Удивительная история Яна Виткевича (продолжение): Оренбургский заговор.
Продолжение. Начало см.:
http://naiwen.livejournal.com/1205638.html
http://naiwen.livejournal.com/1207584.html
... Вот говорят, что краткость - сестра таланта :) Либо у меня нет таланта, либо я все-таки слишком человек девятнадцатого века - не могу удержаться от длинных неспешных рассказов с продолжениями и обязательно - с подлинными цитатами, которые и есть суть и аромат эпохи. Вот, к примеру, изначально я планировала уложить историю Виткевича в один пост, а по факту растянула ее минимум на четыре поста - потому что ну никак нельзя торопиться в таком захватывающем рассказе. К тому же прежде чем перейти к приключениям Виткевича в Афганистане, хочу рассказать подробнее про оренбургское следствие. Все-таки я занимаюсь историей политической ссылки, и если кое-какая информация о последующих подвигах Виткевича на ниве российской разведки и дипломатии в сети имеется, то подробностей об "Оренбургском заговоре" вы в сети не найдете.
… Доносы в Оренбурге были не единственной информацией о планах заговоров и восстаний в среде польских ссыльных, возникших в разных местах в 1833 году. Практически одновременно прокатилась волна доносов и расследований в Астрахани, Екатеринбурге, Тобольске и других местах. Но самое грандиозное следствие возникло в Омске, где по доносу провокатора было арестовано около 30 человек - в дальнейшем в ходе расследования нити от так называемого «Омского дела» протянулись почти по всем ссыльным местам. Исследователи отмечали, что волна заговоров - истинных и мнимых (недоказанных) - совпала по времени с активностью экспедиции Заливского. Один из эмигрантов, впоследствии оказавшийся на Забайкальской каторге, Генрик Голеевский, много лет спустя вспоминал, что имел контакты с эмиссарами Заливского, по заданию которых должен был проникнуть на территорию Оренбургского края и Западной Сибири для организации там восстания в поддержку экспедиции Заливского - и в частности, имел по этому поводу конспиративную переписку с Томашем Заном; однако при попытке перехода границы Голеевский был арестован. Впрочем, его мемуары писались им в очень преклонном возрасте и в них так перепутаны все имена и даты, что историки воспринимают его свидетельства с определенной долей недоверия. Несомненно, однако, что ссыльные всеми правдами и неправдами ухитрялись поддерживать нелегальные каналы связи с родиной и даже с эмиграцией. В частности, в Оренбурге такая связь отчасти поддерживалась через графа Кароля Ходкевича. С Каролем Ходкевичем постоянные читатели этого блога должны быть уже немного знакомы - это старший сын графа Александра Ходкевича, который впервые организовал встречу между представителями Южного общества декабристов и Патриотического общества; Мечислав Ходкевич, которого «дружески обнимали» Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин - младший брат Кароля. За участие в восстании Кароль Ходкевич был сослан на Оренбургскую линию, однако благодаря богатству и связям быстро освободился и уехал на родину, но продолжал поддерживать переписку с оренбургскими ссыльными.
…В отличие от омских властей, которые словно специально раздували дело, чтобы выслужиться перед вышестоящим начальством, Перовский явно повел себя так, чтобы не выносить сор из избы. Следствие тянулось около месяца (для сравнения, в Омске - около трех лет и закончилось страшной кровавой развязкой). По заданию Перовского Даль сделал переводы писем ссыльных, попавших в руки следствия, и выписки некоторых наиболее «подозрительных» мест, при этом есть основания предполагать, что некоторая часть наиболее компрометирующей переписки осела в личном архиве Даля. Для приведения к присяге обвиняемых и свидетелей католического вероисповедания в комиссию пригласили квендза М.Зеленку, который сам был ссыльным - только что репрессированным за содействие эмиссарам экспедиции Заливского на Гродненщине.
Арестованным были заданы письменные и устные вопросы. В частности, Виткевичу были предъявлены следующие цитаты из его писем: «В письме к г.Зану… вы говорите, между прочим: «…Все наши планы лопнули. Дай бог, чтобы все это окончилось без беды». … Отчего вы по сему случаю столько беспокоились? Какие планы лопнули? Какой вы от сего опасались беды?» В ответ Виткевич довольно уклончиво объяснял, что речь шла о его хлопотах по разделу родительского имения: «… я имел уже один раз неприятность, дав доверенность на получение доводящейся мне части имения… и потому полагал, что сие новое старание… может быть причиною новых неприятностей. Я не могу хорошо припомнить в каком смысле употреблено «все планы лопнули», но думаю, что ни в каком другом, как только вспоминая об надежде, какую я и господин Зан имели при покойном предместнике Вашего превосходительства на скорое производство и перемену положения». В другом месте в письме была подчеркнута фраза Виткевича: «Дела все доселе не в лучшем положении», разъясняя ее смысл следственной комиссии, Виткевич заявил: «Верно, сие относится к тому, что я долго не получал денег из дому и имел в них нужду».
Из письма Зана к Виткевичу Даль выписал следующую фразу: «Думаю о способах и возможности как осуществить то, о чем между нами говорено, надобно только найти какую-либо опорную точку». Зан в длинных многословных объяснениях сообщил наконец, что «способы» и «возможности» относятся только к материальному положению ссыльных, а под «опорной точкой» подразумевался какой-либо «благодетель» из власть имущих. В свою очередь Виткевич, комментируя эти показания Зана, не удержался от шпильки в адрес товарища: «Господин Зан имеет обыкновение объясняться очень длинно и с фразами». Что же касается сути дела, то речь шла, по словам Виткевича, «о способах обращения на себя внимания нового начальника», «а что г.Зан разумеет под словом «точки опорной», я и доселе не знаю».
Наконец, в руки следствия попало письмо Кароля Ходкевича к Виткевичу от 28 марта 1833 года, на французском языке: «… Воротимся к положительному. Я начинаю тем, что умоляю вас, любезный Виткевич, по крайней мере на сей год отказаться от изучения арабского языка - путь этот слишком неверен, слишком опасен. В него следует броситься только тогда, когда все надежды к производству исчезнут. Прошу Вас, любезный друг, бросьте это столь ненадежное, столь опасное предприятие. Откажитесь от него только на один год, откажитесь если не по убеждению, то по крайней мере из дружбы ко мне. Это будет самое большое доказательство Вашей ко мне дружбы… К тому же время, которое Вы бы провели в Оренбурге, отнюдь не будет потеряно. Посвятите его вполне наукам, телесным упражнениям и проч….»
Заключая соответствующий вопросный пункт, В.А.Перовский собственноручно приписал: «Я прошу вас откровенно и удовлетворительно объяснить сии двусмысленные слова графа Ходкевича».
Виткевич ответил: «… граф Ходкевич… обыкновенно всегда меня удерживал от поездок в степь, полагая, что я в них рискую жизнью, и вероятно это письмо было ответом на одно из моих писем, в которых я ему часто упоминал о надеждах, какие имел, быть командированным в Бухарию… помнится мне, что будучи произведен в портупей-прапорщики, я писал к нему, что теперь мне остается два года до получения офицерского чина, и потому, вероятно, он советует мне не рисковать жизнью, ежели есть надежда и без этого быть произведенным. Время, которое я провел бы в Оренбурге, без сомнения значит то, которое бы прошло до моего производства или командировки в Бухарию»
Допрошенные лично 1 ноября 1833 года обвиняемые все категорически отрицали. Зан в ответ на показания доносчиков о готовящемся восстании заявил, что «не имел никаких намерений нарушать общественное спокойствие». Он это подтверждал своими хорошими отношениями с «первейшими особами», которыми был «обласкан и облагодетельствован», а также своей привязанностью к Оренбургскому краю, «в котором он нашел новую родину» и своей постоянной занятостью научными и музейными делами. При допросе следственная комиссия имела возможность насладиться неспешным филологическим диспутом между Заном и Далем по поводу того, как следует правильно переводить те или иные цитаты из захваченных писем - оба явно получали наслаждение от процесса.
Ничего не дал допрос ни Виткевича, ни Сузина.
Перовский был, кажется, удовлетворен ходом следствия: 14 ноября 1833 года он, наконец, отправил официальное донесение о случившемся военному министру и императору: «При первых допросах обнаружилось, что донос Мейера совершенно ложен, никаких признаков заговора и равно ничего подозрительного в бумагах не найдено».
Следствие закончилось полным оправданием обвиняемых. 26 ноября 1833 года следственная комиссия вынесла решение: «… Хотя мещанин Стариков и донес со слов рядового Мейера о злоумышленном заговоре некоторых поляков, но так как они в таковом не сознались и по исследовании не открыто ничего, что бы могло послужить к их обвинению, то комиссия определила: всех, содержащихся по настоящему делу, кроме доносителя рядового Кшивицкого, из-под караула освободить и употребить по-прежнему на службе». Также был оставлен в крепости и Мейер, обвинение которого пополнилось пунктом о ложном доносе.
По поводу оставления в крепости Кшивицкого и отягощения участи Мейера заметим, что Перовский вообще не любил доносчиков. Характерный в этом отношении анекдот записал И.С.Тургенев. Шевченко (которому Николай I запретил писать и рисовать) продолжал свои занятия и в оренбургской ссылке. Некий «чересчур исполнительный генерал» пытался доложить об этом Перовскому. Перовский ему строго ответил: «Генерал, я на это ухо глух: потрудитесь повторить мне с другой стороны, что вы сказали!» -и понятливый подчиненный тотчас сменил тему.
До сих пор исследователи спорят о том, существовал ли в действительности «Оренбургский заговор» среди ссыльных, или история является плодом исключительного воображения доносчиков, державших «нос по ветру». Крупнейший советский полонист В.А.Дьяков склонен был считать заговор реальностью, его опровергала Виктория Сливовская. Со своей стороны выскажу несколько соображений.
Против версии о заговоре говорит (на мой взгляд) то, что обычно такие попытки коллективных заговоров, восстаний и побегов совершаются в первый год ссылки, вскоре после прибытия на место: когда люди еще не обжились и не приспособились, еще не отошли от горячки боя, от тюрьмы и следствия, от ужасов пешего кандального этапа - именно так возникали известные нам Зерентуйский, Омский заговоры, Александровский побег. А здесь, в Оренбурге, люди к моменту предполагаемого заговора уже почти десять лет в ссылке, уже пристроились к какой-то полезной деятельности, завоевали расположение местного начальства.
С другой стороны, бежал же Томаш Мрозовский после десяти лет ссылки, в течение которых изображал из себя благонамеренного обывателя за карточным столом. А Ксаверий Шокальский попытался повторно организовать коллективный побег уже спустя несколько лет после трагедии Омского заговора.
В пользу же версии заговора явно говорят две вещи: первое, что фигуранты этого дела ОЧЕНЬ умны - по сравнению с организаторами других подобных заговоров здесь собрались особо изощренные интеллектуалы, которые явно были способны спрятать концы в воду. И второй пункт - Перовский, явно и откровенно заинтересованный в том, чтобы замять дело.
В свою очередь советские беллетристы Ю.Семенов и М.Гус предполагали, что доносы Кшивицкого и Мейера были инспирированы английской евангелической миссией в Оренбурге. Согласно этой версии, английские разведчики, обосновавшиеся под видом евангелической миссии, знали, что русское правительство готовит экспедицию в Среднюю Азию, где Англия вела в то время активную политическую игру (подробнее об этом будет дальше). Не исключено, что уже тогда английская разведка обратила внимание на Виткевича, знатока местных языков и обычаев, выполнявшего особые поручения оренбургских властей, и хотела убрать его с дороги. Однако никаких подтверждений этой версии нет.
Вероятно, истина в этом вопросе никогда не будет установлена.
Дальнейшая служба Виткевича при Перовском проходила вполне успешно. Генерал ценил и привечал талантливых подчиненных. Через год Виткевич был произведен в первый офицерский чин, еще через год в поручики и был назначен старшим адъютантом Перовского. Осенью 1835 г. Г.Ф.Генс предложил В.А.Перовскому командировать Виткевича для сбора информации в Хиву и Бухару («Бохарию»). С посещением «Бохарии» царские власти немного запаздывали. В то время начался период англо-русского соперничества на Востоке. Англия захватила Индию и превратила ее в базы для дальнейшей экспансии в Азии; навстречу ей двигалась Российская империя - особую остроту приобретала борьба за торговые рынки, за политическое влияние. Еще в 1831-1833 годах английский разведчик Александр Бернс проехал через Индию, Афганистан и Бухару; он был переодет восточным купцом (обнаруженному в мусульманской Бухаре христианину грозила казнь), собрал много важных сведений о посещенных городах и вел в них переговоры о развитии торговли с Англией.
Сэр Александр Бернс (1805-1841), английский разведчик, путешественник и дипломат
Формально, впрочем, Виткевич получил предписание отправиться не в Бухару, а в Казахскую степь. Однако на расходы ему выделили сравнительно большую сумму денег - 3 тысяч рублей - вероятно, имея в виду более дальнюю поездку. В инструкции от 29 октября 1835 года записано, что положение дел, «в особенности в местах, наиболее отдаленных от линии», требуют нахождения в Орде «чиновника усердного и образованного, способного личными внушениями и советами убеждать казахов в необходимости упрочения мирных отношений как между собой, так и с соседями». Поскольку бухарцы и хивинцы призывали не подчиняться России, Виткевичу вменялось в обязанность внушать казахам, что чужеземцы толкают их на преступления в своих корыстных целях, добиваться, «чтобы они их у себя не терпели». Он должен был разъяснять казахам вредность междоусобиц и взаимных грабежей, «вообще нужно объяснять, что правительство старается единственно о пользе их, желая водворить и упрочить в Орде совершенное спокойствие».
Ян Виткевич. Портрет в восточном наряде, рисунок 1830-х годов
Однако, углубившись в степь, Виткевич сразу взял курс на Бухару. Примечательно, что в дальнейшем он не понес наказания за ослушание, хотя в оправдание свое привел лишь туманную фразу: «обстоятельства принудили». Подтверждением тому, что поездка в Бухару планировалась заранее, может также служить еще одно изложенное в инструкции поручение - обращать особое внимание на происки англичан в Средней Азии, собирать сведения о действиях и намерениях европейцев, посещавших Хиву и Бухару.
В Бухаре Виткевич провел переговоры по поводу торговли и выдачи русских пленных. О его пребывании в Бухаре есть разные сообщения: по одним воспоминаниям, он разъезжал там открыто, в своем офицерском мундире (что сомнительно), по другим - посетил город «инкогнито», но был опознан солдатом-дезертиром из России, обречен на смерть и спасся лишь с помощью преданного ему узбека Шапулата.
Во время поездки Виткевич вел подробные путевые заметки, в них он отражал все, что увидел, услышал и передумал. По окончании путешествия на основе этих заметок и устных рассказов их автора решено было создать единый сводный обзор, составление которого было поручено В.И.Далю. Итоговую «Записку» Перовский направил в Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В препроводительном письме к ней от 15 июня 1836 года Перовский заверял графа Нессельроде, что он найдет в записке много любопытного. «Если бы, - писал Перовский, - сочли записку эту достойною обратить на себя внимание государя императора, то это было бы для меня тем приятнее, что Виткевич небезызвестный вам, нуждается в том, чтобы замолвить за него доброе слово и стоит этого в полной мере… Вы, милостивый государь, найдете в нем человека дельного, толкового, знающего дело свое, человека практического, который более способен действовать, чем писать и говорить, человека, знающего степь и отношения ее гораздо лучше, чем кто-либо знал и знает ныне…»
В Бухаре Виткевич также повстречал прибывшего из Кабула Хуссейна Али, с которым он был знаком еще с 1831 г. - и вместе с ним вернулся в Оренбург. Теперь Хуссейн Али направлялся в Россию как посол кабульского эмира Дост-Мохаммад-хана и вез грамоту на имя Николая I. Перовский запросил разрешение царя на отправление Хуссейна Али в Петербург, «… дабы азиатский департамент мог получить необходимые при этом деле вести непосредственно от самого посланца». Воспользовавшись случаем, он пространно изложил свои мысли об усилении влияния России в Средней Азии и о вытеснении оттуда англичан. Перовский предлагал послать Виткевича в Афганистан вместе с Хуссейном Али, «под видом частного путешественника» и просил добиться для Виткевича «высочайшей аудиенции» у императора. Сопровождая посланца, Виткевич вместе с ним прибыл в Петербург. Неизвестно точно, осуществилось ли пожелание Перовского относительно аудиенции Николая I для Виткевича. Однако предложение генерал-губернатора о посылке миссии в Кабул было одобрено и исполнение поручено именно Виткевичу. Перед отправлением ему вручили подробную инструкцию о целях поездки.
Глава племени баракзаев Дост-Мохаммад был самым могущественным, но не единственным афганским правителем. Эмиры и ханы Кабула, Пешавара, Кандагара, Герата и других ханств враждовали между собой и искали союзников для победы над соседями. Еще в 1831 г. посетивший Кабул по пути из Индии в Бухару британский дипломат и разведчик Александр Бернс рекомендовал своему правительству заключить союз с Дост-Мохаммадом. Бернс так отзывался об этом афганском правителе: «Справедливость этого вождя являлась постоянной темой гордости всех слоев общества. Крестьяне радовались отсутствию тирании, горожане - безопасности своих жилищ и строгому соблюдению городских правил, купцы - справедливости его решений и защите их собственности. Властитель не может снискать более высокой похвалы, чем эта». Однако Лондон предпочел поставить на эмира Шуджу уль-Мулька - представителя свергнутой династии Дуррани, проживавшего на британский счет в Пенджабе. В 1834 г. Шуджа во главе сформированного на английские деньги войска напал на Кандагар, где правил родной брат и давний соперник Дост-Мохаммада - Кохендиль-хан. Понимая, что в случае победы Шуджи следующей его целью станет Кабул, Дост-Мохаммад пришел на помощь брату. Британский ставленник был разбит и изгнан в Пенджаб, зато союзные с ним сикхи тем временем отобрали у Дост-Мохаммада Пешавар.
Миссия Виткевича в Кабуле должна была (в соответствии с письмом Перовского в Азиатский департамент МИД) поддержать предлагаемый Дост-Мохаммадом договор о дружбе и помощи, поскольку "англичане имеют агентов своих в Кабуле и даже в Бухаре, которые действуют там совершенно против нас и поэтому необходимо... чтобы наше правительство вошло в ближайшие связи с владельцами азиатскими, сопредельными владениям Ост-Индской компании, а ближайших к нам удерживало непрерывным наблюдением за действиями их и мерами твердыми в пределах уважения к могуществу и достоинству империи Всероссийской".
… Однако к этому времени при дворе Дост-Мохаммада уже прочно обосновался хорошо известный в Оренбурге и Петербурге британский капитан А.Бернс - целью которого, в свою очередь, было склонить Дост-Мохаммада принять покровительство британской короны и превратить, тем самым, Афганистан в плацдарм для дальнейшего продвижения британского влияния в Среднюю Азию.
Окончание: http://naiwen.livejournal.com/1209268.html
http://naiwen.livejournal.com/1205638.html
http://naiwen.livejournal.com/1207584.html
... Вот говорят, что краткость - сестра таланта :) Либо у меня нет таланта, либо я все-таки слишком человек девятнадцатого века - не могу удержаться от длинных неспешных рассказов с продолжениями и обязательно - с подлинными цитатами, которые и есть суть и аромат эпохи. Вот, к примеру, изначально я планировала уложить историю Виткевича в один пост, а по факту растянула ее минимум на четыре поста - потому что ну никак нельзя торопиться в таком захватывающем рассказе. К тому же прежде чем перейти к приключениям Виткевича в Афганистане, хочу рассказать подробнее про оренбургское следствие. Все-таки я занимаюсь историей политической ссылки, и если кое-какая информация о последующих подвигах Виткевича на ниве российской разведки и дипломатии в сети имеется, то подробностей об "Оренбургском заговоре" вы в сети не найдете.
… Доносы в Оренбурге были не единственной информацией о планах заговоров и восстаний в среде польских ссыльных, возникших в разных местах в 1833 году. Практически одновременно прокатилась волна доносов и расследований в Астрахани, Екатеринбурге, Тобольске и других местах. Но самое грандиозное следствие возникло в Омске, где по доносу провокатора было арестовано около 30 человек - в дальнейшем в ходе расследования нити от так называемого «Омского дела» протянулись почти по всем ссыльным местам. Исследователи отмечали, что волна заговоров - истинных и мнимых (недоказанных) - совпала по времени с активностью экспедиции Заливского. Один из эмигрантов, впоследствии оказавшийся на Забайкальской каторге, Генрик Голеевский, много лет спустя вспоминал, что имел контакты с эмиссарами Заливского, по заданию которых должен был проникнуть на территорию Оренбургского края и Западной Сибири для организации там восстания в поддержку экспедиции Заливского - и в частности, имел по этому поводу конспиративную переписку с Томашем Заном; однако при попытке перехода границы Голеевский был арестован. Впрочем, его мемуары писались им в очень преклонном возрасте и в них так перепутаны все имена и даты, что историки воспринимают его свидетельства с определенной долей недоверия. Несомненно, однако, что ссыльные всеми правдами и неправдами ухитрялись поддерживать нелегальные каналы связи с родиной и даже с эмиграцией. В частности, в Оренбурге такая связь отчасти поддерживалась через графа Кароля Ходкевича. С Каролем Ходкевичем постоянные читатели этого блога должны быть уже немного знакомы - это старший сын графа Александра Ходкевича, который впервые организовал встречу между представителями Южного общества декабристов и Патриотического общества; Мечислав Ходкевич, которого «дружески обнимали» Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин - младший брат Кароля. За участие в восстании Кароль Ходкевич был сослан на Оренбургскую линию, однако благодаря богатству и связям быстро освободился и уехал на родину, но продолжал поддерживать переписку с оренбургскими ссыльными.
…В отличие от омских властей, которые словно специально раздували дело, чтобы выслужиться перед вышестоящим начальством, Перовский явно повел себя так, чтобы не выносить сор из избы. Следствие тянулось около месяца (для сравнения, в Омске - около трех лет и закончилось страшной кровавой развязкой). По заданию Перовского Даль сделал переводы писем ссыльных, попавших в руки следствия, и выписки некоторых наиболее «подозрительных» мест, при этом есть основания предполагать, что некоторая часть наиболее компрометирующей переписки осела в личном архиве Даля. Для приведения к присяге обвиняемых и свидетелей католического вероисповедания в комиссию пригласили квендза М.Зеленку, который сам был ссыльным - только что репрессированным за содействие эмиссарам экспедиции Заливского на Гродненщине.
Арестованным были заданы письменные и устные вопросы. В частности, Виткевичу были предъявлены следующие цитаты из его писем: «В письме к г.Зану… вы говорите, между прочим: «…Все наши планы лопнули. Дай бог, чтобы все это окончилось без беды». … Отчего вы по сему случаю столько беспокоились? Какие планы лопнули? Какой вы от сего опасались беды?» В ответ Виткевич довольно уклончиво объяснял, что речь шла о его хлопотах по разделу родительского имения: «… я имел уже один раз неприятность, дав доверенность на получение доводящейся мне части имения… и потому полагал, что сие новое старание… может быть причиною новых неприятностей. Я не могу хорошо припомнить в каком смысле употреблено «все планы лопнули», но думаю, что ни в каком другом, как только вспоминая об надежде, какую я и господин Зан имели при покойном предместнике Вашего превосходительства на скорое производство и перемену положения». В другом месте в письме была подчеркнута фраза Виткевича: «Дела все доселе не в лучшем положении», разъясняя ее смысл следственной комиссии, Виткевич заявил: «Верно, сие относится к тому, что я долго не получал денег из дому и имел в них нужду».
Из письма Зана к Виткевичу Даль выписал следующую фразу: «Думаю о способах и возможности как осуществить то, о чем между нами говорено, надобно только найти какую-либо опорную точку». Зан в длинных многословных объяснениях сообщил наконец, что «способы» и «возможности» относятся только к материальному положению ссыльных, а под «опорной точкой» подразумевался какой-либо «благодетель» из власть имущих. В свою очередь Виткевич, комментируя эти показания Зана, не удержался от шпильки в адрес товарища: «Господин Зан имеет обыкновение объясняться очень длинно и с фразами». Что же касается сути дела, то речь шла, по словам Виткевича, «о способах обращения на себя внимания нового начальника», «а что г.Зан разумеет под словом «точки опорной», я и доселе не знаю».
Наконец, в руки следствия попало письмо Кароля Ходкевича к Виткевичу от 28 марта 1833 года, на французском языке: «… Воротимся к положительному. Я начинаю тем, что умоляю вас, любезный Виткевич, по крайней мере на сей год отказаться от изучения арабского языка - путь этот слишком неверен, слишком опасен. В него следует броситься только тогда, когда все надежды к производству исчезнут. Прошу Вас, любезный друг, бросьте это столь ненадежное, столь опасное предприятие. Откажитесь от него только на один год, откажитесь если не по убеждению, то по крайней мере из дружбы ко мне. Это будет самое большое доказательство Вашей ко мне дружбы… К тому же время, которое Вы бы провели в Оренбурге, отнюдь не будет потеряно. Посвятите его вполне наукам, телесным упражнениям и проч….»
Заключая соответствующий вопросный пункт, В.А.Перовский собственноручно приписал: «Я прошу вас откровенно и удовлетворительно объяснить сии двусмысленные слова графа Ходкевича».
Виткевич ответил: «… граф Ходкевич… обыкновенно всегда меня удерживал от поездок в степь, полагая, что я в них рискую жизнью, и вероятно это письмо было ответом на одно из моих писем, в которых я ему часто упоминал о надеждах, какие имел, быть командированным в Бухарию… помнится мне, что будучи произведен в портупей-прапорщики, я писал к нему, что теперь мне остается два года до получения офицерского чина, и потому, вероятно, он советует мне не рисковать жизнью, ежели есть надежда и без этого быть произведенным. Время, которое я провел бы в Оренбурге, без сомнения значит то, которое бы прошло до моего производства или командировки в Бухарию»
Допрошенные лично 1 ноября 1833 года обвиняемые все категорически отрицали. Зан в ответ на показания доносчиков о готовящемся восстании заявил, что «не имел никаких намерений нарушать общественное спокойствие». Он это подтверждал своими хорошими отношениями с «первейшими особами», которыми был «обласкан и облагодетельствован», а также своей привязанностью к Оренбургскому краю, «в котором он нашел новую родину» и своей постоянной занятостью научными и музейными делами. При допросе следственная комиссия имела возможность насладиться неспешным филологическим диспутом между Заном и Далем по поводу того, как следует правильно переводить те или иные цитаты из захваченных писем - оба явно получали наслаждение от процесса.
Ничего не дал допрос ни Виткевича, ни Сузина.
Перовский был, кажется, удовлетворен ходом следствия: 14 ноября 1833 года он, наконец, отправил официальное донесение о случившемся военному министру и императору: «При первых допросах обнаружилось, что донос Мейера совершенно ложен, никаких признаков заговора и равно ничего подозрительного в бумагах не найдено».
Следствие закончилось полным оправданием обвиняемых. 26 ноября 1833 года следственная комиссия вынесла решение: «… Хотя мещанин Стариков и донес со слов рядового Мейера о злоумышленном заговоре некоторых поляков, но так как они в таковом не сознались и по исследовании не открыто ничего, что бы могло послужить к их обвинению, то комиссия определила: всех, содержащихся по настоящему делу, кроме доносителя рядового Кшивицкого, из-под караула освободить и употребить по-прежнему на службе». Также был оставлен в крепости и Мейер, обвинение которого пополнилось пунктом о ложном доносе.
По поводу оставления в крепости Кшивицкого и отягощения участи Мейера заметим, что Перовский вообще не любил доносчиков. Характерный в этом отношении анекдот записал И.С.Тургенев. Шевченко (которому Николай I запретил писать и рисовать) продолжал свои занятия и в оренбургской ссылке. Некий «чересчур исполнительный генерал» пытался доложить об этом Перовскому. Перовский ему строго ответил: «Генерал, я на это ухо глух: потрудитесь повторить мне с другой стороны, что вы сказали!» -и понятливый подчиненный тотчас сменил тему.
До сих пор исследователи спорят о том, существовал ли в действительности «Оренбургский заговор» среди ссыльных, или история является плодом исключительного воображения доносчиков, державших «нос по ветру». Крупнейший советский полонист В.А.Дьяков склонен был считать заговор реальностью, его опровергала Виктория Сливовская. Со своей стороны выскажу несколько соображений.
Против версии о заговоре говорит (на мой взгляд) то, что обычно такие попытки коллективных заговоров, восстаний и побегов совершаются в первый год ссылки, вскоре после прибытия на место: когда люди еще не обжились и не приспособились, еще не отошли от горячки боя, от тюрьмы и следствия, от ужасов пешего кандального этапа - именно так возникали известные нам Зерентуйский, Омский заговоры, Александровский побег. А здесь, в Оренбурге, люди к моменту предполагаемого заговора уже почти десять лет в ссылке, уже пристроились к какой-то полезной деятельности, завоевали расположение местного начальства.
С другой стороны, бежал же Томаш Мрозовский после десяти лет ссылки, в течение которых изображал из себя благонамеренного обывателя за карточным столом. А Ксаверий Шокальский попытался повторно организовать коллективный побег уже спустя несколько лет после трагедии Омского заговора.
В пользу же версии заговора явно говорят две вещи: первое, что фигуранты этого дела ОЧЕНЬ умны - по сравнению с организаторами других подобных заговоров здесь собрались особо изощренные интеллектуалы, которые явно были способны спрятать концы в воду. И второй пункт - Перовский, явно и откровенно заинтересованный в том, чтобы замять дело.
В свою очередь советские беллетристы Ю.Семенов и М.Гус предполагали, что доносы Кшивицкого и Мейера были инспирированы английской евангелической миссией в Оренбурге. Согласно этой версии, английские разведчики, обосновавшиеся под видом евангелической миссии, знали, что русское правительство готовит экспедицию в Среднюю Азию, где Англия вела в то время активную политическую игру (подробнее об этом будет дальше). Не исключено, что уже тогда английская разведка обратила внимание на Виткевича, знатока местных языков и обычаев, выполнявшего особые поручения оренбургских властей, и хотела убрать его с дороги. Однако никаких подтверждений этой версии нет.
Вероятно, истина в этом вопросе никогда не будет установлена.
Дальнейшая служба Виткевича при Перовском проходила вполне успешно. Генерал ценил и привечал талантливых подчиненных. Через год Виткевич был произведен в первый офицерский чин, еще через год в поручики и был назначен старшим адъютантом Перовского. Осенью 1835 г. Г.Ф.Генс предложил В.А.Перовскому командировать Виткевича для сбора информации в Хиву и Бухару («Бохарию»). С посещением «Бохарии» царские власти немного запаздывали. В то время начался период англо-русского соперничества на Востоке. Англия захватила Индию и превратила ее в базы для дальнейшей экспансии в Азии; навстречу ей двигалась Российская империя - особую остроту приобретала борьба за торговые рынки, за политическое влияние. Еще в 1831-1833 годах английский разведчик Александр Бернс проехал через Индию, Афганистан и Бухару; он был переодет восточным купцом (обнаруженному в мусульманской Бухаре христианину грозила казнь), собрал много важных сведений о посещенных городах и вел в них переговоры о развитии торговли с Англией.
Сэр Александр Бернс (1805-1841), английский разведчик, путешественник и дипломат
Формально, впрочем, Виткевич получил предписание отправиться не в Бухару, а в Казахскую степь. Однако на расходы ему выделили сравнительно большую сумму денег - 3 тысяч рублей - вероятно, имея в виду более дальнюю поездку. В инструкции от 29 октября 1835 года записано, что положение дел, «в особенности в местах, наиболее отдаленных от линии», требуют нахождения в Орде «чиновника усердного и образованного, способного личными внушениями и советами убеждать казахов в необходимости упрочения мирных отношений как между собой, так и с соседями». Поскольку бухарцы и хивинцы призывали не подчиняться России, Виткевичу вменялось в обязанность внушать казахам, что чужеземцы толкают их на преступления в своих корыстных целях, добиваться, «чтобы они их у себя не терпели». Он должен был разъяснять казахам вредность междоусобиц и взаимных грабежей, «вообще нужно объяснять, что правительство старается единственно о пользе их, желая водворить и упрочить в Орде совершенное спокойствие».
Ян Виткевич. Портрет в восточном наряде, рисунок 1830-х годов
Однако, углубившись в степь, Виткевич сразу взял курс на Бухару. Примечательно, что в дальнейшем он не понес наказания за ослушание, хотя в оправдание свое привел лишь туманную фразу: «обстоятельства принудили». Подтверждением тому, что поездка в Бухару планировалась заранее, может также служить еще одно изложенное в инструкции поручение - обращать особое внимание на происки англичан в Средней Азии, собирать сведения о действиях и намерениях европейцев, посещавших Хиву и Бухару.
В Бухаре Виткевич провел переговоры по поводу торговли и выдачи русских пленных. О его пребывании в Бухаре есть разные сообщения: по одним воспоминаниям, он разъезжал там открыто, в своем офицерском мундире (что сомнительно), по другим - посетил город «инкогнито», но был опознан солдатом-дезертиром из России, обречен на смерть и спасся лишь с помощью преданного ему узбека Шапулата.
Во время поездки Виткевич вел подробные путевые заметки, в них он отражал все, что увидел, услышал и передумал. По окончании путешествия на основе этих заметок и устных рассказов их автора решено было создать единый сводный обзор, составление которого было поручено В.И.Далю. Итоговую «Записку» Перовский направил в Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В препроводительном письме к ней от 15 июня 1836 года Перовский заверял графа Нессельроде, что он найдет в записке много любопытного. «Если бы, - писал Перовский, - сочли записку эту достойною обратить на себя внимание государя императора, то это было бы для меня тем приятнее, что Виткевич небезызвестный вам, нуждается в том, чтобы замолвить за него доброе слово и стоит этого в полной мере… Вы, милостивый государь, найдете в нем человека дельного, толкового, знающего дело свое, человека практического, который более способен действовать, чем писать и говорить, человека, знающего степь и отношения ее гораздо лучше, чем кто-либо знал и знает ныне…»
В Бухаре Виткевич также повстречал прибывшего из Кабула Хуссейна Али, с которым он был знаком еще с 1831 г. - и вместе с ним вернулся в Оренбург. Теперь Хуссейн Али направлялся в Россию как посол кабульского эмира Дост-Мохаммад-хана и вез грамоту на имя Николая I. Перовский запросил разрешение царя на отправление Хуссейна Али в Петербург, «… дабы азиатский департамент мог получить необходимые при этом деле вести непосредственно от самого посланца». Воспользовавшись случаем, он пространно изложил свои мысли об усилении влияния России в Средней Азии и о вытеснении оттуда англичан. Перовский предлагал послать Виткевича в Афганистан вместе с Хуссейном Али, «под видом частного путешественника» и просил добиться для Виткевича «высочайшей аудиенции» у императора. Сопровождая посланца, Виткевич вместе с ним прибыл в Петербург. Неизвестно точно, осуществилось ли пожелание Перовского относительно аудиенции Николая I для Виткевича. Однако предложение генерал-губернатора о посылке миссии в Кабул было одобрено и исполнение поручено именно Виткевичу. Перед отправлением ему вручили подробную инструкцию о целях поездки.
Глава племени баракзаев Дост-Мохаммад был самым могущественным, но не единственным афганским правителем. Эмиры и ханы Кабула, Пешавара, Кандагара, Герата и других ханств враждовали между собой и искали союзников для победы над соседями. Еще в 1831 г. посетивший Кабул по пути из Индии в Бухару британский дипломат и разведчик Александр Бернс рекомендовал своему правительству заключить союз с Дост-Мохаммадом. Бернс так отзывался об этом афганском правителе: «Справедливость этого вождя являлась постоянной темой гордости всех слоев общества. Крестьяне радовались отсутствию тирании, горожане - безопасности своих жилищ и строгому соблюдению городских правил, купцы - справедливости его решений и защите их собственности. Властитель не может снискать более высокой похвалы, чем эта». Однако Лондон предпочел поставить на эмира Шуджу уль-Мулька - представителя свергнутой династии Дуррани, проживавшего на британский счет в Пенджабе. В 1834 г. Шуджа во главе сформированного на английские деньги войска напал на Кандагар, где правил родной брат и давний соперник Дост-Мохаммада - Кохендиль-хан. Понимая, что в случае победы Шуджи следующей его целью станет Кабул, Дост-Мохаммад пришел на помощь брату. Британский ставленник был разбит и изгнан в Пенджаб, зато союзные с ним сикхи тем временем отобрали у Дост-Мохаммада Пешавар.
Миссия Виткевича в Кабуле должна была (в соответствии с письмом Перовского в Азиатский департамент МИД) поддержать предлагаемый Дост-Мохаммадом договор о дружбе и помощи, поскольку "англичане имеют агентов своих в Кабуле и даже в Бухаре, которые действуют там совершенно против нас и поэтому необходимо... чтобы наше правительство вошло в ближайшие связи с владельцами азиатскими, сопредельными владениям Ост-Индской компании, а ближайших к нам удерживало непрерывным наблюдением за действиями их и мерами твердыми в пределах уважения к могуществу и достоинству империи Всероссийской".
… Однако к этому времени при дворе Дост-Мохаммада уже прочно обосновался хорошо известный в Оренбурге и Петербурге британский капитан А.Бернс - целью которого, в свою очередь, было склонить Дост-Мохаммада принять покровительство британской короны и превратить, тем самым, Афганистан в плацдарм для дальнейшего продвижения британского влияния в Среднюю Азию.
Окончание: http://naiwen.livejournal.com/1209268.html