Ив Тернон: "Размышления о геноциде" (часть 5)
(Окончание статьи
Ив Тернон: "Размышления о геноциде")
Часть 1 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5223.html
Часть 2 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5544.html
Часть 3 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5674.html
Часть 4 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/6056.html
Часть 5 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/6369.html
...
Мир геноцида
Геноцид - трагедия, играемая тремя актерами: убийца, жертва, свидетель. У каждой роли бесчисленное множество исполнителей, и отдельная личность теряется за этим коллективным лицом. Наиболее зримы жертвы. Пожарища и руины, останки тел, братские могилы, реки крови и печи крематориев... “Кошмар” - слишком обыденное слово для описания массового истребления. Личность жертвы едва ли столь важна.
В наши дни жертвы геноцида и его виновники нередко этнически близкородственны, и цвет кожи теперь не больше метит жертву, чем другие внешние особенности или язык. Что касается религии или идеологии, они не видны глазом, а у мертвеца нельзя выяснить его взгляды.
Не случайно воюют в униформе. Первый этап геноцида состоит в идентификации и “мечении” жертвы. Отдельная личность фигурирует только на этой кратковременной стадии, получает свое клеймо и исчезает среди безымянных жертв массового истребления. Жертва обозначена только своей принадлежностью к группе, являющейся обычно количественным меньшинством. Бывает, что положение “меньшинства” создается соотношением сил, то есть меньшинство обладает властью и уничтожает численное большинство, но подобное случается редко - не то что бы в силу каких-то моральных запретов, а просто по практическим соображениям потребности в производительной рабочей силе. Рабский труд и геноцид - антагонисты; от расистских властей, например, Южной Африки, по их взглядам вполне можно было бы ожидать проведения политики геноцида, но вряд ли подобная власть прибегнет к такой крайности - все ее благополучие зиждется на рабстве, а не на массовом истреблении. Геноцид и эксплуатация человека человеком безнравственны, но по-разному.
Свидетель, т.е. общественное мнение, находится вне трагедии. Общественное мнение поддерживает нравственные ценности, на основании которых оно требует наказать виновных. Однако общественным мнением можно манипулировать. Оно слышит и стенания жертв, и оправдания преступника. Слово “геноцид” всегда подразумевает грубое насилие. Сила реакции на геноцид во многом определяется средствами массовой информации. Они могут замалчивать преступление либо предавать его гласности, отдалять либо приближать к нам события, по собственному усмотрению усугублять или приуменьшать масштабы происходящего. Таким образом, можно контролировать восприятие геноцида: если происходящее входит в противоречие с политикой - прибегнуть к дезинформации и сокрытию информации, если информация поможет скомпрометировать противника - выдать ее сполна.
Несомненно, слово “геноцид” вызывает у общества дискомфорт, поэтому всегда предпринимался максимум усилий, чтобы не называть вещи своими именами. Человек - единственный в природе вид, уничтожающий себе подобных. У животных существует инстинкт, предохраняющий их от этого самоубийственного поведения - уничтожения особей своего биологического вида. Расизм, религиозный или идеологический фанатизм - вот способы, которыми цивилизованное человечество создало искусственное разделение внутри своего вида. Все это обрело черты навязчивого невроза, переходящего в паранойю.
Первоисточник геноцида в нетерпимости одного человека к другому. Самое первое убийство - братоубийство - тоже было вызвано ненавистью. Авель стал наваждением для Каина. Каин одержим мыслями об Авеле и просто обречен убить брата. Он не может подавить это побуждение, не владеет собой. Совершение убийства приносит высвобождение: происходит подмена ценностей. Идея торжествует над моралью, цель затмевает угрызения совести. Жажда результата разжигает фанатичную ненависть и доводит ее до самых дьявольских крайностей. Только идеология, уничтожающая моральные ценности, созданные человечеством, способна толкнуть одну группу людей на истребление другой. И неважно, что это за идеология - религиозное верование, националистическая идея, политическая догма, расистская доктрина или межплеменная вражда. Убийца непоколебимо убежден в необходимости уничтожения “чужака”, “иного”, потому что в отличиях этого “иного” от него самого ему видится угроза, а в его уничтожении - залог собственного выживания. Мысль эта ложна с самых истоков, но в своем безумии она логично развивается. В глубине этого преступления парадокс “иного”, “другого”, который в действительности такой же, парадокс невыносимого двойника, только уничтожением которого убийца может стереть сходство и проложить пропасть между собой и им. Убийство становится допустимым, только когда жертва вначале низведена до нечеловеческого состояния. Тогда и закон не нарушается, коль жертва больше не подпадает под его защиту.
Вхождение в ту или иную человеческую общность - синоним вины. Члены группы виновны в том, кем они являются, а не в том, что они совершили. Пропасть между “нами” и “ими” углубляется. “Они” ведь не такие люди, “как мы с тобой”, “они” вообще не люди. Язык обращается к лексике зоологии и медицины. Когда того требуют обстоятельства, возникают сравнения, заимствованные из бестиария - крысы, обезьяны, собаки, шакалы, гиены, гадюки - или из медицинского словаря - сифилис, глисты, гнойники, паразиты и уж прежде всего раковая опухоль (“требующая хирургического лечения”).
У преступника меняется видение мира (Weltanschauung - в нацистской идеологии), это видение одновременно и манихейское, и мессианское. Представление о неизбежности воцарения грядущего утопического общества укрепляет мессианскую идею и оправдывает любое насилие. “Светлое будущее” требует ликвидации всего ему не соответствующего. Гарантия уничтожения “чуждого” состоит в отсутствии альтернативы. Для достижения своей цели преступник множит различия и пускает в ход проклятия: агнец божий против вавилонской блудницы, правоверный против неверного, революционер против реакционера, пролетариат против буржуазии, патриот против предателя, народ против врагов народа. Вооружившись своим мировоззрением и своим языком, своей верой в своего бога, своей национальностью или своей идеей, убийца просто должен уничтожить касту отверженных. Он ведь “очищает”, “освобождает”, “свергает”, “прокладывает путь”. Тем самым он завоевывает себе и своим соратникам “вечное блаженство” на этом или на том свете.
Общая формула геноцида не означает, что психические особенности убийцы не играют никакой роли. Он все так же искусен, хитроумен, лицемерен и эгоцентричен. Мы говорим о преступнике, но в действительности это множество отдельных лиц, и вдохновители убийства даже не соприкасаются с исполнителями. Геноцид - сложное убийство, осуществляемое последовательно по ступеням социальной иерархии. Ярости одного человека недостаточно для совершения этого преступления. Он заражается безумием от других и сам сеет его. Карл IX и Екатерина Медичи не более ответственны за кровопролитие Варфоломеевской ночи, чем Александр III - за пришедшуюся на его царствование первую волну еврейских погромов. Гитлер, Сталин, Талаат-паша составляют вершину этой пирамиды. Они отдают приказы, повергающие уже и без того утративший стабильность мир в пучину ужаса. А единственный виновник - идея. Вожди только проводят ее в жизнь. Они, в отличие от исполнителей, наделены правом обдумывать и организовывать геноцид: они стратеги уничтожения, они отвечают за замысел и разработку методов преступления.
Техника хорошо спланированного геноцида строится на трех последовательных этапах: выявление и отделение; перемещение; уничтожение. Селекция, дискриминация, сегрегация - все это синонимы одного процесса, задача которого - отделить по какому-то признаку и заклеймить этим отличием. Крест на двери, желтая звезда на одежде, фамилия в списке - на этом этапе отдельный человек еще возникает на мгновение, чтобы тут же раствориться среди других меченых. На него надевают униформу или присваивают номер, и эту отметину он несет до самой смерти. Второй этап - перемещение - вовсе не обязателен для совершения геноцида, но облегчает дело. Вырванные из своей естественной среды обитания, люди становятся более беззащитными. Бойня прямо на месте - неприятная, грязная работа для убийцы, да и имущество пострадает. Депортация же действует, как нейтронная бомба: людей не стало, а все прочее цело. Отправка в лагерь подавляет сопротивление, облегчает уничтожение и позволяет его замаскировать, выдать за естественную смерть. Геноцид в общем-то несложная игра, в которой победитель предрешен и насилие имеет однонаправленный характер. В отличие от войны, опасность здесь не обоюдная.
Так разве способны государства, которые на протяжении всей истории вели себя столь цинично, поддерживали право сильного и присоединялись к травле гонимых, отказаться от участия или молчаливого соучастия в столь выгодных и прибыльных преступлениях? Способны - если поднимутся до полного осознания своих деяний и признают верховенство морали над политикой.
Воспоминание об убийстве преследует Каина. Убийца стоит перед зеркалом и помышляет о самоубийстве. Через массовое нарушение запретов смерть приходит к своему апофеозу. Кошмар проходит полный круг. Идет ли речь об одном или тысяче преступлений, о преступлении, совершенном одиночкой, или коллективном - человек вправе убить, только если сам погибнет. Революционеры прошлого принимали это условие - жизнь за жизнь. Они признавались в своей вине и даже требовали кары: такова была цена борьбы за идею. Но позже, с рождением современного государства, настала эпоха шигалевых. Революция смела нравственность. Лишившись покровов, догма предстала бессмысленной и непристойной. Если же догма прибегла к геноциду, она обречена - это предсмертные судороги и агония. Грабитель сам оказался ограбленным. Он считал себя хитроумным, неуязвимым и безнаказанным. Но вот убийство свершилось, и преступник осознает ничтожность собственной смерти. Преступление неотделимо от наказания.
Ив Тернон: "Размышления о геноциде")
Часть 1 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5223.html
Часть 2 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5544.html
Часть 3 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/5674.html
Часть 4 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/6056.html
Часть 5 - https://veniamin-zorin2.livejournal.com/6369.html
...
Мир геноцида
Геноцид - трагедия, играемая тремя актерами: убийца, жертва, свидетель. У каждой роли бесчисленное множество исполнителей, и отдельная личность теряется за этим коллективным лицом. Наиболее зримы жертвы. Пожарища и руины, останки тел, братские могилы, реки крови и печи крематориев... “Кошмар” - слишком обыденное слово для описания массового истребления. Личность жертвы едва ли столь важна.
В наши дни жертвы геноцида и его виновники нередко этнически близкородственны, и цвет кожи теперь не больше метит жертву, чем другие внешние особенности или язык. Что касается религии или идеологии, они не видны глазом, а у мертвеца нельзя выяснить его взгляды.
Не случайно воюют в униформе. Первый этап геноцида состоит в идентификации и “мечении” жертвы. Отдельная личность фигурирует только на этой кратковременной стадии, получает свое клеймо и исчезает среди безымянных жертв массового истребления. Жертва обозначена только своей принадлежностью к группе, являющейся обычно количественным меньшинством. Бывает, что положение “меньшинства” создается соотношением сил, то есть меньшинство обладает властью и уничтожает численное большинство, но подобное случается редко - не то что бы в силу каких-то моральных запретов, а просто по практическим соображениям потребности в производительной рабочей силе. Рабский труд и геноцид - антагонисты; от расистских властей, например, Южной Африки, по их взглядам вполне можно было бы ожидать проведения политики геноцида, но вряд ли подобная власть прибегнет к такой крайности - все ее благополучие зиждется на рабстве, а не на массовом истреблении. Геноцид и эксплуатация человека человеком безнравственны, но по-разному.
Свидетель, т.е. общественное мнение, находится вне трагедии. Общественное мнение поддерживает нравственные ценности, на основании которых оно требует наказать виновных. Однако общественным мнением можно манипулировать. Оно слышит и стенания жертв, и оправдания преступника. Слово “геноцид” всегда подразумевает грубое насилие. Сила реакции на геноцид во многом определяется средствами массовой информации. Они могут замалчивать преступление либо предавать его гласности, отдалять либо приближать к нам события, по собственному усмотрению усугублять или приуменьшать масштабы происходящего. Таким образом, можно контролировать восприятие геноцида: если происходящее входит в противоречие с политикой - прибегнуть к дезинформации и сокрытию информации, если информация поможет скомпрометировать противника - выдать ее сполна.
Несомненно, слово “геноцид” вызывает у общества дискомфорт, поэтому всегда предпринимался максимум усилий, чтобы не называть вещи своими именами. Человек - единственный в природе вид, уничтожающий себе подобных. У животных существует инстинкт, предохраняющий их от этого самоубийственного поведения - уничтожения особей своего биологического вида. Расизм, религиозный или идеологический фанатизм - вот способы, которыми цивилизованное человечество создало искусственное разделение внутри своего вида. Все это обрело черты навязчивого невроза, переходящего в паранойю.
Первоисточник геноцида в нетерпимости одного человека к другому. Самое первое убийство - братоубийство - тоже было вызвано ненавистью. Авель стал наваждением для Каина. Каин одержим мыслями об Авеле и просто обречен убить брата. Он не может подавить это побуждение, не владеет собой. Совершение убийства приносит высвобождение: происходит подмена ценностей. Идея торжествует над моралью, цель затмевает угрызения совести. Жажда результата разжигает фанатичную ненависть и доводит ее до самых дьявольских крайностей. Только идеология, уничтожающая моральные ценности, созданные человечеством, способна толкнуть одну группу людей на истребление другой. И неважно, что это за идеология - религиозное верование, националистическая идея, политическая догма, расистская доктрина или межплеменная вражда. Убийца непоколебимо убежден в необходимости уничтожения “чужака”, “иного”, потому что в отличиях этого “иного” от него самого ему видится угроза, а в его уничтожении - залог собственного выживания. Мысль эта ложна с самых истоков, но в своем безумии она логично развивается. В глубине этого преступления парадокс “иного”, “другого”, который в действительности такой же, парадокс невыносимого двойника, только уничтожением которого убийца может стереть сходство и проложить пропасть между собой и им. Убийство становится допустимым, только когда жертва вначале низведена до нечеловеческого состояния. Тогда и закон не нарушается, коль жертва больше не подпадает под его защиту.
Вхождение в ту или иную человеческую общность - синоним вины. Члены группы виновны в том, кем они являются, а не в том, что они совершили. Пропасть между “нами” и “ими” углубляется. “Они” ведь не такие люди, “как мы с тобой”, “они” вообще не люди. Язык обращается к лексике зоологии и медицины. Когда того требуют обстоятельства, возникают сравнения, заимствованные из бестиария - крысы, обезьяны, собаки, шакалы, гиены, гадюки - или из медицинского словаря - сифилис, глисты, гнойники, паразиты и уж прежде всего раковая опухоль (“требующая хирургического лечения”).
У преступника меняется видение мира (Weltanschauung - в нацистской идеологии), это видение одновременно и манихейское, и мессианское. Представление о неизбежности воцарения грядущего утопического общества укрепляет мессианскую идею и оправдывает любое насилие. “Светлое будущее” требует ликвидации всего ему не соответствующего. Гарантия уничтожения “чуждого” состоит в отсутствии альтернативы. Для достижения своей цели преступник множит различия и пускает в ход проклятия: агнец божий против вавилонской блудницы, правоверный против неверного, революционер против реакционера, пролетариат против буржуазии, патриот против предателя, народ против врагов народа. Вооружившись своим мировоззрением и своим языком, своей верой в своего бога, своей национальностью или своей идеей, убийца просто должен уничтожить касту отверженных. Он ведь “очищает”, “освобождает”, “свергает”, “прокладывает путь”. Тем самым он завоевывает себе и своим соратникам “вечное блаженство” на этом или на том свете.
Общая формула геноцида не означает, что психические особенности убийцы не играют никакой роли. Он все так же искусен, хитроумен, лицемерен и эгоцентричен. Мы говорим о преступнике, но в действительности это множество отдельных лиц, и вдохновители убийства даже не соприкасаются с исполнителями. Геноцид - сложное убийство, осуществляемое последовательно по ступеням социальной иерархии. Ярости одного человека недостаточно для совершения этого преступления. Он заражается безумием от других и сам сеет его. Карл IX и Екатерина Медичи не более ответственны за кровопролитие Варфоломеевской ночи, чем Александр III - за пришедшуюся на его царствование первую волну еврейских погромов. Гитлер, Сталин, Талаат-паша составляют вершину этой пирамиды. Они отдают приказы, повергающие уже и без того утративший стабильность мир в пучину ужаса. А единственный виновник - идея. Вожди только проводят ее в жизнь. Они, в отличие от исполнителей, наделены правом обдумывать и организовывать геноцид: они стратеги уничтожения, они отвечают за замысел и разработку методов преступления.
Техника хорошо спланированного геноцида строится на трех последовательных этапах: выявление и отделение; перемещение; уничтожение. Селекция, дискриминация, сегрегация - все это синонимы одного процесса, задача которого - отделить по какому-то признаку и заклеймить этим отличием. Крест на двери, желтая звезда на одежде, фамилия в списке - на этом этапе отдельный человек еще возникает на мгновение, чтобы тут же раствориться среди других меченых. На него надевают униформу или присваивают номер, и эту отметину он несет до самой смерти. Второй этап - перемещение - вовсе не обязателен для совершения геноцида, но облегчает дело. Вырванные из своей естественной среды обитания, люди становятся более беззащитными. Бойня прямо на месте - неприятная, грязная работа для убийцы, да и имущество пострадает. Депортация же действует, как нейтронная бомба: людей не стало, а все прочее цело. Отправка в лагерь подавляет сопротивление, облегчает уничтожение и позволяет его замаскировать, выдать за естественную смерть. Геноцид в общем-то несложная игра, в которой победитель предрешен и насилие имеет однонаправленный характер. В отличие от войны, опасность здесь не обоюдная.
Так разве способны государства, которые на протяжении всей истории вели себя столь цинично, поддерживали право сильного и присоединялись к травле гонимых, отказаться от участия или молчаливого соучастия в столь выгодных и прибыльных преступлениях? Способны - если поднимутся до полного осознания своих деяний и признают верховенство морали над политикой.
Воспоминание об убийстве преследует Каина. Убийца стоит перед зеркалом и помышляет о самоубийстве. Через массовое нарушение запретов смерть приходит к своему апофеозу. Кошмар проходит полный круг. Идет ли речь об одном или тысяче преступлений, о преступлении, совершенном одиночкой, или коллективном - человек вправе убить, только если сам погибнет. Революционеры прошлого принимали это условие - жизнь за жизнь. Они признавались в своей вине и даже требовали кары: такова была цена борьбы за идею. Но позже, с рождением современного государства, настала эпоха шигалевых. Революция смела нравственность. Лишившись покровов, догма предстала бессмысленной и непристойной. Если же догма прибегла к геноциду, она обречена - это предсмертные судороги и агония. Грабитель сам оказался ограбленным. Он считал себя хитроумным, неуязвимым и безнаказанным. Но вот убийство свершилось, и преступник осознает ничтожность собственной смерти. Преступление неотделимо от наказания.