БАМ! Часть 1: подпространство эвенков
Не последняя деталь БАМовской романтики - чарующая музыка географических названий: Уоян, Эворон, Таксимо, Окусикан, Ингамакит, Ангоя... Все они восходят к языку эвенков - малочисленного народа, расселённого на пространстве размером с Австралию, в 9 регионах России и 2 провинциях Китая от Енисея и Маньчжурии до Сахалина и Таймыра. В этом пространстве помещается и вся Байкало-Амурская магистраль, и более того, она проходит через нынешнее сердце эвенкийского мира на стыке Якутии, Амурской области и Забайкалья. Свой долгий БАМовский вальс я начну знакомством с историческими хозяевами этих мест - в музее Тынды и на стойбище в горах близ Новой Чары.
Пост подготовлен при поддержке сообщества "Тунгусские заметки" (вконтакте, инстаграм), посвященного традиционной культуре эвенков и эвенов.
Старое, до 1931 года официальное, название эвенков - тунгусы, и оно по-прежнему живо в термине "тунгусо-маньчжурская языковая семья". Её южная ветвь - маньчжурские народы Китая, одни из первых кочевников Великой Степи, за свою долгую историю возглавлявшие немало государств от древнего Бохая в Приморье до последней китайской монархии Цин. Восточная ветвь - братская семья народов Нижнего Приамурья, где тунгусо-маньчжурская культура легла на субстрат древних рыбаков, с каменного века живших оседло от путины к путине. Ну а северная ветвь - это тунгусы, сколько-нибудь достоверная история которых прослеживается с начала нашей эры у байкальских берегов, откуда около 1500 лет назад их выжили курыкане - воинственные тюрки во главе полиязычного союза племён (см. Ольхон). С восточного берега Байкала тунгусы откочевали в Даурию, где впервые засветились как эвенки - народ увань в трудах китайских хронистов, поменявший в степных просторах оленя на коня. Из Прибайкалья тунгусы в поисках столь же благодатных кочевий разбредались по бескрайней сибирской тайге, ассимилируя её народы. Остатки этих народов - кеты на западе и юкагиры на востоке, чьи языки не включить достоверно ни в одну языковую семью современного мира, но чаще единственным аборигеном на пути эвенков был медведь... Ещё через несколько веков уже курыкан потеснили с Байкала буряты, и те ушли на север вдоль Лены, в смешении с тамошними племенами превратившись в якутов. Придя в тайгу со многими достижениями тогдашнего прогресса, якуты стали злейшими врагами эвенков и рассекли тунгусский ареал на две неравные части. На востоке оказались обособлены племена Колымы и Индигирки, которых принято выделять в отдельный народ эвенов (21 тыс. человек; до 1930-х годов - ламуты). Миграции продолжались - одни племена встали под Восемь знамён империи Цин и ушли в Китай, другие дошли до Сахалина и низовий Амура, где на Амгуни сложился третий тунгусский народ - негидальцы (500-600 человек). У тунгусов был общий язык (у эвенков делившийся по хакающим, сэкающим и шекающим диалектам), на всём огромном пространстве остававшийся взаимопонятным. Куда как менее однородными оказались материальная и духовная культура, частью впитавшая древний субстрат кетов и самодийцев (эвенки), амурских народов (негидальцы), юкагиров, коряков и чукчей (эвены), частью сама ставшая субстратом для якутов, бурят или русских.
2.
Эвенки разделились на три хозяйственные общности - пешие (промысловики), оленные (орочоны) и конные (мурчены). Мурчены в России (см. Нерчинск) уже к началу ХХ века растворились почти без следа, оставив, однако, заметную прослойку креолов - русских гуранов в Забайкалье и бурят-хамниганов по обе стороны границ с Китаем и Монголией. В Китае, напротив, именно мурчены, в первую очередь крупное племя солонов, считаются эвенками "по умолчанию". Орочонов же (около 8 тыс. человек) китайцы выделяют в отдельный народ, в котором особое место занимает маленькая община "якутов" - это тоже эвенки, пришедшие в Китай из Якутии, причём к российским тунгусам ближе всего именно они. В царские времена из Китая в Амурские прерии заходили роды манегров и бираров (см. Албазин), в царских переписях значившиеся не тунгусами (как остальные эвенки), а, как и ещё несколько народов Дальнего Востока, орочонами. Коммунисты же пытались загнать едва ли не самый мелкодисперсный народ планеты в сетку административно-территориального деления словно из спортивного интереса. В 1930 году в России были созданы Витимо-Олёкминский и Эвенкийский национальные округа. Первый включал нынешние районы Забайкальского края к северу от Транссиба и Тындинский район Амурской области (210 тыс. км² и 9,5 тыс. жителей), центром его значилась Усть-Муя (близ Таксимо, то есть вне округа), а с 1933 года - село Усть-Калакан, так и не успевшее разрастись и в итоге опустевшее: уже в 1938 году ВОНО упразднили. Эвенкийский округ с центром в Туре оказался устойчивее: в 1977 году он из национального был переименован в автономный, а упразднён лишь в 2007-м. ЭАО лежал в бассейне двух Тунгусок, включая географический центр России у озера Виви, и всю свою историю был самым малолюдным регионом страны. На территории размером с Турцию (763 тыс. км²) к моменту распада Союза жило 30 тыс. человек, а к моменту упразднения округа - 15 тысяч, то есть один человек на 5 квадратных километров. И пожалуй только поэтому 30 июня 1908 года никого не убил Тунгусский метеорит, взорвавшийся как раз над этой территорией и так прославивший её на весь мир. Титульного региона у эвенков теперь нет, а вот единицы уровнем пониже - остались: в Якутии до сих пор есть Жиганский и Оленёкский эвенкийские национальные улусы, а в Бурятии - Баунтовский эвенкийский район, где остались последние в России мурчены, вернувшиеся в тайгу, но и там оставшиеся, в прямом смысле слова, на коне. Не отставал от "братьев навек" и Красный Китай, где есть Орочонский и Эвенкийский автономные хошууны Внутренней Монголии и десятки эвенкийских волостей в ней же и приамурской провинции Хэйлунцзян. Ныне эвенков порядка 75 тысяч человек, примерно поровну в России и Китае. Однако дело в том, что все эти цифры не значат ровным счётом ничего!
3.
В Китае родным языком владеет почти половина эвенков (19 тыс. чел.), у нас - не более 5%, да и тут ситуация очень неоднородна. В Якутии живёт половина российских эвенков (18 тыс. человек), в национальных улусах их доля достигает 75%, однако родным языком уже в 1989 году там владели 10-12% эвенков, а сейчас, наверное, и вовсе почти никто. В красноярской Эвенкии 67% населения русские, и лишь 21% - титульный народ; здешний диалект в эвенкийском языке считается литературным, но практически мёртв. И всё же только там сохранились традиционные эвенкийские родовые фамилии вроде Вакувагир, Хутокогир или Пуягир, а до 1930-х годов детям давались и традиционные имена. Самые известные из них, с лёгкой руки писателей и режиссёров - Синильга ("Снежная", то есть рождённая в метель) и Тыманча ("Утренний"). В остальных районах эвенки носят русские фамилии, но они примерно соответствуют древним родам. Центром эвенкийского мира в России стал частично совпадающий с Витимо-Олёкминским округом треугольник из современных Каларского района Забайкальского края, Тындинского района Амурской области и Нерюнгринского улуса Якутии (не входил в ВОНО). Здесь живёт около 4,5 тыс. эвенков, в первую очередь соответственно в сёлах Чапо-Олого (120 жит.), Усть-Нюкжа (500 жит.) и Иенгра (900 жит.). В 1989 году 98% из них знали родной язык, и только здесь дожило до 21 века эвенкийское оленеводство, в большинстве других уголков страны кончившееся с распадом Союза, когда совхозы были распущены, а олени - съедены. В советскую культуру же эвенки попали через кино - в 1970-х годах в таёжной глуши было снято несколько фильмов, где вместо профессиональных актёров роли исполняли местные жители. Уходящий мир эвенков Тунгуски запечатлён в ленте "Друг Тыманчи" (1970), а вот эвенки Станового нагорья стали героями фильма "Злой дух Ямбуя" по одноимённой повести писателя-геодезиста Григория Федосеева. Легенда Байкало-Амурской магистрали - его друг и проводник Улукиткан, которому "трасса БАМа" обязана многими своими поворотами. И далеко не все соплеменники ему за это благодарны: многие эвенки ценят те блага цивилизации, что принесла сюда железная дорога, для других же БАМ стал "железным чудищем", которое "прошлось по ним", превратив этот народ из хозяев Станового нагорья в меньшинство. Особенно это касается северобайкальских эвенков, не то что язык позабывших, а в преимущественно смешанных браков утрачивающих и свой фенотип.
4.
Так что само слово "эвенки" - абстрактное: из-за огромных различий в самой культуре и её сохранности всегда нужно иметь в виду, о каких именно эвенках говорится. В нашем случае - об эвенках Витимо-Олёкминского треугольника, которым посвящён и первый зал Музея БАМа в Тынде. На одной из фотографий - Шаман-камень с петроглифами, и ныне стоящий на Олёкме в 18 километрах от Усть-Нюкжи.
4а.
Большую часть своей истории эвенки - кочевники, в огромной тайге не имевшие чёткой системы угодий: их пути год от года проходили по новым местам. Транспортом тунгуса был, конечно же, олень.
5а. на фото - британский антрополог польского происхождения Мария Чаплицкая и её проводница Мичиха из рода Хукочар.
Вот в кадре - грузовые нарты сирга с вертикальными опорами, в отличие от косых опор у легковых нарт (олок или тэгэк). На нартах, как и в руках Чаплицкой - шест тыевун, которым не упряжку погоняли, а оленный всадник помогал себе при верховой езде, седло для которой (нама) лежит на фоне лыж (киглэ - голые, суксилла - меховые). Ещё были детские (эмкору и турул) и вьючные (эмэгэн и даннэ) сёдла, все располагались у животного на лопатках. В нартах эвенки кочевали, верхом на оленях - охотились.
5.
Здесь же представлена рыбацкая сеть, но нигде в музеях я не видел лодок, которые у эвенков тоже были разнообразны - долблёнки (онгочо), берестянки (дяв) и мурекэ - свёрток лосиной кожи, натягивавшийся на каркас, который изготовлялся на месте. Рыбу ловили сетями, удочками и острогами, зимой - в проруби, над которой ставили чум.
5б.
Ведь что мурчены, что орочоны не были скотоводами в чистом виде - стада их были невелики (десятки голов), а разводили животных именно как транспорт, "забирая" (на еду и шкуры) лишь в самые голодные годы. Да и к чему резать укчаков (ездовых быков) и нями (самок оленя), если по тайге обильно бегают согжои - дикие олени, которых загоняли, резали на переправах и даже ловили с помощью оленей-манщиков, чьи рога были перетянуты ремнями так, чтобы другие олени в них застревали своими рогами. Вот в кадре - ножи, пальма (алебарда) и стрелы (с двойным наконечником), которыми пользовались охотники издавна, и ружья, на которые они перешли лишь в советское время. Рядом - ловушки, рукавицы и обувь из грубой кожи (тергани), элементы оленьей сбруи и пример добычи - лисья шкура. Мехами эвенки платили ясак и торговали с другими народами:
6.
Когда-то у них были свои ремёсла, в большинстве своём отмершие в ХХ веке. Самой живучей осталась выделка шкур (как оленьих, так и всякой дичи), которой занимались в основном женщины. Больше всего у эвенкийских кожевниц впечатляют рецепты: так, дубили шкуру размоченной трухой гнилых лиственниц, а при копчении в специальном чуме пропитывали её варёными мозгами. Из шкур делали камус (оха), ровдугу (тэргэксэ), реже в ход шли рыбья кожа (сэвгу; более популярна у амурских народов) и лапки птиц (чэвэкэ).
7.
Другими материалами служили береста, мех, лосиный и олений волос (муйэлле) и покупные ткани (красноречиво называвшиеся "торга"), по которым шили вместо ниток звериными сухожилиями. Вот берестяные корзины и туеса (эхас) да элементы упряжи из кожи и ткани:
8.
Слева - берестяной гуявун для сбора ягод, а в витринах - мужская, женская и детская одежда, которую дополняют унты (в центре), чуни (слева), вьючные сёдла (справа) и специальные детские нарты с люлькой (касыма).
9.
9а.
Национальный костюм же лучше представлен в музее Иркутска, хотя в деталях они могут отличаться от витимо-олёкминских: заметная на карте длинная "лопасть" Иркутской области, выступающая на север - это Котангский район, где живёт довольно обособленная группа эвенков. Традиционно эвенки носили кафтан с завязками на груди - летний (сун) из ткани и зимний (хэгилмэ) из осенней шкуры оленя, под который надевали натазник и расшитый нагрудник до бёдер - женский (нэлли) с прямым и мужской (хэлми) с треугольным нижним краем, самый красивый элемент одеяния. Русская эпоха принесла ещё один элемент - урбакэ, что могло означать как мужскую рубаху, так и "разросшееся" из неё женское платье.
10.
Теперь это в прошлом, но куда лучше выдержала испытание временем обувь - так, именно из эвенкийского языка проихсодит слово "унты". Выше надевались арамусы, и конкретно вот эти носил не абы кто, а главный писатель народа бамовцев Иван Ефремов:
11.
Женский наряд с урбакэ, нагрудниками, поясам бусэ и сумками авса (верхняя и левая) и мурчун (правая сумка-шкатулка):
12.
В целом, эвенкийская одежда не поражает яркими красками и мудрёными орнаментами так, как нанайская или бурятская. В ней есть какая-то таёжная, первобытная суровость. И всё же орнаменты эвенков многообразны, а в основе их - оленьи рога, лапки гагары, чумы, сопки, ручьи и таёжные тропы:
13.
Современные изделия "по мотивам" радуют глаз:
14.
Но главный предмет эвенкийского искусства - кумаланы, круглые ковры из оленьих шкур, из которых получаются отличные эмблемы, как например на кадре №3. Здесь же внизу слева - олений манок и турукэрук: специальная сумочка для соли. Её назначение далёкому от оленеводства человеку не вполне очевидно: главное лакомство оленей - это соль, которой им постоянно не хватает. Соль даёт оленеводам определённую власть над стадом, и турукэрук тоже использовался как манок - отбившихся оленей привлекает звук соли, пересыпавшейся в нём.
15.
Письменности в нашем понимании у эвенков не было, но ведь и для всего человечества первыми иероглифами были звериные следы и отпечатки когтей на деревьях.
16. подробнее.
А кроме того, эвенки мастерили особые резные календари. 12 месяцев по Солнцу они позаимствовали у русских, но наполнили своим смыслом: месяцы оленят (май), зелени и гнуса (июнь; конец перекочёвки на летние пастбища), ягод, оводов и нереста (июль), оленьих рогов и мошки (август), гона оленей (сентябрь), начала охоты (октябрь), падения снегов (ноябрь; основная пушная охота), Верхний месяц (декабрь), месяцы сидения (январь; занимались ремёслами, пережидая мороз), ветров (февраль; охота на копытных с нарт), перелома свечения (март; охота на копытных с собакой), наста и прилёта ворон (апрель).
16а.
Жилищем эвенка давно стала изба из бруса - в коллективизацию кочевников собрали в деревнях, по большей части тогда и построенных. Впрочем, историческое зодчество эвенков отлично представлено в скансенах по обе стороны Байкала, таких как Тальцы близ Иркутска, Верхняя Берёзовка в Улан-Удэ или "Ангарская деревня" в Братске. В прошлом тунгусы использовали и бурятские юрты, и якутские урасы. Но собственно эвенкийским считался дю - чум с каркасом из сложной системы жердей: туру (2 толстые с развилками на концах), икэптукан (главная жердь напротив входа) и серан (тонкие жерди). В больших чумах были ещё симка (средняя жердь-колонна) и икэптун (горизонтальная жердь над очагом).
17.
У входа в дю жила хозяйка, по бокам - остальная семья, а самым чтимым считалось место за очагом - маалу. Крыли чум ровдугой, берестой или тканью, пол устилали лапником, лишь поверх которого клали спальники и кумаланы. Но этим в тындинском музее решили пренебречь.
18.
Дю стоит в отдельном зале, а за ним справа видны сэргэ (атрибут многих народов Восточной Сибири, у бурят считающаяся ритуальной коновязью, а у эвенков - моделью сотворения мира) и идол Сэли - мамонт, вместе со змеем Дябдаром когда-то строивший мир из земли, что подняла со дна мирового океана лягушка (это именно местная версия - у большинства эвенков землю поднимала гагара). Заказчиками стройки были Сэвэки и Харги - два брата, один из которых создал всё доброе и полезное, другой - всё злое и опасное. Ещё в легендах разных групп были Дуннэ (хозяин тайги и родовых угодий), заступница людей Майи (в её руках - нити судьбы всего живого), громовержец Агды (иногда изображался в виде старика, иногда - человека с головой медведя и крыльями орла, иногда - как Гром-птица), Того Мусун, или Энекан-того (старуха-хранительница огня), Мудико, или Тэму (дух воды в виде старой четы на далёком острове), Синкэн (покровительница охоты, прекрасная дева-удача), Хэгэн (бегущая по небу лосиха, ведающая сменой дня и ночи: сама она - созвездие Большой Медведицы, её следы - Млечный путь), Торганай (Первомедведь, павший в схватке с братом-Первочеловеком - оба родились от женщины, упавшей в берлогу) и другие. По Земле бродили Калу (остроголовые когтистые копытные великаны, хранившие в сумках "щедрую шерсть" - талисман вечной удачи охотника), а у любого места, явления, рукотворного предмета и даже слова, подразумевающего переход к делу, был покровитель мусин - хоть дух перевала, хоть домовой под чумом. В общем-то, многое из перечисленного знакомо тем, кто помнит мой пост про Сикачи-Алян - язычество тунгусо-маньчжуров вплоть до своего забвения сохранило впечатляющее единство. И именно из эвенкийского языка, в переводе "беснующийся", происходит понятное на любом континенте слово "шаман":
19.
Сейчас, впрочем, обрусевшие эвенки называют своих шаманов Знающими - пляски с бубном ушли в прошлое под натиском миссионеров и политруков, и современные шаманы - это народные мудрецы, живущие в таёжных дебрях. Чужаков к ним эвенки не водят, состояние современного шаманства натурально покрыто мраком, но наиболее вероятно, что держится оно на последнем поколении стариков, получивших этот опыт от выживших в коллективизацию шаманов в середине ХХ века. Я не так давно писал о шаманском молебне на Ольхоне, и буряты убеждены, что эвенки своих шаманов давно потеряли. Убеждены не без доли злорадства - эвенкийские шаманы считались самыми сильными во всей Сибири после кетских. Обряды их, с безумными плясками и высокими прыжками, явно были гораздо зрелищнее бурятских, а вот костюм - наоборот, скромнее. Даже экипировку "светлых" и "тёмных" шаманов отличал в основном материал - лосиная или оленья ровдуга соответственно. Атрибутами шамана служили бубен (унтувун), шапка с рогами (иек) и рубаха с оберегами (самахик), в которой он напоминал огромную птицу. И, конечно, фигурки духов-помощников - сэвэнов или онгонов. Второе слово - бурятское, но так эти фигурки подписаны в музее Иркутска, где снят этот кадр:
20.
Храмами эвенков были шаманские дю в тайге. Вот один из них, сфотографированный в 1929 году на Енисее - привожу описание с "Тунгсских заметок": "Чум шамана находился в середине становища из шести чумов, расположенных по кругу. Вход в шаманский чум был ориентирован на север. Перед ним был настлан мостик из еловых круглых поленьев. По обеим сторонам на двухметровых еловых шестах были вырезаны изображения гагар. В два ряда стояли 17 фигур человекообразных божеств, причем изображения правой стороны были более примитивными. В чуме были найдены фигурки крылатых человечков. Рядом лежали деревянные жезлы и стрелы, а также изображение необычного животного. Оно имело длинное туловище, маленькую треугольную голову на удлиненной шее, четыре лапы и небольшой хвостик. (...) Позади чума в 10 м возвышался метровый помост для жертвоприношений размером 3,78 м на 2,55 м. (...) С трех сторон помост был окружен изгородью из березовых тонких деревьев. На помост вела примитивная лестница. На перекладинах помоста было подвешено деревянное изображение божества, обращенного лицом на запад, спиной к помосту. В 20 м от чума шамана за березовой изгородью были две ямы, засыпанная и провалившаяся яма."
20а.
Шаманы лечили больных, призывали удачу на промысел, сопровождали между миров, а дважды в год проводили родовые праздники. Майский Сэвэкэн - это Новый год, пробуждение природы, в котором шаман четырежды ходил к Энекан-Буга (Хозяйке Вселенной) - на первый и второй раз узнать, какие декорации и жертвы нужны для обряда, на третий - воздать почести, а на четвёртый - обрести и передать в мир жизненную силу мусин. Октябрьский Синкелаун открывал сезон охоты, и его этапами были изготовление бэюнов (фигурок животных), хождение шамана к Хозяйке с просьбой послать зверя, очищение охотников через идол-врата Чичипкан и наконец "добыча" бэюнов. Но и повседневная жизнь эвенка была полна обрядов и поверий. Например, имтэ - кормление огня, подобно христианской молитве совершавшееся ежедневно, перед едой или перед важным делом. В огонь нельзя было плевать, рубить рядом с ним дрова и класть ножи остриём к пламени. Аналогом крещения можно было назвать "приобщение к очагу", сажей из которого мазали лоб младенца. На перевалах и бродах оставлялись улгаани - подношения-лоскутки, а так же наконечники стрел и патроны. Был у эвенков и свой Медвежий праздник Такамин ("обмани медведя"), совсем не похожий на айнский и сильно упрощённый по сравнению с хантыйским, но по сути более близкий к нему: у убитого Хозяина Тайги просили прощения. С медведем человек старался лишний раз не враждовать, и охотился лишь на шатунов и подранков. В наши дни за косолапого могут жестоко покарать червяки - бичом таёжных сёл стал трихинеллёз, известный как "болезнь от медвежатины". К дух убитого медведя обращались возгласом "Кук!", и первым делом охотник созывал свидетелей, что это не он убил, а якутЫ там какие-нибудь или русские. Разделывали тушу там, где зверь погиб, а место забрасывали ветками и выставляли почётный караул из 4 идолов-ментаев. Мясо медведя на следующий день ели только мужчины, приговаривая "Кук!", со специальной посуды из рога лося, после чего кости клали на помост, а голову - на шест взглядом в ту сторону, в которую глядел зверь перед смертью. Ну а ключевым эвенкийским обрядом, актуальным и ныне, был нимат - строго регламентированный по ролям и долям раздел добычи между всей общиной, с согласия которой мата (участником делёжки) могли становиться и гости.
21.
Тунгусская вселенная состояла из множества миров, которые в поверьях западных эвенков соединяла Мировая река Энгдекит. Она брала начало в Нгактаре - мире оми, неродившихся душ, приходивший на Землю в виде хвоинок. Ниже по течению лежал Кутурук - мир нерождённых оленей, ну а в среднем течение находилась Буга - обитаемый мир. Здесь в Энгдекит впадало множество притоков, каждым из которых ведал свой шаман, а на боковых ручьях жили его сэвэны. В низовьях плескалось 7 порогов, на которых подстерегали духи смерти, и даже шаманы никогда не заходили за 4-й порог. У порогов раскинулся Буни - мир мёртвых, где всё как у нас, только наоборот: старое делается молодым, сломанное - целым, и живой человек там будет видеть тусклое солнце и землю, похожую на пар. Равно как и сам он обитателям страны мёртвых кажется призраком, а его речь звучит как треск огня или шум ветра. Ну а за последним порогом Энгдекит впадает в непостижимое безымянное запределье, куда уходят умершие в Буни, и что там, за устьем - не знает никто, ибо оттуда ни для кого нет возврата.... Все эти миры, только без связующей реки, были известны и восточным эвенкам. Из музейных залов перенесёмся в горы Удокан за сотню километров от БАМовской станции Новая Чара:
22.
Здесь, в сердце Станового нагорья, стоит посёлок Чина у так и не построенного рудника. В россыпи балков, похожей на "времянки" Бамстроя, живут два сторожа (сменяющихся дважды в месяц) и всякие заезжие охотники да рыбаки.
23.
В паре километров от Чины мы увидели убегающих в лес оленя - сперва самку, затем и самца:
24.
И привечавшие нас Два Александра (сторож с другом) такому известию обрадовались - "Завтра постреляем!":
24а.
К утру, однако, в оленях была вся Чина, и Александры поубавили пыла. Непуганые и наглые, быстро поранившие себе ноги всякими железяками, сюда явно пришли не согжои. А значит - где-то рядом и оленеводы:
25.
Нынешние эвенки кочуют отработанными маршрутами, и Александры знали, где искать их стойбище в 4 километрах от Чины:
26.
Дорога к стойбищу вся в отпечатках копыт:
27.
Александры подвезли нас на своём "Камазе" до брода через речку Катуга - главного препятствия на пути. Дальше есть ещё и заболоченный ручей:
28.
В редколесье за которым я приметил явные постройки:
29.
Стадо оленей:
30.
И людей, явно занятых делом:
31.
На краю стойбища первыми появились лайки, облизавшие нас с ног до головы и чуть не вытянувшие шнурки из ботинок:
32.
Лайки у эвенков дружелюбны к людям, но в этом и проблема - они часто увязываются за незадачливыми туристами так, что вернуться уже не могут. Поэтому если, уходя, видишь в паре километров от стойбища радостную лайку - надо искреннее её возненавидеть и быть готовым кинуть в неё камнем или ударить палкой, чтоб не ходила абы с кем.
33.
Хозяева же, - двое мужчин средних лет и подросток, - встретили нас на первый взгляд равнодушно. Но один из них сразу же повёл нас в куре, как тут называют кораль, где собралось стадо в три сотни голов. Для нас это была удача - большую часть времени олени пасутся ближе к гольцам, и лишь периодически, на несколько дней, стадо сгоняют к стойбищу. В куре животных пересчитывают, осматривают, угощают солью, и если надо - лечат.
34.
Первым вопросом эвенков было, не видели ли мы оленей в посёлке. Известие, что видели, не обрадовало пастухов - олени неизбежно ранят копыта о всякие железяки и едят пропитанные техническими жидкостями тряпки: запах топлива действует на них как наркотик. В природе, впрочем, оленя тоже сопровождает множество опасностей, будь то оводы или хищные звери. Да и согжой домашнему оленю враг - самцы-дикари настолько не считают домашних быков ровней, что даже не бодаются с ними, а просто убивают ударом копыт в позвоночник. Конечно же, они уводят нями, но те, погуляв в тайге, часто возвращаются в стадо беременными, и телята от согжоев способствуют улучшению породы.
35.
Эвенк рассказывал, как недавно столкнулся с медведем, который подрал оленя и преследовал его в стланике, а увидев человека - сослепу и в азарте погони бросился на него. Оленевод успел сделать два выстрела, и вторым всё же смертельно ранил зверя: по инерции медведь настиг его, сбил с ног и разодрал когтями одежду, но сильнее поранить уже не успел. И в общем схватка с дикими зверем тут примерно такая же обыденность, как для горожанина гоп-стоп.
36.
По диким пастбищам олени ходят против ветра, сбивающего с них насекомых. В первую очередь - оводов, откладывающих своих личинок под шкуру. Сбившись в кучу, олени похрюкивали (вернее, звук, издаваемый ими, имеет своё название - хорканье) и периодически чихали, и эвенк пояснил: "овода им в нос срут - вот они и чихают". На стойбище, однако, насекомых почти не было - по периметру кораля бочки курились каким-то травяным дымком:
37.
Пастух привёл вожака стада по кличке Братан:
38.
Кочуют трое эвенков круглый год, лишь изредка, не ежегодно, наведываясь в родное Чапо-Олого на большие праздники, как Новый год или День оленевода. В совхозах оленеводы работали вахтами, но эти - частники, и родня позаботится об их домочадцах, а если очень надо - подменит и на пастбище. За год эвенки совершают 10-12 перекочёвок по знакомым местам, без чёткого расписания: если олени начали чаще болеть - значит, пора сниматься с места.
39.
Всё стойбище в разобранном виде умещается на старом советском вездеходе. Но, как видите, тут и нарты в ходу:
40.
Тягатать их может как оленья упряжка, так и новенький "Буран". Благодаря своей компоновке (две гусницы и одна лыжа) он по сравнению с импортными снегоходами (у которых обычно две лыжи и одна гусеница) гораздо более маневрен в тайге, а по ровным местам может ездить и летом. "Бураны", на самом деле, и убили таёжное оленеводство в других районах - вопреки известной песне нанайца Кола Бельды, машина сильнее и надёжнее оленя.
41.
А лодочный моторчик напоминает, что на пути кочевников есть и реки, и богатые рыбой озёра:
42.
Скарб оленеводов сложен под навесами - от рыболовных сетей до дизель-генератора. Так как маршрут перекочёвок почти не меняется из года в год, деревянные изгороди и каркасы на стойбищах постоянные:
43.
Из этой древесины будет делаться много других вещей - те же нарты:
44.
Древки топоров или приклады для ружей:
45.
Отдельно впечатляет станок-кожемялка (кэдэрэ) - совсем такой же, как в музее. Шкура прилагается:
46.
Дю у эвенков давно вышел из обихода - оленеводы переняли у старателей и геологов брезентовые палатки:
47.
Но земляной пол, как и встарь, покрыт ковром из елового лапника. Домашний быт кочевника суров: вся обстановка жилища - лежанки вокруг печки-буржуйки. В отсутствие хозяев здесь отдыхают лайки да одинокая кошка, обороняющая припасы от всепроникающей мышей.
48.
Там, где в дю было маали, в палатке столик с колодами вместо ножек. За ним и посидели мы с хозяевами после "экскурсии" по коралю, угостив оленеводов брусничным компотом, который Ольга сварила в Чине. Через пару дней эвенки сами собирались в посёлок забирать своих оленей, а пока попросили нас напомнить тамошним мужикам, что за каждого убитого оленя положен штраф 100 тысяч рублей. Это стадо держат в основном на панты, и забивают оленей только в крайнем случае - например, если у животного серьёзные травмы.
49.
Отдельным впечатлениям стала речь кочевников - тихая, как у людей, которым не нужно перекрикивать шум машин, а важно не спугнуть зверя. Их интонации похожи не на цвета, а на полутона и едва различимые оттенки. По-русски эвенки общались и между собой, но как мне показалось - с небольшим акцентом: на самом деле это просто специфический такой специфический, но всё же русский говор. И всё же Витимо-Олёкминский треугольник - последнее место, где по-эвенкийски говорят не только старики, но и 30-летние, и даже какое-то очень небольшое число молодёжи.
50.
В эвенкийских деревнях, даже тех, куда добираться полдня вертолётом и неделю моторкой, смотреть, по словам знакомых этнологов, не на что: от русских деревень они отличаются разве что лицами жителей. От городских же можно услышать вместо "мы эвенки" - "мы кэмэнээсы": едва ли не последней причиной помнить свои корни остаются льготы, которые полагаются представителям коренных малочисленных народов Севера. Эта же ситуация препятствует смешанным бракам: кажется, даже воровство сибиряку простить легче, чем поблажки соседу, а потому русские и КМНСы в двунациональных посёлках недолюбливают друг друга и держатся особняком. Но по той же причине эвенки недолюбливали бамовцев, и дело тут даже не в том, что до постройки магистрали тунгусы были безраздельными хозяевами Станового нагорья, живя одни со своими оленями на сотни километров вокруг. С началом Великой стройки все эти оленеводы, звероводы и охотники так и остались в своих совхозах: их не приглашали строить БАМ, не награждали "длинным рублём" и даже не везде (это зависело от администрации) давали возможность отовариваться в бамовских магазинах. Станции БАМа и национальные посёлки сосуществовали, как два параллельных мира, но граница этих миров с каждым годом всё тоньше. Лихие 1990-е загнали бамовцев в тайгу выживать охотой и рыбалкой, а в наше время, с их оттоком на "материк", эвенки всё чаще устраиваются работать на железной дороге. Ну а где искать оленеводов среди этих гор - я не стал даже спрашивать: раньше, например, туристы часто встречали их на Кодаре, а затем кочевникам это надоело и они перестали ходить на Кодар.
51.
Ну а про сам БАМ в общих чертах расскажу в следующей части.
БАЙКАЛО-АМУРСКАЯ МАГИСТРАЛЬ (2020-21)
Обзор и оглавление (2020)
Обзор и оглавление (2021).