Куклы на подоконнике
А прежние "Дворы" - вот они: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 и 9.
"...На Ивана Голубца
магазин без продавца!"
На самом деле, на углу Ивана Голубца и длинной-предлинной улицы Льва Толстого была булочная. Вход в нее по сравнению с нашими "хрущевскими" подъездами на Киевской казался мне очень красивым, в самой булочной замечательно пахло, а еще - там бывали бублики. Поскольку ни сладкого, ни мороженого мне было нельзя, бублики казались мне удивительно вкусными. Лучших я с тех пор не пробовала - ни после переезда на "новую квартиру", ни позже. С пяти лет как человеку вполне считающему мне разрешали ходить в булочную самой. Поэтому когда я слышу первые строчки "На углу у старой булошной, / там, где лето пыль метет..." - это она, та самая булочная. И лето мело на этом углу пыль пополам с акациевым цветом: Акации на Голубца и Толстого были старые, высокие и густые, и спешащий в парк троллейбус вытряхивал из крон сухой пахучий цвет и подсохшие листья, ложившиеся на асфальт, как раскатанные виноградины.
Была и еще одна причина, по которой я старалась - куда бы мы ни шли, если не спешили,- переходить на противоположную сторону долгой этой улицы, катившейся до самого Хитрого рынка и дальше - к небольшой площади у кладбища Коммунаров. На наш квартал через дорогу глядели слепые мутные переплеты высоких окон каких-то цехов, а вот дальше почти два квартала занимал "частный сектор", выходивший к дороге либо глухими бетонными белеными или ракушечниковыми заборами, либо торцами домов. И лишь один дом был исключением: он глядел на троллейбусную линию четырьмя окнами с белыми рамами и распахнутыми днем белыми же ставнями. На подоконниках трех из них - всегда безупречно промытых - стояли горшки с цветами: геранью, "ванькой-мокрым" и еще одними, имени которым я не знаю до сих пор: мы их называли "разбитое сердце" за то, что розовые, алые и белые бутоны его, набухая, поворачивались книзу и все более походили на сердечко, а затем раскрывались нараспашку, словно раскалываясь. Ранней весной на один из подоконников непременно выставлялись гиацинты. Сами же подоконники были отделены от внутренности дома таким густым белым тюлем, что все это было похоже на маленькую выставку цветов. Густота занавесей избавляла от неуюта "заглядывания в чужие окна": было вроде бы понятно, что хозяева "дают посмотреть" на подоконники.
На подоконнике четвертого окна на белом кружевном фоне виднелись куклы. Нет, не фарфровые девочка (платье в горошек, мячик) со щенком, пляшущий казачок, маленький школьник в коричневом костюмчике и прочие румяные фигурки, которые обязательно попадались на полочках у каждого из наших соседей. Высотой от половины до полной ладони взрослого человека, тонко сделанные, с детально нарисованными личиками и в настоящих тканевых костюмах, принадлежностькоторых мне было рано опознать. Помню только, что костюмы были какие-то европейские, возможно - средневековые: пышные юбки, короткие бриджи, красивые широкополые шляпы и - да - у всех роскошные кудри. Я уже знала тогда о японских рисовых куколках, выставляемых на День Девочек,- но эти были совершенно другими. Время от времени неведомые хозяева меняли расположение фигурок в окне, и тогда становилось понятно, что хозяева эти есть, и я часто задумывалась - что же это за люди, которые каждый день показывают прохожим кукол и цветы. И, конечно, я очень любила проходить мимо этого дома, и нарочно замедляла шаг, и тянула время, чтобы глядеть на кукол не остановившись и уставившись, а вот именно проходя.
Я даже радовалась, когда меня не приняли в школу, как тогда было положено, "по району" в 45-ю школу, стоявшую посреди нарядного сквера в самом начале улицы Ивана Голубца - всего лишь через перекресток от нашего квартала. Мне было 6 лет и 9 месяцев, разница непростительная - было "не положено". Не помогли и хождения в летний подготовительный класс, где нас зачем-то учили рисовать яблочки через одну клеточку и отличать красное от зеленого, ни закаченный мне "вступительный" экзамен с задачками из второго класса. По какому-то знакомству рослую шестилетку пристроили в 16-ю школу - на улице Толстого, почти напротив Хитрого рынка. То есть, идти в нее надо было мимо того самого кукольного дома!
...А в октябре ставни его остались закрыты день, и два, и целую неделю. И вскоре как-то так стало понятно, что хозяева кукол исчезли, и дом как будто бы умер: на аккуратных ранее стенах появились потеки, ставни облупились - удивительно быстро, словно прошли не пара месяцев, а несколько лет. Потом переехали и мы,- а где-то в когда-то на белом подоконнике кто-то переставляет маленькие нарядные куклы.
"...На Ивана Голубца
магазин без продавца!"
На самом деле, на углу Ивана Голубца и длинной-предлинной улицы Льва Толстого была булочная. Вход в нее по сравнению с нашими "хрущевскими" подъездами на Киевской казался мне очень красивым, в самой булочной замечательно пахло, а еще - там бывали бублики. Поскольку ни сладкого, ни мороженого мне было нельзя, бублики казались мне удивительно вкусными. Лучших я с тех пор не пробовала - ни после переезда на "новую квартиру", ни позже. С пяти лет как человеку вполне считающему мне разрешали ходить в булочную самой. Поэтому когда я слышу первые строчки "На углу у старой булошной, / там, где лето пыль метет..." - это она, та самая булочная. И лето мело на этом углу пыль пополам с акациевым цветом: Акации на Голубца и Толстого были старые, высокие и густые, и спешащий в парк троллейбус вытряхивал из крон сухой пахучий цвет и подсохшие листья, ложившиеся на асфальт, как раскатанные виноградины.
Была и еще одна причина, по которой я старалась - куда бы мы ни шли, если не спешили,- переходить на противоположную сторону долгой этой улицы, катившейся до самого Хитрого рынка и дальше - к небольшой площади у кладбища Коммунаров. На наш квартал через дорогу глядели слепые мутные переплеты высоких окон каких-то цехов, а вот дальше почти два квартала занимал "частный сектор", выходивший к дороге либо глухими бетонными белеными или ракушечниковыми заборами, либо торцами домов. И лишь один дом был исключением: он глядел на троллейбусную линию четырьмя окнами с белыми рамами и распахнутыми днем белыми же ставнями. На подоконниках трех из них - всегда безупречно промытых - стояли горшки с цветами: геранью, "ванькой-мокрым" и еще одними, имени которым я не знаю до сих пор: мы их называли "разбитое сердце" за то, что розовые, алые и белые бутоны его, набухая, поворачивались книзу и все более походили на сердечко, а затем раскрывались нараспашку, словно раскалываясь. Ранней весной на один из подоконников непременно выставлялись гиацинты. Сами же подоконники были отделены от внутренности дома таким густым белым тюлем, что все это было похоже на маленькую выставку цветов. Густота занавесей избавляла от неуюта "заглядывания в чужие окна": было вроде бы понятно, что хозяева "дают посмотреть" на подоконники.
На подоконнике четвертого окна на белом кружевном фоне виднелись куклы. Нет, не фарфровые девочка (платье в горошек, мячик) со щенком, пляшущий казачок, маленький школьник в коричневом костюмчике и прочие румяные фигурки, которые обязательно попадались на полочках у каждого из наших соседей. Высотой от половины до полной ладони взрослого человека, тонко сделанные, с детально нарисованными личиками и в настоящих тканевых костюмах, принадлежностькоторых мне было рано опознать. Помню только, что костюмы были какие-то европейские, возможно - средневековые: пышные юбки, короткие бриджи, красивые широкополые шляпы и - да - у всех роскошные кудри. Я уже знала тогда о японских рисовых куколках, выставляемых на День Девочек,- но эти были совершенно другими. Время от времени неведомые хозяева меняли расположение фигурок в окне, и тогда становилось понятно, что хозяева эти есть, и я часто задумывалась - что же это за люди, которые каждый день показывают прохожим кукол и цветы. И, конечно, я очень любила проходить мимо этого дома, и нарочно замедляла шаг, и тянула время, чтобы глядеть на кукол не остановившись и уставившись, а вот именно проходя.
Я даже радовалась, когда меня не приняли в школу, как тогда было положено, "по району" в 45-ю школу, стоявшую посреди нарядного сквера в самом начале улицы Ивана Голубца - всего лишь через перекресток от нашего квартала. Мне было 6 лет и 9 месяцев, разница непростительная - было "не положено". Не помогли и хождения в летний подготовительный класс, где нас зачем-то учили рисовать яблочки через одну клеточку и отличать красное от зеленого, ни закаченный мне "вступительный" экзамен с задачками из второго класса. По какому-то знакомству рослую шестилетку пристроили в 16-ю школу - на улице Толстого, почти напротив Хитрого рынка. То есть, идти в нее надо было мимо того самого кукольного дома!
...А в октябре ставни его остались закрыты день, и два, и целую неделю. И вскоре как-то так стало понятно, что хозяева кукол исчезли, и дом как будто бы умер: на аккуратных ранее стенах появились потеки, ставни облупились - удивительно быстро, словно прошли не пара месяцев, а несколько лет. Потом переехали и мы,- а где-то в когда-то на белом подоконнике кто-то переставляет маленькие нарядные куклы.