Л.Соболев. Дорогами побед. Два «малыша»
Л.Соболев || « Правда» №210, 2 сентября 1945 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: От Советского Информбюро. Оперативная сводка за 1 сентября (1 стр.). Указы Президиума Верховного Совета СССР (1 стр.). Цехи ширпотреба - важный источник выпуска товаров для населения (2 стр.). Н.Болкунов. - Хлеб оседает на токах (2 стр.). Вчера начался учебный год в школах (2 стр.). Е.Кононенко. - Первое утро (2 стр.). Леонид Соболев. - Дорогами побед (3 стр.) Начался радиоматч шахматистов СССР и США. Победы Ботвинника и Смыслова (3 стр.). Д.Лютый. - Как в Новом Осколе заботятся о семьях фронтовиков. Письма читателей (3 стр.). Обозреватель. - Международное обозрение (4 стр.). Прибытие Сун Цзы-веня в Оттаву (4 стр.). Прибытие Стеттиниуса в Англию (4 стр.). Положение в Иране (4 стр.). Английский бюллетень о фашистском режиме в Португалии (4 стр.). К подписанию акта о капитуляции Японии (4 стр.). Очередное заседание союзной комендатуры Берлина (4 стр.). Манифест Административного совета Болгарского земледельческого народного союза (4 стр.). Массовое увольнение рабочих в США (4 стр.). Заявление югославского правительства в связи с террором в греческой Македонии (4 стр.).
# Все статьи за 2 сентября 1945 года
Два «малыша»
В дни боев за Берлин мне довелось встретить на Краснознаменной Днепровской флотилии два катера, история которых показалась мне необыкновенной.
Мы догоняли соединение капитана 1-го ранга Лялько, пробивавшее себе путь к Берлину по каналу, заваленному взорванными мостами. Задорно подняв нос и чуть не до половины своего крохотного корпуса выскочив из воды, полуглиссер - маленький катер, называемый так за свою способность как бы скользить по воде, - мчал нас по Одеру, хмурому и темному в этот облачный апрельский день. Быстро отбегали назад места недавних боев. С правого берега сумрачно гляделись в реку немецкие городки и деревни, разрушенные немецкими же снарядами в отчаянной попытке сдержать ураганным огнем части Красной Армии, стремившиеся к переправе. Левый берег был весь изрыт траншеями и блиндажами, усеян дотами, вделанными в крытую его дамбу, и вплотную в воде, сплошь - колесо к колесу - заставлен орудиями: здесь проходил рубеж немецкой обороны, «вал на Одере», последняя надежда обреченной Германии, безумная мечта о чуде.
Чудо не состоялось: Красная Армия, перешагнувшая этот «вал на Одере», была уже далеко за ним, у предместий Берлина, а самый вал перестал существовать. Траншеи его были завалены землей, поднятой взрывами авиабомб, блиндажи вздымали к небу переломанные накаты, орудия - скособоченные и перековерканные - лежали за дамбой обширным складом металлического лома, и бронированные доты, обнаженные от земляного покрытия и зияющие зазубренными краями прямых попаданий, походили на огромные консервные банки, вскрытые по-солдатски ударом штыка и по использовании небрежно кинутые в траву.
В этой привычной уже картине следов нашего прорыва взгляд мой поразило нечто новое: за выступом дамбы, углом врезавшейся в Одер, вдруг показались совершенно исправные орудия - одно, другое, третье - целая батарея. Они вздымали над дамбой свои пятнистые стволы, уставив их на правый берег, на место переправы. Замки орудий были открыты, и снаряды лежали тут же в ящиках с аккуратно откинутыми крышками. Возле не было ни одного немецкого трупа: видимо, прислуга сбежала, не дожидаясь удара наших войск, - и эта батарея, готовая к бою, не сделавшая и одного выстрела, так и стояла над Одером впечатляющим и выразительным памятником разгрома и отчаяния.
Река разлилась в широкий плёс, и катер, резко повернув, вошел в устье канала. Деревья подступили к воде ближе, берега сузились, переходя в ровные откосы, канал плавным изгибом повел вправо, и впереди показались высокие ворота шлюза. По переходному мостику шла торжественная готическая надпись «Гогенцоллернканал», а ниже - строгое предупреждение: «Нихт анкерн!» («Якорей не бросать!»).
Последнее было, собственно говоря, совершенно излишне: корабли Краснознаменной Днепровской флотилии, пришедшие сюда по десяткам рек и каналов из самого Сталинграда, вовсе и не собирались бросать здесь якоря. Наоборот: к Берлину, теперь уже близкому, они стремились с еще большей настойчивостью и страстностью, чем рвались к нему, еще далекому, в боях на Припяти и Березине, на Западном Буге и Висле, на Варте и Одере, день и ночь пробиваясь к нему от самой Волги через тысячи препятствий - через взорванные мосты, завалившие фарватер, через минные поля, через обсохшие перекаты и выведенные из строя шлюзы.
Вот и этот шлюз - первый на канале Гогенцоллерн, соединяющем Одер со Шпрее, берлинской рекой - к употреблению оказался негоден: ручки механизмов утоплены шлюзовым мастером, сам он убежал, и оставалось только удивляться, как ухитрилось пройти этот шлюз соединение кораблей, которое мы догоняли. Но разгадка пришла тут же. Старшина полуглиссера, девятнадцатилетний паренек, потратил на осмотр ровно минуту.
- Ясно. Устройство знакомое... Сейчас будет порядочек...
Он зорко оглянул берег, подобрал немудрящий ломик, обрывок стального троса и начал ловко вязать хитрую петлю, весело приговаривая:
- Была бы вся эта механика целая, а расшевелить ее - дело пустое... Ладно еще они тут шлюзов не рвали - им и в голову не взошло, что корабли сюда доберутся, только мосты повзрывали против армии... Вот на Бромбергском, там было полундры: новые ворота пришлось самим строить, а тут... закинули ручку и думают - стоп! Врешь, гад, у нас свой агрегат!
Он приспособил ломик и петлю к шестеренке поворотной тумбы и налег на него всем своим несложившимся еще, юношеским телом. Грузная немецкая механика, понуждаемая русской смекалкой, и точно, пришла в движение, открывая ворота. Не утруждая себя, старшина перестал крутить тумбу, едва в воротах образовалась узкая щель, достаточная для прохода вверенного ему катера. Тогда он ввел его в шлюз, закрыл первые ворота и, подхватив свой «агрегат», побежал ко вторым. Германская вода покорно подняла советский ватер, и мы снова вышли в канал.
По обоим его берегам стояли корабли, знакомые мне с прошлой весны, когда я видел их на Припяти, в боях за Петриков и Дорошевичи - прежнюю базу флотилии, откуда она начала свой страдный и великолепный путь: от Пинска до Сталинграда и от Сталинграда до Берлина. Они спрятались тут под нависшими деревьями, сами проросши густой зеленью - пышными кустами, привязанными к поручням, раскидистыми ветвями, воткнутыми в иллюминаторы или торчащими из люков, из горловин, из орудийных башен, - и только по свисткам «захождения» да по фигурам вахтенных, появляющихся из зарослей, чтобы приветствовать нас по уставу, и можно было обнаружить, что тут притаилось множество боевых кораблей.
Хотя в те дни окончательного разгрома Германии немецкие самолеты в небе были зрелищем крайне редкостным, но война не была кончена и маскировка не отменялась. А раз так - корабли укрылись с той привычной тщательностью, которая не раз спасала их в более тяжкие времена, когда немцы охотились за каждым отдельным катером, оценив на опыте эти крохотные кораблики, способные прорваться по реке во фланг, высадить дерзкий десант, обстрелять неуязвимые, казалось бы, тылы, перевезти на себе огромное количество советских воинов и даже танков в самое угрожаемое место немецкой обороны. Но, в отступление от правил маскировки, кормовые флаги нынче были ясно видны сквозь зелень: не хотелось этим кораблям прятать свой флаг.
Он и точно необыкновенен. На белом его полотнище виден в крыже орден Красного Знамени, а выше синей флотской полосы вьется черно-желтая лента: полный титул этих маленьких, как бы игрушечных кораблей, завоеванный ими в боях, пожалуй, не поместится на борту самого длинного из них - «Второй гвардейский Бобруйский Краснознаменный дивизион речных кораблей Краснознаменной Днепровской флотилии». Гвардейским дивизион стал в Сталинграде, Бобруйским - в дни начала нашего наступления 1944 года, орден Красного Знамени получил на Припяти за штурм Пинска.
Старые моряки говорят: «Корабль - это кусочек родной земли, плавающий на чужбине». С особенной силой вспомнились мне эти мудрые флотские слова здесь, в глубине Германии, на канале, ведущем в Берлин, когда я увидел эти боевые корабли.
Здесь стояли корабли, помнящие всю оборону Сталинграда. На бортах бронекатеров, как боевые шрамы, всё еще виднелись следы немецких мин и снарядов, под градом которых они по нескольку раз в день пересекали Волгу, чтобы доставить городу-герою войска, боеприпасы, продовольствие. Эти же раны видны и на корпусах тральщиков, которые изо дня в день бродили по минным банкам, очищая Волгу от мин - магнитных, акустических, ударных, а в перерывах между тралениями вместо отдыха принимали на себя войска и грузы, чтобы также доставить их на правый берег, а вывезти оттуда раненых. Были среди этих кораблей ветераны, попавшие на Волгу откуда-нибудь с Днестра или с Азовского моря, выдержавшие всю тяжесть первого периода борьбы с врагом, были и те, что не знали горечи отступления, - дети войны, рожденные трудом советского народа в дни, когда вставала уже над Волгой заря нашей победы.
Из Сталинграда все эти корабли шли только на запад, не зная иного курса. Десятки рек и каналов, пройденных своим ходом. Переброски по железной дороге с одной реки на другую, сотни десантных операций, десятки штурмов приречных городов, множество выходов на огневые позиции для поддержки частей Красной Армии, разведки на флангах, прорывы в тыл, - но всё это только вперед, только на запад, в том длительном и могучем наступлении нашего вооруженного народа, которое началось в Сталинграде и заканчивалось в Берлине.
Весной прошлого года в родную флотилию вернулись и два «малыша» - их так ласково зовут здесь - два бронекатера отличного от других типа и меньших по тоннажу - номера 36 и 37. Они стояли в канале Гогенцоллерн, так же прикрывшись зеленью и так же гордо выставив из нее свои гвардейские орденские кормовые флаги, подняв стволы маленьких, но грозных для врага орудий, нетерпеливо всматриваясь вперед, туда, где трудолюбивый «Азик» - катер-мастерская - режет голубым огнем ацетилена мост, заваливший им дорогу в близкий уже Берлин. Они были похожи друг на друга, как близнецы, и, как близнецы, всю свою необыкновенную жизнь они провели неразлучно. Вместе они ворвались в Сероцк, бок-о-бок дрались в штурме Бобруйска и вместе влипли в неприятность под Демблином: пошли разведать проход для больших бронекатеров и попали под прямую наводку танка, замаскированного в кустах. Один из них получил сразу три попадания, из экипажа осталось лишь трое моряков. Катер был обречен на гибель. Второй «малыш» вступил в единоборство с танком и, отстреливаясь, ухитрился взять близнеца на буксир и вывести его из-под огня.
Вместе же два «малыша» начали войну в первый же час боем на границе. Вместе они, огрызаясь, отходили потом по Припяти в Днепр. И тут в Киеве в трагические его дни сентября 1941 года война для обоих «малышей» закончилась: они были затоплены в Днепре своими экипажами, вынужденными отходить к своим сухим путем. Недвижные, бездыханные, омертвевшие лежали в Днепре оба «малыша» бок-обок, не видя, не чуя, что делается там, над водой.
А там по Крещатику немцы вели на казнь группу моряков-днепровцев.
Откуда именно они были и как их звали, мы не знаем. Может быть, это были уцелевшие моряки с тех катеров, которые погибли в устье Припяти в ночном бою 31 августа, когда из всего подразделения капитана 3-го ранга Максименко прорвались из окружения один бронекатер и один монитор. Может быть, они были с какой-нибудь передовой базы, очутившейся в глубоком тылу врага, и их поймали, когда они маленькой кучкой или поодиночке пробирались к своим, упрямо, одержимо и смело. Более счастливые их товарищи добрались до Москвы - я видел их там, в самые тяжелые ее дни, в конце октября, исхудавших, почерневших, заросших бородой и едва держащихся на ногах, но пылающих неукротимой ненавистью к врагу. Они просили тогда только об одном: направить их на фронт, не дожидаясь, пока вернутся их силы, вымотанные двухмесячным голодным и опасным блужданием по лесам и болотам среди немецких гарнизонов. Их включили в ту знаменитую бригаду морской пехоты, которая позже покрыла себя славой в штурме Солнечногорска - в первой победе, начавшей разгром немцев под Москвой. Там они погибли почти все.
Их братьям, расстрелянным в Киеве, досталась на долю более тяжкая смерть - смерть не в бою с оружием в руках, когда матрос отдает свою жизнь в обмен на десяток вражеских. Им досталась казнь - длительная, медленная, продуманная немецкая казнь, рассчитанная на то, чтобы сам осознал свою смерть. Чтобы мука ожидания конца отняла непокорный дух, ясную мысль, твердую волю, честь, гордость - всё то, что составляет понятие человек, - и в нескончаемом предсмертном томлении он должен с ужасом почувствовать, что вот-вот он готов потерять свое достоинство, кричать, молить о пощаде, стать на колени, чтобы только подышать еще минуту, еще мгновение... Нет смерти тяжелее этой. Животный инстинкт самосохранения вступает в борьбу с человеческим сознанием, цепляется за жизнь, подсказывает подлую надежду: «Покорись, отрекись, сдайся - и, может быть, тебя пощадят, ты будешь жить, пусть рабом - но жить!..» Лишь сильные души выдерживают этот дьявольский искус надеждой - и уходят из жизни теми, кем они в действительности в ней и были, - людьми.
Израненные в отчаянном бою, изуродованные гестаповскими пытками, днепровцы шли по Крещатику в смерть, навеки утверждая бессмертную силу советского человека. Они шли твердым строевым шагом, сотрясая поступью босых ног киевскую мостовую, шли, не опуская голов и поддерживая замученных своих товарищей, шли с песней на запекшихся устах, с огнем в провалившихся глазах, великолепные и страшные в своих разодранных тельняшках, на белых полосках которых пятна крови алели, как ордена.
Они несли по Киеву флотскую честь, советскую гордость, большевистскую непреклонность - в стане фашистского насилия, бесчестности и рабства. В городе, захваченном немцами, погруженном в бездну отчаяния и мрака, они проходили квартал за кварталом как вестники грядущей нашей победы. Тогда она была еще далека. Она была скрыта от глаз многих дымами пожарищ, черными столбами бомбежек, пылью, поднятой неисчислимыми немецкими танками над Украиной, Белоруссией, Латвией, Эстонией, Литвой, Молдавией. Но она существовала уже. Она была неизбежна, неотвратима, неминуема. Вся история нашего народа, который никогда не становился на колени перед врагом, как бы силен и грозен тот ни был, определяла ее приход. И поэтому слова, которые один моряк кинул в толпу, следившую за ними в молчаливом скорбном восторге преклонения, прозвучали как клятва всего этого великого народа:
- Не плачь, бабка. Силен Советский Союз, не одолеют!.. Нас убьют - другие к вам вернутся.
Множество киевлян, видевших этот трагический и торжественный проход моряков в черную пропасть смерти, навсегда запомнило их прекрасную, светлую силу, и слух о том неведомыми путями проник через огненную линию фронта, достиг нас в осажденном Севастополе, дошел до балтийцев в блокированном Ленинграде, - и мы сберегли эти слова беззаветного нашего товарища, моряка-днепровца, утверждающие силу, бесстрашие и гордость советского человека.
Наконец, моряков убили - и сбросили в Днепр.
Бережно омыла днепровская вода их окровавленные тела, растворив неостывшую кровь в чистых струях своих, бегущих над затопленными «малышами». И словно бы вся ненависть к врагу, вся флотская гордость, вся неизбывная флотская силища перешла из тех струй в стальные корпуса: когда в славе и победе вернулось в Киев наше знамя, как обещано то было киевлянам днепровским моряком, когда подняли из воды эти катера и на палубу их, еще ржавую, еще покрытую зеленой и скользкой тиной, ступили ногой другие моряки, - точно сильнейший ток ударил в них из этой стали, и неубиваемая, бессмертная сила подвига пронзила крепкие молодые тела, дошла до сердца и зажгла в нем тот же огонь, каким два года назад горели сердца легендарных киевских смертников-днепровцев.
Не эта ли сила преемственности подвига, для которой мы нашли наименование «традиция», увлекала потом днепровцев на отчаянно смелый штурм Бобруйска, на лобовую атаку береговых укреплений Пинска, на славные боевые дела под Лунинцом, Петриковом? Разве не то же презрение к смерти жило в лейтенанте Алексее Чалом, который в каждом десанте кидался на пулеметы и орудия врага первым среди первых? И не это ли безмерное упорство воли было на бронекатере №92, погибшем в бою за Пинск?
На него обрушился весь огонь врага (он мчался к берегу первым), три прямых попадания зажгли его - катер продолжал стрелять. Наконец, пламя взвилось над самой орудийной башней, дым окутал ее, но из дыма кто-то продолжал посылать залп за залпом. Был ли это командир орудия, старшина 2-й статьи Насыров, или заряжающий, краснофлотец Куликов, или оба они еще были живы в своей горящей башне, - но этот «кто-то» стрелял до тех пор, пока не взорвался вместе с башней и катером...
С удивительным чувством смотрел я на «малышей». Двадцать шесть месяцев провели они глубоко на дне Днепра - и вот из подводного мрака, из небытия, из смерти они воскресли, чтобы притти в Германию победителями. Ладные, крепкие, щеголеватые, какие-то праздничные в зеленом своем убранстве - они стояли на серой и хмурой воде немецкого канала светлым видением иного мира.
«Корабль - это кусочек родной земли, плавающий на чужбине»... Я смотрел на эти два крохотных корабля, и счастливая гордость охватила меня.
Мы были в грозной опасности. Казалось, что мы - на грани небытия: еще натиск, еще усилие врага - и мы исчезнем, погибнем, перестанем существовать как страна, как народ, как система мыслей и убеждений. Но так могло казаться лишь тем, кто не знает нашей страны и нашего народа: из бездны, из бедствий, из горечи первого года войны мы встали - и встали во весь рост, видные всему миру.
Ибо мы - сыновья и дочери страны, где честь - есть честь, мысль - есть мысль, свобода - это свобода, где жизнь - это и в самом деле жизнь, то-есть движение вперед, только вперед, дерзновенное, осмысленное и вдохновенное движение к общему счастью, и где человек - это действительно человек.
Плотный взрыв грянул впереди. Я оглянулся. Средняя ферма моста, дрогнув, осела в воду и исчезла в ней: видно, матросам надоела медлительная хирургическая операция, и они расчистили фарватер по-своему. В зеленых рощах, выросших на воде канала, всё пришло в движение: раздались команды, заревели моторы - и первыми к освобожденному проходу на Берлин ринулись оба «малыша», как всегда, вместе, и кровь киевских смертников-днепровцев горела в орденах на развевающихся их кормовых флагах, в алых звездочках на стволах орудий знаках одержанных побед. // Леонид Соболев.
☆ ☆ ☆
02.09.45: Важная задача мирного времени ("Правда", СССР)
01.09.45: А.Ростков: Альбом самурая ("Правда", СССР)
01.09.45: Послание Трумэна конгрессу о поставках по ленд-лизу ("Правда", СССР)
01.09.45: Начинается учебный год || «Правда» №209, 1 сентября 1945 года
Август 1945 года:
30.08.45: Пятилетний план послевоенного развития ("Известия", СССР)
30.08.45: Н.Вдовин: Народы обвиняют || «Известия» №204, 30 августа 1945 года
30.08.45: Преступники войны на скамье подсудимых || «Правда» №207, 30 августа 1945 года
28.08.45: Документы советско-китайской дружбы ("Известия", СССР)
27.08.45: Важный этап в развитии советско-китайских отношений ("Правда", СССР)
26.08.45: Б.Агапов: В капище империализма* ("Известия", СССР)
26.08.45: И.Эренбург: Величие и ничтожество ("Известия", СССР)
25.08.45: Пусть живут и здравствуют победоносные Красная Армия и Военно-Морской флот! ("Известия", СССР)
25.08.45: Н.Погодин: Счастье поколений || «Известия» №200, 25 августа 1945 года
22.08.45: Е.Кригер: На допросе ("Известия", СССР)
22.08.45: В.Антонов: «Самураи» || «Известия» №197, 22 августа 1945 года
21.08.45: Эдвин С. Смит: Два месяца в СССР ("Известия", СССР)
19.08.45: Г.Ворожейкин: Авиация народа-победителя ("Известия", СССР)
19.08.45: Л.Кудреватых: Иван Кожедуб || «Известия» №195, 19 августа 1945 года
19.08.45: А.Булгаков: В Маньчжурии || «Известия» №195, 19 августа 1945 года
17.08.45: Японские изверги замучили сержанта Калинина ("Известия", СССР)
15.08.45: Г.Болдырев: Грозные уроки прошлого ("Известия", СССР)
15.08.45: Конец японского агрессора || «Известия» №191, 15 августа 1945 года
15.08.45: Поражение японского империализма || «Правда» №194, 15 августа 1945 года
14.08.45: Торжество нашей молодости ("Известия", СССР)
14.08.45: Т.Тэсс: Мы встретились снова || «Известия» №190, 14 августа 1945 года
14.08.45: В.Лебедев-Кумач: Обезопасим наши дальневосточные границы ("Известия", СССР)
12.08.45: В.Аварин: Японские планы господства над миром ("Правда", СССР)
10.08.45: До конца разгромить японских империалистов! ("Красная звезда", СССР)
10.08.45: Н.Погодин: Сопредельное государство ("Известия", СССР)
10.08.45: Японский агрессор будет разгромлен || «Известия» №187, 10 августа 1945 года
10.08.45: Советский народ единодушно одобряет решение своего родного правительства ("Правда", СССР)
09.08.45: Японский агрессор будет разгромлен! ("Правда", СССР)
09.08.45: Под водительством Сталина - к победе! ("Правда", СССР)
09.08.45: Война с Японией || «Известия» №186, 9 августа 1945 года
09.08.45: Б.Агапов: В капище империализма || «Известия» №186, 9 августа 1945 года
05.08.45: Сталинский День железнодорожника ("Известия", СССР)
05.08.45: Б.Арутюнов: Железнодорожный транспорт на новом под’еме ("Известия", СССР)
Газета «Правда» №210 (9981), 2 сентября 1945 года