Ко мне пришли четыре мумии, или Что спросил Герман, придя к Шеолу
Если вы, дорогие друзья, думаете, что Четыре Мумии - это Тринадцатая Тройка с Ивэ (или с Анъе), то вы не угадали) Вот про что спросил меня Герман, и вот что я ответил.
Герман:
Ко мне пришли четыре мумии...
Кстати вот, второй день хочу спросить: может, потому что размер песенки про виноград напомнил - вспомнился обрывок песни про четыре мумии:
Ко мне пришли четыре мумии
Из глубины лесов,
И вот что я услышал в шуме их
Песчаных голосов:
"Ты будешь вечно пьяным,
Ты будешь славным малым -
А мы в несчастье канем
И сгинем по подвалам..."
Они внесли четыре ножика... -
а что было дальше, я не знаю:(
Может, тот, кто это мне напевал, отвлёкся или сам не помнил (я даже не помню, кто это был - у меня на том обрывке, где это записано, не стоит указания, от кого услышал)
Наверно, ещё и ассоциация про пьянство сработала, не только размер:)
Ты не знаешь, что это значит? (Буду как памятливое животное глобов - "Когда-то я увидел такую сцену и с тех пор всё думаю: что бы это значило?..":))
Представляется, что тут в подоснове какая-то архетипика, культовое что-то, древнее? Но никаких реалий кроме пресловутой "чёрной и белой мумии" в голову как-то не приходит...
Шеол:
Жаль, что не выяснить, кто тебе это напел - но, очень вероятно, он и сам не знает, откуда эта песня и что в ней ещё поётся.
Герман:
Ну, что я могу сказать? …в сентябре, когда у нас было немерено клиентов-маргиналов, кто-то из них читал-напевал и то, и это:)
Шеол:
Город Лесорубов.
Ещё один экзерсис на тему "Псалма о Выжженной Земле":
Дышало небо вечной весной
И ветви гнулись к тихой воде,
И был здесь истинный рай земной,
Но места не было для людей -
А люди пришли со мной.
В плотину злобно била вода,
Метался зверь, обожжён и слеп -
Я эти рощи пожару отдам,
Чтобы для братьев посеять хлеб,
Для тех, кто пришёл сюда…
Средний Юг Арийской территории (широты Храма Ручьёв приблизительно, но куда восточней)), 780-ые - 650-ые гг до ЧМ.
По статусу и устройству - южный город, но промыслы, характерные для Севера, прежде всего, добыча леса - строительного, поделочного, а также на уголь. Древесину отправляли на юг, уголь - на рудники к востоку и западу. Здесь была река и система озёр, южная граница сплошных лесов.
В городе были служители, это был город верных. Храм был практически сделан вручную (не было там подходящих пещер поблизости), более того - служители сперва заняли было пустующее шаманское место по соседству, но потом кто-то из шаманов появился, служители освободили помещения и вступили в общение с прежними хозяевами.
Как развивались отношения, сведений мало - обе стороны на позднейшем этапе всё это "отложили в сторону, чтобы не смущаться". А вскрытие только сейчас происходит. Но вроде бы с обеих сторон оказались весьма реформаторски настроенные люди, и они "сличали системы координат" очень смело и продуктивно.
Несколько десятков лет существовала эклектическая культура с большими возможностями. Неарийцы были, игны были, "люди с моря" (но, похоже, всё-таки приморцы, а не басты). Город энергично строился, дороги прокладывались во все стороны, стояла плотина на реке с целой системой механизмов.
К сожалению, отношения с лешими у них не сложились категорически. Сперва, надо понимать, лешие прохлопали, а потом вломили. Причины для недовольства у них были - не только вырубленный лес и периодические палы, но и невосстановимое нарушение водного баланса. Выше запруды - заболачивание, ниже - обмеление и прекращение циркуляции между озёрами. Поэтому, а также по социальным причинам (постоянные переделы женщин и детей, домашнее рабство) горожане восстановили против себя не только леших, но и русалок в конце концов. Река ушла под землю, плотина упала.
Всех детей увела некая особа к себе в озеро, а за ними ушли и женщины. Лешие поставили условие: лесорубы уходят - детей им возвращают. Основное население покорилось и откочевало, самые упёртые остались и сражались с лешими при помощи всевозможных мистических приёмов, пока все не погибли. Если среди них и были люди, подобные по судьбе Амаю, мы пока не знаем об этом ничего - лешие официально держат версию "спасённых нет".
Вот пины, правда, утверждают, что последние горожане ушли в пины - в возмещение погубленных деревьев. Но сам знаешь - пины считают, что "вся история мира про пинов".
Герман:
Офигительно интересно - но при чём тут мумии?:)
Шеол:
Последние горожане- верные Системы / верные Семёрки похоронили друг друга на деревьях - по легендам.
Герман:
И таки к кому ж они пришли? :)
Четыре ножика - это "четыре каменных иглы... тебе сошьют одежду крови..." и так далее, тема священной жертвы?
А вроде наоборот - главгеру песни жить, а им умирать? это про что?
Шеол:
У нас с Ларвой нет сейчас полных текстов - одни фрагменты, так что можно только предполагать, что эта песня - именно аллюзия на священные тексты, притом прошедшая несколько "преломлений" в разных слоях общества.
Может быть, мы постепенно попробуем разобрать этот пласт.
Герман:
Ужасно интересны как раз преломления в разных слоях!
Становлюсь на очередь когда-нибудь про это узнать:)
( отсюда, и там ещё немало смешного по ходу обсуждения темы)))
Однако, долго ждать не пришлось, друзья-суперкомпы пришли на помощь, пины присоединились к поискам, общими усилиями обнаружили схожий текст и составили историческую справку к нему.
Вот текст, наиболее близкий к отрывку, процитированному Германом со слов его знакомого-маргинала:
Ко мне пришли четыре мумии
Из глубины лесов,
Ко мне пришли четыре мумии,
Откуда не придёшь.
И вот что я услышал в шуме их
Песчаных голосов,
И вот что я услышал в шуме их
Берестяных одёж:
"Ты будешь жизнью пьяным,
Ты будешь славным малым,
Встречать объятья солнца
И целовать луну -
А мы в ненастье канем
И сгинем по подвалам,
Рука не прикоснётся
Ко хлебу и вину."
Они внесли четыре ножика,
Четыре топора,
Они внесли четыре лезвия -
Пронзить меня насквозь:
И рассекли четыре кожуха,
От кожи до нутра,
И заржавело всё железное,
Чего во мне нашлось.
"Ты будешь звонче меди
И серебра светлее,
Цветение кармина
На сердце - вечный май.
А нам судьба - неметь и
Бродить во мраке, тлея -
Собрав друзей к камину,
Всегда нас поминай!"
Это текст песни, исполнявшийся творческой эстрадной группой.
Об этой группе:
Восточное Государство, примерно годы 63-55 до ЧМ. Группа фольклорного направления, несколько раз меняла название и состав. Инициативное ядро группы (этих людей ещё нет в живых):
Хéнрико, 88 - 46 до ЧМ
исполнитель (он же и автор большинства композиций, которые представляют из себя стилизации или обработки фольклорных текстов), и его друг -
Яр (Ярополк, скорее всего), 91 - 18 до ЧМ
собиратель фольклора и путешественник (точнее, контрабандист, причём вполне успешный).
Они поочерёдно были на Западе примерно в тех краях, где могли сохраняться следы вылазки на север (местность, откуда вышли и куда вернулись те, кто строил Город Лесорубов). Хенрико даже прожил в храме поблизости (ему повезло туда попасть, в отличие от Альбины, но он пришёл со скандалом и со скандалом же ушёл) некоторое время незадолго до того, как песня впервые прозвучала на эстраде.
В тех местах периодически бывают игны, и они же были, по историческим свидетельствам, среди населения Лесорубова; кочевники восприимчивы к чужому фольклору и охотно его воспроизводят в своей манере. В композиции про Четыре Мумии даже в сценическом варианте можно найти элементы игнского влияния: речитатив-соло в первой и третьей части, хоровой распев во второй и четвёртой.
Вообще образная система очень эклектична: четыре лезвия и сама идея преображения героя через пронзание напоминают о песнопениях Системы (то есть служение Властелину), берестяные одежды, лес, да и сами мумии - явное указание на языческие образы (религия шаманов, служение Великой Семёрке) а тема ржавления железа внутри героя и упоминание о подвалах указывают, скорее, на городскую культуру, может быть, приморскую или восточную. Друзья у камина - расхожий восточный образ, а хлеб и вино, к которым нельзя прикоснуться - отсылка на арийскую поэтику "чёрной и белой границы". Упоминание "цветения кармина" - отголоски поминальной культуры времён Империи (кармин или сандал - поминальное дерево для всей ойкумены, но традиция идёт от волхвов или от Пирамиды).
Скорее всего, данный текст - авторское произведение, и такое смешение образных систем следует отнести на счёт Хенрико, но надо принять во внимание, что и в исходном материале (возможно, в образцах фольклора, собранных Яром, отражающих одну и ту же легенду, связанную с гибелью Города Лесорубов, в разных культурах) уже присутствовало взаимопроникновение традиций, что сделало возможным создание органичной композиции. Очень вероятно, что кем-то из контрабандистов этот образец остатской эстрадной песни был занесён обратно на Запад.
В настоящее время от всей песни в восточной популярной культуре остался только последний куплет, да и то в оригинальной модификации:
"Чтоб мы не онемели,
Во мраке не истлели,
Собравшись у камина,
Вы вспоминайте нас.
Пусть будет смех светлее
И песни веселее,
В душе цветы кармина,
На сердце - тёплый май!"
(Хенрико и его музыканты, будь они мумиями, восстали бы из места упокоения)
Этот образец культуры "унифолк"", процветающей на современном Востоке, можно сравнить с радужным пузырьком на поверхности моря над затонувшим лайнером - трагедией Города Лесорубов. Увы, таков нередкий итог многих значительных исторических или культурных явлений в нашем мире.
Неожиданное дополнение
Не хотелось оканчивать свой рассказ на минорной ноте, да и на вопрос Германа "И таки к кому ж они пришли?" я так и не ответил. Поэтому я последовал предложению друзей-артигемонов предпринять розыск в анналах того самого города, выходцы из которого, если верить легенде, строили на севере Лесорубов и возвратились оттуда более чем сто лет спустя, изгнанные лешими, с женщинами и детьми, которых им вернули русалки. Я явился на главную площадь городка, и здесь пины мне поведали вот такую историю.
Лет сто пятьдесят-двести назад жил тут один молодой человек ("один студент" непременно сказала бы Альбина Мелогог). У него как-то не заладились отношения с окружающим миром,
да и жизнь в городе была так себе: ремесленники конфликтовали между собой и со штабом, фермеры появлялись в городе редко и смотрели хмуро, заезжие южноарийские князья не столько покупали, сколько безобразничали. Все по отдельности были вроде неплохие ребята, у каждого были свои резоны и свои понятия, если послушать - но никто друг друга слушать не хотел, все собачились. Пинам такое положение дел не нравилось, но они помалкивали и продолжали строить из себя безмозглые деревья. А этот юнец устал, расстроился вконец и ушёл из города.
Сперва-то он загадывал добраться до северных краёв, где был во времена оны легендарный Лесорубов - но это не близкий конец, надо же понимать это в его-то годы! Парень немного опешил, когда уяснил, сколько туда придётся топать пешком, и решил пока пожить в шалаше в окрестностях, переждать полосу ненастья.
Тут-то к нему и явились четыре покойника из северных дебрей: это были самые упрямые из горожан, которые не захотели возвращаться и назло лешим жили в запустевшем городе, пока не подошло время умирать. Тогда они залезли на деревья и легли там, завернувшись в одеяла, как принято укладывать мёртвых у неарийских племён. А деревья-то оказались не простые, а пины - не случайные притом, а их же бывшие товарищи-лесорубы, которые уже успели одуматься несколько лет назад. Не сказать, чтобы пинам было приятно, когда к ним на руки забрались умирать их земляки - поэтому и получилось так, что те четверо упёртых стали мумиями и расхаживали иной раз туда-сюда.
Они были настроены к парню не то чтобы враждебно, но просто хорошего настроения у них не водилось уже при жизни, а после смерти и подавно. А он испугался, естественно, но не настолько, чтобы бежать под дождь вон из шалаша; а раз остался, значит, стал принимать их как хозяин - усадил, налил из фляжки чего было, выложил свои припасы красиво на платок и стал развлекать гостей как умел. Видно, и они захотели его порадовать на свой манер - так что он сделался на некоторое время как помешанный, вертелся и метался, даже вылезал из укрытия под мокрые деревья и обнимал их в горячке, мотая головой.
Когда у пинов кончилось терпение на это смотреть, они сами заглянули в шалаш и сказали - мол, земляки, оставьте уже мальчишку в покое! Но упёртые покойники отвечали - ничего, хуже ему не будет, он сам нас потом помянет добром!
Распогодилось, мертвецы ушли восвояси, и парень тоже вернулся в город. Наверное, выглядел он всё-таки как-то не так, потому что знакомые и просто встречные спрашивали, что с ним. Он объяснял, что к нему приходили четыре мумии, и он кое-что понял важное. А что? - всем было интересно. Он отвечал так: я понял, что если кто жив - это уже само по себе повод собраться и повеселиться; а если кто мёртв - то это повод собраться и посидеть.
Неизвестно, кто что про него подумал, но и правда его приятели были не прочь собраться и послушать подробней про его приключение. Собирались не раз и не два, всё разная публика - как-то вдруг оказалось, что знакомых у него не так мало - хорошо сидели, застольничали, слушали его и даже больше сами гоняли истории про покойников, леших и всякое такое. Оказалось, есть о чём друг друга послушать, кроме ежедневных сплетен и взаимных нападок.
Городские девушки и почтенные фермерши много чего знают про русалок
- можно сказать, из первых рук. Офицеры, как оказалось, любят и умеют рассказать истории про заброшенные дома в степи и про призрачные отряды. Кожевенники - они все как один процентристы и бредят Севером - вспомнили в подробностях легенду про Амая Основателя Центра и его брата Павлина Мятежника, основателя Северного Города. Гончары всех под стол загнали ужасными историями про Барабуху и замурованные в горшках души. Если в кампании случались кочевники, то они и напеть могли какую-нибудь старинную балладу, так что дух захватывало. Когда на огонёк стали заглядывать волхвы, стало ещё интересней. Приходили люди из храма, навести ревизию на болтовню про загробные мерзости, просидели целый вечер, не утерпели и тоже поделились парой таких историй, что кровь стыла в жилах. А то бывало все наперебой начнут вспоминать старые новеллы, от которых вообще слёзы наворачиваются на глаза, или рассказы случайных попутчиков со счастливым окончанием.
От таких посиделок пошла мода на праздники с мюралями, переодеваниями и всякими играми. Ясное дело, нашлось немало охотников нарядиться мумиями - ну и других чудиков на ту же тему и в том же роде повелось изображать на этих маскарадах.
Раньше праздновали все по отдельности, кожевенники не совались к гончарам в их праздничные дни, тем более - офицерские семьи не ходили к кочевникам даже в Рождество, а уж христиане с верными и подавно вместе не веселились. С некоторых пор, с лёгкой руки того парня, что встречался с мумиями, всё стало меняться, народ прикипел душой к совместным затеям и развлечениям. Одни компании старались переплюнуть другие в изобретательности, и приличная публика, и самая пёстрая шушера втянулись в общегородские фесты.
Кто были больше всех довольны этими новыми порядками, так это пины. Танцы и карнавалы происходили в основном на главной площади, а разговоры разговаривались и истории вспоминались на скамьях так и вообще прямо под деревьями; чего ещё желать старым пинам, для них ведь поучаствовать в деле воспоминания - главный интерес.
Конечно, в последние десятилетия перед Чертой Мира, чего скрывать, и здесь жилось не так вольготно и весело, как раньше. А где тогда было хорошо? По крайней мере, тут такого не водилось, чтобы одни горожане на улицах проливали кровь других. Ну а потом, особенно когда начали по одному заявляться настоящие экс-покойники - со своими историями, ясное дело! - снова стало отчего веселиться и что праздновать.
Стало быть, парень тот, избранник мумий, не стал видным харизматом или пророком, как некоторые, но своему городу и себе он подарил умение сообща делать праздник, а это не хуже любой религии.
Что я, Шеол, могу к этому добавить, друзья? На мой взгляд, симпатичный, весёлый городок - чистый и доброжелательный (несмотря на обилие торгов, трактиров и приезжих), но при этом, что называется, не без искры. Особенно хорош сейчас - осень, время ярмарок и праздников. Город, кстати, на современных картах обозначен как Фест.
Герман:
Ко мне пришли четыре мумии...
Кстати вот, второй день хочу спросить: может, потому что размер песенки про виноград напомнил - вспомнился обрывок песни про четыре мумии:
Ко мне пришли четыре мумии
Из глубины лесов,
И вот что я услышал в шуме их
Песчаных голосов:
"Ты будешь вечно пьяным,
Ты будешь славным малым -
А мы в несчастье канем
И сгинем по подвалам..."
Они внесли четыре ножика... -
а что было дальше, я не знаю:(
Может, тот, кто это мне напевал, отвлёкся или сам не помнил (я даже не помню, кто это был - у меня на том обрывке, где это записано, не стоит указания, от кого услышал)
Наверно, ещё и ассоциация про пьянство сработала, не только размер:)
Ты не знаешь, что это значит? (Буду как памятливое животное глобов - "Когда-то я увидел такую сцену и с тех пор всё думаю: что бы это значило?..":))
Представляется, что тут в подоснове какая-то архетипика, культовое что-то, древнее? Но никаких реалий кроме пресловутой "чёрной и белой мумии" в голову как-то не приходит...
Шеол:
Жаль, что не выяснить, кто тебе это напел - но, очень вероятно, он и сам не знает, откуда эта песня и что в ней ещё поётся.
Герман:
Ну, что я могу сказать? …в сентябре, когда у нас было немерено клиентов-маргиналов, кто-то из них читал-напевал и то, и это:)
Шеол:
Город Лесорубов.
Ещё один экзерсис на тему "Псалма о Выжженной Земле":
Дышало небо вечной весной
И ветви гнулись к тихой воде,
И был здесь истинный рай земной,
Но места не было для людей -
А люди пришли со мной.
В плотину злобно била вода,
Метался зверь, обожжён и слеп -
Я эти рощи пожару отдам,
Чтобы для братьев посеять хлеб,
Для тех, кто пришёл сюда…
Средний Юг Арийской территории (широты Храма Ручьёв приблизительно, но куда восточней)), 780-ые - 650-ые гг до ЧМ.
По статусу и устройству - южный город, но промыслы, характерные для Севера, прежде всего, добыча леса - строительного, поделочного, а также на уголь. Древесину отправляли на юг, уголь - на рудники к востоку и западу. Здесь была река и система озёр, южная граница сплошных лесов.
В городе были служители, это был город верных. Храм был практически сделан вручную (не было там подходящих пещер поблизости), более того - служители сперва заняли было пустующее шаманское место по соседству, но потом кто-то из шаманов появился, служители освободили помещения и вступили в общение с прежними хозяевами.
Как развивались отношения, сведений мало - обе стороны на позднейшем этапе всё это "отложили в сторону, чтобы не смущаться". А вскрытие только сейчас происходит. Но вроде бы с обеих сторон оказались весьма реформаторски настроенные люди, и они "сличали системы координат" очень смело и продуктивно.
Несколько десятков лет существовала эклектическая культура с большими возможностями. Неарийцы были, игны были, "люди с моря" (но, похоже, всё-таки приморцы, а не басты). Город энергично строился, дороги прокладывались во все стороны, стояла плотина на реке с целой системой механизмов.
К сожалению, отношения с лешими у них не сложились категорически. Сперва, надо понимать, лешие прохлопали, а потом вломили. Причины для недовольства у них были - не только вырубленный лес и периодические палы, но и невосстановимое нарушение водного баланса. Выше запруды - заболачивание, ниже - обмеление и прекращение циркуляции между озёрами. Поэтому, а также по социальным причинам (постоянные переделы женщин и детей, домашнее рабство) горожане восстановили против себя не только леших, но и русалок в конце концов. Река ушла под землю, плотина упала.
Всех детей увела некая особа к себе в озеро, а за ними ушли и женщины. Лешие поставили условие: лесорубы уходят - детей им возвращают. Основное население покорилось и откочевало, самые упёртые остались и сражались с лешими при помощи всевозможных мистических приёмов, пока все не погибли. Если среди них и были люди, подобные по судьбе Амаю, мы пока не знаем об этом ничего - лешие официально держат версию "спасённых нет".
Вот пины, правда, утверждают, что последние горожане ушли в пины - в возмещение погубленных деревьев. Но сам знаешь - пины считают, что "вся история мира про пинов".
Герман:
Офигительно интересно - но при чём тут мумии?:)
Шеол:
Последние горожане- верные Системы / верные Семёрки похоронили друг друга на деревьях - по легендам.
Герман:
И таки к кому ж они пришли? :)
Четыре ножика - это "четыре каменных иглы... тебе сошьют одежду крови..." и так далее, тема священной жертвы?
А вроде наоборот - главгеру песни жить, а им умирать? это про что?
Шеол:
У нас с Ларвой нет сейчас полных текстов - одни фрагменты, так что можно только предполагать, что эта песня - именно аллюзия на священные тексты, притом прошедшая несколько "преломлений" в разных слоях общества.
Может быть, мы постепенно попробуем разобрать этот пласт.
Герман:
Ужасно интересны как раз преломления в разных слоях!
Становлюсь на очередь когда-нибудь про это узнать:)
( отсюда, и там ещё немало смешного по ходу обсуждения темы)))
Однако, долго ждать не пришлось, друзья-суперкомпы пришли на помощь, пины присоединились к поискам, общими усилиями обнаружили схожий текст и составили историческую справку к нему.
Вот текст, наиболее близкий к отрывку, процитированному Германом со слов его знакомого-маргинала:
Ко мне пришли четыре мумии
Из глубины лесов,
Ко мне пришли четыре мумии,
Откуда не придёшь.
И вот что я услышал в шуме их
Песчаных голосов,
И вот что я услышал в шуме их
Берестяных одёж:
"Ты будешь жизнью пьяным,
Ты будешь славным малым,
Встречать объятья солнца
И целовать луну -
А мы в ненастье канем
И сгинем по подвалам,
Рука не прикоснётся
Ко хлебу и вину."
Они внесли четыре ножика,
Четыре топора,
Они внесли четыре лезвия -
Пронзить меня насквозь:
И рассекли четыре кожуха,
От кожи до нутра,
И заржавело всё железное,
Чего во мне нашлось.
"Ты будешь звонче меди
И серебра светлее,
Цветение кармина
На сердце - вечный май.
А нам судьба - неметь и
Бродить во мраке, тлея -
Собрав друзей к камину,
Всегда нас поминай!"
Это текст песни, исполнявшийся творческой эстрадной группой.
Об этой группе:
Восточное Государство, примерно годы 63-55 до ЧМ. Группа фольклорного направления, несколько раз меняла название и состав. Инициативное ядро группы (этих людей ещё нет в живых):
Хéнрико, 88 - 46 до ЧМ
исполнитель (он же и автор большинства композиций, которые представляют из себя стилизации или обработки фольклорных текстов), и его друг -
Яр (Ярополк, скорее всего), 91 - 18 до ЧМ
собиратель фольклора и путешественник (точнее, контрабандист, причём вполне успешный).
Они поочерёдно были на Западе примерно в тех краях, где могли сохраняться следы вылазки на север (местность, откуда вышли и куда вернулись те, кто строил Город Лесорубов). Хенрико даже прожил в храме поблизости (ему повезло туда попасть, в отличие от Альбины, но он пришёл со скандалом и со скандалом же ушёл) некоторое время незадолго до того, как песня впервые прозвучала на эстраде.
В тех местах периодически бывают игны, и они же были, по историческим свидетельствам, среди населения Лесорубова; кочевники восприимчивы к чужому фольклору и охотно его воспроизводят в своей манере. В композиции про Четыре Мумии даже в сценическом варианте можно найти элементы игнского влияния: речитатив-соло в первой и третьей части, хоровой распев во второй и четвёртой.
Вообще образная система очень эклектична: четыре лезвия и сама идея преображения героя через пронзание напоминают о песнопениях Системы (то есть служение Властелину), берестяные одежды, лес, да и сами мумии - явное указание на языческие образы (религия шаманов, служение Великой Семёрке) а тема ржавления железа внутри героя и упоминание о подвалах указывают, скорее, на городскую культуру, может быть, приморскую или восточную. Друзья у камина - расхожий восточный образ, а хлеб и вино, к которым нельзя прикоснуться - отсылка на арийскую поэтику "чёрной и белой границы". Упоминание "цветения кармина" - отголоски поминальной культуры времён Империи (кармин или сандал - поминальное дерево для всей ойкумены, но традиция идёт от волхвов или от Пирамиды).
Скорее всего, данный текст - авторское произведение, и такое смешение образных систем следует отнести на счёт Хенрико, но надо принять во внимание, что и в исходном материале (возможно, в образцах фольклора, собранных Яром, отражающих одну и ту же легенду, связанную с гибелью Города Лесорубов, в разных культурах) уже присутствовало взаимопроникновение традиций, что сделало возможным создание органичной композиции. Очень вероятно, что кем-то из контрабандистов этот образец остатской эстрадной песни был занесён обратно на Запад.
В настоящее время от всей песни в восточной популярной культуре остался только последний куплет, да и то в оригинальной модификации:
"Чтоб мы не онемели,
Во мраке не истлели,
Собравшись у камина,
Вы вспоминайте нас.
Пусть будет смех светлее
И песни веселее,
В душе цветы кармина,
На сердце - тёплый май!"
(Хенрико и его музыканты, будь они мумиями, восстали бы из места упокоения)
Этот образец культуры "унифолк"", процветающей на современном Востоке, можно сравнить с радужным пузырьком на поверхности моря над затонувшим лайнером - трагедией Города Лесорубов. Увы, таков нередкий итог многих значительных исторических или культурных явлений в нашем мире.
Неожиданное дополнение
Не хотелось оканчивать свой рассказ на минорной ноте, да и на вопрос Германа "И таки к кому ж они пришли?" я так и не ответил. Поэтому я последовал предложению друзей-артигемонов предпринять розыск в анналах того самого города, выходцы из которого, если верить легенде, строили на севере Лесорубов и возвратились оттуда более чем сто лет спустя, изгнанные лешими, с женщинами и детьми, которых им вернули русалки. Я явился на главную площадь городка, и здесь пины мне поведали вот такую историю.
Лет сто пятьдесят-двести назад жил тут один молодой человек ("один студент" непременно сказала бы Альбина Мелогог). У него как-то не заладились отношения с окружающим миром,
да и жизнь в городе была так себе: ремесленники конфликтовали между собой и со штабом, фермеры появлялись в городе редко и смотрели хмуро, заезжие южноарийские князья не столько покупали, сколько безобразничали. Все по отдельности были вроде неплохие ребята, у каждого были свои резоны и свои понятия, если послушать - но никто друг друга слушать не хотел, все собачились. Пинам такое положение дел не нравилось, но они помалкивали и продолжали строить из себя безмозглые деревья. А этот юнец устал, расстроился вконец и ушёл из города.
Сперва-то он загадывал добраться до северных краёв, где был во времена оны легендарный Лесорубов - но это не близкий конец, надо же понимать это в его-то годы! Парень немного опешил, когда уяснил, сколько туда придётся топать пешком, и решил пока пожить в шалаше в окрестностях, переждать полосу ненастья.
Тут-то к нему и явились четыре покойника из северных дебрей: это были самые упрямые из горожан, которые не захотели возвращаться и назло лешим жили в запустевшем городе, пока не подошло время умирать. Тогда они залезли на деревья и легли там, завернувшись в одеяла, как принято укладывать мёртвых у неарийских племён. А деревья-то оказались не простые, а пины - не случайные притом, а их же бывшие товарищи-лесорубы, которые уже успели одуматься несколько лет назад. Не сказать, чтобы пинам было приятно, когда к ним на руки забрались умирать их земляки - поэтому и получилось так, что те четверо упёртых стали мумиями и расхаживали иной раз туда-сюда.
Они были настроены к парню не то чтобы враждебно, но просто хорошего настроения у них не водилось уже при жизни, а после смерти и подавно. А он испугался, естественно, но не настолько, чтобы бежать под дождь вон из шалаша; а раз остался, значит, стал принимать их как хозяин - усадил, налил из фляжки чего было, выложил свои припасы красиво на платок и стал развлекать гостей как умел. Видно, и они захотели его порадовать на свой манер - так что он сделался на некоторое время как помешанный, вертелся и метался, даже вылезал из укрытия под мокрые деревья и обнимал их в горячке, мотая головой.
Когда у пинов кончилось терпение на это смотреть, они сами заглянули в шалаш и сказали - мол, земляки, оставьте уже мальчишку в покое! Но упёртые покойники отвечали - ничего, хуже ему не будет, он сам нас потом помянет добром!
Распогодилось, мертвецы ушли восвояси, и парень тоже вернулся в город. Наверное, выглядел он всё-таки как-то не так, потому что знакомые и просто встречные спрашивали, что с ним. Он объяснял, что к нему приходили четыре мумии, и он кое-что понял важное. А что? - всем было интересно. Он отвечал так: я понял, что если кто жив - это уже само по себе повод собраться и повеселиться; а если кто мёртв - то это повод собраться и посидеть.
Неизвестно, кто что про него подумал, но и правда его приятели были не прочь собраться и послушать подробней про его приключение. Собирались не раз и не два, всё разная публика - как-то вдруг оказалось, что знакомых у него не так мало - хорошо сидели, застольничали, слушали его и даже больше сами гоняли истории про покойников, леших и всякое такое. Оказалось, есть о чём друг друга послушать, кроме ежедневных сплетен и взаимных нападок.
Городские девушки и почтенные фермерши много чего знают про русалок
- можно сказать, из первых рук. Офицеры, как оказалось, любят и умеют рассказать истории про заброшенные дома в степи и про призрачные отряды. Кожевенники - они все как один процентристы и бредят Севером - вспомнили в подробностях легенду про Амая Основателя Центра и его брата Павлина Мятежника, основателя Северного Города. Гончары всех под стол загнали ужасными историями про Барабуху и замурованные в горшках души. Если в кампании случались кочевники, то они и напеть могли какую-нибудь старинную балладу, так что дух захватывало. Когда на огонёк стали заглядывать волхвы, стало ещё интересней. Приходили люди из храма, навести ревизию на болтовню про загробные мерзости, просидели целый вечер, не утерпели и тоже поделились парой таких историй, что кровь стыла в жилах. А то бывало все наперебой начнут вспоминать старые новеллы, от которых вообще слёзы наворачиваются на глаза, или рассказы случайных попутчиков со счастливым окончанием.
От таких посиделок пошла мода на праздники с мюралями, переодеваниями и всякими играми. Ясное дело, нашлось немало охотников нарядиться мумиями - ну и других чудиков на ту же тему и в том же роде повелось изображать на этих маскарадах.
Раньше праздновали все по отдельности, кожевенники не совались к гончарам в их праздничные дни, тем более - офицерские семьи не ходили к кочевникам даже в Рождество, а уж христиане с верными и подавно вместе не веселились. С некоторых пор, с лёгкой руки того парня, что встречался с мумиями, всё стало меняться, народ прикипел душой к совместным затеям и развлечениям. Одни компании старались переплюнуть другие в изобретательности, и приличная публика, и самая пёстрая шушера втянулись в общегородские фесты.
Кто были больше всех довольны этими новыми порядками, так это пины. Танцы и карнавалы происходили в основном на главной площади, а разговоры разговаривались и истории вспоминались на скамьях так и вообще прямо под деревьями; чего ещё желать старым пинам, для них ведь поучаствовать в деле воспоминания - главный интерес.
Конечно, в последние десятилетия перед Чертой Мира, чего скрывать, и здесь жилось не так вольготно и весело, как раньше. А где тогда было хорошо? По крайней мере, тут такого не водилось, чтобы одни горожане на улицах проливали кровь других. Ну а потом, особенно когда начали по одному заявляться настоящие экс-покойники - со своими историями, ясное дело! - снова стало отчего веселиться и что праздновать.
Стало быть, парень тот, избранник мумий, не стал видным харизматом или пророком, как некоторые, но своему городу и себе он подарил умение сообща делать праздник, а это не хуже любой религии.
Что я, Шеол, могу к этому добавить, друзья? На мой взгляд, симпатичный, весёлый городок - чистый и доброжелательный (несмотря на обилие торгов, трактиров и приезжих), но при этом, что называется, не без искры. Особенно хорош сейчас - осень, время ярмарок и праздников. Город, кстати, на современных картах обозначен как Фест.