Приложение к "Трём Паркам" (9а): Счастье быть вдвоём
Данный пост иллюстрирует рассказанное в главе
Три Парки (9): Схватка vs принуждение. Злодеи. Хорошо - плохо, честно - нечестно
Начну с того самого рисунка, о котором уже рассказал:
"У меня до сих пор лежит карандашный набросок, Ланкин автопортрет, с надписью "Кируш! Считай, что я с тобой. Спокойной ночи!" - той поры, когда Мама Зоя уже не имела власти наказать меня, но разлучить со мной Ланку ещё была в силах."
Когда это было, сколько было Ланке, сколько мне? - даты не стоит, можно лишь гадать. Думаю, мне было уж точно 18, стало быть Ланке не менее 12-13ти (то есть так примерно 1979-80). Маленькая она была или большая, тогда и ранее, в какой мере вообще могла быть со мною вровень?.. - вопрос, который волновал меня всю жизнь, и тогда и теперь, хотя рассматривал-оценивал я эту тему в разные эпохи совершенно по-разному.
Для начала покажу вам её-большую - такую примерно, как на автопортрете:
Как раз те самые годы, рубеж 80х - мы с Татой уже несколько лет вместе, наш первый кризис ещё не грянул, отношения с родителями как раз более-менее - так что общаться с Ланой нам с Татой не воспрещают, хотя некоторое отслеживание (ревнивое?.. опасливое?..) со стороны Мамы Зои имеется.
Если сравнить с картинкой, где Лана в 1,2 и 4 классе, которую я уже показывал, но покажу ещё раз:
- то можно отметить, что выражение тревожности, хоть и сдобренное полуулыбкой, появляется (тут) в 4ом классе - и далее остаётся, как минимум на 6-ой и 7-ой.
Понятно, что в школе вообще следует быть начеку, что это место вообще достаточно опасное - но, но, но...
А теперь покажу ранние кадры, где мы счастливые и прекрасные:
Июль 1967, Сестрорецк.
Счастливый и прекрасный я (шесть с половиной) на фоне коляски, где спит моё годовалое счастье - живая игрушка, неиссякающий источник умиления, вдохновения, веселья; деревья, на фоне которых, в свою очередь, расположены мы, служат укрытием от зноя, отчасти дождя и буйных ветров, а также мачтами нашего пиратского корабля - на них нередко натягивалось одно из покрывал, которое защищало от ветра и притом весьма убедительно изображало туго выгибающийся парус.
Там же, тогда же - июль 1967, Сестрорецк. Мама Зоя, годовалая Ланка и я.
Все трое прекрасные и счастливые, озорные, настоящие - нам хорошо вместе, хотя трудности уже коснулись нас вовсю.
Два разных варианта одной и той же фотки, не могу решить, на которой из них Ланку лучше видно - уж очень славная у неё тут мордаха:
А ниже - уже другой кадр Ланы, а я с того же самого снимка, что выше, только качественно:
Все эти картинки - июль 1970, Сестрорецк. Мне девять с половиной, Ланке ровно четыре.
Черепах у нас было в общей сложности три, первая была крохотной и не пережила зимы, а две других прожили несколько лет, притом вместе - они были дружны в той мере в какой это вообще свойственно черепахам. Разумеется, летом мы брали их с собой на пляж, чтоб у них была возможность пастись на воле, при этом то и дело от них отвлекались - в итоге одна черепашка пропала, убредя в барханы, и отсутствовала всё лето, но счастливым образом в конце сезона нашлась - её обнаружила вторая черепашка, дружба таки оказалась крепче разлуки:) Темперамент черепаший был совсем иной, чем у нас, однако ценность отношений мы с Ланкой усматривали и на их примере тоже.
Если приплюсовать ко всем этим картинкам те, которые выложены в предыдущем изо-посте, можно вообразить, как здорово было нам с Ланкой играть, особенно во всякие захватывающие, приключенческие, "злодейские" игры - как мы вдвоём познавали счастье-как-сопричастность-бытию, любовь-как-схватку, смех-как-испытание-и-доверие. "... все они / мы были добровольцами, все дышали этой сладкой страстью - гулом в ушах, ветром погони, биением чужого пульса в твоих пальцах, сталью чужой руки на твоём горле, жёсткими обвинениями и нежными признаниями, рука-об-руку прыжком вон из игры, возвращением в новом качестве..."
(И опять напомню про ужасно, ужасно бесстрашного Теу-Тоу и ужасно-ужасно-ужасно страшного Зелёного Ужаса: то, что явилось общим ключом вхождения в альтерру для нас с Татой - в отношениях с Ланкой присутствовало во весь рост.)
Тогда, в самые давние-нежные годы, Ланка любила всё это не меньше чем я, и не меньше чем я доверяла нашему Дому, не боялась, не замыкалась, не отчаивалась - однако период разрушения Дома застиг её слишком рано, и она, похоже, отчасти забыла ощущение доверия-в-бою, отчасти перенесла свои чаяния в этой области в иную сферу. Приключенческие повести, которые она писала в конце школы, когда дома был атас, по-прежнему дышали доверием и азартом, хотя печаль и горечь в них тоже были - а вот зато в домашних конфликтах ни доверия, ни азарта у Ланы уже не было, была бесконечная усталость и онемение, очерствение, которое пугало меня всё больше; мне самому тогда было тоже очень плохо, так что в общем-то я её понимал, хотя держался иной позиции. Обо всём этом я буду рассказывать в тексте книги, несколько погодя.
Подчеркну ещё раз: для меня всегда было очевидно, что Лана принципиально меня младше, однако она восхитительно яркое, мощное, активно живое существо - поэтому я смело могу рассчитывать обрести в её лице равного партнёра, если проделаю некоторый минимум "приготовительных работ", прежде всего - введу её в курс дела, то есть расскажу ей про всё то, что меня интересует, а главное - объясню ей суть проблем, которые меня волнуют. Она же понимает слова, значит, ей можно всё объяснить, и мы сможем вместе обсуждать волнующее, сможем во всё интересное вместе играть! - именно так видел ситуацию я-маленький, и тягостное осознание того, в какой мере оно вовсе не так, стало настигать меня очень и очень не рано.
Маленькая Ланка нуждалась во мне ничуть не меньше, чем я в ней - и была радостно готова на любые приключения, охотно принимала любые инфо-загрузы - да только подлинного понимания у неё не могло быть по возрасту, поэтому ей приходилось отчасти перенапрягаться, вмещая в себя едва вместимое (а то и невместимое), отчасти бессознательно имитировать понимание, невольно обманывая при этом не только меня, но и самоё себя.
Пока это всё касалось лишь интересных игр, оно было ещё ничего, терпимо, хотя уже слегка с перекосом - а вот когда Дом начал рушиться, и на Ланку хором повалились с горькими жалобами мы с Мамой Зоей попеременно, так что ей пришлось систематически вмещать в себя уже совсем невместимое - вот тут-то и наступила настоящая беда. Итогом - то самое онемение и очерствение, о котором выше... - горе, горе, горе.
Тем не менее, в течение долгого времени мы с Ланкой были вместе очень, очень, очень счастливы.
За обложкой дневника у меня много лет хранились два фото самых любимых существ - Ланки и Таты. Вот эти два портрета вместе:
Немыслимо юные, немыслимо прекрасные - несущие мне свет подлинной любви, подлинного Дома, к которому я мог припадать даже в самые тяжёлые минуты: прятался у себя, открывал дневник - вот они, питатели и хранители моего сердца!.. они здесь, они со мною - я живу.
(Предвосхищая расспросы скажу, что не раз бывал разлучён и с Ланкой, не только с Татой: иной раз Лану увозили куда-то без меня, иной раз мы с Ланой оказывались в разрыве, в ссоре - и взирать на её портрет было для меня целительным, помогало найти путь ко взаимопониманию.)
Тата на этой фотке снята в Артеке - тот самый штрек, когда мы уже пережили Встречу Сверки Ключей, после чего разлучились почитай на всё на лето 1975: сперва Тату отправили в Артек, затем меня увезли в Евпаторию. Из этой фотки, кстати, мы много лет спустя сделали картинку, изображающую, что несмотря на разлуку мы были в тот момент душою вместе:
А ниже - как раз в то самое лето мы с Ланой в Евпатории:
Мне четырнадцать с половиной, Ланке девять.
Несмотря на изнывание-томление в разлуке с Татой, я таки счастлив с Ланкой, очень счастлив.
То лето, лето 1975, играет совершенно особую роль в истории обнаружения пути домой - но об этом я буду рассказывать позже, в тексте книги.
Возвращаясь к кадрам в начале поста подчеркну, что мы с Ланой достаточно близко дружили и позже, уже когда я был вместе с Татой - хотя сложности в наших отношениях ещё как бывали, всё было весьма неровно, можно даже сказать - чем дальше, тем неровнее. С одной стороны, Ланка росла и естественным образом сепарировалась, не просто резво прокачиваясь в контр-суггестии - но и последовательно подвергая сомнению / проверяя на прочность всё то, что было мною в неё инфо-загружено за предыдущие годы; с другой стороны, эпоха разрушения Дома пришла наконец к некоторой мрачноватой стабильности, все сделались усталыми до циничности, и Ланка в том числе - но вместе с тем оставались живыми, так что временами всё делалось почти прекрасно. Почти как в ранние-светлые наши времена:)
Три фотки ниже - лето 1979, Лане 13.
Лана с любимым Барсом (тем самым, который Барсик-Ланин, в отличие от Барсика-Зоина) на даче, на 67-ом километре.
Барсик-Ланин образовался у нас в 1977, после прекрасного лета, когда мы с Татой сговорили наших снять дачу вместе - в Суходолье, на хуторе, где уже снимали Татины в предыдущем году. В Суходолье нам было раздолье, мы даже успели пожить в палатке, которую ставили с задней стороны дома, с видом на поля - мы любовались на вольную волю, а наши старшие могли спокойно смотреть на нас в окно, утешение сразу всем:) По стенам и крыше палатки то и дело метались местные котята, одним из которых был будущий Барсик; ощущение офигенское! - вдруг летящая тень, лёгкий цокот коготков... Двухгодовалый Санька, Татин брат, приходил в неистовое волнение и шёпотом говорил: "Это Чёрная Тапка! это Чёрная Тапка!" - что это за мистическая Чёрная Тапка, мы так и не узнали, но впоследствии одну из наших крыс в честь оной персоны назвали Тапой:) А что касается Ланы, то она много играла с котятами, особенно с одним из них, и в конце сезона уговорила Бабушку взять Барсика в город, хозяйка хутора и котосемейства охотно согласилась его отдать. Когда везли Барсика в первый раз, надо было спрятать его, чтоб не увидели сотрудники метро - и я держал его под курткой, но хвост всё равно свешивался вниз, поэтому наши окружали меня с боков, ненавязчиво заслоняя от бдительных тётенек:) долго потом этот рейс вспоминали, столько было волнений и веселья.
Лана выписала Барсику "паспорт" (не у ветеринаров, как теперь делается, а сама нарисовала) на имя Барс Васильевич Пушкин - маму его звали Пушка, а неизвестного отца обозначили Василием в честь дворника из "Кошкин-Дома" (ну и в честь Мамы Зои, которая тоже Васильевна:)) Барсик считался по преимуществу Ланиным, хотя, конечно, Бабушка ухаживала за ним куда больше чем Лана; помню, как уже совсем старая Бабушка задумчиво говорила довольно-таки престарелому Барсу: "Ну и зачем ты мне принёс свой хвост?" - когда он подходил и тёрся о колени, вздымая хвост до самого её носа; это была ритуальная фраза, знаменующая начало обнимашек. Позже, когда Бабушка умерла и Барсик стал Папы-Юриным питомцем, Папа Юра веселился, вспоминая Бабушкину фразу в аналогичных обстоятельствах: "спасибо, мол, как мило, ты принёс мне хвост, чтобы я мог его поцеловать!" - и элегантным жестом изображал поклонение некоему священному существу:) Короче, Барсик устойчиво был нашим общим любимцем.
Там же, на даче на 67-ом километре, в том же 1979; рядом с Барсом, похоже, не Бабушка, а Мама Зоя - а снимала скорее всего сама Ланка.
Из этой фотки Ланка сделала себе нечто вроде плаката, вставив её в лист бумаги с изображением летящих нот и надписью по-английски, гласящей "хард-рок это самая лучшая музыка на свете!" - Барсик у радиоприёмника не то балдеет, не то танцует:)
Там же, тогда же - лето 1979.
Ланка на мостках вся как будто с картины начала двадцатого века - кто там рисовал барышень томных в белом, в шляпах, в парках у прудов:)
Мне эти мостки тоже весьма милы; я в ту эпоху уже на дачах не жил, пользуясь относительной свободой передвижения (учился уже в Универе), так что дачу снимали для Бабушки, Ланы и Барса, а все прочие лишь приезжали навещать - так вот при навещании мы с этих мостков купались, притом с особым кайфом. Мостки заходили довольно-таки далеко, на осмысленную глубину - что позволяло купаться нагишом, проходя до самого "носа" мостков, завернувшись по-нагу в плащ и выскальзывая из него прямо в воду (так же и назад).
Отдельно подчеркну, что плащик был тот самый, любимый мой-и-мамин чёрный плащ, в котором мама навещала нас в Кронколонии - "Чёрный плащик мерещится в купах (да, нет?.. нет… нет, да!), ползёт по дорожке - да, да, дадада! - бегу вниз..." - мне было сладко и томно входить в нём на дачный порог, как мама когда-то, бродить в нём по берегу озера с Ланкой и Татой втроём, скользить из него в ласковые торфяные воды - так непохожие и почему-то вместе с тем похожие на камышово-лилейные локусы моего детства.
В довершение - композиция из несколько более поздних Ланкиных фоток:
Нельзя сказать, чтобы отношения между мной и Ланой (и даже точнее: между нами, то есть мной + Татой, и Ланой) становились всё сложнее в смысле труднее - даже наоборот, на определённом этапе сепарация состоялась полностью (как мне кажется, как мне кажется! - бывает ведь, что снаружи не видно того, что по-прежнему бушует внутри), настала эпоха ровной нежности, так что во времена раннего детства Веряшки, Ланиной дочери, мы иной раз учиняли озорные путешествия вчетвером - втайне от всей прочей родни, как когда-то мы с Татой брали в потайные странствия юную Ланку.
Никогда не забуду палатку на верху сопки, налетевшую как вихрь чёрный тучу слепней - мы вчетвером закрылись, зажимаем руками щели, Тата мастерски сбивает уже влетевших, Веряшка взвизгивает от страха и восторга одновременно, мы с Ланкой ржём, вспоминая приключения нашего детства, отчасти пореаловые, отчасти виртуальные...
Сколько дивного досталось нам пережить! Как хорошо. Ну просто очень хорошо:)
Далее будет выложена следующая глава книги, а затем - изо-пост к ней.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Три Парки (9): Схватка vs принуждение. Злодеи. Хорошо - плохо, честно - нечестно
Начну с того самого рисунка, о котором уже рассказал:
"У меня до сих пор лежит карандашный набросок, Ланкин автопортрет, с надписью "Кируш! Считай, что я с тобой. Спокойной ночи!" - той поры, когда Мама Зоя уже не имела власти наказать меня, но разлучить со мной Ланку ещё была в силах."
Когда это было, сколько было Ланке, сколько мне? - даты не стоит, можно лишь гадать. Думаю, мне было уж точно 18, стало быть Ланке не менее 12-13ти (то есть так примерно 1979-80). Маленькая она была или большая, тогда и ранее, в какой мере вообще могла быть со мною вровень?.. - вопрос, который волновал меня всю жизнь, и тогда и теперь, хотя рассматривал-оценивал я эту тему в разные эпохи совершенно по-разному.
Для начала покажу вам её-большую - такую примерно, как на автопортрете:
Как раз те самые годы, рубеж 80х - мы с Татой уже несколько лет вместе, наш первый кризис ещё не грянул, отношения с родителями как раз более-менее - так что общаться с Ланой нам с Татой не воспрещают, хотя некоторое отслеживание (ревнивое?.. опасливое?..) со стороны Мамы Зои имеется.
Если сравнить с картинкой, где Лана в 1,2 и 4 классе, которую я уже показывал, но покажу ещё раз:
- то можно отметить, что выражение тревожности, хоть и сдобренное полуулыбкой, появляется (тут) в 4ом классе - и далее остаётся, как минимум на 6-ой и 7-ой.
Понятно, что в школе вообще следует быть начеку, что это место вообще достаточно опасное - но, но, но...
А теперь покажу ранние кадры, где мы счастливые и прекрасные:
Июль 1967, Сестрорецк.
Счастливый и прекрасный я (шесть с половиной) на фоне коляски, где спит моё годовалое счастье - живая игрушка, неиссякающий источник умиления, вдохновения, веселья; деревья, на фоне которых, в свою очередь, расположены мы, служат укрытием от зноя, отчасти дождя и буйных ветров, а также мачтами нашего пиратского корабля - на них нередко натягивалось одно из покрывал, которое защищало от ветра и притом весьма убедительно изображало туго выгибающийся парус.
Там же, тогда же - июль 1967, Сестрорецк. Мама Зоя, годовалая Ланка и я.
Все трое прекрасные и счастливые, озорные, настоящие - нам хорошо вместе, хотя трудности уже коснулись нас вовсю.
Два разных варианта одной и той же фотки, не могу решить, на которой из них Ланку лучше видно - уж очень славная у неё тут мордаха:
А ниже - уже другой кадр Ланы, а я с того же самого снимка, что выше, только качественно:
Все эти картинки - июль 1970, Сестрорецк. Мне девять с половиной, Ланке ровно четыре.
Черепах у нас было в общей сложности три, первая была крохотной и не пережила зимы, а две других прожили несколько лет, притом вместе - они были дружны в той мере в какой это вообще свойственно черепахам. Разумеется, летом мы брали их с собой на пляж, чтоб у них была возможность пастись на воле, при этом то и дело от них отвлекались - в итоге одна черепашка пропала, убредя в барханы, и отсутствовала всё лето, но счастливым образом в конце сезона нашлась - её обнаружила вторая черепашка, дружба таки оказалась крепче разлуки:) Темперамент черепаший был совсем иной, чем у нас, однако ценность отношений мы с Ланкой усматривали и на их примере тоже.
Если приплюсовать ко всем этим картинкам те, которые выложены в предыдущем изо-посте, можно вообразить, как здорово было нам с Ланкой играть, особенно во всякие захватывающие, приключенческие, "злодейские" игры - как мы вдвоём познавали счастье-как-сопричастность-бытию, любовь-как-схватку, смех-как-испытание-и-доверие. "... все они / мы были добровольцами, все дышали этой сладкой страстью - гулом в ушах, ветром погони, биением чужого пульса в твоих пальцах, сталью чужой руки на твоём горле, жёсткими обвинениями и нежными признаниями, рука-об-руку прыжком вон из игры, возвращением в новом качестве..."
(И опять напомню про ужасно, ужасно бесстрашного Теу-Тоу и ужасно-ужасно-ужасно страшного Зелёного Ужаса: то, что явилось общим ключом вхождения в альтерру для нас с Татой - в отношениях с Ланкой присутствовало во весь рост.)
Тогда, в самые давние-нежные годы, Ланка любила всё это не меньше чем я, и не меньше чем я доверяла нашему Дому, не боялась, не замыкалась, не отчаивалась - однако период разрушения Дома застиг её слишком рано, и она, похоже, отчасти забыла ощущение доверия-в-бою, отчасти перенесла свои чаяния в этой области в иную сферу. Приключенческие повести, которые она писала в конце школы, когда дома был атас, по-прежнему дышали доверием и азартом, хотя печаль и горечь в них тоже были - а вот зато в домашних конфликтах ни доверия, ни азарта у Ланы уже не было, была бесконечная усталость и онемение, очерствение, которое пугало меня всё больше; мне самому тогда было тоже очень плохо, так что в общем-то я её понимал, хотя держался иной позиции. Обо всём этом я буду рассказывать в тексте книги, несколько погодя.
Подчеркну ещё раз: для меня всегда было очевидно, что Лана принципиально меня младше, однако она восхитительно яркое, мощное, активно живое существо - поэтому я смело могу рассчитывать обрести в её лице равного партнёра, если проделаю некоторый минимум "приготовительных работ", прежде всего - введу её в курс дела, то есть расскажу ей про всё то, что меня интересует, а главное - объясню ей суть проблем, которые меня волнуют. Она же понимает слова, значит, ей можно всё объяснить, и мы сможем вместе обсуждать волнующее, сможем во всё интересное вместе играть! - именно так видел ситуацию я-маленький, и тягостное осознание того, в какой мере оно вовсе не так, стало настигать меня очень и очень не рано.
Маленькая Ланка нуждалась во мне ничуть не меньше, чем я в ней - и была радостно готова на любые приключения, охотно принимала любые инфо-загрузы - да только подлинного понимания у неё не могло быть по возрасту, поэтому ей приходилось отчасти перенапрягаться, вмещая в себя едва вместимое (а то и невместимое), отчасти бессознательно имитировать понимание, невольно обманывая при этом не только меня, но и самоё себя.
Пока это всё касалось лишь интересных игр, оно было ещё ничего, терпимо, хотя уже слегка с перекосом - а вот когда Дом начал рушиться, и на Ланку хором повалились с горькими жалобами мы с Мамой Зоей попеременно, так что ей пришлось систематически вмещать в себя уже совсем невместимое - вот тут-то и наступила настоящая беда. Итогом - то самое онемение и очерствение, о котором выше... - горе, горе, горе.
Тем не менее, в течение долгого времени мы с Ланкой были вместе очень, очень, очень счастливы.
За обложкой дневника у меня много лет хранились два фото самых любимых существ - Ланки и Таты. Вот эти два портрета вместе:
Немыслимо юные, немыслимо прекрасные - несущие мне свет подлинной любви, подлинного Дома, к которому я мог припадать даже в самые тяжёлые минуты: прятался у себя, открывал дневник - вот они, питатели и хранители моего сердца!.. они здесь, они со мною - я живу.
(Предвосхищая расспросы скажу, что не раз бывал разлучён и с Ланкой, не только с Татой: иной раз Лану увозили куда-то без меня, иной раз мы с Ланой оказывались в разрыве, в ссоре - и взирать на её портрет было для меня целительным, помогало найти путь ко взаимопониманию.)
Тата на этой фотке снята в Артеке - тот самый штрек, когда мы уже пережили Встречу Сверки Ключей, после чего разлучились почитай на всё на лето 1975: сперва Тату отправили в Артек, затем меня увезли в Евпаторию. Из этой фотки, кстати, мы много лет спустя сделали картинку, изображающую, что несмотря на разлуку мы были в тот момент душою вместе:
А ниже - как раз в то самое лето мы с Ланой в Евпатории:
Мне четырнадцать с половиной, Ланке девять.
Несмотря на изнывание-томление в разлуке с Татой, я таки счастлив с Ланкой, очень счастлив.
То лето, лето 1975, играет совершенно особую роль в истории обнаружения пути домой - но об этом я буду рассказывать позже, в тексте книги.
Возвращаясь к кадрам в начале поста подчеркну, что мы с Ланой достаточно близко дружили и позже, уже когда я был вместе с Татой - хотя сложности в наших отношениях ещё как бывали, всё было весьма неровно, можно даже сказать - чем дальше, тем неровнее. С одной стороны, Ланка росла и естественным образом сепарировалась, не просто резво прокачиваясь в контр-суггестии - но и последовательно подвергая сомнению / проверяя на прочность всё то, что было мною в неё инфо-загружено за предыдущие годы; с другой стороны, эпоха разрушения Дома пришла наконец к некоторой мрачноватой стабильности, все сделались усталыми до циничности, и Ланка в том числе - но вместе с тем оставались живыми, так что временами всё делалось почти прекрасно. Почти как в ранние-светлые наши времена:)
Три фотки ниже - лето 1979, Лане 13.
Лана с любимым Барсом (тем самым, который Барсик-Ланин, в отличие от Барсика-Зоина) на даче, на 67-ом километре.
Барсик-Ланин образовался у нас в 1977, после прекрасного лета, когда мы с Татой сговорили наших снять дачу вместе - в Суходолье, на хуторе, где уже снимали Татины в предыдущем году. В Суходолье нам было раздолье, мы даже успели пожить в палатке, которую ставили с задней стороны дома, с видом на поля - мы любовались на вольную волю, а наши старшие могли спокойно смотреть на нас в окно, утешение сразу всем:) По стенам и крыше палатки то и дело метались местные котята, одним из которых был будущий Барсик; ощущение офигенское! - вдруг летящая тень, лёгкий цокот коготков... Двухгодовалый Санька, Татин брат, приходил в неистовое волнение и шёпотом говорил: "Это Чёрная Тапка! это Чёрная Тапка!" - что это за мистическая Чёрная Тапка, мы так и не узнали, но впоследствии одну из наших крыс в честь оной персоны назвали Тапой:) А что касается Ланы, то она много играла с котятами, особенно с одним из них, и в конце сезона уговорила Бабушку взять Барсика в город, хозяйка хутора и котосемейства охотно согласилась его отдать. Когда везли Барсика в первый раз, надо было спрятать его, чтоб не увидели сотрудники метро - и я держал его под курткой, но хвост всё равно свешивался вниз, поэтому наши окружали меня с боков, ненавязчиво заслоняя от бдительных тётенек:) долго потом этот рейс вспоминали, столько было волнений и веселья.
Лана выписала Барсику "паспорт" (не у ветеринаров, как теперь делается, а сама нарисовала) на имя Барс Васильевич Пушкин - маму его звали Пушка, а неизвестного отца обозначили Василием в честь дворника из "Кошкин-Дома" (ну и в честь Мамы Зои, которая тоже Васильевна:)) Барсик считался по преимуществу Ланиным, хотя, конечно, Бабушка ухаживала за ним куда больше чем Лана; помню, как уже совсем старая Бабушка задумчиво говорила довольно-таки престарелому Барсу: "Ну и зачем ты мне принёс свой хвост?" - когда он подходил и тёрся о колени, вздымая хвост до самого её носа; это была ритуальная фраза, знаменующая начало обнимашек. Позже, когда Бабушка умерла и Барсик стал Папы-Юриным питомцем, Папа Юра веселился, вспоминая Бабушкину фразу в аналогичных обстоятельствах: "спасибо, мол, как мило, ты принёс мне хвост, чтобы я мог его поцеловать!" - и элегантным жестом изображал поклонение некоему священному существу:) Короче, Барсик устойчиво был нашим общим любимцем.
Там же, на даче на 67-ом километре, в том же 1979; рядом с Барсом, похоже, не Бабушка, а Мама Зоя - а снимала скорее всего сама Ланка.
Из этой фотки Ланка сделала себе нечто вроде плаката, вставив её в лист бумаги с изображением летящих нот и надписью по-английски, гласящей "хард-рок это самая лучшая музыка на свете!" - Барсик у радиоприёмника не то балдеет, не то танцует:)
Там же, тогда же - лето 1979.
Ланка на мостках вся как будто с картины начала двадцатого века - кто там рисовал барышень томных в белом, в шляпах, в парках у прудов:)
Мне эти мостки тоже весьма милы; я в ту эпоху уже на дачах не жил, пользуясь относительной свободой передвижения (учился уже в Универе), так что дачу снимали для Бабушки, Ланы и Барса, а все прочие лишь приезжали навещать - так вот при навещании мы с этих мостков купались, притом с особым кайфом. Мостки заходили довольно-таки далеко, на осмысленную глубину - что позволяло купаться нагишом, проходя до самого "носа" мостков, завернувшись по-нагу в плащ и выскальзывая из него прямо в воду (так же и назад).
Отдельно подчеркну, что плащик был тот самый, любимый мой-и-мамин чёрный плащ, в котором мама навещала нас в Кронколонии - "Чёрный плащик мерещится в купах (да, нет?.. нет… нет, да!), ползёт по дорожке - да, да, дадада! - бегу вниз..." - мне было сладко и томно входить в нём на дачный порог, как мама когда-то, бродить в нём по берегу озера с Ланкой и Татой втроём, скользить из него в ласковые торфяные воды - так непохожие и почему-то вместе с тем похожие на камышово-лилейные локусы моего детства.
В довершение - композиция из несколько более поздних Ланкиных фоток:
Нельзя сказать, чтобы отношения между мной и Ланой (и даже точнее: между нами, то есть мной + Татой, и Ланой) становились всё сложнее в смысле труднее - даже наоборот, на определённом этапе сепарация состоялась полностью (как мне кажется, как мне кажется! - бывает ведь, что снаружи не видно того, что по-прежнему бушует внутри), настала эпоха ровной нежности, так что во времена раннего детства Веряшки, Ланиной дочери, мы иной раз учиняли озорные путешествия вчетвером - втайне от всей прочей родни, как когда-то мы с Татой брали в потайные странствия юную Ланку.
Никогда не забуду палатку на верху сопки, налетевшую как вихрь чёрный тучу слепней - мы вчетвером закрылись, зажимаем руками щели, Тата мастерски сбивает уже влетевших, Веряшка взвизгивает от страха и восторга одновременно, мы с Ланкой ржём, вспоминая приключения нашего детства, отчасти пореаловые, отчасти виртуальные...
Сколько дивного досталось нам пережить! Как хорошо. Ну просто очень хорошо:)
Далее будет выложена следующая глава книги, а затем - изо-пост к ней.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.