"Воспоминания о праздниках". Часть десятая
Пррредыдущие части: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
Вот нашёл ещё очень интересные воспоминания о праздниках в двадцатых годах двадцатого века. Место действия - город Опочка.
Праздник праздников - Пасха! Дом наполняется все нарастающей веселой суматохой, центром которой является бабушка. В Пасху нельзя есть хлеб и даже дух хлебный изгоняется их жилища. Все подвергается очищению и освящению, медную посуду лудят, стеклянную многократно кипятят, что не может быть подвергнуто воздействию кипятка и огня изгоняется на чердак. То и дело возникают жаркие теоретические споры, помню, какие бури на уровне еврейской общины бушевали по поводу лудить или не лудить самовар. Раввин сказал - можно не лудить, ведь в нем кипятится только чистая вода, бабушка гневно возражала: в самоваре варят яички, а с руки может упасть хлебная крошка. Конечно, самовар лудят…
У нас в доме большая кухня и большая русская печь и мацу на общину пекут у нас… Бабушка, конечно, не работает, а расхаживает по кухне и наблюдает, чтобы не было нарушений правил…
Пасха длится неделю. В доме по-прежнему очень празднично и без конца едим всякие сласти. Но все чаще и чаще все члены семьи (разумеется, за исключением бабушки) забегают на чердак, где надежно припрятаны изгнанные снизу хлеб и масло. После всего жирного, сдобного, пряного с наслаждением уминаешь горбушку с солью. Потом мне тщательно отряхивают платье и даже заставляют выполоскать рот - бабушка очень подозрительна.
Постепенно праздник идет на спад, все устали от бесконечных запретов. Последний день Пасхи - последний сейдер проводится также торжественно, но уже и в помине нет радостного замирания первого вечера. А дальше все становится обычным, будничным и… на семью надвигается русская Пасха.
Да, именно так. Если неделю назад в доме пекли мацу, фаршировали рыбу и готовили традиционные еврейские блюда, то сейчас с не меньшим, а, пожалуй, даже с большим пылом варят творожную пасху, пекут куличи и красят яички. И опять дым коромыслом. Мама очень любила на стыке праздников созвать гостей и накрыть стол - половину блюдами еврейской кухни, половину блюдами кухни русской. Причем наши русские друзья, как правило, лакомились фаршированной гусиной шейкой и поедали грибенес, куличей и пасхи они наелись у себя дома.
Надо объяснить, откуда брались такие размах и изобилие в еде и празднествах. Середина двадцатых годов - это эпоха так называемых «ножниц» в стране, когда были очень дешевы сельскохозяйственные продукты и дороги предметы фабричного изготовления. Еда очень дешева и ее очень много. У нас свой поставщик масла - регулярно к нам приезжает крестьянин-старовер, у него забирают молочные продукты, староверы славятся своей опрятностью и добросовестностью. Есть у нас и поставщица телятины, ее так и зовут в доме «телятница», в кладовой всегда лежат зажаренные окорока. Так что совет поваренной книги Елены Молоховец «если к вам неожиданно пришли гости и вам нечего подать на стол, то нарежьте блюдо холодной телятины» не звучал в те годы веселым анекдотом.
Мой папа работал начальником железнодорожной амбулатории, зарплата была 70 р. Еще полставки отец имел в городской амбулатории, всего 105 р. На эти деньги очень привольно жила семья из 5 человек и с обязательной прислугой. Прислуга тетя Лена получала 4 р. зарплаты. Семья Шпаковских - там были 4 девочки, мои подруги, и их родители - всего 6 человек - существовала на 35 р. жалования главы семьи Александра Тихоновича, бухгалтера в исправтруддоме (тюрьма). Конечно, у них было бедновато, платья со старших переходили к младшим, без конца удлинялись, штопались. Было трудно, но жили на 35 р. без премий, прогрессивок, тринадцатой зарплаты.
Итак, русская Пасха. В кухне, где недавно пекли мацу, теперь пекут куличи, пол выстилают мягкими половиками, и целый день я и мои бесчисленные подружки катаем яйца. Мама очень любит эффектно украшать стол, недели за две до русской Пасхи большое блюдо наполняется землей и засеивается овсом, к празднику появляются нежно-зеленые всходы. Зеленая травка обкладывается синими, красными, оранжевыми яичками, и блюдо водружается в центре стола среди изобилия всякой снеди. Так принято у русских, и так делается у нас. Живи мы в татарском городе, мы, наверное, наряду с еврейскими праздниками праздновали бы также и татарские.
На масляной неделе принято кататься на лошадях, и заказывают извозчиков и целой компанией едут за город. И так же неукоснительно, как пекут в Пурим хоменташен, на масленицу у нас пекут блины. И опять гости.
В Троицу дом убирается ветками березы, а рождественскую елку папе привозят из деревни, красавицу до потолка. Недели за две до Рождества мы начинаем клеить бесконечные цепочки, корзиночки, фонарики, а накануне праздника пекут гору фигурных печеньиц для украшения елки. И гости - днем мои девчонки, а вечером - взрослые.
Как же относится бабушка с ее суровым фанатизмом к такому вторжению в наш дом русских традиций? Как это ни странно - положительно. Нет, она не одобряет происходящего вслух, она гневно хмурит свои густые брови, когда из кухни доносятся ароматные запахи ванильной пасхи, но и не накладывает вето. Она любит людей, любит, когда к нам приходят гости, а на еврейскую Пасху никого не позовешь… У нас в доме работает прислуга тетя Лена, очень верующая женщина. Угол кухни завешен иконами, тетя Лена вечером часами может стоять перед образами, отбивая бесчисленные поклоны…
Бабушка очень уважает тетю Лену, это взаимно. По вечерам обе старушки подолгу беседуют на немыслимом русско-еврейском диалекте о том, что бог один, только молятся ему на разных языках, а молодежь бога забыла…
Я любила предпасхальные службы в русской церкви и особенно чистый четверг, когда читается 12 Евангелий… По окончании службы молящиеся зажигают свечку от церковных свечей и несут ее домой. Не погаснет по дороге - хорошая примета, чтобы не погасла, клеят бумажные разноцветные фонарики. Как трогательно было смотреть на углу улиц, где перекрещивались дороги от собора и Никольской церкви, темной ночью (служба кончается в полночь) на потоки разноцветных огоньков; мама всегда выводила меня посмотреть это шествие. Как-то раз я сама отстояла все двенадцать Евангелий. А первые три дня пасхи детям разрешали звонить в колокола, какая это была радость. Забирались мы на колокольню, обычно, в Никольской церкви; конечно, по сравнению с теперешними многоэтажными зданиями это была невысокая церквушка, но, боже мой, как захватывало дух, и казалось, что плывешь над городом. Ведь площадка колокольни очень мала, в стенах 4 огромных проема и все наполнено светом и воздухом, видна серебряная лента Великой, зеленый вал посредине, Завеличье и кольцо темных лесов…
Но годы идут, бабушка дряхлеет, и бразды правления понемногу переходят к маме. Уже нет прежнего размаха праздников, все спраляется глуше, тише… Да и время стремительно меняется, папа бессменный член горсовета, мама - активная делегатка женотдела - в удостоверении у нее написано «делегатка от сохи», что дает повод к бесконечным шуткам. Я становлюсь пионеркой, и пламенно верующей пионеркой, - видно, фанатизм все-таки передался мне от бабушки. Надеваю юнгштурмовку, это полувоенная рубашка с ремнями через плечо, хожу в мужской кепке. Бабушка в ужасе… - «девочка должна наряжаться»… Но я же рьяный член СВБ - Союза Воинствующих Безбожников, в церковные праздники нас отправляют в клубы ближайших деревень с агитпостановками; в школе проводятся митинги, и мы принимаем постановление - не есть еды, приготовленной по религиозным обрядам.
Цены на продукты неудержимо растут, начинается коллективизация, близится конец двадцатых годов.
(с) Ида Миримова
отсюда
Вот нашёл ещё очень интересные воспоминания о праздниках в двадцатых годах двадцатого века. Место действия - город Опочка.
Праздник праздников - Пасха! Дом наполняется все нарастающей веселой суматохой, центром которой является бабушка. В Пасху нельзя есть хлеб и даже дух хлебный изгоняется их жилища. Все подвергается очищению и освящению, медную посуду лудят, стеклянную многократно кипятят, что не может быть подвергнуто воздействию кипятка и огня изгоняется на чердак. То и дело возникают жаркие теоретические споры, помню, какие бури на уровне еврейской общины бушевали по поводу лудить или не лудить самовар. Раввин сказал - можно не лудить, ведь в нем кипятится только чистая вода, бабушка гневно возражала: в самоваре варят яички, а с руки может упасть хлебная крошка. Конечно, самовар лудят…
У нас в доме большая кухня и большая русская печь и мацу на общину пекут у нас… Бабушка, конечно, не работает, а расхаживает по кухне и наблюдает, чтобы не было нарушений правил…
Пасха длится неделю. В доме по-прежнему очень празднично и без конца едим всякие сласти. Но все чаще и чаще все члены семьи (разумеется, за исключением бабушки) забегают на чердак, где надежно припрятаны изгнанные снизу хлеб и масло. После всего жирного, сдобного, пряного с наслаждением уминаешь горбушку с солью. Потом мне тщательно отряхивают платье и даже заставляют выполоскать рот - бабушка очень подозрительна.
Постепенно праздник идет на спад, все устали от бесконечных запретов. Последний день Пасхи - последний сейдер проводится также торжественно, но уже и в помине нет радостного замирания первого вечера. А дальше все становится обычным, будничным и… на семью надвигается русская Пасха.
Да, именно так. Если неделю назад в доме пекли мацу, фаршировали рыбу и готовили традиционные еврейские блюда, то сейчас с не меньшим, а, пожалуй, даже с большим пылом варят творожную пасху, пекут куличи и красят яички. И опять дым коромыслом. Мама очень любила на стыке праздников созвать гостей и накрыть стол - половину блюдами еврейской кухни, половину блюдами кухни русской. Причем наши русские друзья, как правило, лакомились фаршированной гусиной шейкой и поедали грибенес, куличей и пасхи они наелись у себя дома.
Надо объяснить, откуда брались такие размах и изобилие в еде и празднествах. Середина двадцатых годов - это эпоха так называемых «ножниц» в стране, когда были очень дешевы сельскохозяйственные продукты и дороги предметы фабричного изготовления. Еда очень дешева и ее очень много. У нас свой поставщик масла - регулярно к нам приезжает крестьянин-старовер, у него забирают молочные продукты, староверы славятся своей опрятностью и добросовестностью. Есть у нас и поставщица телятины, ее так и зовут в доме «телятница», в кладовой всегда лежат зажаренные окорока. Так что совет поваренной книги Елены Молоховец «если к вам неожиданно пришли гости и вам нечего подать на стол, то нарежьте блюдо холодной телятины» не звучал в те годы веселым анекдотом.
Мой папа работал начальником железнодорожной амбулатории, зарплата была 70 р. Еще полставки отец имел в городской амбулатории, всего 105 р. На эти деньги очень привольно жила семья из 5 человек и с обязательной прислугой. Прислуга тетя Лена получала 4 р. зарплаты. Семья Шпаковских - там были 4 девочки, мои подруги, и их родители - всего 6 человек - существовала на 35 р. жалования главы семьи Александра Тихоновича, бухгалтера в исправтруддоме (тюрьма). Конечно, у них было бедновато, платья со старших переходили к младшим, без конца удлинялись, штопались. Было трудно, но жили на 35 р. без премий, прогрессивок, тринадцатой зарплаты.
Итак, русская Пасха. В кухне, где недавно пекли мацу, теперь пекут куличи, пол выстилают мягкими половиками, и целый день я и мои бесчисленные подружки катаем яйца. Мама очень любит эффектно украшать стол, недели за две до русской Пасхи большое блюдо наполняется землей и засеивается овсом, к празднику появляются нежно-зеленые всходы. Зеленая травка обкладывается синими, красными, оранжевыми яичками, и блюдо водружается в центре стола среди изобилия всякой снеди. Так принято у русских, и так делается у нас. Живи мы в татарском городе, мы, наверное, наряду с еврейскими праздниками праздновали бы также и татарские.
На масляной неделе принято кататься на лошадях, и заказывают извозчиков и целой компанией едут за город. И так же неукоснительно, как пекут в Пурим хоменташен, на масленицу у нас пекут блины. И опять гости.
В Троицу дом убирается ветками березы, а рождественскую елку папе привозят из деревни, красавицу до потолка. Недели за две до Рождества мы начинаем клеить бесконечные цепочки, корзиночки, фонарики, а накануне праздника пекут гору фигурных печеньиц для украшения елки. И гости - днем мои девчонки, а вечером - взрослые.
Как же относится бабушка с ее суровым фанатизмом к такому вторжению в наш дом русских традиций? Как это ни странно - положительно. Нет, она не одобряет происходящего вслух, она гневно хмурит свои густые брови, когда из кухни доносятся ароматные запахи ванильной пасхи, но и не накладывает вето. Она любит людей, любит, когда к нам приходят гости, а на еврейскую Пасху никого не позовешь… У нас в доме работает прислуга тетя Лена, очень верующая женщина. Угол кухни завешен иконами, тетя Лена вечером часами может стоять перед образами, отбивая бесчисленные поклоны…
Бабушка очень уважает тетю Лену, это взаимно. По вечерам обе старушки подолгу беседуют на немыслимом русско-еврейском диалекте о том, что бог один, только молятся ему на разных языках, а молодежь бога забыла…
Я любила предпасхальные службы в русской церкви и особенно чистый четверг, когда читается 12 Евангелий… По окончании службы молящиеся зажигают свечку от церковных свечей и несут ее домой. Не погаснет по дороге - хорошая примета, чтобы не погасла, клеят бумажные разноцветные фонарики. Как трогательно было смотреть на углу улиц, где перекрещивались дороги от собора и Никольской церкви, темной ночью (служба кончается в полночь) на потоки разноцветных огоньков; мама всегда выводила меня посмотреть это шествие. Как-то раз я сама отстояла все двенадцать Евангелий. А первые три дня пасхи детям разрешали звонить в колокола, какая это была радость. Забирались мы на колокольню, обычно, в Никольской церкви; конечно, по сравнению с теперешними многоэтажными зданиями это была невысокая церквушка, но, боже мой, как захватывало дух, и казалось, что плывешь над городом. Ведь площадка колокольни очень мала, в стенах 4 огромных проема и все наполнено светом и воздухом, видна серебряная лента Великой, зеленый вал посредине, Завеличье и кольцо темных лесов…
Но годы идут, бабушка дряхлеет, и бразды правления понемногу переходят к маме. Уже нет прежнего размаха праздников, все спраляется глуше, тише… Да и время стремительно меняется, папа бессменный член горсовета, мама - активная делегатка женотдела - в удостоверении у нее написано «делегатка от сохи», что дает повод к бесконечным шуткам. Я становлюсь пионеркой, и пламенно верующей пионеркой, - видно, фанатизм все-таки передался мне от бабушки. Надеваю юнгштурмовку, это полувоенная рубашка с ремнями через плечо, хожу в мужской кепке. Бабушка в ужасе… - «девочка должна наряжаться»… Но я же рьяный член СВБ - Союза Воинствующих Безбожников, в церковные праздники нас отправляют в клубы ближайших деревень с агитпостановками; в школе проводятся митинги, и мы принимаем постановление - не есть еды, приготовленной по религиозным обрядам.
Цены на продукты неудержимо растут, начинается коллективизация, близится конец двадцатых годов.
(с) Ида Миримова
отсюда