Мемуары графа Олизара, продолжение: часть 2, глава 8
Оригинал: Olizar G. Pamiętniki. 1798-1865. Lwow, 1892.
Русская публикация в сокращении: "Русский вестник", 1893, NN 8-9
Вместо предисловия: http://naiwen.livejournal.com/1269941.html
Часть 2, глава 6: http://naiwen.livejournal.com/1270125.html
Курсивом выделены фразы, написанные в оригинале по-французски
Жирным шрифтом выделены фразы, написанные в оригинале по-русски латинским транслитом.
Подчеркнуты слова и фразы, которые выделены в оригинале
[В квадратных скобках обозначены слова, фразы и абзацы, пропущенные в сокращенном переводе Копылова в «Русском вестнике» 1893 года]
* звездочками обозначены авторские примечания мемуариста
1) цифрами обозначены мои примечания
Продолжаю публикацию мемуаров графа Олизара. Я пропущу временно еще одну главу (глава 7), так как она выпадает из основного сюжета повествования (я к ней позже вернусь, она очень колоритно повествует про тогдашние польско-украинские дворянские нравы). В прошлый раз мы закончили на том, что Олизар, выпроводив Мишеля (Бестужева-Рюмина) и преследующих его жандармов, отправился в Киев. По дороге он заезжает к своему знакомому А.Злотницкому - весьма колоритной личности - чтобы посоветоваться...
Глава 8.
Я прибыл к Злотницкому 1): тот, расчувствовавшись моим откровением и уважением, [а в особенности тем, что положился на его польское благородство и семейное гостеприимство, которое предполагает, что в собственном доме нельзя выдать на растерзание прячущегося политического беглеца], посоветовал мне немедленно обратиться к исправнику, [или полицейскому начальнику в повете, который страдал в эту минуту от сильного пароксизма лихорадки (о чем Злотницкий точно знал), к тому же всех своих помощников разослал в разные стороны]. Злотницкий мне посоветовал, чтобы я [с воодушевлением] донес этому исправнику о вооруженном насилии какого-то офицерика, уже преследуемого военной властью, чтобы тот поторопился выслать вооруженную погоню, которая могла бы еще догнать его, так как он от той моей деревни лишь в четырех верстах от города, не далее как полчаса назад отъехал etc. [А в случае медлительности бедного больного я бы объявил ему, что господин генерал-лейтенант Злотницкий был свидетелем моей откровенности, чтобы если случатся какие последствия, никакой ответственности за них не нести].
Так все и случилось. Исправник, клацая зубами, пожаловался, что в эту минуту не имеет никого для помощи, а я поехал прямо в Киев.
Там, развлекаясь несколько недель, был свидетелем развязки всей этой трагичной драмы и поимки главных жертв.
Первым из наших соотечественников, который из-за этих происшествий был при мне схвачен и увезен с фельдъегерем в столицу, был князь Антоний Яблоновский 2), который ни стольких заслуг не имел, ни такого презрения не заслужил, как ему от современников досталось. Затем мы узнали, что с Волыни увезен гр. полковник Марцин Тарновский 3), Петр Мошинский 4) - бывший волынский маршал etc., а после 10-го января каждый из нас, кто мог иметь хоть какие-то отношения с кем-то из взбунтовавшихся военных, ожидал в любую минуту подобной судьбы. Из Киева уже вывезли: из наших - Гродецкого 5), из русских - Давыдова 6), Поджио 7), Капниста 8) etc. И так каждый день, когда встречались между собой знакомые, первое слово было: «Еще здесь?»
Мой арест наступил 15 января [при довольно комичных обстоятельствах]; в этот день, [чтобы сделать, как говорят французы, хорошую мину при плохой игре], пригласил нескольких гостей из русского общества, [блистательных гурманов] на свежие устрицы и страсбургские паштеты; среди них был и сенатор Бороздин 9), о котором шла речь выше. Завтрак был назначен в 1-м часу, а в 12-м часу меня арестовали. Киевский полицмейстер полковник Дуров 10), гвардейский bon vivant, уже поставил при дверях моего жилища стражника с приказом никого не впускать; сам же [с каким-то другим полицейским подлизой] занялись опечаткой моих бумаг. Через окно сверху мы видели не без усмешки, как все приезжавшие приглашенные, [предаваясь гастрономическим мечтам], серьезно заезжали во двор и как, увидев стражников и закрыв лица, быстрее пускались наутек, словно собирались скрыть, что наткнулись на прокаженный дом. Один лишь Бороздин, должен отдать ему справедливость, [продемонстрировал свои звезды расступившейся перед ним страже], и вошел ко мне с [легкой заинтересованностью, сказав: «В беде и везде, нельзя отвергать своих друзей», на что Дуров вынужден был посмотреть с уважением], а я, уверив его в своей невинности, [а поэтому в его безопасности, первым его уведомил, что его шурин Давыдов уже опередил меня в Петербурге]. 11)
Когда уже опечатали и забрали все, что было в руках моего Ангела Хранителя, я обратился к Дурову, торопившему с выездом, что хоть не они приглашены на мои разносолы, но поскольку завтрак готов, и ни мне в дороге, ни им на месте ничего лучшего есть не придется, благоразумнее воспользоваться готовым банкетом, и лишь после него расстаться. [Дошло это до сердца и желудка Дурова: а, наверное, это первый случай в политических эпизодах], когда полиция, арестовавшая узника, совместно провозглашала с ним тосты, [и даже в прихожей как бы на дорожку вместе с ним опустошила последнюю бутылку шампанского]!
Итак, [под изрядным градусом] уселись мы вместе с фельдъегерем в почтовые сани и с Божьей помощью, [уберегшей нас от снега, кроме двух последних перед столицей станций, без всяких проблем со здоровьем], остановились в Петербурге утром на третьи сутки. 12)
Тут начинается кальвария 13) политическая, если это святое слово можно употребить для наших ничтожных дел! ибо бездна унижения! Далее, так как был отдан приказ, чтобы политических узников везти прямо в царский зимний дворец, в квартиру коменданта города и дворца, а приехали мы очень рано, должен был в уже в отпряженной повозке лежать [как баран, которого не ведут на убой, потому что еще не подошла его очередь!]
Через два часа такого ожидания, фельдъегерь, который рапортовал о моем прибытии, привел двух солдат, между штыками которых в замурзанной одежде, в которой прибыл, должен был перейти весь внутренний двор, чтобы по черной лестнице войти в так называемые предсени канцелярии коменданта. Там мне позволили сесть на лавку, при этом я оказался в обществе каких-то ночных гультяев 14), [которых, вероятно, за драки или пьянку ночью держали в кутузке; я заметил, что был скорее объектом их презрения и посмещища, нежели сожаления, а порядочные люди, приходящие в ту же канцелярию, невольно не могли оторвать взгляд от этой замурзанной фигуры, сидящей между двумя стражниками].
[Через час сидения на этой позорной скамье] 15) двери открылись, и из них высунулась [сиво-лысая, но не благородная] голова. Это был комендант Башуцкий 16) - он лаконично спросил: где он? И оба сопровождающих изрекли: «Вазьмит его!» 17), после чего двери закрылись.
Тем же манером фельдъегерь со стражниками вновь сопроводили меня через двор и вручили офицеру, несущему дежурство на дворцовой гауптвахте; тот ведет меня к полковнику, который тем временем распорядился отвести для меня каморку, приказав кого-то другого из нее выдворить; когда уже подходил к ней, каково было мое удивление от встречи с Давыдовым и Поджио, которых выпроводили, чтобы дать мне их квартиру! С усмешкой однако, так как тогда еще не унывал, меняясь с ними, сказал: «Я очень огорчен тем, что приходится вас беспокоить!», а они мне: «Хоть бы вы за нами не последовали!»
[Вели их тогда в Петропавловскую крепость!] 18)
Вскоре уже был на гауптвахте, внесли мой узелок, принесли фаянсовый прибор для умывания и разрешили переодеться в приличный вид. Полковник прислал чашку чая, а какой-то молодой офицерик из Семеновского полка, некто Остафьев * пришел ко мне и очень учтиво сказал:
«Не знаю, какая судьба вас ждет дальше, но если как прочие пойдешь в крепость, то сегодня или завтра утром будешь, наверное, допрошен в императорском кабинете, самим императором или генерал-адъютантом Левашовым 19). Тогда советую вам вначале просить этого генерала, чтобы позволил при отправке в крепость взять из своих вещей, пока они еще здесь у нас, с собой хоть несколько рубашек, ибо из всех страданий, которые в заключении можешь узнать, перейти на казенное тюремное белье будет для тебя самым невыносимым».
Поблагодарил его за это учтивое предостережение и еще раз благословил, когда встретил его случайно спустя 20 лет.
Примерно в 2 часа дали мне императорский обед для офицеров полка, стоящего на дежурстве, но мясо уже порезанное и только ложку, [так как предполагаю, что боялись, чтобы ножем или вилкой какой-нибудь узник не покусился на свою жизнь и не избавился тем самым с помощью этого украшения от виселицы].
Вечером мне приказали одеться во фрак и проводили в царские покои.
Примечания автора:
* Лет через двадцать встретил его генерал-адъютантом на обеде у киевского губернатора Фундуклея 20), организованном в честь прославленного Бальзака 21) (примечание Олизара)
Примечания
1) Злотницкий Антоний Поликарп (около 1750-1830), польский политический и военный деятель конца XVIII века, к которому Олизар обратился за помощью, прожил бурную жизнь и действительно имел многообразный политический опыт: в молодости был участником сначала Барской конфедерации, участником Четырехлетнего сейма, затем переметнулся к Тарговицкой конфедерации, был сподвижником Феликса-Щенсны Потоцкого, подписал манифест против Конституции 3 мая 1791 года (в другом месте Олизар описывает, что Злотницкий примкнул к Тарговицкой конфедерации - то есть к сторонникам Российской империи - потому, что желал сохранения шляхетских вольностей и привилегий; вот такие политические парадоксы порождала эпоха). Будучи последним польским комендантом крепости Каменец-Подольский, сдал ее российским войскам без боя. Служил генерал-лейтенантом в российской армии. Во время восстания Костюшко в 1794 году был приговорен повстанцами к смертной казни, но приговор не успели привести в исполнение.
2) Яблоновский Антоний, князь (1793-1855), участник польских тайных организаций, один из руководителей Патриотического общества, участник переговоров с Южным обществом (с Пестелем и Волконским) в Киеве в 1825 году. Арестован и доставлен в Петербург 26.01.1826 года (Олизар явно путается с датами арестов, так как и Яблоновский, и почти все, о ком он далее пишет - Тарновский, Мошинский и др. - были на самом деле арестованы после самого Олизара). На следствии дал откровенные показания, в результате которых было арестовано более 100 человек. В 1829 году приговором Сенатского суда осужден на 20 лет каторги, «за чистосердечные показания» наказание заменено высылкой на жительство в Саратов без лишения дворянства, в 1834 году вернулся на Украину.
3) Тарновский Марцин (Мартын Иванович) (1772-1861), отставной полковник польской службы, волынский помещик. Один из основателей первых польских тайных обществ на Украине («Орден тамплиеров»), член Патриотического общества. Арестован и доставлен в Петербург 8 февраля 1826 года, 18 марта отправлен в Варшаву.
4) Мошинский Петр-Станислав-Войцех-Алоизий, граф (1800-1879), волынский губернский маршал дворянства. С 1820 года член Общества тамплиеров, с 1821 года один из руководителей Патриотического общества на Украине, активный участник контактов между Южным и Патриотическим обществом. 25 декабря 1825 года в Житомире Сергей Муравьев-Апостол обратился с Мошинскому с предложением поддержать южное восстание и передать руководству Патриотического общества в Варшаве письмо с просьбой убить цесаревича Константина, однако Мошинский отказался. Арестован в Житомире 23.01.1826 года, после трех лет петербургского и варшавского следствия в 1829 году осужден Сенатским судом на 10 лет поселения в Сибири, сослан в Тобольск. В дальнейшем вернулся на Украину, в 1840 году выехал в Краков. Участник Краковского восстания 1846 года, после поражения восстания отошел от политической деятельности. В ссылке в Тобольске и в дальнейшем в Кракове активно занимался благотворительностью и меценатством. См.подробнее о Петре Мошинском: http://naiwen.livejournal.com/1120020.html и http://naiwen.livejournal.com/1121564.html
5) Гродецкий Анастасий (Атаназий, Атаназы) (? - 1829), киевский помещик, судья губернского суда, член Патриотического общества. Участник переговоров между Южным и Патриотическом обществом в Киеве в январе 1825 года, был официально назначен представителем от Патриотического общества на Украине для контактов с Южным обществом. Известно, что в конце 1824 года Бестужев-Рюмин попытался передать через Гродецкого письмо в Варшавскую директорию с предложением организации совместного восстания и убийства цесаревича Константина, однако письмо было задержано Южной директорией за нарушение правил конспирации. Именно Гродецкий принял Олизара в члены Патриотического общества (о чем рассказывается в другой главе). Судьба Гродецкого, осужденного Сенатским судом на поселение в Сибирь, долгое время оставалась неизвестной. М.Вершевская, работавшая с фондом Петропавловской крепости, по документам установила, что вскоре после приговора 6 мая 1829 года Гродецкий умер в тюремном госпитале (после трех лет тюрьмы и следствия в Петербурге и Варшаве). (см. Вершевская М.В.. «Польские узники Петропавловской крепости первой трети XIX века» // В сб. Труды государственного музея истории Санкт-Петербурга, вып.10. Спб, 2005 )
6) Давыдов Василий Львович (1793-1855), отставной полковник, член Южного общества декабристов, один из руководителей Каменской управы. Арестован 14.01.1826. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, каторгу отбывал в Нерчинске, Чите и Петровском заводе. На каторгу к нему приехала жена Давыдова А.И., оставившая дома шестерых детей. С 1839 года на поселении в Красноярске, где и умер за год до амнистии.
7) Поджио - в Южном тайном обществе было два брата Поджио (дети итальянца на русской службе), кого именно из них имеет в виду Олизар - неизвестно (скорее всего, он был знаком с обоими). Старший - Поджио Иосиф Викторович (1792-1848), см.о нем подробнее ниже, в примечании про Бороздина. Младший - Поджио Александр Викторович (1798-1873), отставной подполковник, арестован 3.01.1826, на следствии дал откровенные показания - которые, однако, его не спасли от осуждения Верховным уголовным судом по 1 разряду. Каторгу отбывал в Чите и Петровском заводе. С 1839 года на поселении, жил в Иркутской губернии, после амнистии в 1859 году вернулся в Россию, умер в Черниговской губернии. Есть информация о его романе в Сибири с Марией Волконской, женой декабриста С.Г.Волконского (той самой, в которую много лет был влюблен Олизар)
8) Капнист Алексей Васильевич (ок.1796-1867), сын украинского писателя, полтавского губернского предводителя дворянства В.В.Капниста, член Союза Благоденствия. Арестован в Киеве 14.01.1826. Как и многие участники Союза благоденствия, был освобожден после нескольких месяцев в крепости. Брат Алексея Капниста, Семен, был женат на Елене Ивановне Муравьевой-Апостол, сестре декабристов Сергея, Матвея и Ипполита. См.подробнее о семье Капнист в прекрасных мемуарах С.В.Капнист-Скалон: http://www.memoirs.ru/texts/Skalon1990.htm
9) Бороздин Андрей Михайлович (1765-1838), отставной генерал-лейтенант, сенатор. Две дочери Бороздина были замужем за членами Южного тайного общества. Старшая дочь, Мария (1803-1849) вышла замуж за Иосифа Поджио, брата Александра (см.примечание 7). Младшая, Екатерина (1807-1843) - за Владимира Лихарева (1803-1843) (вскоре после того, как не состоялся ее брак с Бестужевым-Рюминым, который к ней сватался). Интересно, что сенатор Бороздин, который в мемуарах Олизара описан как человек по-своему независимый и не боящийся скомпрометировать себя контактами с арестованными - при этом добился того, что в итоге обе его дочери развелись с осужденными «государственными преступниками». Известно, что из-за негласных происков Бороздина его старшего зятя, Иосифа Поджио, не отправили вместе с остальными осужденными в Сибирь, а продержали семь лет в Шлиссельбургской крепости, а дочери Марии Бороздин поставил условие, что ее мужа не выпустят из крепости, пока она не согласится развестись с ним. Под нажимом отца Мария развелась с Поджио и вышла замуж за князя А.И.Гагарина; вскоре после этого Поджио был отправлен, наконец, в ссылку в Сибирь, где и умер. Воспользовалась правом на развод с «государственными преступниками» и Екатерина Лихарева, она вышла замуж вторым браком за Шостака.
10) Дуров Федор, киевский полицмейстер. Для характеристики Дурова, возможно, будет небезынтерен следующих отрывок из «Записок» Горбачевского: «Однажды полковник Дуров, киевский полицеймейстер, приехал в тюрьму, в которой содержались бывшие черниговские офицеры, и объявил им, что некоторые жители Киева, зная их бедность и нужду, прислали через него некоторую сумму денег и просят их принять оные не как подаяние, но как пособие из человеколюбия и участия соотечественников. Соловьев и его товарищи благодарили добрых киевлян, но не приняли предложенных им денег, хотя нуждались как в деньгах, так и в платье. При переводе в гусарский полк Сухинов заказал киевскому портному полную офицерскую обмундировку, но не успел взять сшитого платья до несчастного восстания Черниговского полка. По прибытии своем в Киев он вознамерился продать оное и употребить вырученные деньги на содержание свое и своих товарищей во время дороги в Сибирь, почему и просил полицеймейстера взять сие платье у портного и продать оное хоть за 1000 рублей. Охотно на сие согласился Дуров, но на другой день начал отговариваться от взятого на себя обязательства. Предлоги сего отказа были самые ничтожные: между прочим он говорил, что невозможно продать платье до их отправления, и советовал Сухинову, для избежания бесполезных хлопот, отдать свои вещи на церковь. Услышав таковой совет, Сухинов не мог удержаться от смеха.
- Ваше предложение кажется мне странным, - сказал он полицеймейстеру, - ужели вы не знаете, что я и трое моих товарищей должны идти 7000 верст без платья и денег?
Дуров не противоречил, но с сего времени до самого отправления Сухинов не видал в глаза ни полицеймейстера, ни платья, ни денег».(И.И.Горбачевский. Записки, письма. М., 1963)
Интересно также отметить, что сын Дурова, Сергей Федорович Дуров (1815-1869) был осужден в числе петрашевцев, вместе с Достоевским отбывал наказание в Омском остроге, в дальнейшем занимался литературной деятельностью.
11) А.М.Бороздин (см.примечание 9) был женат на родной сестре В.Л.Давыдова - Софье Львовне Давыдовой. Давыдов был арестован, как указано выше, всего на один день раньше Олизара (Давыдов 14 января, а Олизар 15 января), так что добраться до Петербурга еще, конечно, не успел.
12) Судя по данным «Алфавита декабристов», это путешествие длилось не трое суток (что вряд ли возможно при тогдашних скоростях), а шестеро суток - по документам Олизар прибыл в Петербург 21.01.1826 года, был принят на главной гауптвахте и в тот же день был переведен в Петропавловскую крепость в №12 Кронверкской куртины («присылаемого г.Олизара содержать строго, но хорошо»)
13) Кальвария (kalwaria, лат. Calvaria - Голгофа) - в католической традиции костел или часовня, символически обозначающая остановки Крестного пути Христа, в каждой из таких часовен установлена скульптурная композиция на один из сюжетов Страстей Христовых. Являются местом католического паломничества. В данном случае Олизар употребляет термин в переносном смысле.
14) Гультяй (hultaj) - слово, скорее всего, украинского происхождения (лентяй, гуляка, шалопай, шпана). «Гультя́й гульта́й "лодырь", укр. гульта́й, гiльта́й. По мнению Соболевского ("Slavia, 5, стр.448), произошло из *гольтаи. Скорее из гуля́ть. Ср. лень, лентя́й» (Этимологический словарь русского языка Макса Фармера)
15) В оригинале употреблено слово pręgierz (архаич.), означающее буквально «позорный столб», который обычно устанавливали на площадях в средневековых городах.
16) Башуцкий Павел Яковлевич (1771-1836), генерал, в течение многих лет (с 1803 по 1808 и с 1814 по 1833 год) занимал должность коменданта Санкт-Петербурга. «За полное усердие и преданность» в день восстания 14 декабря 1825 г., 15 декабря был пожалован в генерал-адъютанты. В 1826 г. был назначен членом Верховного уголовного суда по делу декабристов.
17) В оригинале: «wazmit jewo!» («возьмите его!») - вряд ли Олизар настолько плохо знает русский язык, скорее он намеренно пытается передать стиль речи стражников.
18) В данном случае речь идет об Иосифе Поджио, который действительно 21 января был вместе с Давыдовым переведен с главной гауптвахты в Петропавловскую крепость: В.Л.Давыдов в №25 между бастионом Екатерины I и Трубецкого («присылаемого Давыдова посадить по усмотрению и содержать хорошо»), а И.В.Поджио - в №11 Кронверкской куртины («посадить и содержать строго, но хорошо»), где оказался как раз соседом Олизара.
19) Левашов Василий Васильевич (1783-1848), генерал-лейтенант, член Следственного комитета по делу декабристов. С первых дней - один из наиболее активных следователей, чаще всего именно он снимал «первичные» допросы с только что доставленных арестантов.
20) Фундуклей Иван Иванович (1804-1880), дворянин греческого происхождения, с 1839 по 1852 - гражданский губернатор Киевской губернии. За годы своего правления прославился активным меценатством и тем, что не брал взяток и на время практически искоренил коррупцию в губернии.
21) Бальзак Оноре (1799-1850), знаменитый французский писатель, посещал Киев в 1847, 1848 и 1850 годах. В 1850 году Бальзак венчался в Бердичеве с Эвелиной Ганской (1801-1882), урожденной Ржевусской (родной сестре знаменитой авантюристки того времени Каролины Собаньской). Первоначально Бальзак длительное время переписывался с Ганской, а когда в 1842 году она овдовела, несколько раз посещал ее в ее имениях на Украине. Шафером на свадьбе был Олизар, состоявший с семьей невесты в родстве: дочь Олизара от первого брака Людвика (Лили) в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича, двоюродного брата Эвелины Ганской. Венчал Бальзака и Ганскую прелат Ожаровский - брат второй жены Олизара Юзефы Ожаровской.
Я по-прежнему буду благодарна за любые вопросы, поправки и комментарии.
Русская публикация в сокращении: "Русский вестник", 1893, NN 8-9
Вместо предисловия: http://naiwen.livejournal.com/1269941.html
Часть 2, глава 6: http://naiwen.livejournal.com/1270125.html
Курсивом выделены фразы, написанные в оригинале по-французски
Жирным шрифтом выделены фразы, написанные в оригинале по-русски латинским транслитом.
Подчеркнуты слова и фразы, которые выделены в оригинале
[В квадратных скобках обозначены слова, фразы и абзацы, пропущенные в сокращенном переводе Копылова в «Русском вестнике» 1893 года]
* звездочками обозначены авторские примечания мемуариста
1) цифрами обозначены мои примечания
Продолжаю публикацию мемуаров графа Олизара. Я пропущу временно еще одну главу (глава 7), так как она выпадает из основного сюжета повествования (я к ней позже вернусь, она очень колоритно повествует про тогдашние польско-украинские дворянские нравы). В прошлый раз мы закончили на том, что Олизар, выпроводив Мишеля (Бестужева-Рюмина) и преследующих его жандармов, отправился в Киев. По дороге он заезжает к своему знакомому А.Злотницкому - весьма колоритной личности - чтобы посоветоваться...
Глава 8.
Я прибыл к Злотницкому 1): тот, расчувствовавшись моим откровением и уважением, [а в особенности тем, что положился на его польское благородство и семейное гостеприимство, которое предполагает, что в собственном доме нельзя выдать на растерзание прячущегося политического беглеца], посоветовал мне немедленно обратиться к исправнику, [или полицейскому начальнику в повете, который страдал в эту минуту от сильного пароксизма лихорадки (о чем Злотницкий точно знал), к тому же всех своих помощников разослал в разные стороны]. Злотницкий мне посоветовал, чтобы я [с воодушевлением] донес этому исправнику о вооруженном насилии какого-то офицерика, уже преследуемого военной властью, чтобы тот поторопился выслать вооруженную погоню, которая могла бы еще догнать его, так как он от той моей деревни лишь в четырех верстах от города, не далее как полчаса назад отъехал etc. [А в случае медлительности бедного больного я бы объявил ему, что господин генерал-лейтенант Злотницкий был свидетелем моей откровенности, чтобы если случатся какие последствия, никакой ответственности за них не нести].
Так все и случилось. Исправник, клацая зубами, пожаловался, что в эту минуту не имеет никого для помощи, а я поехал прямо в Киев.
Там, развлекаясь несколько недель, был свидетелем развязки всей этой трагичной драмы и поимки главных жертв.
Первым из наших соотечественников, который из-за этих происшествий был при мне схвачен и увезен с фельдъегерем в столицу, был князь Антоний Яблоновский 2), который ни стольких заслуг не имел, ни такого презрения не заслужил, как ему от современников досталось. Затем мы узнали, что с Волыни увезен гр. полковник Марцин Тарновский 3), Петр Мошинский 4) - бывший волынский маршал etc., а после 10-го января каждый из нас, кто мог иметь хоть какие-то отношения с кем-то из взбунтовавшихся военных, ожидал в любую минуту подобной судьбы. Из Киева уже вывезли: из наших - Гродецкого 5), из русских - Давыдова 6), Поджио 7), Капниста 8) etc. И так каждый день, когда встречались между собой знакомые, первое слово было: «Еще здесь?»
Мой арест наступил 15 января [при довольно комичных обстоятельствах]; в этот день, [чтобы сделать, как говорят французы, хорошую мину при плохой игре], пригласил нескольких гостей из русского общества, [блистательных гурманов] на свежие устрицы и страсбургские паштеты; среди них был и сенатор Бороздин 9), о котором шла речь выше. Завтрак был назначен в 1-м часу, а в 12-м часу меня арестовали. Киевский полицмейстер полковник Дуров 10), гвардейский bon vivant, уже поставил при дверях моего жилища стражника с приказом никого не впускать; сам же [с каким-то другим полицейским подлизой] занялись опечаткой моих бумаг. Через окно сверху мы видели не без усмешки, как все приезжавшие приглашенные, [предаваясь гастрономическим мечтам], серьезно заезжали во двор и как, увидев стражников и закрыв лица, быстрее пускались наутек, словно собирались скрыть, что наткнулись на прокаженный дом. Один лишь Бороздин, должен отдать ему справедливость, [продемонстрировал свои звезды расступившейся перед ним страже], и вошел ко мне с [легкой заинтересованностью, сказав: «В беде и везде, нельзя отвергать своих друзей», на что Дуров вынужден был посмотреть с уважением], а я, уверив его в своей невинности, [а поэтому в его безопасности, первым его уведомил, что его шурин Давыдов уже опередил меня в Петербурге]. 11)
Когда уже опечатали и забрали все, что было в руках моего Ангела Хранителя, я обратился к Дурову, торопившему с выездом, что хоть не они приглашены на мои разносолы, но поскольку завтрак готов, и ни мне в дороге, ни им на месте ничего лучшего есть не придется, благоразумнее воспользоваться готовым банкетом, и лишь после него расстаться. [Дошло это до сердца и желудка Дурова: а, наверное, это первый случай в политических эпизодах], когда полиция, арестовавшая узника, совместно провозглашала с ним тосты, [и даже в прихожей как бы на дорожку вместе с ним опустошила последнюю бутылку шампанского]!
Итак, [под изрядным градусом] уселись мы вместе с фельдъегерем в почтовые сани и с Божьей помощью, [уберегшей нас от снега, кроме двух последних перед столицей станций, без всяких проблем со здоровьем], остановились в Петербурге утром на третьи сутки. 12)
Тут начинается кальвария 13) политическая, если это святое слово можно употребить для наших ничтожных дел! ибо бездна унижения! Далее, так как был отдан приказ, чтобы политических узников везти прямо в царский зимний дворец, в квартиру коменданта города и дворца, а приехали мы очень рано, должен был в уже в отпряженной повозке лежать [как баран, которого не ведут на убой, потому что еще не подошла его очередь!]
Через два часа такого ожидания, фельдъегерь, который рапортовал о моем прибытии, привел двух солдат, между штыками которых в замурзанной одежде, в которой прибыл, должен был перейти весь внутренний двор, чтобы по черной лестнице войти в так называемые предсени канцелярии коменданта. Там мне позволили сесть на лавку, при этом я оказался в обществе каких-то ночных гультяев 14), [которых, вероятно, за драки или пьянку ночью держали в кутузке; я заметил, что был скорее объектом их презрения и посмещища, нежели сожаления, а порядочные люди, приходящие в ту же канцелярию, невольно не могли оторвать взгляд от этой замурзанной фигуры, сидящей между двумя стражниками].
[Через час сидения на этой позорной скамье] 15) двери открылись, и из них высунулась [сиво-лысая, но не благородная] голова. Это был комендант Башуцкий 16) - он лаконично спросил: где он? И оба сопровождающих изрекли: «Вазьмит его!» 17), после чего двери закрылись.
Тем же манером фельдъегерь со стражниками вновь сопроводили меня через двор и вручили офицеру, несущему дежурство на дворцовой гауптвахте; тот ведет меня к полковнику, который тем временем распорядился отвести для меня каморку, приказав кого-то другого из нее выдворить; когда уже подходил к ней, каково было мое удивление от встречи с Давыдовым и Поджио, которых выпроводили, чтобы дать мне их квартиру! С усмешкой однако, так как тогда еще не унывал, меняясь с ними, сказал: «Я очень огорчен тем, что приходится вас беспокоить!», а они мне: «Хоть бы вы за нами не последовали!»
[Вели их тогда в Петропавловскую крепость!] 18)
Вскоре уже был на гауптвахте, внесли мой узелок, принесли фаянсовый прибор для умывания и разрешили переодеться в приличный вид. Полковник прислал чашку чая, а какой-то молодой офицерик из Семеновского полка, некто Остафьев * пришел ко мне и очень учтиво сказал:
«Не знаю, какая судьба вас ждет дальше, но если как прочие пойдешь в крепость, то сегодня или завтра утром будешь, наверное, допрошен в императорском кабинете, самим императором или генерал-адъютантом Левашовым 19). Тогда советую вам вначале просить этого генерала, чтобы позволил при отправке в крепость взять из своих вещей, пока они еще здесь у нас, с собой хоть несколько рубашек, ибо из всех страданий, которые в заключении можешь узнать, перейти на казенное тюремное белье будет для тебя самым невыносимым».
Поблагодарил его за это учтивое предостережение и еще раз благословил, когда встретил его случайно спустя 20 лет.
Примерно в 2 часа дали мне императорский обед для офицеров полка, стоящего на дежурстве, но мясо уже порезанное и только ложку, [так как предполагаю, что боялись, чтобы ножем или вилкой какой-нибудь узник не покусился на свою жизнь и не избавился тем самым с помощью этого украшения от виселицы].
Вечером мне приказали одеться во фрак и проводили в царские покои.
Примечания автора:
* Лет через двадцать встретил его генерал-адъютантом на обеде у киевского губернатора Фундуклея 20), организованном в честь прославленного Бальзака 21) (примечание Олизара)
Примечания
1) Злотницкий Антоний Поликарп (около 1750-1830), польский политический и военный деятель конца XVIII века, к которому Олизар обратился за помощью, прожил бурную жизнь и действительно имел многообразный политический опыт: в молодости был участником сначала Барской конфедерации, участником Четырехлетнего сейма, затем переметнулся к Тарговицкой конфедерации, был сподвижником Феликса-Щенсны Потоцкого, подписал манифест против Конституции 3 мая 1791 года (в другом месте Олизар описывает, что Злотницкий примкнул к Тарговицкой конфедерации - то есть к сторонникам Российской империи - потому, что желал сохранения шляхетских вольностей и привилегий; вот такие политические парадоксы порождала эпоха). Будучи последним польским комендантом крепости Каменец-Подольский, сдал ее российским войскам без боя. Служил генерал-лейтенантом в российской армии. Во время восстания Костюшко в 1794 году был приговорен повстанцами к смертной казни, но приговор не успели привести в исполнение.
2) Яблоновский Антоний, князь (1793-1855), участник польских тайных организаций, один из руководителей Патриотического общества, участник переговоров с Южным обществом (с Пестелем и Волконским) в Киеве в 1825 году. Арестован и доставлен в Петербург 26.01.1826 года (Олизар явно путается с датами арестов, так как и Яблоновский, и почти все, о ком он далее пишет - Тарновский, Мошинский и др. - были на самом деле арестованы после самого Олизара). На следствии дал откровенные показания, в результате которых было арестовано более 100 человек. В 1829 году приговором Сенатского суда осужден на 20 лет каторги, «за чистосердечные показания» наказание заменено высылкой на жительство в Саратов без лишения дворянства, в 1834 году вернулся на Украину.
3) Тарновский Марцин (Мартын Иванович) (1772-1861), отставной полковник польской службы, волынский помещик. Один из основателей первых польских тайных обществ на Украине («Орден тамплиеров»), член Патриотического общества. Арестован и доставлен в Петербург 8 февраля 1826 года, 18 марта отправлен в Варшаву.
4) Мошинский Петр-Станислав-Войцех-Алоизий, граф (1800-1879), волынский губернский маршал дворянства. С 1820 года член Общества тамплиеров, с 1821 года один из руководителей Патриотического общества на Украине, активный участник контактов между Южным и Патриотическим обществом. 25 декабря 1825 года в Житомире Сергей Муравьев-Апостол обратился с Мошинскому с предложением поддержать южное восстание и передать руководству Патриотического общества в Варшаве письмо с просьбой убить цесаревича Константина, однако Мошинский отказался. Арестован в Житомире 23.01.1826 года, после трех лет петербургского и варшавского следствия в 1829 году осужден Сенатским судом на 10 лет поселения в Сибири, сослан в Тобольск. В дальнейшем вернулся на Украину, в 1840 году выехал в Краков. Участник Краковского восстания 1846 года, после поражения восстания отошел от политической деятельности. В ссылке в Тобольске и в дальнейшем в Кракове активно занимался благотворительностью и меценатством. См.подробнее о Петре Мошинском: http://naiwen.livejournal.com/1120020.html и http://naiwen.livejournal.com/1121564.html
5) Гродецкий Анастасий (Атаназий, Атаназы) (? - 1829), киевский помещик, судья губернского суда, член Патриотического общества. Участник переговоров между Южным и Патриотическом обществом в Киеве в январе 1825 года, был официально назначен представителем от Патриотического общества на Украине для контактов с Южным обществом. Известно, что в конце 1824 года Бестужев-Рюмин попытался передать через Гродецкого письмо в Варшавскую директорию с предложением организации совместного восстания и убийства цесаревича Константина, однако письмо было задержано Южной директорией за нарушение правил конспирации. Именно Гродецкий принял Олизара в члены Патриотического общества (о чем рассказывается в другой главе). Судьба Гродецкого, осужденного Сенатским судом на поселение в Сибирь, долгое время оставалась неизвестной. М.Вершевская, работавшая с фондом Петропавловской крепости, по документам установила, что вскоре после приговора 6 мая 1829 года Гродецкий умер в тюремном госпитале (после трех лет тюрьмы и следствия в Петербурге и Варшаве). (см. Вершевская М.В.. «Польские узники Петропавловской крепости первой трети XIX века» // В сб. Труды государственного музея истории Санкт-Петербурга, вып.10. Спб, 2005 )
6) Давыдов Василий Львович (1793-1855), отставной полковник, член Южного общества декабристов, один из руководителей Каменской управы. Арестован 14.01.1826. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, каторгу отбывал в Нерчинске, Чите и Петровском заводе. На каторгу к нему приехала жена Давыдова А.И., оставившая дома шестерых детей. С 1839 года на поселении в Красноярске, где и умер за год до амнистии.
7) Поджио - в Южном тайном обществе было два брата Поджио (дети итальянца на русской службе), кого именно из них имеет в виду Олизар - неизвестно (скорее всего, он был знаком с обоими). Старший - Поджио Иосиф Викторович (1792-1848), см.о нем подробнее ниже, в примечании про Бороздина. Младший - Поджио Александр Викторович (1798-1873), отставной подполковник, арестован 3.01.1826, на следствии дал откровенные показания - которые, однако, его не спасли от осуждения Верховным уголовным судом по 1 разряду. Каторгу отбывал в Чите и Петровском заводе. С 1839 года на поселении, жил в Иркутской губернии, после амнистии в 1859 году вернулся в Россию, умер в Черниговской губернии. Есть информация о его романе в Сибири с Марией Волконской, женой декабриста С.Г.Волконского (той самой, в которую много лет был влюблен Олизар)
8) Капнист Алексей Васильевич (ок.1796-1867), сын украинского писателя, полтавского губернского предводителя дворянства В.В.Капниста, член Союза Благоденствия. Арестован в Киеве 14.01.1826. Как и многие участники Союза благоденствия, был освобожден после нескольких месяцев в крепости. Брат Алексея Капниста, Семен, был женат на Елене Ивановне Муравьевой-Апостол, сестре декабристов Сергея, Матвея и Ипполита. См.подробнее о семье Капнист в прекрасных мемуарах С.В.Капнист-Скалон: http://www.memoirs.ru/texts/Skalon1990.htm
9) Бороздин Андрей Михайлович (1765-1838), отставной генерал-лейтенант, сенатор. Две дочери Бороздина были замужем за членами Южного тайного общества. Старшая дочь, Мария (1803-1849) вышла замуж за Иосифа Поджио, брата Александра (см.примечание 7). Младшая, Екатерина (1807-1843) - за Владимира Лихарева (1803-1843) (вскоре после того, как не состоялся ее брак с Бестужевым-Рюминым, который к ней сватался). Интересно, что сенатор Бороздин, который в мемуарах Олизара описан как человек по-своему независимый и не боящийся скомпрометировать себя контактами с арестованными - при этом добился того, что в итоге обе его дочери развелись с осужденными «государственными преступниками». Известно, что из-за негласных происков Бороздина его старшего зятя, Иосифа Поджио, не отправили вместе с остальными осужденными в Сибирь, а продержали семь лет в Шлиссельбургской крепости, а дочери Марии Бороздин поставил условие, что ее мужа не выпустят из крепости, пока она не согласится развестись с ним. Под нажимом отца Мария развелась с Поджио и вышла замуж за князя А.И.Гагарина; вскоре после этого Поджио был отправлен, наконец, в ссылку в Сибирь, где и умер. Воспользовалась правом на развод с «государственными преступниками» и Екатерина Лихарева, она вышла замуж вторым браком за Шостака.
10) Дуров Федор, киевский полицмейстер. Для характеристики Дурова, возможно, будет небезынтерен следующих отрывок из «Записок» Горбачевского: «Однажды полковник Дуров, киевский полицеймейстер, приехал в тюрьму, в которой содержались бывшие черниговские офицеры, и объявил им, что некоторые жители Киева, зная их бедность и нужду, прислали через него некоторую сумму денег и просят их принять оные не как подаяние, но как пособие из человеколюбия и участия соотечественников. Соловьев и его товарищи благодарили добрых киевлян, но не приняли предложенных им денег, хотя нуждались как в деньгах, так и в платье. При переводе в гусарский полк Сухинов заказал киевскому портному полную офицерскую обмундировку, но не успел взять сшитого платья до несчастного восстания Черниговского полка. По прибытии своем в Киев он вознамерился продать оное и употребить вырученные деньги на содержание свое и своих товарищей во время дороги в Сибирь, почему и просил полицеймейстера взять сие платье у портного и продать оное хоть за 1000 рублей. Охотно на сие согласился Дуров, но на другой день начал отговариваться от взятого на себя обязательства. Предлоги сего отказа были самые ничтожные: между прочим он говорил, что невозможно продать платье до их отправления, и советовал Сухинову, для избежания бесполезных хлопот, отдать свои вещи на церковь. Услышав таковой совет, Сухинов не мог удержаться от смеха.
- Ваше предложение кажется мне странным, - сказал он полицеймейстеру, - ужели вы не знаете, что я и трое моих товарищей должны идти 7000 верст без платья и денег?
Дуров не противоречил, но с сего времени до самого отправления Сухинов не видал в глаза ни полицеймейстера, ни платья, ни денег».(И.И.Горбачевский. Записки, письма. М., 1963)
Интересно также отметить, что сын Дурова, Сергей Федорович Дуров (1815-1869) был осужден в числе петрашевцев, вместе с Достоевским отбывал наказание в Омском остроге, в дальнейшем занимался литературной деятельностью.
11) А.М.Бороздин (см.примечание 9) был женат на родной сестре В.Л.Давыдова - Софье Львовне Давыдовой. Давыдов был арестован, как указано выше, всего на один день раньше Олизара (Давыдов 14 января, а Олизар 15 января), так что добраться до Петербурга еще, конечно, не успел.
12) Судя по данным «Алфавита декабристов», это путешествие длилось не трое суток (что вряд ли возможно при тогдашних скоростях), а шестеро суток - по документам Олизар прибыл в Петербург 21.01.1826 года, был принят на главной гауптвахте и в тот же день был переведен в Петропавловскую крепость в №12 Кронверкской куртины («присылаемого г.Олизара содержать строго, но хорошо»)
13) Кальвария (kalwaria, лат. Calvaria - Голгофа) - в католической традиции костел или часовня, символически обозначающая остановки Крестного пути Христа, в каждой из таких часовен установлена скульптурная композиция на один из сюжетов Страстей Христовых. Являются местом католического паломничества. В данном случае Олизар употребляет термин в переносном смысле.
14) Гультяй (hultaj) - слово, скорее всего, украинского происхождения (лентяй, гуляка, шалопай, шпана). «Гультя́й гульта́й "лодырь", укр. гульта́й, гiльта́й. По мнению Соболевского ("Slavia, 5, стр.448), произошло из *гольтаи. Скорее из гуля́ть. Ср. лень, лентя́й» (Этимологический словарь русского языка Макса Фармера)
15) В оригинале употреблено слово pręgierz (архаич.), означающее буквально «позорный столб», который обычно устанавливали на площадях в средневековых городах.
16) Башуцкий Павел Яковлевич (1771-1836), генерал, в течение многих лет (с 1803 по 1808 и с 1814 по 1833 год) занимал должность коменданта Санкт-Петербурга. «За полное усердие и преданность» в день восстания 14 декабря 1825 г., 15 декабря был пожалован в генерал-адъютанты. В 1826 г. был назначен членом Верховного уголовного суда по делу декабристов.
17) В оригинале: «wazmit jewo!» («возьмите его!») - вряд ли Олизар настолько плохо знает русский язык, скорее он намеренно пытается передать стиль речи стражников.
18) В данном случае речь идет об Иосифе Поджио, который действительно 21 января был вместе с Давыдовым переведен с главной гауптвахты в Петропавловскую крепость: В.Л.Давыдов в №25 между бастионом Екатерины I и Трубецкого («присылаемого Давыдова посадить по усмотрению и содержать хорошо»), а И.В.Поджио - в №11 Кронверкской куртины («посадить и содержать строго, но хорошо»), где оказался как раз соседом Олизара.
19) Левашов Василий Васильевич (1783-1848), генерал-лейтенант, член Следственного комитета по делу декабристов. С первых дней - один из наиболее активных следователей, чаще всего именно он снимал «первичные» допросы с только что доставленных арестантов.
20) Фундуклей Иван Иванович (1804-1880), дворянин греческого происхождения, с 1839 по 1852 - гражданский губернатор Киевской губернии. За годы своего правления прославился активным меценатством и тем, что не брал взяток и на время практически искоренил коррупцию в губернии.
21) Бальзак Оноре (1799-1850), знаменитый французский писатель, посещал Киев в 1847, 1848 и 1850 годах. В 1850 году Бальзак венчался в Бердичеве с Эвелиной Ганской (1801-1882), урожденной Ржевусской (родной сестре знаменитой авантюристки того времени Каролины Собаньской). Первоначально Бальзак длительное время переписывался с Ганской, а когда в 1842 году она овдовела, несколько раз посещал ее в ее имениях на Украине. Шафером на свадьбе был Олизар, состоявший с семьей невесты в родстве: дочь Олизара от первого брака Людвика (Лили) в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича, двоюродного брата Эвелины Ганской. Венчал Бальзака и Ганскую прелат Ожаровский - брат второй жены Олизара Юзефы Ожаровской.
Я по-прежнему буду благодарна за любые вопросы, поправки и комментарии.