Обратной дороги нет
Глава из книги П. Хитченса «Как "уравнители" разрушили систему британского образования» (2022)
(Этим заканчивается работа над отрывками из книги, которые заинтересовали меня лично. Другие главы в моем русском переводе см. здесь, здесь, здесь, здесь и здесь. Оригинальный текст для интересующихся здесь)
Посвящается моей жене Еве, которая своей неугасимой яростью при виде доктринального уничтожения уравнителями ее любимой классической гимназии им. Мэри Дэтчелор впервые открыла мне глаза на этот позор
Когда я только приступал к написанию этой книги, я еще надеялся, что она может стать манифестом движения за восстановление утраченного. Я полагал, что она станет рассказом о том доктринальном безумии, которое исповедовали люди, не имевшие представления о грозящих последствиях. Разумеется, это было отчасти верно. Пытаясь обсудить эту тему в печати, в личных беседах и по радио, я с давних пор получил представление о главной заявке реформаторов: что классическая гимназия будто бы была действительно непопулярна и погибла-де потому, что очень многие хотели от нее избавиться. Мне это не кажется справедливым. Я считаю, что противники гимназий преувеличивают некоторое недовольство публики, превращая его в мощное движение, и не учитывают сопутствующие обстоятельства. И я считаю, что они размывают грань между отвращением к экзаменам и отвращением к школе, которая на них основывалась.
Я также считаю, что они преуменьшают или просто игнорируют падение образовательных стандартов, вызванное прекращением отбора по академической успеваемости. Бессчетное число раз мне говорили, что выпускники всеобщей школы получают сегодня куда больше «навыков», чем это могло бы произойти при сохранении порядков, существовавших до 1965 года. Еще мне говорят, что они поступают в университеты гораздо более массово. Оба эти утверждения номинально справедливы. Но никто в здравом уме не сможет пройти мимо того факта, что эти их современные «навыки» - валюта совершенно иная, нежели та, что имела хождение до всех перемен. И ни у кого не вызывает сомнения, что новые университеты суть учреждения совсем иного рода по сравнению с существовавшими до 1965 года.
В этой дискуссии я обладаю одним громадным преимуществом. Я достаточно стар, чтобы помнить, каким оставалось британское образование до революции Кросленда-Тэтчер. В частной начальной школе Девона, где я учился, я без предупреждения прошел и сдал государственный экзамен для 11-летних детей [11-plus]. В этой школе меня сурово готовили к Общему приемному экзамену [Common Entrance] - эквиваленту госэкзамена для частных школ, который в те времена был строгим и серьезным испытанием. Нам неустанно напоминали о незавидной судьбе, которая ждет всех несдавших. Я сдавал экзамены на аттестат начального и повышенного уровня [O и А levels], когда они еще ничем не походили на нынешние. Один экзамен я даже провалил - вещь в современном мире неслыханная, и я никогда в жизни не получал похвальных аттестатов по результатам экзамена, тем более диплома с отличием. В 1970-е, годы моего студенчества в университете Йорка, когда его проректором был великий паладин академического отбора Эрик Джеймс, я мог воочию наблюдать предсмертное цветение классической гимназии. Меня окружали юноши и девушки из скромных семей, которые поступили в университет как раз из таких гимназий. Всего через несколько лет их места займут выпускники частных школ и «всеобщих» школ с негласным отбором по кошельку. Чуть позднее мой бывший университет, который в 1970 году еще проводил настоящие собеседования при приеме абитуриентов, более или менее прекратил свое существование. Подобно многим другим - а в конце концов эта тенденция затронет и Оксфорд с Кембриджем - ему на смену пришла новая, всеобщая версия себя самого - неизмеримо более крупная и заметно менее избирательная.
После 1965 года перед великими университетами Британии встала некоторая видимость выбора. Они могли упереться в сохранении академических стандартов прошлого и беспощадно отсеивать абитуриентов, неспособных пройти курс обучения. Либо они могли понизить требования, чтобы соответствовать новой системе всеобуча.
Натурально, настоящего выбора у них не было. Если кто-то считал иначе, в 2000 году, после случая Лоры Спенс, и у них должны были развеяться последние иллюзии. Лейбористский канцлер Казначейства [министр финансов - V.S.] Гордон Браун обрушился с яростными нападками на колледж св. Магдалины в Оксфорде за то, что там отказались предоставить место на медицинском факультете (конкурс 22 человека на 5 мест) одной несомненно превосходной абитуриентке. В приемной комиссии объяснили, что на собеседовании другие претенденты проявили себя еще лучше. М‑ль Спенс, сдавшая выпускные экзамены на все «пятерки», поступала в Оксфорд из государственной всеобщей школы, расположенной на северо-востоке Англии. Г‑н Браун без каких-либо веских оснований предположил, что данное решение явилось следствием предубеждения против выпускников государственных школ. Другие предположили, что отказ в приеме был обусловлен снобистским отношением к северо-востоку. Г‑н Браун заявил на съезде профсоюзов, что данный отказ в приеме стал «вопиющим скандалом» и имел причиной «древнюю систему собеседований в интересах правящих кругов». В ходе развернувшейся дискуссии сторонники этой точки зрения выглядели весьма бледно. М‑ль Спенс, проявив замечательные сдержанность и достоинство, от участия в дискуссии воздержалась, поступила в Гарвард, а затем все-таки вернулась в Кембридж, чтобы изучать медицину.
Но правда уже никого не интересовала. В Британии эпохи всеобуча нападки подобного рода воспринимаются на ура. После полувекового падения стандартов и расхлябанности эмоциям подобного сорта здравый рассудок и опора на факты противостоят редко. И все потому, что у нас отсутствует образованная элита, твердо настроенная давать отпор электронной черни, которая победительно диктует свои правила. Г‑н Браун предупредил Оксфорд, что ему следует измениться, и с тех пор перемены там идут по нарастающей.
Разрушение классической гимназии создало общественно-политическую атмосферу, при которой ее восстановление стало невозможным. Поистине удивительный парадокс. Полвека коммунистического режима в Восточной Германии и гнет тайной полиции не смогли задушить и подавить аргументы, или требования, в пользу государственного среднего образования, основанного на отборе по способностям. Поэтому в 1989 году, после десятилетий коммунистического всеобуча, классическая гимназия была там моментально восстановлена. А в нашей стране, где даже формальные консерваторы считают для себя более удобным, или более простым, или просто более дешевым разделять уравнительные догмы, эта правая цель окончательно похерена.
(Этим заканчивается работа над отрывками из книги, которые заинтересовали меня лично. Другие главы в моем русском переводе см. здесь, здесь, здесь, здесь и здесь. Оригинальный текст для интересующихся здесь)
Посвящается моей жене Еве, которая своей неугасимой яростью при виде доктринального уничтожения уравнителями ее любимой классической гимназии им. Мэри Дэтчелор впервые открыла мне глаза на этот позор
Когда я только приступал к написанию этой книги, я еще надеялся, что она может стать манифестом движения за восстановление утраченного. Я полагал, что она станет рассказом о том доктринальном безумии, которое исповедовали люди, не имевшие представления о грозящих последствиях. Разумеется, это было отчасти верно. Пытаясь обсудить эту тему в печати, в личных беседах и по радио, я с давних пор получил представление о главной заявке реформаторов: что классическая гимназия будто бы была действительно непопулярна и погибла-де потому, что очень многие хотели от нее избавиться. Мне это не кажется справедливым. Я считаю, что противники гимназий преувеличивают некоторое недовольство публики, превращая его в мощное движение, и не учитывают сопутствующие обстоятельства. И я считаю, что они размывают грань между отвращением к экзаменам и отвращением к школе, которая на них основывалась.
Я также считаю, что они преуменьшают или просто игнорируют падение образовательных стандартов, вызванное прекращением отбора по академической успеваемости. Бессчетное число раз мне говорили, что выпускники всеобщей школы получают сегодня куда больше «навыков», чем это могло бы произойти при сохранении порядков, существовавших до 1965 года. Еще мне говорят, что они поступают в университеты гораздо более массово. Оба эти утверждения номинально справедливы. Но никто в здравом уме не сможет пройти мимо того факта, что эти их современные «навыки» - валюта совершенно иная, нежели та, что имела хождение до всех перемен. И ни у кого не вызывает сомнения, что новые университеты суть учреждения совсем иного рода по сравнению с существовавшими до 1965 года.
В этой дискуссии я обладаю одним громадным преимуществом. Я достаточно стар, чтобы помнить, каким оставалось британское образование до революции Кросленда-Тэтчер. В частной начальной школе Девона, где я учился, я без предупреждения прошел и сдал государственный экзамен для 11-летних детей [11-plus]. В этой школе меня сурово готовили к Общему приемному экзамену [Common Entrance] - эквиваленту госэкзамена для частных школ, который в те времена был строгим и серьезным испытанием. Нам неустанно напоминали о незавидной судьбе, которая ждет всех несдавших. Я сдавал экзамены на аттестат начального и повышенного уровня [O и А levels], когда они еще ничем не походили на нынешние. Один экзамен я даже провалил - вещь в современном мире неслыханная, и я никогда в жизни не получал похвальных аттестатов по результатам экзамена, тем более диплома с отличием. В 1970-е, годы моего студенчества в университете Йорка, когда его проректором был великий паладин академического отбора Эрик Джеймс, я мог воочию наблюдать предсмертное цветение классической гимназии. Меня окружали юноши и девушки из скромных семей, которые поступили в университет как раз из таких гимназий. Всего через несколько лет их места займут выпускники частных школ и «всеобщих» школ с негласным отбором по кошельку. Чуть позднее мой бывший университет, который в 1970 году еще проводил настоящие собеседования при приеме абитуриентов, более или менее прекратил свое существование. Подобно многим другим - а в конце концов эта тенденция затронет и Оксфорд с Кембриджем - ему на смену пришла новая, всеобщая версия себя самого - неизмеримо более крупная и заметно менее избирательная.
После 1965 года перед великими университетами Британии встала некоторая видимость выбора. Они могли упереться в сохранении академических стандартов прошлого и беспощадно отсеивать абитуриентов, неспособных пройти курс обучения. Либо они могли понизить требования, чтобы соответствовать новой системе всеобуча.
Натурально, настоящего выбора у них не было. Если кто-то считал иначе, в 2000 году, после случая Лоры Спенс, и у них должны были развеяться последние иллюзии. Лейбористский канцлер Казначейства [министр финансов - V.S.] Гордон Браун обрушился с яростными нападками на колледж св. Магдалины в Оксфорде за то, что там отказались предоставить место на медицинском факультете (конкурс 22 человека на 5 мест) одной несомненно превосходной абитуриентке. В приемной комиссии объяснили, что на собеседовании другие претенденты проявили себя еще лучше. М‑ль Спенс, сдавшая выпускные экзамены на все «пятерки», поступала в Оксфорд из государственной всеобщей школы, расположенной на северо-востоке Англии. Г‑н Браун без каких-либо веских оснований предположил, что данное решение явилось следствием предубеждения против выпускников государственных школ. Другие предположили, что отказ в приеме был обусловлен снобистским отношением к северо-востоку. Г‑н Браун заявил на съезде профсоюзов, что данный отказ в приеме стал «вопиющим скандалом» и имел причиной «древнюю систему собеседований в интересах правящих кругов». В ходе развернувшейся дискуссии сторонники этой точки зрения выглядели весьма бледно. М‑ль Спенс, проявив замечательные сдержанность и достоинство, от участия в дискуссии воздержалась, поступила в Гарвард, а затем все-таки вернулась в Кембридж, чтобы изучать медицину.
Но правда уже никого не интересовала. В Британии эпохи всеобуча нападки подобного рода воспринимаются на ура. После полувекового падения стандартов и расхлябанности эмоциям подобного сорта здравый рассудок и опора на факты противостоят редко. И все потому, что у нас отсутствует образованная элита, твердо настроенная давать отпор электронной черни, которая победительно диктует свои правила. Г‑н Браун предупредил Оксфорд, что ему следует измениться, и с тех пор перемены там идут по нарастающей.
Разрушение классической гимназии создало общественно-политическую атмосферу, при которой ее восстановление стало невозможным. Поистине удивительный парадокс. Полвека коммунистического режима в Восточной Германии и гнет тайной полиции не смогли задушить и подавить аргументы, или требования, в пользу государственного среднего образования, основанного на отборе по способностям. Поэтому в 1989 году, после десятилетий коммунистического всеобуча, классическая гимназия была там моментально восстановлена. А в нашей стране, где даже формальные консерваторы считают для себя более удобным, или более простым, или просто более дешевым разделять уравнительные догмы, эта правая цель окончательно похерена.