Гл. 1. Высказывание
PREV | NEXT
содержание
1.4. Протокол «я»
Гипотеза о заданности ролей
Существо с личной историей
Имя и личные местоимения
Участник деятельности
Позволим себе отступление от основной линии исследования и обсудим один частный вопрос. Что появилось раньше - имя или личное местоимение? В случае деятельности, субъектом которой являются только два участника, идентификация может быть в равной степени разрешена как с помощью имени, так и с помощью местоимения. Разница между именем и местоимением изображена на рисунке. Здесь «А» и «В» есть некоторые знаки. На первом рисунке, символизирующем употребление местоимений, говорящие обращаются друг к другу с помощью знака «В», а ссылаются на себя с помощью знака «А». В случае имен (второй рисунок) за каждым участником закреплен строго определенный знак.
Схема местоимений была бы весьма экономичной в ситуации, когда многочисленные жители деревни вступали бы друг с другом в совместные деятельности, предметом которых являлись бы только сами первое и второе лицо. Такая схема требует всего два знака.
Каждая из упомянутых схем может быть развернута для группы из трех участников (схема местоимения потребует третьего лица), но уже для четырех человек схема местоимений испытала бы трудности. Если говорящий и слушающий легко идентифицируются благодаря атрибутам ситуации высказывания, то нет никакой возможности различить третьих лиц, о которых могла бы зайти речь. Здесь потребуется развитие системы местоимений путем включения в нее новой семантики. Отчасти этот путь реализован в русском языке, где существует, например, отдельные местоимения для третьего лица мужского и женского рода. Альтернативный выход - прибегнуть к именам.
Таким образом, эти схемы дополняют друг друга. В реальности, как нам хорошо известно, культуры имени и местоимения уживаются друг с другом. В общем случае вопрос о первенстве культуры имени или культуры местоимения должен решаться в зависимости от того, какой тип совместных деятельностей преобладает в сообществе.
В последней главе своей книги Выготский отмечает:
«Как известно, ребенок первоначально называет себя собственным именем и с некоторым трудом усваивает личное местоимение». [5, 324]
Вопрос о том, можно ли перенести это наблюдение из области онтогенеза в область филогенеза, является дискуссионным. Предположим, однако, что имя появилось раньше. Тогда переход от имени к местоимению можно было бы объяснить так. Если говорящий ссылается на себя, то идентификация по сути уже решена ситуацией высказывания. Употребление имени может привести только к неопределенности при существовании одинаковых имен. Тут следует или переходить к «я», или не использовать одинаковых имен. Действительно, указание на себя может происходить общим для всех способом. Применение имени в разговоре о себе избыточно, само упоминание является уже указанием. Эта форма будет иметь тенденцию к сокращению. На промежуточном этапе в речи о другом могло бы употребляться полное имя, но о себе сокращенное. Так «собственные» имена в этом последнем случае приобрели бы общую черту - сокращенность. Именно она и начала бы нести нагрузку, другие же элементы постепенно и вовсе перестали бы различаться. В такой ситуации рано или поздно осталась бы вообще одна форма, одно имя. Так могла бы появиться форма первого лица «я».
То же можно сказать об обращении «ты» и других местоимениях. В тех случаях, когда задача идентификации решена внешними атрибутами обращения - например, взглядом в глаза собеседника, ситуацией присутствия или кодом языковой оговорочности, полное имя может подвергнуться вытеснению.
Каким образом некоторые знаки стали использоваться в качестве имен? Историю имен следует начинать с описания протоимен - примет, таких как «косой глаз» или «хромая нога», которые использовались бы как знаки в составе некоторых совместных деятельностей, но не были бы еще именами, не служили бы целям протокола «я». Соответственно, существа на этой стадии развития не обладали бы личной историей. С другой стороны, в специальных обстоятельствах этот знак мог бы сработать как имя. Если знак и имел некоторое актуальное значение приметы, то в новой ситуации это актуальное значение постепенно забывалось бы, так как имя работало бы и без этой, теперь уже излишней, смысловой нагруженности. Как правило, мы не знаем, что означают наши имена до того, пока не проявим к этому специального интереса.
Традиция называть ребенка при рождении также имеет свою историю. Возможно, что первоначально имя приобреталось только в обряде инициации или в связи с каким-то особенным событием. Таким образом, существо становилось человеком в некоторый определенный момент, неожиданно. Вместе с тем менялась и его жизнь - существо встраивалось в иерархическую структуру взаимодействий. Отчасти такая традиция сохранилась в обряде крещения. Современный ребенок априори встроен в структуру взаимодействий, так как имя дается загодя, то есть еще до того, как просыпается его сознание.
Таким образом, вопрос о том, как зовут человека, который мы задаем при встрече, приобретает особое культурологическое значение.
содержание
1.4. Протокол «я»
Гипотеза о заданности ролей
Существо с личной историей
Имя и личные местоимения
Участник деятельности
Позволим себе отступление от основной линии исследования и обсудим один частный вопрос. Что появилось раньше - имя или личное местоимение? В случае деятельности, субъектом которой являются только два участника, идентификация может быть в равной степени разрешена как с помощью имени, так и с помощью местоимения. Разница между именем и местоимением изображена на рисунке. Здесь «А» и «В» есть некоторые знаки. На первом рисунке, символизирующем употребление местоимений, говорящие обращаются друг к другу с помощью знака «В», а ссылаются на себя с помощью знака «А». В случае имен (второй рисунок) за каждым участником закреплен строго определенный знак.
Схема местоимений была бы весьма экономичной в ситуации, когда многочисленные жители деревни вступали бы друг с другом в совместные деятельности, предметом которых являлись бы только сами первое и второе лицо. Такая схема требует всего два знака.
Каждая из упомянутых схем может быть развернута для группы из трех участников (схема местоимения потребует третьего лица), но уже для четырех человек схема местоимений испытала бы трудности. Если говорящий и слушающий легко идентифицируются благодаря атрибутам ситуации высказывания, то нет никакой возможности различить третьих лиц, о которых могла бы зайти речь. Здесь потребуется развитие системы местоимений путем включения в нее новой семантики. Отчасти этот путь реализован в русском языке, где существует, например, отдельные местоимения для третьего лица мужского и женского рода. Альтернативный выход - прибегнуть к именам.
Таким образом, эти схемы дополняют друг друга. В реальности, как нам хорошо известно, культуры имени и местоимения уживаются друг с другом. В общем случае вопрос о первенстве культуры имени или культуры местоимения должен решаться в зависимости от того, какой тип совместных деятельностей преобладает в сообществе.
В последней главе своей книги Выготский отмечает:
«Как известно, ребенок первоначально называет себя собственным именем и с некоторым трудом усваивает личное местоимение». [5, 324]
Вопрос о том, можно ли перенести это наблюдение из области онтогенеза в область филогенеза, является дискуссионным. Предположим, однако, что имя появилось раньше. Тогда переход от имени к местоимению можно было бы объяснить так. Если говорящий ссылается на себя, то идентификация по сути уже решена ситуацией высказывания. Употребление имени может привести только к неопределенности при существовании одинаковых имен. Тут следует или переходить к «я», или не использовать одинаковых имен. Действительно, указание на себя может происходить общим для всех способом. Применение имени в разговоре о себе избыточно, само упоминание является уже указанием. Эта форма будет иметь тенденцию к сокращению. На промежуточном этапе в речи о другом могло бы употребляться полное имя, но о себе сокращенное. Так «собственные» имена в этом последнем случае приобрели бы общую черту - сокращенность. Именно она и начала бы нести нагрузку, другие же элементы постепенно и вовсе перестали бы различаться. В такой ситуации рано или поздно осталась бы вообще одна форма, одно имя. Так могла бы появиться форма первого лица «я».
То же можно сказать об обращении «ты» и других местоимениях. В тех случаях, когда задача идентификации решена внешними атрибутами обращения - например, взглядом в глаза собеседника, ситуацией присутствия или кодом языковой оговорочности, полное имя может подвергнуться вытеснению.
Каким образом некоторые знаки стали использоваться в качестве имен? Историю имен следует начинать с описания протоимен - примет, таких как «косой глаз» или «хромая нога», которые использовались бы как знаки в составе некоторых совместных деятельностей, но не были бы еще именами, не служили бы целям протокола «я». Соответственно, существа на этой стадии развития не обладали бы личной историей. С другой стороны, в специальных обстоятельствах этот знак мог бы сработать как имя. Если знак и имел некоторое актуальное значение приметы, то в новой ситуации это актуальное значение постепенно забывалось бы, так как имя работало бы и без этой, теперь уже излишней, смысловой нагруженности. Как правило, мы не знаем, что означают наши имена до того, пока не проявим к этому специального интереса.
Традиция называть ребенка при рождении также имеет свою историю. Возможно, что первоначально имя приобреталось только в обряде инициации или в связи с каким-то особенным событием. Таким образом, существо становилось человеком в некоторый определенный момент, неожиданно. Вместе с тем менялась и его жизнь - существо встраивалось в иерархическую структуру взаимодействий. Отчасти такая традиция сохранилась в обряде крещения. Современный ребенок априори встроен в структуру взаимодействий, так как имя дается загодя, то есть еще до того, как просыпается его сознание.
Таким образом, вопрос о том, как зовут человека, который мы задаем при встрече, приобретает особое культурологическое значение.