывает гораздо «исправнее» зимой, нежели летом - в совершенную противоположность тому, что мы привыкли встречать повсюду. Впрочем, лес здесь все-таки еще не очень дорог. В Бузулуцком уезде, простенькая крестьянская изба из сосновых бревен, сажени в три длиною и венцов в двенадцать вышины, стоит рублей сто серебром; на отопление в год мужику надо до десяти сажен трехполенных дров, такая сажень стоит пять рублей ассигнациями.
Поселянин этих краев и задумывается о далеких странах, про изобилие которых трубит молва, часто в фальшивую трубу. На эти звуки не отзываются только крестьяне тех мест, где есть еще довольно поземельных угодий и существуют залоги; многие же из крестьян других местностей перечислились в казачество и, на этом условии, переселены в Зауральскую степь, в так называемый Новый район, в землю Оренбургского казачьего войска, прилегающую к южным, юго-восточным и восточным уездам Оренбургской губернии; некоторые же, на том же условии, переселились в портовый город Ейск, в Землю Черноморского войска, на восточное прибрежье Азовского моря.
Следующий отрывок: В ОРЕНБУРГЕ ВСЕ ЕСТЬРовно то же самое наблюдалось и через 50 лет, на рубеже XIX-XX веков, - см.:
• Дедлов (В. Л. Кигн). Переселенцы и новые места;
• А. А. Кауфман. Бродячая Русь.
Того же автора: https://rus-turk.livejournal.com/621640.html
Другие отрывки: [ Мартышки], [«Тамбовцы» Самарской губернии], [ В Оренбурге все есть], [ Хивинцы в гостях у башкирцев. Часть 1], [ Часть 2], [ Часть 3], [ Часть 4], [ Башкирцы. Часть 1], [ Часть 2], [ Поездка на завод], [ Переезд в Киргизскую степь. На Новой линии].
Самара начала расцветать с тридцатых годов нынешнего столетия. Это премиленький и довольно чистенький городок, с зданиями более одно- и двуэтажными. Здания эти иногда затейливы, но, несмотря на все разнообразие построек, у всех домов есть одно общее отличие, составляющее их необходимую и непременную принадлежность. Это именно узенькая деревянная пристройка, приставленная к дому, каменному или деревянному - все равно, и тянущаяся во всю ширину здания. Пристройка эта начинается красивым крылечком, с лесенкою и с навесиком; с лесенки вступаешь в сени, упирающиеся в какой-то чуланчик, с маленьким окошечком во двор; дверь из сеней направо ведет в покои главного здания.
Самара стоит на возвышенном месте, холмистом полуострове, образуемом реками Волгой и Самарой. Есть домы на таком выгодном местоположении, что из их окон видно и ту и другую реку. Но и тут случаются иногда своего рода неудобства: часто поднимаются бури, ветер шумит и стучит в окна с такою силою, что все стекла повыбьет. Прежде в Самаре жизнь была дешевая, но с 1851 года, с приливом народонаселения, с распространением во всех сословиях новых потребностей и некоторой роскоши, в жизни, все стало ценнее. <…>
Самара. 1869. ( kraeham.livejournal.com)
Мая 15-го, в понедельник, мы выехали из Самары. С первых же почти шагов в глаза кинулось разнообразие элементов, из которых образовалось здешнее народонаселение. То попадется обомшенная изба, то вымазанная глиною и даже не выбеленная мазанка; в одном месте мелькнет коренной русский кафтан с сарафаном, в другом - украинская свитка с плахтой; в одном углу голубые глаза и русые волосы северянина, в другом - шадровитое лицо с высунувшимися скулами и редкой бородишкой инородца. На чистой, голой степи все в резкой противоположности с тем, к чему присмотрелись мы в нагорной стороне Волги.
В Смышляеве, первой от Самары станции, в огромном селе, главная улица которого тянется версты на полторы, внимание наше обратил обычай, заслуживающий подражания. Здесь бабы не ходят за водой с ведрами, а ставят кадки или бочонки на легонькие «карандасики» и ездят с ними на речку: оно и не тряско и дешево, и удобно и экономно; в один поезд можно набрать воды втрое против того, сколько ее забирается ведрами. <…>
Наутро мы с нетерпением взглянули на маршрут, на карту и с самодовольною улыбкою поздравили друг друга: мы в Бузулуцком уезде! мы в пределах Оренбургской губернии! Здесь вступаем мы в совершенно иную, уже азиатскую сферу.
В то время, когда я проезжал чрез Бузулуцкий уезд, он еще входил в состав Оренбургской губернии, но с следующего, 1851 года он причислен к Самарской. Как эта причина, так и одинаковость интересов бузулуцких жителей с самарскими и одинаковость направления их промышленной деятельности, побуждают меня, сказав кой-что о Самаре, прибавить и о Бузулуцком уезде несколько слов, могущих, в некоторой степени, относиться и к уезду Самарскому.
Бузулуцкий уезд пересекается рекою Самарою, на всем протяжении от востока к западу, пополам. По левую сторону, в южной части, ровные степи, с незначительными возвышениями по направлению небольших речек и ключей. Вся эта сторона теперь безлесна. Растительный слой довольно тонок, до двух вершков, но местами доходит и до полуаршина; подпочва или глинисто-песчаная, или иловатая. В северной половине почти то же самое, с тою разницею, что ближе к реке местность песчанистее; уцелели и леса; здесь и водных притоков больше, больше и неровностей и возвышенностей. В этих возвышенностях каменных толщ очень малоизвестковый камень найден в двух местах, а жерновый в трех.
О плодородии этой страны старожилы, хорошо знакомые с краем, рассказывают, что первые три или четыре посева дают богатейшие урожаи; затем три-четыре года урожай бывает посредственный; наконец сила плодородия оскудевает и урожаи бывают до того бедные, что зерно сам-третей выходит в лучшие и благоприятнейшие годы. Вот на первых-то «залогах» и сеется знаменитая пшеница-белотурка, кубанка тож, арнаутка тож. Говорят, что растительная сила в здешних «степовых грунтах» до того слаба, что после десяти-двенадцати хлебов, пашни лет на десять остаются в залежи и в это время не покрываются никакою съедобною травою; дерн же образуется на них не ранее, как лет через тридцать.
Из хлебов здесь сеют рожь и пшеницу - на старых землях русскую, а на новых белотурку и черноколоску; также ячмень, полбу, овес, гречу, просо, горох. В южной, степной части ржи сеется мало, а большею частью яровые хлеба. Надобно заметить, что улучшенные иностранные хозяйственные семена здесь еще не распространены; рожь-кустовку начали вводить только некоторые помещики. Торговые растения, мак, конопель, лен, сеются только для домашнего обихода; огородные овощи, по дальности сбыта, разводятся в незначительном количестве; арбузы, дыни и огурцы сеют на бахчах, в поле и всегда на новой земле. Само собою разумеется, что о многопольной системе крестьянину и помышлять нельзя, во-первых, по причине большой населенности деревень, во-вторых, по отдаленности пашень, а в-третьих, по ограниченности крестьянских капиталов здесь возможна и необходима только благодетельная общественная запашка.
Урожаи здесь зависят от изобилия в дождях: чем весна и начало лета «мочливее», тем и урожаи превосходнее. На новых землях пшеница дает в хорошие годы сам-пятнадцать и более; ржи, как малоценного хлеба, и других видов ярового, кроме пшеницы, на новинах не сеют, а потому и урожаи их бывают посредственны: не более сам-пять, или и плохи, от сам-друг да сам-третей. Искусственных приемов здесь не знают; разведением масличных и красильных растений никто не занимается; одни малороссийские «тамбовцы», то есть переселенцы, и то бабы, добывают, для личного употребления, дикорастущие марену́ для красной краски, зверобой для желтой и траву зеленец для зеленой. Садоводство ограничивается тем, что одни помещики содержат у себя в садах по нескольку яблонных дерев.
И оно очень понятно: избыток земель и валовая работа посевов белотурки отклоняют еще жителей от приискания средств увеличить свое благосостояние иными способами.
Главное занятие и крестьян, и мещанства, и купечества - хлебопашество: это здесь выгоднейшая отрасль промышленности. Купцы и мещане снимают в оброк казенные земли и обрабатывают их наймом. Несколько купеческих и мещанских семейств найдется и таких, которые торгуют гуртами овец и рогатого скота; бьют их сами; шерсть, сало, кожи доставляют в Казань, а мясо, которого, впрочем, на баранах остается уж очень немного, распродают на месте. Скота много и своего и прикупного; приволье здешних степей дает хозяевам возможность содержать его в продолжение целого лета без больших расходов и дешево. Этим занимаются и крестьяне и скоро наживают деньгу; но их немного, потому что приступить к этому промыслу с небольшими средствами нет выгоды: на тысячу целковых только что сам прокормишься; а если желать доходов, рассчитывать на большую прибыль, то без десяти тысяч рублей серебром вряд ли что путное сделаешь: поэтому-то торговля скотом и остается в руках небольшого числа капиталистов.
Существует и еще промысел - содержание оброчных водяных мукомольных мельниц, тоже очень выгодное занятие, но оно здесь не сильно распространено. О рыболовстве не стоит и говорить: тут оно совершенно ничтожно. Простолюдье здешнее на́сторону на заработки не ходит и мастерства для разных домашних нужд никакого не знает: плотники, каменщики, кирпичники, красильщики, шерстобиты, колесники, шорники, овчинники, бондари - все это народ пришлый, или, как здесь говорят, «иносторо́нцы». Все это доказывает, что здешнему мужику нет еще нужды хитрить да умничать, чтоб оплатить подати и быть сыту и одету.
О фабриках здесь не может быть и помину: фабрики существуют там, где население густо, где земли мало, где крестьянину негде пахать. Возьмем в пример Московскую губернию - это целая фабрика; Владимирская, Нижегородская, бо́льшая часть Костромской, Ярославской, Тверской только тем и живут, что занимаются фабричным делом.
В Самарском и Бузулуцком уездах, как и следовало ожидать, нет даже и начатков фабрикации. Домашние крестьянские произведения для одежды из волокна и шерсти так просты и грубы, что причислять их к фабричному производству вовсе не следует. Сукно - сермяга, а холст из льна или поскони так плох, что две копейки серебром за аршин - красная цена: бывает так, что трудно скупить разом аршин двести.
В Самарском уезде считается 26 фабрик и заводов; но в чем же фабричная и заводская промышленность здесь выразилась? какие это фабрики и заводы? 1 винокуренный, 1 крахмальный, 2 солодовенных, 2 клейных, 1 воскобойня, 1 маслобойня, 2 канатные, 5 кожевенных и 12 салотопенных заведений. В Бузулуцком уезде считается 20, именно: 1 винокуренный, 7 кожевенных, 9 сыромятных, 2 мыловаренных и 1 клейный. На кожевенных выделывается «черный крестьянский товар», как здесь называют кожи, и подошва, на сыромятных выделывают кожи на конскую упряжь, на канатных - веревки; мыло и клей самого дурного качества… одно только, действительно, не может остаться без внимания - огромный салотопенный завод с паровыми котлами; остальные далеко не так значительны; сала вытапливается в Самаре и отсылается в Петербург наверное мильйона на два рублей серебром. На здешних салотопнях, в самой Самаре, не только вытапливают сало из тех баранов или другого скота, которые сюда пригоняются, но здесь еще окончательно «сдабривается» большая часть сала первоначальной топки из Земли Уральского войска и почти из всей Оренбургской губернии. Там его скупают у мелочных салотопов, свозят в города Шадринск (Пермской губернии), в Казань и в Самару, тут подвергают его известным окончательным процессам, разливают в бочки и шлют в Петербург для отпуска за границу.
Для облегчения торговых оборотов, в Самарской губернии учреждено много ярмарок. Замечательнейшие из них: в Самаре - Сборная, бывающая в Сборное воскресенье (продается товаров на 50 тысяч рублей серебром), Казанская, 8-го июля (на 70.000 руб. сер.), Воздвиженская, 15-го сентября (на 25.000 руб. сер.); в Бузулуке - Покровская, 1-го октября (на 60.000 руб. сер.); в Новоузени в тот же день (на 63.000 руб. сер.) и, в уезде его, в селе Александров-Гай, Казанская (на 50.000 руб. сер.). Пшеница продается преимущественно в Самару, и не на кредит, а всегда на наличные деньги. У сметливого торговца, в продолжение осени и зимы, капитал может обратиться раза два и три, и каждый оборот доставляет не менее 10%, а часто гораздо более. Кожи, шкуры, сало и шерсть идут в Казань, но при торговле этими товарами капитал обращается только однажды в год.
Главная транспортная дорога здесь - так называемый «солевозный тракт», пролегающий из местечка, или так называемой крепости, Илецкая Защита и тянущийся в Самару на протяжении четырехсот верст. Оренбург и Бузулук остаются в правой руке от этого тракта, первый верстах в шестидесяти, а последний верстах в тридцати. Другая дорога «скотопрогонная»: она идет из Оренбурга до бывшей, да и нынче еще так называемой крепости Борской, а оттуда, проселками чрез Бугурусланский уезд, в Казань. Доставка товаров с Нижегородской ярмарки в Оренбург производится водою до Самары, а далее гужо́м в Оренбург; товары же, здесь скупаемые, отправляются во внутренние губернии России сухопутьем, на Казань.
Нынешние православные обитатели Самарской губернии не коренные здешние жители, а преимущественно переселенцы, или, как здесь говорится, «тамбовцы», «тамбоши», из какой бы они губернии ни были, курчане ли, туляки ли - все равно; в таких случаях говорится иногда определительно: курские тамбовцы, тульские тамбовцы, полтавские тамбовцы. У переселенцев обыкновенный разговор о переселениях. Из городских жителей о переселениях никто и не думает: но хлебопашцы, жители тех селений, где залогов уж вовсе нет, где тонкий растительный слой до того истощился, что не вознаграждает трудов пахаря, те беспрестанно хлопочут о переселении в Киргизскую степь, в которой, как было еще недавно объявлено в газетах, дозволено заводить постоялые дворы и содержать вольные почты.
Надобно сказать, что подобные селения год от году умножаются в числе. Истощенные поля, покрываясь, из-под почвенного слоя, песком или глиною, вовсе не производят никаких луговых злаков. На них произрастает только «перекати-поле», или, как иные называют, «бабий разум», и резушка (род пырея), которых никакой домашний скот не ест, ни на корню, ни в сене. Беззаботливость, леность и всемогущее «авось» не принудили еще крестьян поусерднее подумать об удобрении; здесь даже двоить полей не умеют; здешний мужик считает себя только временным гостем, а не хозяином, навсегда привязанным именно к этим полям. По милости такой беззаботливости, при многих селениях иссякли в степных местах речки. Причина та, что лес и кустарники, произраставшие по направлению ложбин, истреблены крестьянами, отлогости берегов распаханы; а русла их, заносимые, вследствие дождей и вешней воды, землею и глиною, образовали тину. Трехлетней засухи довольно для того, чтоб выпарить последнюю влагу и дать тине высохнуть и окрепнуть. И теперь в некоторых селениях сенокосных лугов вовсе не знают; траву на сено скупают на стороне, верст за пятьдесят и за семьдесят; стада на этих голых полях едва переживают лето, так что иногда здесь домашний скот бывает гораздо «исправнее» зимой, нежели летом - в совершенную противоположность тому, что мы привыкли встречать повсюду. Впрочем, лес здесь все-таки еще не очень дорог. В Бузулуцком уезде, простенькая крестьянская изба из сосновых бревен, сажени в три длиною и венцов в двенадцать вышины, стоит рублей сто серебром; на отопление в год мужику надо до десяти сажен трехполенных дров, такая сажень стоит пять рублей ассигнациями.
Поселянин этих краев и задумывается о далеких странах, про изобилие которых трубит молва, часто в фальшивую трубу. На эти звуки не отзываются только крестьяне тех мест, где есть еще довольно поземельных угодий и существуют залоги; многие же из крестьян других местностей перечислились в казачество и, на этом условии, переселены в Зауральскую степь, в так называемый Новый район, в землю Оренбургского казачьего войска, прилегающую к южным, юго-восточным и восточным уездам Оренбургской губернии; некоторые же, на том же условии, переселились в портовый город Ейск, в Землю Черноморского войска, на восточное прибрежье Азовского моря.
Следующий отрывок: В ОРЕНБУРГЕ ВСЕ ЕСТЬРовно то же самое наблюдалось и через 50 лет, на рубеже XIX-XX веков, - см.:
• Дедлов (В. Л. Кигн). Переселенцы и новые места;
• А. А. Кауфман. Бродячая Русь.
Того же автора: https://rus-turk.livejournal.com/621640.html