О чемпионате мира по силовым шахматам и российской проектности.Часть 2
Предыдущие выпуски:
1-4; Информационное измерение
5-6; Грузия и Украина
7-10; Общественное мнение
11-14; Психология и эзотерика
15-28; Стратегия и дипломатия
29-36; Промежуточные итоги и возможные перспективы
37-39; Текущие события
40-43; О мировой шахматной доске и российской проектности.Часть 1
Ты вот, образованный, скажи: в чем смысл жизни? Только не по-поповски, по-человечески…
к/ф Моонзунд
Вы никогда не задавали себе вопрос, почему привозили в Америку рабов из Африки? Зачем -- как раз понятно, для работы на плантациях. А вот почему именно из Африки? Почему нельзя было использовать местных индейцев? Распространённые ответы о скудости аборигенного населения, дешивизне африканских рабов и излишней агрессивности индейцев на поверку оказываются недостаточными. Именно агрессивные племена (апачи, ирокезы, алгонкины, гуарани) эффективно инкорпорировались в колониальные социумы (в первую очередь в качестве вспомогательных войск). Аргумент цены рабов в Африке вообще грешит против логики, поскольку в цену рабов включались расходы на организацию работорговой экспедиции, неизбежные издержки, связанные с массовой смертностью при трансатлантической перевозке "живого товара", и, естественно, прибыль многочисленных перекупщиков от африканских князьков до колониальных чиновников. Несмотря на все издержки, экономическая эффективность от использования африканских рабов была существенно выше практически бесплатной на этом фоне индейской рабочей силы. Почему?
В отчётах о деятельности иезуитской миссии в Парагвае, пытавшейся внедрить в индейской среде (тупи-гуарани) земледелие в начале-середине 17 в., содержатся заявления о том, что индейцев совершенно невозможно приучить к труду, они бросают работу при первой возможности, индейские деревни постепенно разрушаются, а их жители едва сводят концы с концами. О товарном же производстве индейцами сельхозпродукции не может идти и речи.
Французские колонизаторы в Вест-индии уверяли, что заставить работать индейцев на плантациях невозможно даже из-под палки и под угрозой смерти.
На одной из многочисленных глиняных табличек, найденных в ассирийских клинописных архивах можно найти сетования безвестного чиновника о том, горцы Загроса тупы и необучаемы даже простейшим хозяйственным навыкам, поэтому приходится постоянно устраивать дальние походы вплоть до Сирии для обеспечения постоянного притока рабов.
А, собственно, зачем нужно работать?
При кажущейся тривиальности, ответ на этот вопрос не так уж и прост.
Палеолитический охотник знал, зачем ему нужно идти на охоту. Потому что если он не убьёт, грубо говоря, кабана, то ему самому и его семье будет нечего есть и они умрут от голода. Этот вывод закреплялся естественным отбором на уровне безусловных рефлексов и памяти поколений (нет-нет, никакой мистики: всего лишь общность культурной традиции).
Современный человек в этом вопросе может полагаться только на культурную традицию. Иными словами, мы возвращаемся к концепции общественного договора: человек производит общественный продукт, а общество так или иначе создаёт условия, при которых индивидуум может удовлетворить свои, по крайней мере витальные, потребности. Однако, каков социально-психологический механизм соблюдения общественного договора?
"Правила игры" в социуме (в первую очередь императивные ценности и запреты и наборы социальных ролей) определяются господствующим мировоззрением, импринтируемым в рамках механизма социализации. Многочисленные наблюдения за детьми-маугли в конце 19-начале 20 вв, продемонстрировали, что овладение даже такими базовыми навыками человеческой деятельности, как прямохождение и речь, является исключительно социальным феноменом. Иными словами, общество может существовать только как самоподдерживающаяся структура. Следовательно, разрушение механизмов социализации (институированных в первую очередь в семью, школу и церковь) приводит к резкой (на протяжении жизни одного-двух поколений) деградации общества.
Человек -- животное индивидуалистическое, эгоистическое и агрессивное, однако, одно из немногих, способно делиться пищей вне пределов узкой семьи. Для устойчивого существования человеческого общества, как системно-исторического феномена, в человеческой психике вынужденно реализуются два противоположных механизма суггестии и контрсуггестии, обеспечивающие, с одной стороны, инкорпорацию индивидуальной психики в социум, с другой -- отчуждения общества от человека. Возникновения мощных компенсаторных контрсуггестивных механизмов явялется естественным ограничением сверху порога социализации. Для европейских социумов традиционно называют возраст до 13-15 лет, хотя сейчас есть достаточно объективных данных, заставляющих заявлять о снижении этого порога.
Возвращаясь к теме иезуитской миссии в Парагвае, отметим, что хоть какой-нибудь прогресс в деле обучения индейцев земледелию стал наблюдаться с того момента, когда монастыри стали забирать, по большей части силой, детей из индейских семей.
Иными словами, в индейском мировоззрении отсутствовали какие-то важные элементы картины мира, делавшие для них невозможным включение в европейскую систему организации производства. Однако, эта картина мира присутствовала почему-то у африканских рабов. К моменту колонизации европейцами, большинство индейских обществ (исключая государства инков, ацтеков, майя и нескольких других культур мезоамерики, подошедших вплотную к образованию государства) находились на донеолитическом уровне развития, на котором отсутствовало само понятие о разделении труда и, следовательно, вся сложная европейская схема организации производства была просто для них непредставима. В их картине мира просто отсутствовало представление о необходимых для этого социальных ролях. С другой стороны, в Африке южнее Сахары к 15 в. уже сложился ряд крупных государств с развитой социальной структурой, в которую были уже включены социальные роли рабов, подневольных и господ.
К слову сказать, именно в областях древней американской государственности (Перу, Боливия, Мексика) рабовладение было куда менее выраженным, нежели в Бразилии, Карибском бассейне и в США.
Мы выяснили, что основные институты социализации общества одновременно являются и механизмами поддержания социального гомеостаза. Таким образом, по степени эффективности социализации мы можем судить и об уровне устойчивости соответствующего общества, вернее, в силу огромной инерционности социальных движений, об имеющемся в данном обществе "запасах прочности". По мере развития любого общества происходит накопление структурных противоречий, как экономических, так и социально-психологических, проявляющихся как на уровне индивидуальной психики (eg. увеличение количества и напряжения стрессов и проявлений девиантного поведения), так и на уровне всего общества (eg. размывание социальных норм, деградация элит).
С какого-то момента такое общество становится метастабильным и может быть разрушено даже вследствие незначительного местного или внешнего воздействия. Обычно, переход в метастабильное состояние можно наблюдать по размыванию "среднего класса" (который является стабилизатором любого общества) и прекращению работы механизма инкорпорации в общество эмигрантов. Безусловно, под разрушением вовсе не следует понимать "Последний день Помпеи". Разрушению подвергаются в первую очередь основные положения устоявшейся картины мира. Если они успевают достаточно быстро смениться новыми, следует признать, что такое общество сравнительно безболезненно преодолело кризис, который послужил механизмом самоочистки и импульсом дальнейшего развития. Если же новая картина мира не может в силу тех или иных обстоятельств сложиться, а ответы, которая давала старая на экзистенциальные вопросы бытия, перестают удовлетворять социум, то для общества наступает катастрофа.
В устойчивом обществе любой большинство индивидуумов занимает достаточно узкую "экологическую нишу", просто потому что ему не требуется существенным образом на протяжении своей жизни менять социальную стратегию. Они окружает себя однородным кругом знакомых, друзей и коллег. Однако их социальное благополучие напрямую завязано на устойчивость социума. Именно они представляют собой пресловутый "средний класс". При любом кризисе им есть, что терять, однако шансов словить рыбку в мутной воде у них мало в силу узкой специализации и отсутствия социального опыта. Источником же развития в кризисе являются круги элит и контрэлит, которым либо вовсе нечего терять, либо они готовы поставить на карту много и рискнуть.
По-видимому безболезненный переход между различными социально-психологическими стратами, увы, невозможен. Для этого требуется развитие новой системы социальных ролей и социальных отношений, для которых в устойчивом обществе просто нет места. Однако в обществе, пребывающем в метастабильном состоянии, размазанном между прошлым и будущим, уже могут открываться социальные ниши, соответствующие новым типам социальных ролей. Возникающие при этом конфликты между носителями "новых" и "старых" социальных ролей являются важным фактором социальной дестабилизации.
* * *
Мы выяснили, что рамочными ограничениями на культурно-историческом поле являются социально-психологические формации. Следовательно, они же являются и рамками в пространстве картин мира. Стадиальные социально-психологические типы форматируют пространство социальных отношений и определяют структуру существующих "экологических ниш" общества. Однако, далеко не все возможные наборы социальных ролей могут быть одновременно реализованы в рамках конкретной исторической культуры. Это обеспечивает существование конкуренции культур внутри одной социально-психологической страты и также является фактором социального движения.
В условиях капитализма свободной конкуренции сложились два основных подхода к управлению, которые особенно демонстративно различаются на примере проведения колониальной политики. Первый можно условно назвать Британско-Американо-Российским. Он основывается на использовании национальных элит и инкорпорировании их в структуру элит Империи. При этом Империя не вмешивается в управление на местах и является регулятором и арбитром, определяя рамки отношений среди местных элит. Второй подход также условно назовём Франко-Германо-Советским. При нём существует единое пространство управления между ядром Империи и её периферией. Империя здесь выступает здесь как участник всех отношений внутри подконтрольных территорий, а не как арбитр. Бюрократический аппарат Империи превращается в единую пирамиду, сцементированную общими рамками и идеологией управления. У каждого из этих подходов есть свои достоинства и недостатки, однако в целом: нельзя не признать, что большинство бывших колоний Великобритании являются её нынешними союзниками, а Британское Содружество является достаточно эффективным механизмом международной дипломатии и мощной культурной рамкой. Ни бывшее Французское Сообщество, ни СНГ ничем подобным похвастаться не могут.
Россия после 1991 года пыталась строить свою внешнеполитическую стратегию по советскому образцу. Пришедший к власти в Грузии (не без помощи бригады моской пехоты ЧФ) в 1992 году Шеварднадзе в целом был готов проводить поначалу пророссийскую политику. Политики не было. Распространённая точка зрения, что не было денег является всего лишь оправданием российского бездействия на кавказском направлении -- при том ужасающем положении грузинской экономики, которое было в начале-середине 90-х гг. и величайшем уровне коррупции, огромные инвестиции и не требовались. Россия предпочла сохранять статус-кво в надежде разобраться "как-нибудь потом". Примерно также выглядела российская внешняя политика в отношении Средней Азии, Украины и Азербайджана. В качестве основных проблем этой политики следует назвать:
- отсутствие декларируемых целей внешней политики,
- отсутствие внятной внешнеполитической программы,
- социальный, экономически и политический кризис в России,
- стремление во чтобы то ни стало сохранить дружественные отношения с Западом.
В отношении легитимизации местных правящих элит, Россия полагалась на испробованный у себя метод проведения выборов с использованием "административного ресурса". В противовес этому, США делала ставку на развитие компактных высокопассионарных элит и на страх правящих кругов соответствующих стран перед использованием силы. Это привело к череде цветных революций на постсоветском пространстве.
Уже сейчас недальновидность и противоречивость российской политики 90-х гг. вылилась в прямую интервенцию России в Грузии (во избежании срача в комментах -- я не вкладываю в этот термин негативного смысла). Следующим испытанием для российской внешней политики и дипломатии будет украинский вопрос.
Продолжение следует. Ночью выйдет оперативный выпуск.
1-4; Информационное измерение
5-6; Грузия и Украина
7-10; Общественное мнение
11-14; Психология и эзотерика
15-28; Стратегия и дипломатия
29-36; Промежуточные итоги и возможные перспективы
37-39; Текущие события
40-43; О мировой шахматной доске и российской проектности.Часть 1
Ты вот, образованный, скажи: в чем смысл жизни? Только не по-поповски, по-человечески…
к/ф Моонзунд
Вы никогда не задавали себе вопрос, почему привозили в Америку рабов из Африки? Зачем -- как раз понятно, для работы на плантациях. А вот почему именно из Африки? Почему нельзя было использовать местных индейцев? Распространённые ответы о скудости аборигенного населения, дешивизне африканских рабов и излишней агрессивности индейцев на поверку оказываются недостаточными. Именно агрессивные племена (апачи, ирокезы, алгонкины, гуарани) эффективно инкорпорировались в колониальные социумы (в первую очередь в качестве вспомогательных войск). Аргумент цены рабов в Африке вообще грешит против логики, поскольку в цену рабов включались расходы на организацию работорговой экспедиции, неизбежные издержки, связанные с массовой смертностью при трансатлантической перевозке "живого товара", и, естественно, прибыль многочисленных перекупщиков от африканских князьков до колониальных чиновников. Несмотря на все издержки, экономическая эффективность от использования африканских рабов была существенно выше практически бесплатной на этом фоне индейской рабочей силы. Почему?
В отчётах о деятельности иезуитской миссии в Парагвае, пытавшейся внедрить в индейской среде (тупи-гуарани) земледелие в начале-середине 17 в., содержатся заявления о том, что индейцев совершенно невозможно приучить к труду, они бросают работу при первой возможности, индейские деревни постепенно разрушаются, а их жители едва сводят концы с концами. О товарном же производстве индейцами сельхозпродукции не может идти и речи.
Французские колонизаторы в Вест-индии уверяли, что заставить работать индейцев на плантациях невозможно даже из-под палки и под угрозой смерти.
На одной из многочисленных глиняных табличек, найденных в ассирийских клинописных архивах можно найти сетования безвестного чиновника о том, горцы Загроса тупы и необучаемы даже простейшим хозяйственным навыкам, поэтому приходится постоянно устраивать дальние походы вплоть до Сирии для обеспечения постоянного притока рабов.
А, собственно, зачем нужно работать?
При кажущейся тривиальности, ответ на этот вопрос не так уж и прост.
Палеолитический охотник знал, зачем ему нужно идти на охоту. Потому что если он не убьёт, грубо говоря, кабана, то ему самому и его семье будет нечего есть и они умрут от голода. Этот вывод закреплялся естественным отбором на уровне безусловных рефлексов и памяти поколений (нет-нет, никакой мистики: всего лишь общность культурной традиции).
Современный человек в этом вопросе может полагаться только на культурную традицию. Иными словами, мы возвращаемся к концепции общественного договора: человек производит общественный продукт, а общество так или иначе создаёт условия, при которых индивидуум может удовлетворить свои, по крайней мере витальные, потребности. Однако, каков социально-психологический механизм соблюдения общественного договора?
"Правила игры" в социуме (в первую очередь императивные ценности и запреты и наборы социальных ролей) определяются господствующим мировоззрением, импринтируемым в рамках механизма социализации. Многочисленные наблюдения за детьми-маугли в конце 19-начале 20 вв, продемонстрировали, что овладение даже такими базовыми навыками человеческой деятельности, как прямохождение и речь, является исключительно социальным феноменом. Иными словами, общество может существовать только как самоподдерживающаяся структура. Следовательно, разрушение механизмов социализации (институированных в первую очередь в семью, школу и церковь) приводит к резкой (на протяжении жизни одного-двух поколений) деградации общества.
Человек -- животное индивидуалистическое, эгоистическое и агрессивное, однако, одно из немногих, способно делиться пищей вне пределов узкой семьи. Для устойчивого существования человеческого общества, как системно-исторического феномена, в человеческой психике вынужденно реализуются два противоположных механизма суггестии и контрсуггестии, обеспечивающие, с одной стороны, инкорпорацию индивидуальной психики в социум, с другой -- отчуждения общества от человека. Возникновения мощных компенсаторных контрсуггестивных механизмов явялется естественным ограничением сверху порога социализации. Для европейских социумов традиционно называют возраст до 13-15 лет, хотя сейчас есть достаточно объективных данных, заставляющих заявлять о снижении этого порога.
Возвращаясь к теме иезуитской миссии в Парагвае, отметим, что хоть какой-нибудь прогресс в деле обучения индейцев земледелию стал наблюдаться с того момента, когда монастыри стали забирать, по большей части силой, детей из индейских семей.
Иными словами, в индейском мировоззрении отсутствовали какие-то важные элементы картины мира, делавшие для них невозможным включение в европейскую систему организации производства. Однако, эта картина мира присутствовала почему-то у африканских рабов. К моменту колонизации европейцами, большинство индейских обществ (исключая государства инков, ацтеков, майя и нескольких других культур мезоамерики, подошедших вплотную к образованию государства) находились на донеолитическом уровне развития, на котором отсутствовало само понятие о разделении труда и, следовательно, вся сложная европейская схема организации производства была просто для них непредставима. В их картине мира просто отсутствовало представление о необходимых для этого социальных ролях. С другой стороны, в Африке южнее Сахары к 15 в. уже сложился ряд крупных государств с развитой социальной структурой, в которую были уже включены социальные роли рабов, подневольных и господ.
К слову сказать, именно в областях древней американской государственности (Перу, Боливия, Мексика) рабовладение было куда менее выраженным, нежели в Бразилии, Карибском бассейне и в США.
Мы выяснили, что основные институты социализации общества одновременно являются и механизмами поддержания социального гомеостаза. Таким образом, по степени эффективности социализации мы можем судить и об уровне устойчивости соответствующего общества, вернее, в силу огромной инерционности социальных движений, об имеющемся в данном обществе "запасах прочности". По мере развития любого общества происходит накопление структурных противоречий, как экономических, так и социально-психологических, проявляющихся как на уровне индивидуальной психики (eg. увеличение количества и напряжения стрессов и проявлений девиантного поведения), так и на уровне всего общества (eg. размывание социальных норм, деградация элит).
С какого-то момента такое общество становится метастабильным и может быть разрушено даже вследствие незначительного местного или внешнего воздействия. Обычно, переход в метастабильное состояние можно наблюдать по размыванию "среднего класса" (который является стабилизатором любого общества) и прекращению работы механизма инкорпорации в общество эмигрантов. Безусловно, под разрушением вовсе не следует понимать "Последний день Помпеи". Разрушению подвергаются в первую очередь основные положения устоявшейся картины мира. Если они успевают достаточно быстро смениться новыми, следует признать, что такое общество сравнительно безболезненно преодолело кризис, который послужил механизмом самоочистки и импульсом дальнейшего развития. Если же новая картина мира не может в силу тех или иных обстоятельств сложиться, а ответы, которая давала старая на экзистенциальные вопросы бытия, перестают удовлетворять социум, то для общества наступает катастрофа.
В устойчивом обществе любой большинство индивидуумов занимает достаточно узкую "экологическую нишу", просто потому что ему не требуется существенным образом на протяжении своей жизни менять социальную стратегию. Они окружает себя однородным кругом знакомых, друзей и коллег. Однако их социальное благополучие напрямую завязано на устойчивость социума. Именно они представляют собой пресловутый "средний класс". При любом кризисе им есть, что терять, однако шансов словить рыбку в мутной воде у них мало в силу узкой специализации и отсутствия социального опыта. Источником же развития в кризисе являются круги элит и контрэлит, которым либо вовсе нечего терять, либо они готовы поставить на карту много и рискнуть.
По-видимому безболезненный переход между различными социально-психологическими стратами, увы, невозможен. Для этого требуется развитие новой системы социальных ролей и социальных отношений, для которых в устойчивом обществе просто нет места. Однако в обществе, пребывающем в метастабильном состоянии, размазанном между прошлым и будущим, уже могут открываться социальные ниши, соответствующие новым типам социальных ролей. Возникающие при этом конфликты между носителями "новых" и "старых" социальных ролей являются важным фактором социальной дестабилизации.
* * *
Мы выяснили, что рамочными ограничениями на культурно-историческом поле являются социально-психологические формации. Следовательно, они же являются и рамками в пространстве картин мира. Стадиальные социально-психологические типы форматируют пространство социальных отношений и определяют структуру существующих "экологических ниш" общества. Однако, далеко не все возможные наборы социальных ролей могут быть одновременно реализованы в рамках конкретной исторической культуры. Это обеспечивает существование конкуренции культур внутри одной социально-психологической страты и также является фактором социального движения.
В условиях капитализма свободной конкуренции сложились два основных подхода к управлению, которые особенно демонстративно различаются на примере проведения колониальной политики. Первый можно условно назвать Британско-Американо-Российским. Он основывается на использовании национальных элит и инкорпорировании их в структуру элит Империи. При этом Империя не вмешивается в управление на местах и является регулятором и арбитром, определяя рамки отношений среди местных элит. Второй подход также условно назовём Франко-Германо-Советским. При нём существует единое пространство управления между ядром Империи и её периферией. Империя здесь выступает здесь как участник всех отношений внутри подконтрольных территорий, а не как арбитр. Бюрократический аппарат Империи превращается в единую пирамиду, сцементированную общими рамками и идеологией управления. У каждого из этих подходов есть свои достоинства и недостатки, однако в целом: нельзя не признать, что большинство бывших колоний Великобритании являются её нынешними союзниками, а Британское Содружество является достаточно эффективным механизмом международной дипломатии и мощной культурной рамкой. Ни бывшее Французское Сообщество, ни СНГ ничем подобным похвастаться не могут.
Россия после 1991 года пыталась строить свою внешнеполитическую стратегию по советскому образцу. Пришедший к власти в Грузии (не без помощи бригады моской пехоты ЧФ) в 1992 году Шеварднадзе в целом был готов проводить поначалу пророссийскую политику. Политики не было. Распространённая точка зрения, что не было денег является всего лишь оправданием российского бездействия на кавказском направлении -- при том ужасающем положении грузинской экономики, которое было в начале-середине 90-х гг. и величайшем уровне коррупции, огромные инвестиции и не требовались. Россия предпочла сохранять статус-кво в надежде разобраться "как-нибудь потом". Примерно также выглядела российская внешняя политика в отношении Средней Азии, Украины и Азербайджана. В качестве основных проблем этой политики следует назвать:
- отсутствие декларируемых целей внешней политики,
- отсутствие внятной внешнеполитической программы,
- социальный, экономически и политический кризис в России,
- стремление во чтобы то ни стало сохранить дружественные отношения с Западом.
В отношении легитимизации местных правящих элит, Россия полагалась на испробованный у себя метод проведения выборов с использованием "административного ресурса". В противовес этому, США делала ставку на развитие компактных высокопассионарных элит и на страх правящих кругов соответствующих стран перед использованием силы. Это привело к череде цветных революций на постсоветском пространстве.
Уже сейчас недальновидность и противоречивость российской политики 90-х гг. вылилась в прямую интервенцию России в Грузии (во избежании срача в комментах -- я не вкладываю в этот термин негативного смысла). Следующим испытанием для российской внешней политики и дипломатии будет украинский вопрос.
Продолжение следует. Ночью выйдет оперативный выпуск.