Академгородок, 1966. Пост 2. Наши заработки.
Продолжение книги "Мой Академгородок" и главы Академгородок, 1966.Начало главы см.: Пост 1.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
попытки увеличить зарплату
Мы жили в Академгородке уже почти семь лет. За это время правительство провело деноминацию рубля, поднялись и цены на продовольственные товары - официально примерно на 20% на основные продукты питания, которые тогда регламентировались, и неофициально на огромное число нерегламентируемых товаров.
Цены росли, а ставки зарплаты - какие были вначале, такие и оставались. Если росла квалификация, зарплату могли прибавить. Например, младший научный сотрудник без степени мог получать в месяц 105, 120 и 135 рублей. На самом деле, получить прибавку было непросто. Штатное расписание каждому институту давалось так, чтобы средняя зарплата всех младших научных сотрудников была 120 рублей. И более высокие ставки освобождались либо при увольнении, либо при защите диссертации, когда сотрудник попадал в другую градацию - младший или старший научный сотрудник со степенью. Я был младшим научным сотрудником с 1959 года и получал 105 руб. в месяц. Эта зарплата была у меня неизменной в течение семи лет моей работы сначала в Институте гидродинамики, а потом Институте теплофизики.
Справедливости ради надо сказать, что защита кандидатской диссертации являлась большим стимулом. Старший научный сотрудник, кандидат наук получал уже от 300 руб. в месяц до 350, а доктор наук - от 450 до 500 рублей в месяц. Ставок ведущих и главных научных сотрудников тогда не было. Но зав. лабораторией и зав. отделом получал чуть больше 600 руб. в месяц.
Звание члена-корреспондента давало 150 руб. в месяц дополнительно, а академика - 300 руб. Но у них были и другие льготы: Им у нас давали коттедж. Продукты, включая дефицитные, приносили домой. Была и специальная закрытая секция в промтоварном магазине, не надо было стоять в очереди за холодильником или стиральной машиной. Можно было в любое время вызвать бесплатный легковой автомобиль из гаража Президиума. Медицинское обслуживание велось в специальном диспансерном отделе (доктора наук тоже были закреплены за диспансерным отделом).
Но вернусь к системе оплаты труда.
Ставки рабочих специальностей тоже не изменялись. И разрядная рабочая сетка тоже была незыблемой. Такая же ситуация была с зарплатой служащих.
Такая система зарплаты была установлены для всей Академии наук. Исключением был Институт ядерной физики. Там зарплата была такой же, как в Министерстве среднего машиностроения. Когда-то все, работавшие над созданием атомной бомбы, были поставлены в исключительные условия. Потом это распространили на всю новую отрасль. Все зарплаты там были выше на 20-40%. А в Западной Сибири к этой зарплате применялся еще и районный коэффициент, увеличивавший зарплату на 15%.
Строители «Сибакадемстроя», строившие Академгородок, входили в систему Минсредмаша. Поэтому, к примеру, маляр, работавший в «Сибакадемстрое» получал много больше, чем маляр в Управлении эксплуатации СО АН. Можно себе представить, какие трудности с набором людей на работу испытывали Институты и службы СО АН. А младший научный персонал, получавший в разы меньше, чем квалифицированные рабочие в «Сибакадемстрое», жил только энтузиазмом и надеждой. Энтузиазм проявлялся в том, что он был физиком, химиком и т.п. - что было высоко престижным тогда. А надежда - в том, что получение научной степени сразу выводила его в ряд более-менее обеспеченных по тогдашним меркам людей.
Но на одном энтузиазме жить было чрезвычайно трудно. Сейчас, оглядываясь назад, могу смело сказать, что мы были полунищими. Жили от зарплаты до зарплаты. Сажали картошку каждую весну, - это делалось по институтам и организовывалось профсоюзом. Арендовали землю у близлежащего колхоза или совхоза, вспахивали ее плугом сразу для всех и нарезали участки для каждого. Сажала, полола, окучивала и убирала картофель каждая семья самостоятельно. И это был не единственный способ хоть как-то сэкономить деньги, чтоб оставалось на покупку промтоваров, многие из которых были нам не по карману.
Мне было легче, - я получал еще полставки Председателя ОКП. Ставка было 220 руб., я получал 110. Преподавая в НГУ, я получал еще 50 руб. в месяц, как почасовик (у меня было 12 часов в неделю). Правда, с сентября 1966 года я вынужден был отказаться от преподавания.
На профсоюзных собраниях вопрос о зарплате поднимался постоянно в каждом институте, в каждой службе. Причем, всегда говорили как о ставках заработной платы, так и о районном коэффициенте. Руководители Институтов, служб и Президиум СО АН от этих вопросов отмахивались: «Это вопросы Правительства. Мы сами ничего не устанавливаем, а получаем сверху утвержденные нормативы». Это была установившаяся практика. Просить что-либо просто так было бесполезно. Вот если готовится постановление правительства по какому-нибудь важному вопросу, тогда можно пытаться внести в него пункт, связанный с какими-нибудь благами. В любых остальных ситуациях тебя просто никто не хотел слушать.
За прошедшие годы я зондировал эти вопросы не один раз. Самое бесполезное - было обращаться в свое родное ведомство - Академию наук СССР. Там просто никто со мной на эту тему не хотел разговаривать, ссылаясь на то, что они союзное ведомство, а СО АН - республиканское, и нам все плановые показатели спускает Госплан РСФСР и Комитет по труду и заработной плате.
Забавно, но даже ставки персонала, установленные Минсредмашу, держали в тайне, и мне долго не удавалось их получить.
Наконец, я понял, что мне надо подготовить проект Постановления ЦК и Совмина и четко сформулировать все положения, которые я желаю от них получить. И надо хорошо продумать основания, чтобы они выглядели солидно и в глазах тех, кто будет визировать это постановление, не возникло недоуменных вопросов. Чтобы им не показались эти основания мелкими и недостойными внимания высших органов власти страны.
Документ, который я подготовил, понравился даже мне самому. Многие научные работы в институтах выполнялись по различным постановлениям ЦК КПСС И Совмина СССР. В каждом институте их было не менее 2-3-х. В числе их были и Институт ядерной физики и «Сибакадемстрой». Вот их я и собрал - с точными названиями, датами, с указанием институтов, которые их выполняли. Получилось весьма весомо. Сославшись на эти важнейшие работы, выполняемые СО АН, я записал пункты, которые были направлены на улучшение деятельности СО АН в этих направлениях. Среди них было и распространения на СО АН системы оплаты труда предприятий и учреждений Минсредмаша, и введение районного коэффициента 1,15 к заработной плате научных сотрудников, ИТР, рабочих, служащих и административный персонал СО АН.
Мне удалось завизировать этот проект в Президиуме СО АН, обкоме профсоюза работников Высшей школы и научных учреждений и Новосибирском Облсовпрофе. Теперь предстояло пройти семь кругов ада в Москве.
Я начал с ЦК профсоюза Высшей школы и научных учреждений. Там на удивление, Председатель ЦК, получив визы своих ключевых отделов, завизировала мне проект и пожелала успехов, выразив, правда сомнение в этом.
В ВЦСПС визы собирались много труднее, но в каждом кабинете, куда я приходил, я начинал с рассказа об Академгородке, дарил маленький альбомчик фотографий Академгородка, сделанный Рашидом Ахмеровым, рассказывал о некоторых научных результатах и о перспективах науки, и только потом говорил о некоторых трудностях, которые мешают нам работать, но которые нетрудно снять. Я говорил, что есть некоторые недочеты в оплате труда, которые возникли из-за того, что эти вопросы не рассматривали комплексно. Что в Академгородке, где есть два градообразующих комплекса - научный и строительный было бы правильно дать преимущества научному, поскольку и отдача от него государству будет огромной. Но мы на это не претендуем. Нужно просто уравнять системы оплаты труда одинаковых категорий работников - ИТР и рабочих - и ввести общий районный коэффициент 1,15, чтобы никто не чувствовал себя дискриминированным.
Должен сразу сказать, что визы мне пришлось собирать долго. Чаще всего просили оставить документы, изучали их, советовались, составляли справки. Я уезжал из Москвы, а через некоторое время снова заходил в кабинеты. Наконец я добрался до руководства ВЦСПС. Тогда председателем был Виктор Васильевич Гришин, и я по неопытности пытался зайти к нему, хотя знал, что он был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Кстати, уже в следующем году он стал Первым секретарем Московского горкома КПСС по рекомендации Брежнева. Мне популярно объяснил один из его заместителей, у которого я спросил о получении визы Гришина под документом:
- Он же кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. Он никогда не будет визировать документ, не зная мнения Политбюро. Но я тебе завизирую, и этого достаточно. Моя виза - это виза ВЦСПС. Ноя тебе сразу скажу: шансов у тебя мало. Минсредмаш на особом положении. Многие пытались получить его сетку оплаты, но не получил никто. Понял? Но ты пробуй!
Минсредмаш и в ВЦСПС был на особом положении. Его отраслевой профсоюз стоял особняком. Отделы ВЦСПС не командовали отделами этого профсоюза. Финансовые потоки и вся документация шли отдельно. У Минсредмаша были свои санатории и дома отдыха, а у ЦК профсоюза был свой Курортный совет по управлению ими. В Общем это было государство в государстве.
Я уже понимал, в какое безнадежное дело я ввязался, но, тем не менее, решил пройти этот путь до конца. Пока же в начале 1999-го года я все еще пытался получить поддержку в ВЦСПС, разговаривая в различных кабинетах и собирая там визы, а заодно набираясь опыта, слушая сказки профсоюзных чиновников. Эти сказки, вообще-то, были весьма правдивы. И я многое почерпнул о жизни высоких партийных и государственных деятелей того времени.
То, что они мне рассказывали, было немного похоже на рассказ Артема Тарасова (http://bixlib.ru/millioner048.html), в котором он рассказывал о знакомстве с дочерью В.В. Гришина Ольгой. Правда, этот рассказ относится к несколько более позднему времени, когда Гришин был первым секретарем Московского горкома. Но привилегии, которые нам и не снились, были и в 60-е годы.
Разговоры с Ольгой Гришиной во время этих встреч ставили меня в неловкое положение и заставляли о многом задуматься.
- Мы, наконец, получили новый холодильник, - сказала мне как то Гришина. - И пришлось ждать его целую неделю.
- Наверное, финский, «Розенлев», - вставил я, желая блеснуть осведомленностью о самых модных тогда покупках.
- Нет, холодильник марки «Филипс», спецзаказ, прямо с фирмы, - сказала Ольга. - Мы собираем всю кухню только этой марки: мебель, кухонный телевизор, видеомагнитофон, печки всякие… Иногда это обходится так дорого. К примеру, за холодильник мы заплатили три тысячи!
- Рублей? - поинтересовался я с ужасом.
- Долларов, конечно, - ответила Гришина.
Что такое доллары, я вообще не знал. Слышал, что так называлась враждебная нам капиталистическая валюта, за которую сажали в тюрьму.
В другой раз я, набравшись наглости, попросил Гришину помочь мне купить в их специальном, как мне казалось, закрытом для общей публики магазине такой же костюм, который был на ее муже. Ответ оказался неожиданным и очень поучительным.
- Знаете, Артем, - сказала Гришина, - я уже лет двадцать не была ни в одном магазине в Союзе. У нас есть специальная трехсотая секция на Кутузовском проспекте. Там нам дают разные западные каталоги. Я их листаю и, если что нибудь понравится, просто подчеркиваю. А через несколько дней мне все это приносят…
Я понял, что мы с Гришиной живем на разных планетах и больше мне не стоит задавать таких вопросов.
Продолжение следует
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
попытки увеличить зарплату
Мы жили в Академгородке уже почти семь лет. За это время правительство провело деноминацию рубля, поднялись и цены на продовольственные товары - официально примерно на 20% на основные продукты питания, которые тогда регламентировались, и неофициально на огромное число нерегламентируемых товаров.
Цены росли, а ставки зарплаты - какие были вначале, такие и оставались. Если росла квалификация, зарплату могли прибавить. Например, младший научный сотрудник без степени мог получать в месяц 105, 120 и 135 рублей. На самом деле, получить прибавку было непросто. Штатное расписание каждому институту давалось так, чтобы средняя зарплата всех младших научных сотрудников была 120 рублей. И более высокие ставки освобождались либо при увольнении, либо при защите диссертации, когда сотрудник попадал в другую градацию - младший или старший научный сотрудник со степенью. Я был младшим научным сотрудником с 1959 года и получал 105 руб. в месяц. Эта зарплата была у меня неизменной в течение семи лет моей работы сначала в Институте гидродинамики, а потом Институте теплофизики.
Справедливости ради надо сказать, что защита кандидатской диссертации являлась большим стимулом. Старший научный сотрудник, кандидат наук получал уже от 300 руб. в месяц до 350, а доктор наук - от 450 до 500 рублей в месяц. Ставок ведущих и главных научных сотрудников тогда не было. Но зав. лабораторией и зав. отделом получал чуть больше 600 руб. в месяц.
Звание члена-корреспондента давало 150 руб. в месяц дополнительно, а академика - 300 руб. Но у них были и другие льготы: Им у нас давали коттедж. Продукты, включая дефицитные, приносили домой. Была и специальная закрытая секция в промтоварном магазине, не надо было стоять в очереди за холодильником или стиральной машиной. Можно было в любое время вызвать бесплатный легковой автомобиль из гаража Президиума. Медицинское обслуживание велось в специальном диспансерном отделе (доктора наук тоже были закреплены за диспансерным отделом).
Но вернусь к системе оплаты труда.
Ставки рабочих специальностей тоже не изменялись. И разрядная рабочая сетка тоже была незыблемой. Такая же ситуация была с зарплатой служащих.
Такая система зарплаты была установлены для всей Академии наук. Исключением был Институт ядерной физики. Там зарплата была такой же, как в Министерстве среднего машиностроения. Когда-то все, работавшие над созданием атомной бомбы, были поставлены в исключительные условия. Потом это распространили на всю новую отрасль. Все зарплаты там были выше на 20-40%. А в Западной Сибири к этой зарплате применялся еще и районный коэффициент, увеличивавший зарплату на 15%.
Строители «Сибакадемстроя», строившие Академгородок, входили в систему Минсредмаша. Поэтому, к примеру, маляр, работавший в «Сибакадемстрое» получал много больше, чем маляр в Управлении эксплуатации СО АН. Можно себе представить, какие трудности с набором людей на работу испытывали Институты и службы СО АН. А младший научный персонал, получавший в разы меньше, чем квалифицированные рабочие в «Сибакадемстрое», жил только энтузиазмом и надеждой. Энтузиазм проявлялся в том, что он был физиком, химиком и т.п. - что было высоко престижным тогда. А надежда - в том, что получение научной степени сразу выводила его в ряд более-менее обеспеченных по тогдашним меркам людей.
Но на одном энтузиазме жить было чрезвычайно трудно. Сейчас, оглядываясь назад, могу смело сказать, что мы были полунищими. Жили от зарплаты до зарплаты. Сажали картошку каждую весну, - это делалось по институтам и организовывалось профсоюзом. Арендовали землю у близлежащего колхоза или совхоза, вспахивали ее плугом сразу для всех и нарезали участки для каждого. Сажала, полола, окучивала и убирала картофель каждая семья самостоятельно. И это был не единственный способ хоть как-то сэкономить деньги, чтоб оставалось на покупку промтоваров, многие из которых были нам не по карману.
Мне было легче, - я получал еще полставки Председателя ОКП. Ставка было 220 руб., я получал 110. Преподавая в НГУ, я получал еще 50 руб. в месяц, как почасовик (у меня было 12 часов в неделю). Правда, с сентября 1966 года я вынужден был отказаться от преподавания.
На профсоюзных собраниях вопрос о зарплате поднимался постоянно в каждом институте, в каждой службе. Причем, всегда говорили как о ставках заработной платы, так и о районном коэффициенте. Руководители Институтов, служб и Президиум СО АН от этих вопросов отмахивались: «Это вопросы Правительства. Мы сами ничего не устанавливаем, а получаем сверху утвержденные нормативы». Это была установившаяся практика. Просить что-либо просто так было бесполезно. Вот если готовится постановление правительства по какому-нибудь важному вопросу, тогда можно пытаться внести в него пункт, связанный с какими-нибудь благами. В любых остальных ситуациях тебя просто никто не хотел слушать.
За прошедшие годы я зондировал эти вопросы не один раз. Самое бесполезное - было обращаться в свое родное ведомство - Академию наук СССР. Там просто никто со мной на эту тему не хотел разговаривать, ссылаясь на то, что они союзное ведомство, а СО АН - республиканское, и нам все плановые показатели спускает Госплан РСФСР и Комитет по труду и заработной плате.
Забавно, но даже ставки персонала, установленные Минсредмашу, держали в тайне, и мне долго не удавалось их получить.
Наконец, я понял, что мне надо подготовить проект Постановления ЦК и Совмина и четко сформулировать все положения, которые я желаю от них получить. И надо хорошо продумать основания, чтобы они выглядели солидно и в глазах тех, кто будет визировать это постановление, не возникло недоуменных вопросов. Чтобы им не показались эти основания мелкими и недостойными внимания высших органов власти страны.
Документ, который я подготовил, понравился даже мне самому. Многие научные работы в институтах выполнялись по различным постановлениям ЦК КПСС И Совмина СССР. В каждом институте их было не менее 2-3-х. В числе их были и Институт ядерной физики и «Сибакадемстрой». Вот их я и собрал - с точными названиями, датами, с указанием институтов, которые их выполняли. Получилось весьма весомо. Сославшись на эти важнейшие работы, выполняемые СО АН, я записал пункты, которые были направлены на улучшение деятельности СО АН в этих направлениях. Среди них было и распространения на СО АН системы оплаты труда предприятий и учреждений Минсредмаша, и введение районного коэффициента 1,15 к заработной плате научных сотрудников, ИТР, рабочих, служащих и административный персонал СО АН.
Мне удалось завизировать этот проект в Президиуме СО АН, обкоме профсоюза работников Высшей школы и научных учреждений и Новосибирском Облсовпрофе. Теперь предстояло пройти семь кругов ада в Москве.
Я начал с ЦК профсоюза Высшей школы и научных учреждений. Там на удивление, Председатель ЦК, получив визы своих ключевых отделов, завизировала мне проект и пожелала успехов, выразив, правда сомнение в этом.
В ВЦСПС визы собирались много труднее, но в каждом кабинете, куда я приходил, я начинал с рассказа об Академгородке, дарил маленький альбомчик фотографий Академгородка, сделанный Рашидом Ахмеровым, рассказывал о некоторых научных результатах и о перспективах науки, и только потом говорил о некоторых трудностях, которые мешают нам работать, но которые нетрудно снять. Я говорил, что есть некоторые недочеты в оплате труда, которые возникли из-за того, что эти вопросы не рассматривали комплексно. Что в Академгородке, где есть два градообразующих комплекса - научный и строительный было бы правильно дать преимущества научному, поскольку и отдача от него государству будет огромной. Но мы на это не претендуем. Нужно просто уравнять системы оплаты труда одинаковых категорий работников - ИТР и рабочих - и ввести общий районный коэффициент 1,15, чтобы никто не чувствовал себя дискриминированным.
Должен сразу сказать, что визы мне пришлось собирать долго. Чаще всего просили оставить документы, изучали их, советовались, составляли справки. Я уезжал из Москвы, а через некоторое время снова заходил в кабинеты. Наконец я добрался до руководства ВЦСПС. Тогда председателем был Виктор Васильевич Гришин, и я по неопытности пытался зайти к нему, хотя знал, что он был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Кстати, уже в следующем году он стал Первым секретарем Московского горкома КПСС по рекомендации Брежнева. Мне популярно объяснил один из его заместителей, у которого я спросил о получении визы Гришина под документом:
- Он же кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. Он никогда не будет визировать документ, не зная мнения Политбюро. Но я тебе завизирую, и этого достаточно. Моя виза - это виза ВЦСПС. Ноя тебе сразу скажу: шансов у тебя мало. Минсредмаш на особом положении. Многие пытались получить его сетку оплаты, но не получил никто. Понял? Но ты пробуй!
Минсредмаш и в ВЦСПС был на особом положении. Его отраслевой профсоюз стоял особняком. Отделы ВЦСПС не командовали отделами этого профсоюза. Финансовые потоки и вся документация шли отдельно. У Минсредмаша были свои санатории и дома отдыха, а у ЦК профсоюза был свой Курортный совет по управлению ими. В Общем это было государство в государстве.
Я уже понимал, в какое безнадежное дело я ввязался, но, тем не менее, решил пройти этот путь до конца. Пока же в начале 1999-го года я все еще пытался получить поддержку в ВЦСПС, разговаривая в различных кабинетах и собирая там визы, а заодно набираясь опыта, слушая сказки профсоюзных чиновников. Эти сказки, вообще-то, были весьма правдивы. И я многое почерпнул о жизни высоких партийных и государственных деятелей того времени.
То, что они мне рассказывали, было немного похоже на рассказ Артема Тарасова (http://bixlib.ru/millioner048.html), в котором он рассказывал о знакомстве с дочерью В.В. Гришина Ольгой. Правда, этот рассказ относится к несколько более позднему времени, когда Гришин был первым секретарем Московского горкома. Но привилегии, которые нам и не снились, были и в 60-е годы.
Разговоры с Ольгой Гришиной во время этих встреч ставили меня в неловкое положение и заставляли о многом задуматься.
- Мы, наконец, получили новый холодильник, - сказала мне как то Гришина. - И пришлось ждать его целую неделю.
- Наверное, финский, «Розенлев», - вставил я, желая блеснуть осведомленностью о самых модных тогда покупках.
- Нет, холодильник марки «Филипс», спецзаказ, прямо с фирмы, - сказала Ольга. - Мы собираем всю кухню только этой марки: мебель, кухонный телевизор, видеомагнитофон, печки всякие… Иногда это обходится так дорого. К примеру, за холодильник мы заплатили три тысячи!
- Рублей? - поинтересовался я с ужасом.
- Долларов, конечно, - ответила Гришина.
Что такое доллары, я вообще не знал. Слышал, что так называлась враждебная нам капиталистическая валюта, за которую сажали в тюрьму.
В другой раз я, набравшись наглости, попросил Гришину помочь мне купить в их специальном, как мне казалось, закрытом для общей публики магазине такой же костюм, который был на ее муже. Ответ оказался неожиданным и очень поучительным.
- Знаете, Артем, - сказала Гришина, - я уже лет двадцать не была ни в одном магазине в Союзе. У нас есть специальная трехсотая секция на Кутузовском проспекте. Там нам дают разные западные каталоги. Я их листаю и, если что нибудь понравится, просто подчеркиваю. А через несколько дней мне все это приносят…
Я понял, что мы с Гришиной живем на разных планетах и больше мне не стоит задавать таких вопросов.
Продолжение следует