Путешествие. 1 сентября. Петербург
Пока заваривается и пьётся мерзотный молочный улунчик за 150р из Спара, самое время нам освежить события второго дня в Петербурге. А спонсор сегодняшней свежести - Гугл «вспомни про полёт над Невой» Хронология.
Утро в хостеле отличается от обычных домашних утр тем, что вокруг снуёт множество людей, а если у них есть мужские половые признаки, то людей по пояс голых. Чаще всего такой вид не способствует скорому подъёму и выползанию из кровати, хотя бы пока не уляжется утренняя радость.
Второй минус хостелов - очередь в ванную. Если нет очереди, то при плохой вытяжке есть обязательный пар после полудюжины тел, побывавших там до меня. Не очень-то бодрит.
Позавтракал в традиционных Пирогах на Фонтанке возле Аничкова моста, там же дождался веселую и слегка помятую утренней йогой Марию. Мы двинули искать букинистический на Литейном, бо еще до своего отъезда я условился с продавцом приобрести редкого Макса Брода (о котором писал). По обыкновению не найдя сразу нужный дом и пройдя мимо него пару раз, мы зарулили, наконец, в неприметный дворик. (Как интересно все питерские дворы оборудованы воротами и домофоном так, что, не зная цели визита, внутрь патио не зайти.) Мария бодро, по инерции и мимо букиниста прошествовала к какому-то индийскому подвальчику, расцветшему вывеской в глубине двора.
Тем временем книжный занимал другой подвал, довольно небольшой и туго заваленный книгами, стоявшими и сваленными плотными рядами на полках во все стены. Посреди квадратного помещения высилась квадратная колонна, также со всех сторон околоченная полками с современной фантастикой. Обычное для таких мест разнообразие бумажных изданий несколько сглаживалось, нивелировались их повальной малоинтересностью (критерий субъективный, конечно). Порыскав по завалам часа полтора, мы нашли: я - Брода, Мария - несколько томов про Тибет, - и ушли довольные. Только до сих пор я жалею, что пожмотился и не купил сборник переводной прозы чешского автора Виктора Фишла (чей рассказ «Кафка в Иерусалиме» горячо рекомендую). Заодно порадовались размеру навигационного атласа океанов и сфоткали из книжки про Петербург Достоевского карту памятных мест - маршрут на день сформировался сам собой.
Поняв, что надо бы уже подкрепиться, бо рытьё среди старья пробуждает дикий голод, мы отдались переменчивой судьбе вдоль канала Грибоедова. По пути встретились золотые львы на мосту, смахивавшем на подвесной, и множество студентов (или школьников? кто ж их разберет) возле какого-то экономического вуза у того же моста (к слову, мне очень нравится чешская манера называть заведения по расположению вблизи каких-то цепляющих глаз объектов - так и этот вуз пусть называется институтом «У золотых львов»). Проходя мимо института и фланируя среди молодёжи, мы вспомнили свои институтские годы, свой первый курс (девять лет прошло, кто бы подумал), надышались сигаретного дыма, лопнули пару шариков и со смехом убежали от обалдевших студентов.
Совсем случайно у Мучного моста нашлась едальня - индийский ресторанчик Go Goa (название, видимо, намекает, что с приходом сумерек там танцуют индийские девушки у шеста и в сари), вывеска которого привлекла нас объемом бизнес-ланча и его дешевизной. Скажем честно, не прогадали: нам каждому принесли по большому подносу с плошечками риса, карри, овощей и какой-то подливки, и стаканчик чаю на молоке со специями. Наелись до отвала, оценили гендерные значки на дверях туалетов (лингам и йони из ракушек), почитали байки про китайских демонов то ли «мама», то ли «баба», что как нельзя лучше подходило для послеобеденной беседы в таком месте, и ушли искать, где же в округе наследил Фёдор Михалыч.
Первая остановка - дом, в котором предположительно Родион Романыч то ли жил, то ли старуху и сестру её Лизавету зарубил топором. Кажется, он там всё-таки жил, потому что во дворе дома, по обычаю в упор его не видя и пройдя пару раз мимо, мы тщетно искали дворникову сторожку, приняв за неё распределительную будку (хорошо, что не сунулись). Во двор этот мы попали случайно, потому что он закрыт воротами с табличкой Keep Out, а кода мы не знали и ключа от всех дверей не держали. Мироздание и тут сжалилось: открыла нам мадам, только-только подошедшая, но предупредила, чтобы мы сразу за ней не заходили, «а то кабы чего не». Внутри - обычный тихий двор, за исключением упомянутой будки и пары внимательных глаз в окне, ничего сугубо достоевского в себе не содержавший. Дав Марии время постоять возле памятной таблички (даже мини-памятника) ФМчу и возложить руки на его… хм… члены, я взял прибалдевшую от счастья девушку и, поминутно глядя на экран навигатора, отправился к дому Грибоедова.
Предположительный Грибоедов предположительно жил в угловой высотке, ничего примечательного, кроме табличке, на себе не имевшей. Возле таблички Мария снова распустила руки, где-то на дороге нашла пёрышко, попугала кошек и голубей, которым она хотела это пёрышко вставить обратно, а затем проследовала за мной вдоль юдоли омоно и через пару мостов - к центру. По пути мы изобразили из себя Христа, раскинув руки в центре оживленного перекрестка, чем немало смутили водителей, а заодно обнаружили музей истории религий, куда вернулись пару дней спустя, но то уже другая история.
Потихоньку и мелкими, как у Мартиши Адамс, шажками мы вышли к Исаакиевской площади, оставив по левую руку дворец, в котором заседает Милонов (как мне потом не без ехидства поведали). Время близилось к пяти, а мне еще предстояло заскочить к Валере в музей. Условившись на другой день ехать в Павловск, мы с Марией расстались где-то на Английской набережной; я пошёл к Благовещенскому мосту, а она уехала к себе.
Промариновав меня в открытом вестибюле минут десять, Валера вышел улыбающимся и в сиянии славы, сравнимой разве только с пафосом первого генерал-губернатора Петербурга, в чьи нутра мы и двинули. (Кажется, Валера у меня слишком часто сияет славой.) Наконец, после стольких лет рассказов, снов и представлений, я присутствовал в святая святых дворцового музейного сообщества - в Валерином рабочем закутке. Наш Валера - мастер состряпать уют из множества разнообразных финтифлюшек, фигурок, игрушек, книжек, бумажек, тетрадок, шкафчиков, баночек, коробочек, жестянок, подставок, карандашиков, ручек, дощечек, стаканчиков, печенек, пакетиков с чаем и прочей мелкой радости, которую он за годы службы натаскал в закуток. (Я сейчас вовсе не намекал на персонажа «Мёртвых душ», оно само получилось.) Вручив своему другу второй день таскаемый городецкий пряник в форме петушка (намёк оценен), выпив зеленого чаю, потрогав всё, что мне позволили потрогать, обсудив превратности наших судеб, нашу будущность и мужчин позднего Ренессанса, я взял его под руку и вывел гулять.
Подробности разговоров и черты лиц - два самых слабых звена моей памяти, потому я опущу тут всё, о чём мы разговаривали, пока три часа гуляли в центре (тем более, я ничего из этого не помню). Вспоминается только один эпизод, вновь показавший, какой же я интроверт, книжный червь и вообще nerd. За Петропавловской церковью между Большой и Малой Конюшенной - той самой, которая при Советах стала бассейном - мы нашли магазин иностранной литературы, и у Димы загорелись глаза. Уставшие ноги затопали быстрее, спина выпрямилась, хромота прошла, а в голосе зазвучали бодрость и самодовольство. В магазине продавались, в основном и в обилии, учебники. Художки мало, а на ту, что была, цены ломили лошадиные. Ничего не найдя, но зарядившись энергией места, бросив на вопрос продавщицы «Что-то нашли?» - «Нет, но мы довольны», Дима выпрыгнул на вечернюю прохладу, готовый если не повторить маршрут, то уж пропустить пару кружек где-нибудь на Восстания. Но Валера устал и уехал домой. Я побродил в окрестностях еще некоторое время, вернулся в хостел, посидел с чаем на диване, подслушал разговор тридцатилетнего поэта с бальзаковской дамой, которая совсем недавно нашла Христа и старцев, и лёг спать.
Ранее:
Путешествие. Введение
Путешествие. 31 августа. Нижний Новгород - Петербург
Утро в хостеле отличается от обычных домашних утр тем, что вокруг снуёт множество людей, а если у них есть мужские половые признаки, то людей по пояс голых. Чаще всего такой вид не способствует скорому подъёму и выползанию из кровати, хотя бы пока не уляжется утренняя радость.
Второй минус хостелов - очередь в ванную. Если нет очереди, то при плохой вытяжке есть обязательный пар после полудюжины тел, побывавших там до меня. Не очень-то бодрит.
Позавтракал в традиционных Пирогах на Фонтанке возле Аничкова моста, там же дождался веселую и слегка помятую утренней йогой Марию. Мы двинули искать букинистический на Литейном, бо еще до своего отъезда я условился с продавцом приобрести редкого Макса Брода (о котором писал). По обыкновению не найдя сразу нужный дом и пройдя мимо него пару раз, мы зарулили, наконец, в неприметный дворик. (Как интересно все питерские дворы оборудованы воротами и домофоном так, что, не зная цели визита, внутрь патио не зайти.) Мария бодро, по инерции и мимо букиниста прошествовала к какому-то индийскому подвальчику, расцветшему вывеской в глубине двора.
Тем временем книжный занимал другой подвал, довольно небольшой и туго заваленный книгами, стоявшими и сваленными плотными рядами на полках во все стены. Посреди квадратного помещения высилась квадратная колонна, также со всех сторон околоченная полками с современной фантастикой. Обычное для таких мест разнообразие бумажных изданий несколько сглаживалось, нивелировались их повальной малоинтересностью (критерий субъективный, конечно). Порыскав по завалам часа полтора, мы нашли: я - Брода, Мария - несколько томов про Тибет, - и ушли довольные. Только до сих пор я жалею, что пожмотился и не купил сборник переводной прозы чешского автора Виктора Фишла (чей рассказ «Кафка в Иерусалиме» горячо рекомендую). Заодно порадовались размеру навигационного атласа океанов и сфоткали из книжки про Петербург Достоевского карту памятных мест - маршрут на день сформировался сам собой.
Поняв, что надо бы уже подкрепиться, бо рытьё среди старья пробуждает дикий голод, мы отдались переменчивой судьбе вдоль канала Грибоедова. По пути встретились золотые львы на мосту, смахивавшем на подвесной, и множество студентов (или школьников? кто ж их разберет) возле какого-то экономического вуза у того же моста (к слову, мне очень нравится чешская манера называть заведения по расположению вблизи каких-то цепляющих глаз объектов - так и этот вуз пусть называется институтом «У золотых львов»). Проходя мимо института и фланируя среди молодёжи, мы вспомнили свои институтские годы, свой первый курс (девять лет прошло, кто бы подумал), надышались сигаретного дыма, лопнули пару шариков и со смехом убежали от обалдевших студентов.
Совсем случайно у Мучного моста нашлась едальня - индийский ресторанчик Go Goa (название, видимо, намекает, что с приходом сумерек там танцуют индийские девушки у шеста и в сари), вывеска которого привлекла нас объемом бизнес-ланча и его дешевизной. Скажем честно, не прогадали: нам каждому принесли по большому подносу с плошечками риса, карри, овощей и какой-то подливки, и стаканчик чаю на молоке со специями. Наелись до отвала, оценили гендерные значки на дверях туалетов (лингам и йони из ракушек), почитали байки про китайских демонов то ли «мама», то ли «баба», что как нельзя лучше подходило для послеобеденной беседы в таком месте, и ушли искать, где же в округе наследил Фёдор Михалыч.
Первая остановка - дом, в котором предположительно Родион Романыч то ли жил, то ли старуху и сестру её Лизавету зарубил топором. Кажется, он там всё-таки жил, потому что во дворе дома, по обычаю в упор его не видя и пройдя пару раз мимо, мы тщетно искали дворникову сторожку, приняв за неё распределительную будку (хорошо, что не сунулись). Во двор этот мы попали случайно, потому что он закрыт воротами с табличкой Keep Out, а кода мы не знали и ключа от всех дверей не держали. Мироздание и тут сжалилось: открыла нам мадам, только-только подошедшая, но предупредила, чтобы мы сразу за ней не заходили, «а то кабы чего не». Внутри - обычный тихий двор, за исключением упомянутой будки и пары внимательных глаз в окне, ничего сугубо достоевского в себе не содержавший. Дав Марии время постоять возле памятной таблички (даже мини-памятника) ФМчу и возложить руки на его… хм… члены, я взял прибалдевшую от счастья девушку и, поминутно глядя на экран навигатора, отправился к дому Грибоедова.
Предположительный Грибоедов предположительно жил в угловой высотке, ничего примечательного, кроме табличке, на себе не имевшей. Возле таблички Мария снова распустила руки, где-то на дороге нашла пёрышко, попугала кошек и голубей, которым она хотела это пёрышко вставить обратно, а затем проследовала за мной вдоль юдоли омоно и через пару мостов - к центру. По пути мы изобразили из себя Христа, раскинув руки в центре оживленного перекрестка, чем немало смутили водителей, а заодно обнаружили музей истории религий, куда вернулись пару дней спустя, но то уже другая история.
Потихоньку и мелкими, как у Мартиши Адамс, шажками мы вышли к Исаакиевской площади, оставив по левую руку дворец, в котором заседает Милонов (как мне потом не без ехидства поведали). Время близилось к пяти, а мне еще предстояло заскочить к Валере в музей. Условившись на другой день ехать в Павловск, мы с Марией расстались где-то на Английской набережной; я пошёл к Благовещенскому мосту, а она уехала к себе.
Промариновав меня в открытом вестибюле минут десять, Валера вышел улыбающимся и в сиянии славы, сравнимой разве только с пафосом первого генерал-губернатора Петербурга, в чьи нутра мы и двинули. (Кажется, Валера у меня слишком часто сияет славой.) Наконец, после стольких лет рассказов, снов и представлений, я присутствовал в святая святых дворцового музейного сообщества - в Валерином рабочем закутке. Наш Валера - мастер состряпать уют из множества разнообразных финтифлюшек, фигурок, игрушек, книжек, бумажек, тетрадок, шкафчиков, баночек, коробочек, жестянок, подставок, карандашиков, ручек, дощечек, стаканчиков, печенек, пакетиков с чаем и прочей мелкой радости, которую он за годы службы натаскал в закуток. (Я сейчас вовсе не намекал на персонажа «Мёртвых душ», оно само получилось.) Вручив своему другу второй день таскаемый городецкий пряник в форме петушка (намёк оценен), выпив зеленого чаю, потрогав всё, что мне позволили потрогать, обсудив превратности наших судеб, нашу будущность и мужчин позднего Ренессанса, я взял его под руку и вывел гулять.
Подробности разговоров и черты лиц - два самых слабых звена моей памяти, потому я опущу тут всё, о чём мы разговаривали, пока три часа гуляли в центре (тем более, я ничего из этого не помню). Вспоминается только один эпизод, вновь показавший, какой же я интроверт, книжный червь и вообще nerd. За Петропавловской церковью между Большой и Малой Конюшенной - той самой, которая при Советах стала бассейном - мы нашли магазин иностранной литературы, и у Димы загорелись глаза. Уставшие ноги затопали быстрее, спина выпрямилась, хромота прошла, а в голосе зазвучали бодрость и самодовольство. В магазине продавались, в основном и в обилии, учебники. Художки мало, а на ту, что была, цены ломили лошадиные. Ничего не найдя, но зарядившись энергией места, бросив на вопрос продавщицы «Что-то нашли?» - «Нет, но мы довольны», Дима выпрыгнул на вечернюю прохладу, готовый если не повторить маршрут, то уж пропустить пару кружек где-нибудь на Восстания. Но Валера устал и уехал домой. Я побродил в окрестностях еще некоторое время, вернулся в хостел, посидел с чаем на диване, подслушал разговор тридцатилетнего поэта с бальзаковской дамой, которая совсем недавно нашла Христа и старцев, и лёг спать.
Ранее:
Путешествие. Введение
Путешествие. 31 августа. Нижний Новгород - Петербург