Марина Куновская. 5. Невроз переноса
Начало.
Продолжение1.
Продолжение 2.
Продолжение 3.
Картина двенадцатая
Миновала неделя. В кабинет Петра Ивановича вбегает Александр со зверским выражением лица.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что сейчас точно не надо делать - это драться.
АЛЕКСАНДР. Откуда вы опять знаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.У тебя же на лбу написано большими буквами: Саша хочет убить соперника.
АЛЕКСАНДР. А я думал, устранять конкурентов вам нравится больше, чем любить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (смеется). Так я еще и на мафиози похож, не только на дядюшку? Вот скажи, на кого особенно сердит: на него или на нее... как ее... Анюта, что ли?
АЛЕКСАНДР. Я его ненавижу, ее презираю. Подумать только, мы же с ним почти подружились!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Положим, этот парень и станет защищаться, начнется настоящая драка. Так ты же и выйдешь со сломанным носом, если не больше. Ты же, прости меня, не атлет.
АЛЕКСАНДР. Бог на стороне справедливости. Иногда побеждают и слабейшие. И…я хотел просить у вас телефон тренера по рукопашному бою. Вы говорили, знаете хорошего.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну, предположим, бог тебе поможет, и нос обидчику сломаешь ты. А лучше руки-ноги и шею. Разве ты этим вернешь любовь красавицы? Нет, она тебя возненавидит. А ты сядешь в тюрьму, ведь ты инициатор драки.
АЛЕКСАНДР. Телефон не дадите?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Даже и не надейся. У меня и тренеров-то на примете нет.
АЛЕКСАНДР. Вы же сами мне как-то рассказывали - ваш товарищ однажды убил конкурента и даже не отвечал. Оформил как необходимую оборону.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я думал, ты знаешь, что такое терапевтическая метафора. Или хотя бы догадываешься.
АЛЕКСАНДР. Нет, не знаю.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. История, реальная или вымышленная, которую рассказывают клиенту, чтобы яснее представить какую-то ситуацию. Можно сказать, художественное произведение.
АЛЕКСАНДР. Так вы все сочинили.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (разводит руками). Я законопослушный человек. И тебе того же советую.
АЛЕКСАНДР. Но что же мне делать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ничего! Оставить дело так: оно уж испорчено.
АЛЕКСАНДР. Вы не знаете моих мучений! У вас каменное сердце, вы останетесь спокойны, даже если весь мир обрушится. А мне тюрьма теперь милее свободы.
АЛЕКСАНДР. Полно дичь пороть, Александр! Мало ли на свете таких, как твоя - Марья или Софья, что ли, как ее?
АЛЕКСАНДР. Ее зовут Надеждой.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Надежда? А какая же Софья?
АЛЕКСАНДР. Софья... это в деревне.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Видишь, там Софья, тут Надежда, в другом месте Марья. Сердце большое, места хватит многим.
Пауза.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. За это надо было взяться иначе. Действовать как цивилизованный человек. Он дружелеюбен - а ты еще дружелюбнее, а его ухаживаний за девушкой будто и не замечаешь. Но при этом не оставлять их ни на минуту наедине, и будто нечаянно показывать этой, как ее, Наденьке…слабые стороны соперника. Чтобы и она наконец разглядела: он просто рисуется в ее глазах, а на самом деле - человек вполне заурядный. Да где тебе!
АЛЕКСАНДР. Прибегать к лукавству, чтоб овладеть сердцем женщины!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А ты к дубине прибегаешь. Это разве лучше? Сам говоришь, овладеть сердцем! Так вот: надо овладеть не только сердцем, а разумом и волей, подчинить ее характер своему, чтоб она смотрела на вещи через тебя, думала твоим умом...
АЛЕКСАНДР. Мы с вами никогда не сойдемся! Ваш взгляд на жизнь не успокаивает, а отталкивает меня от нее. Мне грустно, на душу веет холод. До сих пор любовь спасала меня от этого холода; ее нет - и в сердце теперь тоска; мне страшно, скучно...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Займись делом.
Александр роняет голову на руки.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Стыдись! Ты же мужчина!
АЛЕКСАНДР. Я думал, у вас тут все плачут.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да…Извини, вырвалось…Плачь, если нужно, а я сейчас.
(Уходит, потом уходит и Александр).
Картина тринадцатая
Тот же день, тот же кабинет, только в кресле консультанта - Василий.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вася, не хочу далеко ходить, оцени-ка ты мой прожект по поводу Александра. Видел, он все хандрит? Уже и работу стал забывать.
ВАСИЛИЙ. Ну.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я решил дать ему деловое поручение. Думаю, он из почтения ко мне согласится. Предполагаю, его утешит только новый роман. Вот, пусть влюбит в себя девушку сам. Я даже знаю кого: Тафаеву.
ВАСИЛИЙ. Честно говоря, звучит нелепо. Да за ней ведь и ухаживает этот, Сурков.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот именно. Еще и соперника обыграет, получит символический реванш. Суркова обыграть просто, он зануда.
ВАСИЛИЙ. Вряд ли Александр сумеет влюбиться по заказу.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сразу конечно нет. Но это даже лучше. Будет действовать разумно, вот и поймет, что чувства доступны разуму. Будет ухаживать за ней, будет сознательно донимать соперника. А поймет вкус победы - и, может, даже влюбится. У Тафаевой очень недурная фигура. Я бы сам не отказался, если бы не было других планов.
ВАСИЛИЙ. Старый сводник!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну как, хорош план?
ВАСИЛИЙ. Не знаю. Все логично, но мне не нравится чисто эстетически. Мне кажется, не выгорит.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А давай поспорим! Помнишь две вазы, что понравились тебе на заводе? Если не выгорит, они твои, и я соглашаюсь задуматься, какая такая эстетика может быть в реальной жизни.
ВАСИЛИЙ. Ну ты даешь! Впервые вижу, чтобы консультант давал залог за свою провокацию. Наверное, хочешь сам себе что-то доказать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да нет, просто, как могу, выражаю уважение к твоим эстетическим чувствам. У меня эстетика - только в театре.
Картина четырнадцатая
Александр у себя дома, пишет письмо на планшете.
Здравствуй, Поспелов!
Не писал тебе целый год, но теперь решусь. Кто же еще поймет меня? На тебя одна надежда. Хотя то, чем хочу с тобой поделиться, странно и для меня самого.
Начну издалека. Ты, конечно, помнишь, нашего профессора эстетики, Ивана Семеновича. Помнишь его пламенные речи с кафедры. Мы им восхищались, его мысли казались нам великими истинами. Не берусь судить, насколько они были важны и оригинальны, ведь от проблем эстетических исследований я теперь очень далек. Да это и не важно. У него было вдохновение, и он умел нас им заражать. За это мы и готовы были идти за ним на край света.
Приехав сюда, я познакомился с человеком, у которого есть примерно такое же вдохновение. Только оно относится не к эстетике, а к жизни вообще. Это деловой человек, у него свой немаленький бизнес. И еще подработка для души - наставлять на путь истинный молодых людей, вроде меня. Эти задушевные беседы называют коучингом и берут за них деньги. Так принято, передача денег вроде как защищает нас обоих от каких-то неприятностей.
Я хожу к нему на консультации весь этот год, под его влиянием нашел неплохую работу, стал увереннее чувствовать себя в обществе. Я благоговел перед ним, как студент-первокурсник. Мне хотелось подражать ему если не во всем, то в очень многом. Купил свитер, как у него, даже взял в библиотеке книгу по производству керамики, потому что он этим занимается. Уверен, что это общение действительно плодотворно, его глазами я часто вижу вещи в совсем новом свете и начинаю действовать по-другому.
А теперь подумай, друг Поспелов, что бы ты стал делать, если бы узнал, что Иван Семенович нам лжет? Пусть в небольшом. Например, вдруг выяснилось бы, что ни в какую Грецию он не ездил, и его восторги по поводу идеальных античных форм получены только из телевизора. Или хуже того - ты бы вдруг бы стал чувствовать, что наше общение с ним для него просто развлечение? И нет разницы, наши беседы об эстетике или обсуждение футбольного матча за кружкой пива.
Лично мне было по-настоящему плохо. Петр Иванович сам мне признался, что многое сочинял. Как будто бы, в этом жанре общения, коучинге, правда и выдумка ценятся одинаково. Но как же так…Ведь он берет на себя смелость руководить моими мыслями и поступками. Приводит примеры - а этих примеров в жизни не было! Ты скажешь, что и писатели порой пишут преувеличенно и странно, но мы учимся от их фантазий. Но для меня есть очень большая разница, знаю я, что это фантазия, или нет. А разве для всех людей не так?
В последний раз я пришел к нему в очень тяжелом состоянии духа, а он был совершенно спокоен. Ему было как бы все равно, что я на грани. Я так долго опирался на его мнения и советы, но оказалось, что в основании многих из этих советов - ничего. Даже нет реального сочувствия. Что мне делать со всем этим?
Самое глупое, что я все равно пойду к нему снова и через неделю, и еще не раз. Евсей считает, что это наркотик, но, кажется, ломка после него мне нравится даже больше, чем сам факт употребления.
Извини, что нагрузил И…можешь не отвечать, потому что я сам не знал бы, что ответить на такое послание.
Отстраняется от планшета.
Можешь не отвечать…Может, тогда и отсылать не надо?
Продолжение1.
Продолжение 2.
Продолжение 3.
Картина двенадцатая
Миновала неделя. В кабинет Петра Ивановича вбегает Александр со зверским выражением лица.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что сейчас точно не надо делать - это драться.
АЛЕКСАНДР. Откуда вы опять знаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.У тебя же на лбу написано большими буквами: Саша хочет убить соперника.
АЛЕКСАНДР. А я думал, устранять конкурентов вам нравится больше, чем любить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (смеется). Так я еще и на мафиози похож, не только на дядюшку? Вот скажи, на кого особенно сердит: на него или на нее... как ее... Анюта, что ли?
АЛЕКСАНДР. Я его ненавижу, ее презираю. Подумать только, мы же с ним почти подружились!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Положим, этот парень и станет защищаться, начнется настоящая драка. Так ты же и выйдешь со сломанным носом, если не больше. Ты же, прости меня, не атлет.
АЛЕКСАНДР. Бог на стороне справедливости. Иногда побеждают и слабейшие. И…я хотел просить у вас телефон тренера по рукопашному бою. Вы говорили, знаете хорошего.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну, предположим, бог тебе поможет, и нос обидчику сломаешь ты. А лучше руки-ноги и шею. Разве ты этим вернешь любовь красавицы? Нет, она тебя возненавидит. А ты сядешь в тюрьму, ведь ты инициатор драки.
АЛЕКСАНДР. Телефон не дадите?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Даже и не надейся. У меня и тренеров-то на примете нет.
АЛЕКСАНДР. Вы же сами мне как-то рассказывали - ваш товарищ однажды убил конкурента и даже не отвечал. Оформил как необходимую оборону.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я думал, ты знаешь, что такое терапевтическая метафора. Или хотя бы догадываешься.
АЛЕКСАНДР. Нет, не знаю.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. История, реальная или вымышленная, которую рассказывают клиенту, чтобы яснее представить какую-то ситуацию. Можно сказать, художественное произведение.
АЛЕКСАНДР. Так вы все сочинили.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (разводит руками). Я законопослушный человек. И тебе того же советую.
АЛЕКСАНДР. Но что же мне делать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ничего! Оставить дело так: оно уж испорчено.
АЛЕКСАНДР. Вы не знаете моих мучений! У вас каменное сердце, вы останетесь спокойны, даже если весь мир обрушится. А мне тюрьма теперь милее свободы.
АЛЕКСАНДР. Полно дичь пороть, Александр! Мало ли на свете таких, как твоя - Марья или Софья, что ли, как ее?
АЛЕКСАНДР. Ее зовут Надеждой.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Надежда? А какая же Софья?
АЛЕКСАНДР. Софья... это в деревне.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Видишь, там Софья, тут Надежда, в другом месте Марья. Сердце большое, места хватит многим.
Пауза.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. За это надо было взяться иначе. Действовать как цивилизованный человек. Он дружелеюбен - а ты еще дружелюбнее, а его ухаживаний за девушкой будто и не замечаешь. Но при этом не оставлять их ни на минуту наедине, и будто нечаянно показывать этой, как ее, Наденьке…слабые стороны соперника. Чтобы и она наконец разглядела: он просто рисуется в ее глазах, а на самом деле - человек вполне заурядный. Да где тебе!
АЛЕКСАНДР. Прибегать к лукавству, чтоб овладеть сердцем женщины!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А ты к дубине прибегаешь. Это разве лучше? Сам говоришь, овладеть сердцем! Так вот: надо овладеть не только сердцем, а разумом и волей, подчинить ее характер своему, чтоб она смотрела на вещи через тебя, думала твоим умом...
АЛЕКСАНДР. Мы с вами никогда не сойдемся! Ваш взгляд на жизнь не успокаивает, а отталкивает меня от нее. Мне грустно, на душу веет холод. До сих пор любовь спасала меня от этого холода; ее нет - и в сердце теперь тоска; мне страшно, скучно...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Займись делом.
Александр роняет голову на руки.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Стыдись! Ты же мужчина!
АЛЕКСАНДР. Я думал, у вас тут все плачут.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да…Извини, вырвалось…Плачь, если нужно, а я сейчас.
(Уходит, потом уходит и Александр).
Картина тринадцатая
Тот же день, тот же кабинет, только в кресле консультанта - Василий.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вася, не хочу далеко ходить, оцени-ка ты мой прожект по поводу Александра. Видел, он все хандрит? Уже и работу стал забывать.
ВАСИЛИЙ. Ну.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я решил дать ему деловое поручение. Думаю, он из почтения ко мне согласится. Предполагаю, его утешит только новый роман. Вот, пусть влюбит в себя девушку сам. Я даже знаю кого: Тафаеву.
ВАСИЛИЙ. Честно говоря, звучит нелепо. Да за ней ведь и ухаживает этот, Сурков.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот именно. Еще и соперника обыграет, получит символический реванш. Суркова обыграть просто, он зануда.
ВАСИЛИЙ. Вряд ли Александр сумеет влюбиться по заказу.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сразу конечно нет. Но это даже лучше. Будет действовать разумно, вот и поймет, что чувства доступны разуму. Будет ухаживать за ней, будет сознательно донимать соперника. А поймет вкус победы - и, может, даже влюбится. У Тафаевой очень недурная фигура. Я бы сам не отказался, если бы не было других планов.
ВАСИЛИЙ. Старый сводник!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну как, хорош план?
ВАСИЛИЙ. Не знаю. Все логично, но мне не нравится чисто эстетически. Мне кажется, не выгорит.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А давай поспорим! Помнишь две вазы, что понравились тебе на заводе? Если не выгорит, они твои, и я соглашаюсь задуматься, какая такая эстетика может быть в реальной жизни.
ВАСИЛИЙ. Ну ты даешь! Впервые вижу, чтобы консультант давал залог за свою провокацию. Наверное, хочешь сам себе что-то доказать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да нет, просто, как могу, выражаю уважение к твоим эстетическим чувствам. У меня эстетика - только в театре.
Картина четырнадцатая
Александр у себя дома, пишет письмо на планшете.
Здравствуй, Поспелов!
Не писал тебе целый год, но теперь решусь. Кто же еще поймет меня? На тебя одна надежда. Хотя то, чем хочу с тобой поделиться, странно и для меня самого.
Начну издалека. Ты, конечно, помнишь, нашего профессора эстетики, Ивана Семеновича. Помнишь его пламенные речи с кафедры. Мы им восхищались, его мысли казались нам великими истинами. Не берусь судить, насколько они были важны и оригинальны, ведь от проблем эстетических исследований я теперь очень далек. Да это и не важно. У него было вдохновение, и он умел нас им заражать. За это мы и готовы были идти за ним на край света.
Приехав сюда, я познакомился с человеком, у которого есть примерно такое же вдохновение. Только оно относится не к эстетике, а к жизни вообще. Это деловой человек, у него свой немаленький бизнес. И еще подработка для души - наставлять на путь истинный молодых людей, вроде меня. Эти задушевные беседы называют коучингом и берут за них деньги. Так принято, передача денег вроде как защищает нас обоих от каких-то неприятностей.
Я хожу к нему на консультации весь этот год, под его влиянием нашел неплохую работу, стал увереннее чувствовать себя в обществе. Я благоговел перед ним, как студент-первокурсник. Мне хотелось подражать ему если не во всем, то в очень многом. Купил свитер, как у него, даже взял в библиотеке книгу по производству керамики, потому что он этим занимается. Уверен, что это общение действительно плодотворно, его глазами я часто вижу вещи в совсем новом свете и начинаю действовать по-другому.
А теперь подумай, друг Поспелов, что бы ты стал делать, если бы узнал, что Иван Семенович нам лжет? Пусть в небольшом. Например, вдруг выяснилось бы, что ни в какую Грецию он не ездил, и его восторги по поводу идеальных античных форм получены только из телевизора. Или хуже того - ты бы вдруг бы стал чувствовать, что наше общение с ним для него просто развлечение? И нет разницы, наши беседы об эстетике или обсуждение футбольного матча за кружкой пива.
Лично мне было по-настоящему плохо. Петр Иванович сам мне признался, что многое сочинял. Как будто бы, в этом жанре общения, коучинге, правда и выдумка ценятся одинаково. Но как же так…Ведь он берет на себя смелость руководить моими мыслями и поступками. Приводит примеры - а этих примеров в жизни не было! Ты скажешь, что и писатели порой пишут преувеличенно и странно, но мы учимся от их фантазий. Но для меня есть очень большая разница, знаю я, что это фантазия, или нет. А разве для всех людей не так?
В последний раз я пришел к нему в очень тяжелом состоянии духа, а он был совершенно спокоен. Ему было как бы все равно, что я на грани. Я так долго опирался на его мнения и советы, но оказалось, что в основании многих из этих советов - ничего. Даже нет реального сочувствия. Что мне делать со всем этим?
Самое глупое, что я все равно пойду к нему снова и через неделю, и еще не раз. Евсей считает, что это наркотик, но, кажется, ломка после него мне нравится даже больше, чем сам факт употребления.
Извини, что нагрузил И…можешь не отвечать, потому что я сам не знал бы, что ответить на такое послание.
Отстраняется от планшета.
Можешь не отвечать…Может, тогда и отсылать не надо?