Покидая Мать-озеро. Глава 5.
Я перевела и выложила 67 страниц этой книги. Хотелось бы попросить своих читателей и читательниц оставлять несколько слов по прочтению - пусть это будет "спасибо", но я буду знать, что не зря трачу свое время и силы на перевод. Тем, кто уже это делает, я очень благодарна.
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Красные башмачки
В этой главе вы узнаете, как отмечают Новый Год в деревне мосо, почему собаки едят как люди, а также что стало с заветными красными башмачками Наму.
Мы вбежали во двор, дыханием пытаясь согреть наши замерзшие пальцы и вытирая носы рукавами. Первое, что мы заметили - Ама переоделась.
Она сменила свой черный жилет, который носила каждый день, на красный, который надевала только по праздникам. При этом она рубила дрова, но когда подняла голову от поленницы, мы обратили внимание на ее сверкающие глаза. Она отложила топор и подошла к нам, чтобы помочь мне снять корзину со спины. Затем она взяла Ачэ за руку и в дом мы вошли все втроем. Ама уже давно не уделяла нам так много внимания.
Внутри ярко горел очаг, а наш новый братик Хоми счастливо спал на руках у Чжэмы. Аромат свиного супа витал в воздухе. Суп был приготовлен не из свежей свинины, конечно. Ама нарезала bocher - засоленную свиную тушу без костей, которая в каждой семье мосо лежит на лавке в главной комнате, как матрац. Иногда за много лет, что она хранится, жир темнеет до темно-желтого. Хотя это и не было свежее мясо, свинина пахла отлично.
Мой отец сидел у огня.
- Дядюшка, ты вернулся! - воскликнула я.
- А где же ты была? - спросил Чжэми, улыбаясь.
- Резала траву для свиней.
- Вот и славно, - сказал он.
Мой отец поднялся и налил мне и Ачэ по чашке чая с маслом.
- Только обязательно выплевывайте чаинки, - предупредил он, - иначе у вас на макушке вырастет большой чайный куст.
Моя Ама засмеялась.
Отец вернулся на канг, сев по-турецки. Его красивое лицо почернело от горного воздуха, но сейчас свет очага придавал ему медный оттенок. У отца были черные густые и волнистые волосы, а такой нос, как у него, мы обычно называли «ячий нос» - благородный нос, как у яка-быка: широкий и крепкий, с неровной переносицей и округлым окончанием. Руки у Чжэми были длинные и изящные - самые красивые руки в мире. Он сам был удивительно красив. Чжэми был, как это говорится по-английски, немногословен.
Он молча потянулся к своей холщовой сумке и первым делом достал оттуда три чайных брикета и большой пакет риса - особого сладкого риса, который не растет вокруг озера Лугуху и на который ему наверняка пришлось обменять не один товар. Чай и рис предназначались моей маме. Для Чжэмы он привез розовую шаль с красно-белыми цветами, для Ачэ - тибетский пояс, а для Ховэя - кусочек коричневого сахара. Но неожиданно для меня в сумке Чжэми ничего не нашлось, потому что он закрыл ее и отложил к стене, а сам уселся рядом с очагом и свернул лист табака.
Отец зажег сигарету и выпустил несколько колец дыма.
Я засмеялась. Я знала, что он всегда привозил что-то мне в подарок, а сейчас просто дразнил меня. Я оказалась права. Чжэми расхохотался, сдвинул сигарету в уголок рта и взял свой рюкзак, а потом он отдал мне башмачки.
Красные вельветовые башмачки с черными точками и шнурками, с белыми резиновыми подошвами и пушистыми розовыми стельками из хлопка.
Розовый, мягкий, пушистый хлопок…
Это были самые красивые башмачки, которые я когда-либо видела - моя первая обувь.
Я держала их в руках в безмолвном восторге, пока мама не придвинула стул к плите. Она сказала мне сесть, но я стояла как вкопанная, и тогда она с мягкой решительностью усадила меня на стул и налила теплой воды в синий эмалированный таз, чтобы я могла вымыть ноги. Из-за того, что я никогда прежде не носила обувь, мои ступни потрескались от бега по заледеневшей грязи и снегу, и отчистить их было непросто. Когда, наконец, мои ступни были чистыми, кожа оказалась непривычно белой, мягкой и вся покрытая маленькими морщинками.
Взгляд Амы затуманился:
- У тебя отцовские ноги.
Конечно, я знала, что она имела в виду, говоря это: она хотела сказать, что мои ноги похожи на ноги Чжэми, а его она очень любила. Это был лучший комплимент, какой мама могла сделать мне. Эти слова были самыми нежными, самыми любящими словами, которые она когда-либо говорила. Даже сейчас, когда я вспоминаю, как моя Ама говорит, что мои ноги похожи на папины, сердце мое сжимается. Мне бы очень хотелось, чтобы я не растратила все свои слезы в первые три года жизни впустую, когда я плакала, даже не зная, почему…
Я сунула ноги в башмаки, пошевелила большими пальцами и закрыла глаза.
Мои ступни, горячие и мягкие от горячей воды, утонули в мягком тепле башмаков. Это было великолепное ощущение, мне казалось, будто мои ноги тают… По крайне мере, на какое-то время. Потому что мои подошвы и щиколотки так сильно потрескались от холода и были такими ободранными, что они начали чесаться, и чесались, и чесались, и чесались, и очень скоро я уже не могла прекратить чесаться.
- Лучше снять их, - сказала моя Ама, - так ты не будешь чесаться и не испачкаешь их. Можешь их отложить до Нового года. Давай, убери их и иди ужинать.
Свиной суп действительно пах хорошо, но я была так захвачена мыслью о новых башмачках, что мне кусок в горло не лез. Я едва смогла проглотить несколько ложек супа, потом схватила башмачки в руки и выбежала за дверь, чтобы похвастаться перед друзьями. Но Ама была права - нельзя было их пачкать, поэтому девочки должны были вымыть руки, прежде чем трогать мои башмачки.
Их руки проскальзывали внутрь башмаков, ощупывая тепло стелек, носы принюхивались к белой резиновой подошве… Наконец, мы пришли к соглашению, что я даже позволю подружкам их поносить после того, как сама надену их на Новый Год. Я пошла домой спать.
Тем вечером и затем каждую ночь, залезая в кровать, я клала мои башмаки под подушку. Сворачиваясь рядом с Чжэмой, я засыпала с мыслью о Новом Годе, о рагу из цыпленка и ломтиках ветчины, и о топоте моих очаровательных красных башмачков по обледенелой красной земле - я буду путешествовать от двора ко двору и желать каждому здоровья и долголетия
***
Однажды утром я проснулась и обнаружила мою маму, подметающую двор. У меня тут же слюнки потекли. Моя Ама выметала грязь старого года, чтобы мы могли приветствовать новый, а это означало, что до нового года осталось всего шесть дней. На двадцать девятый день месяца мама порежет на ломтики засоленную свинину, приготовит рис и лепешку, которую мы называем баба. Тридцатого числа она зарежет курицу, а Дуцзема принесет нам козьего мяса.
В канун Нового Года матушка пригласит в дом пса, чтобы он отведал нашей еды: риса и бабу, овощи и цыпленка, свинину и козлятину. Пес не будет тратить время на бесполезное виляние хвостом. Пока матушка будет благодарить его за то, что он подарил нам человеческую жизнь, он будет глотать, жевать, разгрызать и снова глотать, его живот будет наполняться стремительно, как мочевой пузырь у свиньи, давя на ребра. Наконец, он сунет свою морду в пустую металлическую миску и протащит ее по всему дому, пока не устроится где-нибудь в углу, умастив миску между своих передних лап. Только после этого наступит наша очередь приступать к праздничной трапезе.
Конечно, о Псе существует легенда.
Давным-давно люди и животные жили вечно, но людей и зверей становилось все больше и больше, а места для сна и игр, равно как и еды для них, все меньше… Тогда люди и животные начали драться друг с другом, производя столько шума, что он долетел до Великих Небес. Утомившись от бесконечного гвалта, Великие Небеса потеряли терпение.
Они созвали всех животных и объявили, что решение найдено! С этих пор никто, кроме богов и богинь, не будет жить вечно. Вместо этого у каждого существа будет его смертная жизнь, что означает, что в конце все они умрут. Великие Небеса не желали нести ответственность за продолжительность жизней, а посему предложили следующее: они будут выкрикивать цифру, а животное должно выкрикнуть в ответ. Кто отзовется - тому и достается то количество лет, сколько было объявлено.
Когда Великие Небеса назвали тысячу лет, Дикий Гусь ответил: «Да! Я!». Когда Великие Небеса выкрикнули сто лет, Дикая Утка отозвалась: «Да! Я!». А когда Великие небеса назвали шестьдесят лет, Пес ответил: «Я!», но вот Человек был таким медлительным и неуклюжим, что ему досталось всего тринадцать лет.
Горько разочарованный перспективой прожить так мало, Человек пошел жаловаться Великим Небесам. Но жалобы Человека не тронули Великие Небеса, они предложили ему попытаться договориться с другими животными. Так Человек принялся молить зверей обменять их возраст на человеческие тринадцать лет. Не удивительно, что никто не соглашался - до тех пор, как Человек не попросил Пса. Пес согласился, потому что собаки всегда любили людей. Человек был так благодарен, что поклялся всегда заботиться о Псе. Вот почему в канун Нового
Года люди дают собакам лакомиться полноценной человеческой трапезой, в память о собачьей жертве.
***
На Новый Год мы ходили в гости к соседям, чтобы желать им здоровья и долголетия. Под накидку из козлиной шкуры матушка надела свою красную жилетку и яркий разноцветный пояс. На моей сестре был шарф, а я сама, наконец, надела свои новенькие красные башмачки.
Я так гордилась собой.
Пока я ходила от дома к дому, я не могла оторвать взгляд от обновки. Когда мы садились у очага, чтобы поесть и выпить, все, что я могла видеть и чувствовать - мои ступни в очаровательных, уютных красных башмачках.
Но по мере того, как темнело, мои милые башмачки тоже начали менять цвет. Несмотря на то, что дворы были тщательно подметены от прошлогодней грязи, но красная земля все же оставляла пятна на подошвах. Всем хотелось потрогать мои башмачки и почувствовать, насколько они мягкие и теплые, а я не могла отпихнуть все руки, оставляющие пятна сажи на красном вельвете. Когда поздно ночью я пришла домой, подошвы моей обуви были коричневыми, а верх - весь в черных следах от чужих пальцев.
Все были такими уставшими, сытыми и довольно-таки пьяными от выпитой сулимы, так что сразу направились спать. Но я не собиралась ложиться сразу - мне хотелось вновь надеть мои башмачки завтра, поэтому нужно было сделать так, чтобы они были чистыми и свежими, как новые. Я налила воды в таз - мыла и терла мои башмаки до тех пор, пока они не стали выглядеть идеально. После этого я поставила их рядом с очагом, чтобы они высохли.
Я знала, что это должно занять некоторое время, и мне нельзя идти спать к Чжэме - так что я забралась на канг и пригрелась возле очага… Разумеется, я была так вымотана, что и не заметила, как уснула.
Меня разбудил запах загоревшегося хлопка.
Я не плакала.
Я лишь села на пятки и смотрела на огромную уродливую дыру в моем прекрасном красном башмачке. Левом.
Наутро матушка набила внутренность башмаков соломой и заделала дыру в них черной заплаткой. Поотом она отправилась к ламе Рухи, потому что наша традиция гласит, что если дотронуться до головы ламы в Новый Год, удача не оставит тебя. Я вновь надела свои башмачки, но все, что я могла видеть, была уродливая черная заплата. Когда мои друзья меряли их, черная заплатка бросалась и им в глаза. Безобразный кусок хлопка. Они смеялись: «Глупая девчонка!» и убегали домой.
Я выкинула башмаки в свинарник.
Спустя какое-то время после Нового Года отец пришел навестить нас, принеся с собой ячьего мяса и ячью колбасу. Когда он увидел мои голые ступни, он спросил:
- Тебе не понравились башмачки?
- Не говори с ней об этом, - попросила мама, - она и так слишком долго грустила…
- Они сгорели, - сказала я.
Отец ответил:
- Не волнуйся, я принесу тебе другие.
Но он так никогда и не сдержал обещания.
Какое-то время я пыталась носить старые зеленые башмаки моей сестры.
Их пятки были ужасно изношены, и на них тоже были заплатки из коры и листьев. Для моих ног они были слишком велики, так что ходить в них по мерзлой земле было невозможно - они быстро промокали и становились какими-то липкими. Эти я тоже выбросила - швырнула в сторону горной тропы, и после этого вновь стала ходить босиком.
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Красные башмачки
В этой главе вы узнаете, как отмечают Новый Год в деревне мосо, почему собаки едят как люди, а также что стало с заветными красными башмачками Наму.
Мы вбежали во двор, дыханием пытаясь согреть наши замерзшие пальцы и вытирая носы рукавами. Первое, что мы заметили - Ама переоделась.
Она сменила свой черный жилет, который носила каждый день, на красный, который надевала только по праздникам. При этом она рубила дрова, но когда подняла голову от поленницы, мы обратили внимание на ее сверкающие глаза. Она отложила топор и подошла к нам, чтобы помочь мне снять корзину со спины. Затем она взяла Ачэ за руку и в дом мы вошли все втроем. Ама уже давно не уделяла нам так много внимания.
Внутри ярко горел очаг, а наш новый братик Хоми счастливо спал на руках у Чжэмы. Аромат свиного супа витал в воздухе. Суп был приготовлен не из свежей свинины, конечно. Ама нарезала bocher - засоленную свиную тушу без костей, которая в каждой семье мосо лежит на лавке в главной комнате, как матрац. Иногда за много лет, что она хранится, жир темнеет до темно-желтого. Хотя это и не было свежее мясо, свинина пахла отлично.
Мой отец сидел у огня.
- Дядюшка, ты вернулся! - воскликнула я.
- А где же ты была? - спросил Чжэми, улыбаясь.
- Резала траву для свиней.
- Вот и славно, - сказал он.
Мой отец поднялся и налил мне и Ачэ по чашке чая с маслом.
- Только обязательно выплевывайте чаинки, - предупредил он, - иначе у вас на макушке вырастет большой чайный куст.
Моя Ама засмеялась.
Отец вернулся на канг, сев по-турецки. Его красивое лицо почернело от горного воздуха, но сейчас свет очага придавал ему медный оттенок. У отца были черные густые и волнистые волосы, а такой нос, как у него, мы обычно называли «ячий нос» - благородный нос, как у яка-быка: широкий и крепкий, с неровной переносицей и округлым окончанием. Руки у Чжэми были длинные и изящные - самые красивые руки в мире. Он сам был удивительно красив. Чжэми был, как это говорится по-английски, немногословен.
Он молча потянулся к своей холщовой сумке и первым делом достал оттуда три чайных брикета и большой пакет риса - особого сладкого риса, который не растет вокруг озера Лугуху и на который ему наверняка пришлось обменять не один товар. Чай и рис предназначались моей маме. Для Чжэмы он привез розовую шаль с красно-белыми цветами, для Ачэ - тибетский пояс, а для Ховэя - кусочек коричневого сахара. Но неожиданно для меня в сумке Чжэми ничего не нашлось, потому что он закрыл ее и отложил к стене, а сам уселся рядом с очагом и свернул лист табака.
Отец зажег сигарету и выпустил несколько колец дыма.
Я засмеялась. Я знала, что он всегда привозил что-то мне в подарок, а сейчас просто дразнил меня. Я оказалась права. Чжэми расхохотался, сдвинул сигарету в уголок рта и взял свой рюкзак, а потом он отдал мне башмачки.
Красные вельветовые башмачки с черными точками и шнурками, с белыми резиновыми подошвами и пушистыми розовыми стельками из хлопка.
Розовый, мягкий, пушистый хлопок…
Это были самые красивые башмачки, которые я когда-либо видела - моя первая обувь.
Я держала их в руках в безмолвном восторге, пока мама не придвинула стул к плите. Она сказала мне сесть, но я стояла как вкопанная, и тогда она с мягкой решительностью усадила меня на стул и налила теплой воды в синий эмалированный таз, чтобы я могла вымыть ноги. Из-за того, что я никогда прежде не носила обувь, мои ступни потрескались от бега по заледеневшей грязи и снегу, и отчистить их было непросто. Когда, наконец, мои ступни были чистыми, кожа оказалась непривычно белой, мягкой и вся покрытая маленькими морщинками.
Взгляд Амы затуманился:
- У тебя отцовские ноги.
Конечно, я знала, что она имела в виду, говоря это: она хотела сказать, что мои ноги похожи на ноги Чжэми, а его она очень любила. Это был лучший комплимент, какой мама могла сделать мне. Эти слова были самыми нежными, самыми любящими словами, которые она когда-либо говорила. Даже сейчас, когда я вспоминаю, как моя Ама говорит, что мои ноги похожи на папины, сердце мое сжимается. Мне бы очень хотелось, чтобы я не растратила все свои слезы в первые три года жизни впустую, когда я плакала, даже не зная, почему…
Я сунула ноги в башмаки, пошевелила большими пальцами и закрыла глаза.
Мои ступни, горячие и мягкие от горячей воды, утонули в мягком тепле башмаков. Это было великолепное ощущение, мне казалось, будто мои ноги тают… По крайне мере, на какое-то время. Потому что мои подошвы и щиколотки так сильно потрескались от холода и были такими ободранными, что они начали чесаться, и чесались, и чесались, и чесались, и очень скоро я уже не могла прекратить чесаться.
- Лучше снять их, - сказала моя Ама, - так ты не будешь чесаться и не испачкаешь их. Можешь их отложить до Нового года. Давай, убери их и иди ужинать.
Свиной суп действительно пах хорошо, но я была так захвачена мыслью о новых башмачках, что мне кусок в горло не лез. Я едва смогла проглотить несколько ложек супа, потом схватила башмачки в руки и выбежала за дверь, чтобы похвастаться перед друзьями. Но Ама была права - нельзя было их пачкать, поэтому девочки должны были вымыть руки, прежде чем трогать мои башмачки.
Их руки проскальзывали внутрь башмаков, ощупывая тепло стелек, носы принюхивались к белой резиновой подошве… Наконец, мы пришли к соглашению, что я даже позволю подружкам их поносить после того, как сама надену их на Новый Год. Я пошла домой спать.
Тем вечером и затем каждую ночь, залезая в кровать, я клала мои башмаки под подушку. Сворачиваясь рядом с Чжэмой, я засыпала с мыслью о Новом Годе, о рагу из цыпленка и ломтиках ветчины, и о топоте моих очаровательных красных башмачков по обледенелой красной земле - я буду путешествовать от двора ко двору и желать каждому здоровья и долголетия
***
Однажды утром я проснулась и обнаружила мою маму, подметающую двор. У меня тут же слюнки потекли. Моя Ама выметала грязь старого года, чтобы мы могли приветствовать новый, а это означало, что до нового года осталось всего шесть дней. На двадцать девятый день месяца мама порежет на ломтики засоленную свинину, приготовит рис и лепешку, которую мы называем баба. Тридцатого числа она зарежет курицу, а Дуцзема принесет нам козьего мяса.
В канун Нового Года матушка пригласит в дом пса, чтобы он отведал нашей еды: риса и бабу, овощи и цыпленка, свинину и козлятину. Пес не будет тратить время на бесполезное виляние хвостом. Пока матушка будет благодарить его за то, что он подарил нам человеческую жизнь, он будет глотать, жевать, разгрызать и снова глотать, его живот будет наполняться стремительно, как мочевой пузырь у свиньи, давя на ребра. Наконец, он сунет свою морду в пустую металлическую миску и протащит ее по всему дому, пока не устроится где-нибудь в углу, умастив миску между своих передних лап. Только после этого наступит наша очередь приступать к праздничной трапезе.
Конечно, о Псе существует легенда.
Давным-давно люди и животные жили вечно, но людей и зверей становилось все больше и больше, а места для сна и игр, равно как и еды для них, все меньше… Тогда люди и животные начали драться друг с другом, производя столько шума, что он долетел до Великих Небес. Утомившись от бесконечного гвалта, Великие Небеса потеряли терпение.
Они созвали всех животных и объявили, что решение найдено! С этих пор никто, кроме богов и богинь, не будет жить вечно. Вместо этого у каждого существа будет его смертная жизнь, что означает, что в конце все они умрут. Великие Небеса не желали нести ответственность за продолжительность жизней, а посему предложили следующее: они будут выкрикивать цифру, а животное должно выкрикнуть в ответ. Кто отзовется - тому и достается то количество лет, сколько было объявлено.
Когда Великие Небеса назвали тысячу лет, Дикий Гусь ответил: «Да! Я!». Когда Великие Небеса выкрикнули сто лет, Дикая Утка отозвалась: «Да! Я!». А когда Великие небеса назвали шестьдесят лет, Пес ответил: «Я!», но вот Человек был таким медлительным и неуклюжим, что ему досталось всего тринадцать лет.
Горько разочарованный перспективой прожить так мало, Человек пошел жаловаться Великим Небесам. Но жалобы Человека не тронули Великие Небеса, они предложили ему попытаться договориться с другими животными. Так Человек принялся молить зверей обменять их возраст на человеческие тринадцать лет. Не удивительно, что никто не соглашался - до тех пор, как Человек не попросил Пса. Пес согласился, потому что собаки всегда любили людей. Человек был так благодарен, что поклялся всегда заботиться о Псе. Вот почему в канун Нового
Года люди дают собакам лакомиться полноценной человеческой трапезой, в память о собачьей жертве.
***
На Новый Год мы ходили в гости к соседям, чтобы желать им здоровья и долголетия. Под накидку из козлиной шкуры матушка надела свою красную жилетку и яркий разноцветный пояс. На моей сестре был шарф, а я сама, наконец, надела свои новенькие красные башмачки.
Я так гордилась собой.
Пока я ходила от дома к дому, я не могла оторвать взгляд от обновки. Когда мы садились у очага, чтобы поесть и выпить, все, что я могла видеть и чувствовать - мои ступни в очаровательных, уютных красных башмачках.
Но по мере того, как темнело, мои милые башмачки тоже начали менять цвет. Несмотря на то, что дворы были тщательно подметены от прошлогодней грязи, но красная земля все же оставляла пятна на подошвах. Всем хотелось потрогать мои башмачки и почувствовать, насколько они мягкие и теплые, а я не могла отпихнуть все руки, оставляющие пятна сажи на красном вельвете. Когда поздно ночью я пришла домой, подошвы моей обуви были коричневыми, а верх - весь в черных следах от чужих пальцев.
Все были такими уставшими, сытыми и довольно-таки пьяными от выпитой сулимы, так что сразу направились спать. Но я не собиралась ложиться сразу - мне хотелось вновь надеть мои башмачки завтра, поэтому нужно было сделать так, чтобы они были чистыми и свежими, как новые. Я налила воды в таз - мыла и терла мои башмаки до тех пор, пока они не стали выглядеть идеально. После этого я поставила их рядом с очагом, чтобы они высохли.
Я знала, что это должно занять некоторое время, и мне нельзя идти спать к Чжэме - так что я забралась на канг и пригрелась возле очага… Разумеется, я была так вымотана, что и не заметила, как уснула.
Меня разбудил запах загоревшегося хлопка.
Я не плакала.
Я лишь села на пятки и смотрела на огромную уродливую дыру в моем прекрасном красном башмачке. Левом.
Наутро матушка набила внутренность башмаков соломой и заделала дыру в них черной заплаткой. Поотом она отправилась к ламе Рухи, потому что наша традиция гласит, что если дотронуться до головы ламы в Новый Год, удача не оставит тебя. Я вновь надела свои башмачки, но все, что я могла видеть, была уродливая черная заплата. Когда мои друзья меряли их, черная заплатка бросалась и им в глаза. Безобразный кусок хлопка. Они смеялись: «Глупая девчонка!» и убегали домой.
Я выкинула башмаки в свинарник.
Спустя какое-то время после Нового Года отец пришел навестить нас, принеся с собой ячьего мяса и ячью колбасу. Когда он увидел мои голые ступни, он спросил:
- Тебе не понравились башмачки?
- Не говори с ней об этом, - попросила мама, - она и так слишком долго грустила…
- Они сгорели, - сказала я.
Отец ответил:
- Не волнуйся, я принесу тебе другие.
Но он так никогда и не сдержал обещания.
Какое-то время я пыталась носить старые зеленые башмаки моей сестры.
Их пятки были ужасно изношены, и на них тоже были заплатки из коры и листьев. Для моих ног они были слишком велики, так что ходить в них по мерзлой земле было невозможно - они быстро промокали и становились какими-то липкими. Эти я тоже выбросила - швырнула в сторону горной тропы, и после этого вновь стала ходить босиком.