Две грезы из одного источника
Вот страдальческий текст Пожарского с перебиранием вереницы рабских мучений русских, которым их тысячелетие подвергала некая неведомая сущность, скрытая в них самих. И, с точностью до наоборот, атрибутирование всяческого зла европейцам, тем, что нещадно грабят и угнетают планету, отказываясь брать пример с образцово толерантных российских правителей. Две позиции, казалось бы, антагонистичных. Но крайности смыкаются и, сходясь заодно, заслуживают общего ответа. Данный здесь комментарий актуален в обоих случаях.
Рабство метафизически возникает и разворачивается из левого отчуждения от силы, которая приписывается абстрактному потустороннему субъекту, причем неважно, именуется ли он «православным царем», «путинским бандитским режимом» или «Западом». В этом коварство ловушки, приготовленной самим себе любителями протеста. Изрекая свои унылые банальности про молох царизма, попиравшего народы, Пожарский не в состоянии понять значение того факта, что из этих причитаний, ставших «общим местом» в русской публицистике с XIX века, вырос молох более радикальный, чем это прежде представлялось распаленному воображению. Деспотизм предыдущего столетия словно бы воплотился, материализовался из текстов, чересчур проникновенно рисовавших явление.
Система динамического равновесия власти строится духом власти и вовлекает тех, кто им осенен. Отпавшие от него анархо-бунтари проходят марианскую стадию борьбы за свободу, затем «цезаропопулистской», «народно-революционной» диктатуры, но дрейфуют в итоге к дряхлеющему застою «государства слабых». Устранение - не просто политически, но и как типа - элиты, знати, оставляет страну в немеющих руках аппарата. Это устранение, точнее, левое самоустранение, иллюстрируется текстами, подобными тем, которые пишут в две руки igni_ss и ninaofterdingen.
Напомню определение: «Элита как идеальный тип - совокупность людей, правых в вышеуказанном смысле: изнутри априорно ассоциирующих себя с Властью («вообще», пра-властью) в глубине своего самосознания и потому образующих сообщество носителей идеи (= распорядителей, субъектов) деперсонифицированного, сверхличного государственного порядка». Антиимперское хныканье способствует формированию этого типа не больше, чем мифотворчество на тему «Россия как оплот толерантности и свободы, Европа как средоточие планетарной тирании». То и другое, напротив, растворяет правое самосознание элиты в чем-то ей противоположном. Обычно это ведёт к обрушению социальных и государственных институтов.
На их костях, немного помедлив, водворяется крайний цезаристский абсолютизм, прямое антиинституциональное правление, вслед за чем наблюдается процесс гниения и сползания в дезинтеграцию (к новой волне мятежно-анархических настроений). Страна, вступившая на этот путь, проходит череду кризисов, периодически возвращаясь от анархии к популистскому цезаризму и обратно (давайте помедитируем о российской истории). Крайности, представленные уважаемыми соавторами, сближаются как две стороны медали. (Если прибегнуть к биологической аналогии, личинка и бабочка.) Их реальное историческое чередование дорого стоит, потому что с какого-то момента прохождение каждого очередного цикла завершается необратимыми потерями.
Ни фальшивая апологетика, ни тенденциозная критика не целесообразны, если мы хотим обеспечить собственную национальную успешность. И об этом также говорилось не раз. Отношение к прошлому, которое не фиксирует в нем, а ведет в будущее, связано с различением «левого и правого, с признанием объективной эволюции идеи власти, преодолевающей в своём развитии этапы персонификации, с формированием аристократической культуры и воспитанием имперской элиты. То есть с построением системной альтернативы антисистемности левого цезаристско-популистского бюрократического комплекса».
Комментируя два года назад тогдашнюю позицию Просвирнина, я писал «об отличии власти как исключительного состояния, стянутой в точку и окруженной системным безвластием, и власти, которая развертывается в качестве системы. Об отличии власти как исключения из правил и власти, которая системно утверждает себя как правило и проявляется в утверждении правил. Трансформация из первой во вторую, коррупционного слоя в правящий - это цель. Но достижима она на эволюционном пути. Правящий слой формируется на пути эволюционного культурно-ценностного самоутверждения элиты, а не революционного самоотрицания. Это, метафизически, не путь мятежа, это путь культивирования ценности господства, ценности власти и правого инклюзивного отношения к власти вообще. Русские должны быть правыми, если они стремятся стать системным правящим субъектом, а не провалиться очередной раз в черную дыру его отсутствия.»
Просвирнин с тех пор проделал некую эволюцию, но погоня за еврореспектабельностью не сказалась у него положительно на глубине мышления, мудрости не прибавила и не воспрепятствовала сохранить крен влево. Пожарский менее патетичен, но недостатки те же. Он думает, что достаточно сказать «халва» и будет сладко. Чтобы все стало хорошо, власть нужно «ограничить» - «договорами, грамотами, конституцией». Вот «ограничишь» её, она и ограничится, полагает он. А что надо сделать, чтобы её ограничить? Надо выступить за её ограничение. Для чего описать ужасы, которые она творит. Он и выступает. Описывает. Но эти лекции о «тюрьме народов» внутри настолько тождественны по духу аналогичным лекциям энтузиастов «российской цивилизации» о «тюрьме народов» снаружи, что переход «внутреннего» во «внешнее» и обратно в качестве действующей причины становится очевидным. Один и тот же дух, инвариантный в различных версиях мифа (детали имеют условно-техническое значение), воплощаясь, запускает цепь метаморфоз и узнаётся по плодам.
«Куда ни посмотри, всюду страдальцы кучкуются вокруг идеи своей страдательности. Угнетённые (кавказцами, фашистами, буржуями, силовиками, путиноидами, либерастами, вашингтонским обкомом, мировым правительством и прочими внешними агрессивными силовыми сущностями) неподдельно увлечены процессом переживания этой угнетённости и готовы расправиться с любым, кто попытается им в ней отказать» ( см.) Безусловно, радуют глаз хохлы, «угнетенные москалями». Украинский спектакль поставлен словно бы специально, чтобы пародийно показать москалям их самих.
«Историческое творчество» данной категории людей - вариации на темы рабства, которое составляет их внутреннюю сущность. Сколько бы ни боролись они с «рабовладельцами», их рабство - всегда с ними. Мятежный «внутренний раб» был рабом, им и останется». Это - диагноз.
Рабство метафизически возникает и разворачивается из левого отчуждения от силы, которая приписывается абстрактному потустороннему субъекту, причем неважно, именуется ли он «православным царем», «путинским бандитским режимом» или «Западом». В этом коварство ловушки, приготовленной самим себе любителями протеста. Изрекая свои унылые банальности про молох царизма, попиравшего народы, Пожарский не в состоянии понять значение того факта, что из этих причитаний, ставших «общим местом» в русской публицистике с XIX века, вырос молох более радикальный, чем это прежде представлялось распаленному воображению. Деспотизм предыдущего столетия словно бы воплотился, материализовался из текстов, чересчур проникновенно рисовавших явление.
Система динамического равновесия власти строится духом власти и вовлекает тех, кто им осенен. Отпавшие от него анархо-бунтари проходят марианскую стадию борьбы за свободу, затем «цезаропопулистской», «народно-революционной» диктатуры, но дрейфуют в итоге к дряхлеющему застою «государства слабых». Устранение - не просто политически, но и как типа - элиты, знати, оставляет страну в немеющих руках аппарата. Это устранение, точнее, левое самоустранение, иллюстрируется текстами, подобными тем, которые пишут в две руки igni_ss и ninaofterdingen.
Напомню определение: «Элита как идеальный тип - совокупность людей, правых в вышеуказанном смысле: изнутри априорно ассоциирующих себя с Властью («вообще», пра-властью) в глубине своего самосознания и потому образующих сообщество носителей идеи (= распорядителей, субъектов) деперсонифицированного, сверхличного государственного порядка». Антиимперское хныканье способствует формированию этого типа не больше, чем мифотворчество на тему «Россия как оплот толерантности и свободы, Европа как средоточие планетарной тирании». То и другое, напротив, растворяет правое самосознание элиты в чем-то ей противоположном. Обычно это ведёт к обрушению социальных и государственных институтов.
На их костях, немного помедлив, водворяется крайний цезаристский абсолютизм, прямое антиинституциональное правление, вслед за чем наблюдается процесс гниения и сползания в дезинтеграцию (к новой волне мятежно-анархических настроений). Страна, вступившая на этот путь, проходит череду кризисов, периодически возвращаясь от анархии к популистскому цезаризму и обратно (давайте помедитируем о российской истории). Крайности, представленные уважаемыми соавторами, сближаются как две стороны медали. (Если прибегнуть к биологической аналогии, личинка и бабочка.) Их реальное историческое чередование дорого стоит, потому что с какого-то момента прохождение каждого очередного цикла завершается необратимыми потерями.
Ни фальшивая апологетика, ни тенденциозная критика не целесообразны, если мы хотим обеспечить собственную национальную успешность. И об этом также говорилось не раз. Отношение к прошлому, которое не фиксирует в нем, а ведет в будущее, связано с различением «левого и правого, с признанием объективной эволюции идеи власти, преодолевающей в своём развитии этапы персонификации, с формированием аристократической культуры и воспитанием имперской элиты. То есть с построением системной альтернативы антисистемности левого цезаристско-популистского бюрократического комплекса».
Комментируя два года назад тогдашнюю позицию Просвирнина, я писал «об отличии власти как исключительного состояния, стянутой в точку и окруженной системным безвластием, и власти, которая развертывается в качестве системы. Об отличии власти как исключения из правил и власти, которая системно утверждает себя как правило и проявляется в утверждении правил. Трансформация из первой во вторую, коррупционного слоя в правящий - это цель. Но достижима она на эволюционном пути. Правящий слой формируется на пути эволюционного культурно-ценностного самоутверждения элиты, а не революционного самоотрицания. Это, метафизически, не путь мятежа, это путь культивирования ценности господства, ценности власти и правого инклюзивного отношения к власти вообще. Русские должны быть правыми, если они стремятся стать системным правящим субъектом, а не провалиться очередной раз в черную дыру его отсутствия.»
Просвирнин с тех пор проделал некую эволюцию, но погоня за еврореспектабельностью не сказалась у него положительно на глубине мышления, мудрости не прибавила и не воспрепятствовала сохранить крен влево. Пожарский менее патетичен, но недостатки те же. Он думает, что достаточно сказать «халва» и будет сладко. Чтобы все стало хорошо, власть нужно «ограничить» - «договорами, грамотами, конституцией». Вот «ограничишь» её, она и ограничится, полагает он. А что надо сделать, чтобы её ограничить? Надо выступить за её ограничение. Для чего описать ужасы, которые она творит. Он и выступает. Описывает. Но эти лекции о «тюрьме народов» внутри настолько тождественны по духу аналогичным лекциям энтузиастов «российской цивилизации» о «тюрьме народов» снаружи, что переход «внутреннего» во «внешнее» и обратно в качестве действующей причины становится очевидным. Один и тот же дух, инвариантный в различных версиях мифа (детали имеют условно-техническое значение), воплощаясь, запускает цепь метаморфоз и узнаётся по плодам.
«Куда ни посмотри, всюду страдальцы кучкуются вокруг идеи своей страдательности. Угнетённые (кавказцами, фашистами, буржуями, силовиками, путиноидами, либерастами, вашингтонским обкомом, мировым правительством и прочими внешними агрессивными силовыми сущностями) неподдельно увлечены процессом переживания этой угнетённости и готовы расправиться с любым, кто попытается им в ней отказать» ( см.) Безусловно, радуют глаз хохлы, «угнетенные москалями». Украинский спектакль поставлен словно бы специально, чтобы пародийно показать москалям их самих.
«Историческое творчество» данной категории людей - вариации на темы рабства, которое составляет их внутреннюю сущность. Сколько бы ни боролись они с «рабовладельцами», их рабство - всегда с ними. Мятежный «внутренний раб» был рабом, им и останется». Это - диагноз.