5. Воля
PREV | NEXT
содержание
5.5. Человек мыслящий
Эгоцентрическая речь
Намерения
Человек думающий
Миф
Этот последний параграф является своеобразным постскриптумом к книге, на страницах которой мы рассказывали об объективных процессах, ведущих к становлению институции человека. Мы надеемся, что наш взгляд на вещи вписывается в традицию естественнонаучного знания.
То, в каких категориях человек будет осмыслять свою жизнь, определяется некоторым культурным пластом. Если структуру высказывания, протокол «я» и практику свободы воли (а также другие многочисленные практики) следует признать общими и необходимыми составляющими любой человеческой культуры, то культурный слой, отвечающий за выбор оснований и присваивание им веса, может существенно разниться. Все это вместе составляет тот мир, в котором преднаходит себя становящийся человек. В несколько метафорической манере этот мир можно было бы назвать мифическим. Человек может жить только в некотором мифе. Человек есть мифическое существо.
Только функционирование культуры, включающей все эти пласты, приводит в движение систему, в которой возникает манифестация «я». Невозможно было бы отделить человека от мифа, в котором он живет. Однако в отдельных случаях некоторое существо можно было бы перенести из одного мифа в другой. Фрагменты и осколки его прежней личной истории брались бы для того, чтобы сшить новое полотно.
Не лишена своей мифологической составляющей и культура научного мировосприятия. В пользу науки часто приводят ее особое отношение к опыту. Лишены ли религиозные культуры всякой связи с опытом? Нет, совсем не лишены. В этом аспекте не существует качественной разницы между одним и другим. Различные культуры попросту вбирают в себя разные аспекты окружающего мира.
Когда мы говорим о мифологии, нам следует отличать ее от того, что мы будем называть корпусом знаний. Знания - это то, что современные естественные и гуманитарные науки стараются всячески приумножить. Хочется сказать, что знание как таковое (в чистом виде) не может служить основанием. Для того чтобы стать руководством к действию, стать мировосприятием, оно всегда должно быть встроено в некоторую мифологию. Наше исследование также является фрагментом корпуса знаний (во всяком случае, хотелось бы так думать, несмотря на некоторую «фантастичность» излагаемого здесь материала). Нельзя было бы сделать прямых этических выводов из наших построений.
Специфика ситуации заключается в том, что автор этой книги, а также читатель являются людьми. Мы понимаем, что категории, в которых мы осмысливаем себя, обусловлены историей нашей культуры, которая развивалась в определенных обстоятельствах. Мы сами являемся персонажами той книги, которая писалась красками вúдения, времени и воли.
Да, человек живет мифом. Мифом о самом себе. Мы не могли бы отказаться от этого мифа, даже понимая его условность. Но у нас и не может возникнуть такого желания. Я ни за что не отказался бы жить своими вúдением, временем и волей. Я не встречал ни одного человека, который отказался бы. Такое положение дел наводит на некоторые размышления. Эти размышления не связаны напрямую с предметом нашей книги, но мы позволим себе их здесь привести.
Представьте себе, что ко мне обратились бы со словами: «Твоя воля есть известный феномен присваивания процедуры выбора, а твое вúдение есть манифестация в рамках совместной деятельности, обеспечивающей общность объекта. Здесь все разложено по полочкам. Зачем ты живешь этой свободой воли, если за ней стоит детерминизм? Зачем жить мифом?» - «Ну что же, - ответил бы я, - я все это знаю лучше вас. Но это моя обитель. И у меня нет ничего другого. Я живу этим мифом. Если угодно, я верю в этот миф». Я не смог бы ответить ни лучше, ни хуже. Может быть, так ответил бы всякий человек. Что из того, что свободная воля есть некий «ракурс». Ракурс, но не иллюзия, не никчемная вещь. Все это так; идем дальше.
Соня из «Преступления и наказания» читает из Евангелия:
«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший,
(громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела:) обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет.
Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него».
Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула». [10, 365]
Не делает ли воинствующий атеист в споре с верующим то же самое, что делал некто, предлагавший мне отказаться от человека внутри меня, от вúдения и воли, которыми я живу? Обратим внимание на аналогию между приведенными случаями. Впрочем, читатель сам должен решить, существует ли между нашими примерами прямая связь. Если же вы согласитесь с существованием такой связи, то прочитайте и последний абзац этой книги.
Легко понять, что наше рассуждение не есть выпад против атеизма или выступление в пользу какой-нибудь конкретной религии. На земном шаре существует много культур, в каком-то смысле дополняющих институцию личной истории (у книги личной истории имеется много продолжений). Едва ли какая-нибудь из этих культур является в чем-то «лучше» или «хуже». Каждая из них является частью того мифа, которым живут люди. Но если вы согласились принять в себе вúдение, время и свободу воли, то вы также должны допустить возможность того, что у вашего соседа могут быть все необходимые основания поклоняться своему Богу.
содержание
5.5. Человек мыслящий
Эгоцентрическая речь
Намерения
Человек думающий
Миф
Этот последний параграф является своеобразным постскриптумом к книге, на страницах которой мы рассказывали об объективных процессах, ведущих к становлению институции человека. Мы надеемся, что наш взгляд на вещи вписывается в традицию естественнонаучного знания.
То, в каких категориях человек будет осмыслять свою жизнь, определяется некоторым культурным пластом. Если структуру высказывания, протокол «я» и практику свободы воли (а также другие многочисленные практики) следует признать общими и необходимыми составляющими любой человеческой культуры, то культурный слой, отвечающий за выбор оснований и присваивание им веса, может существенно разниться. Все это вместе составляет тот мир, в котором преднаходит себя становящийся человек. В несколько метафорической манере этот мир можно было бы назвать мифическим. Человек может жить только в некотором мифе. Человек есть мифическое существо.
Только функционирование культуры, включающей все эти пласты, приводит в движение систему, в которой возникает манифестация «я». Невозможно было бы отделить человека от мифа, в котором он живет. Однако в отдельных случаях некоторое существо можно было бы перенести из одного мифа в другой. Фрагменты и осколки его прежней личной истории брались бы для того, чтобы сшить новое полотно.
Не лишена своей мифологической составляющей и культура научного мировосприятия. В пользу науки часто приводят ее особое отношение к опыту. Лишены ли религиозные культуры всякой связи с опытом? Нет, совсем не лишены. В этом аспекте не существует качественной разницы между одним и другим. Различные культуры попросту вбирают в себя разные аспекты окружающего мира.
Когда мы говорим о мифологии, нам следует отличать ее от того, что мы будем называть корпусом знаний. Знания - это то, что современные естественные и гуманитарные науки стараются всячески приумножить. Хочется сказать, что знание как таковое (в чистом виде) не может служить основанием. Для того чтобы стать руководством к действию, стать мировосприятием, оно всегда должно быть встроено в некоторую мифологию. Наше исследование также является фрагментом корпуса знаний (во всяком случае, хотелось бы так думать, несмотря на некоторую «фантастичность» излагаемого здесь материала). Нельзя было бы сделать прямых этических выводов из наших построений.
Специфика ситуации заключается в том, что автор этой книги, а также читатель являются людьми. Мы понимаем, что категории, в которых мы осмысливаем себя, обусловлены историей нашей культуры, которая развивалась в определенных обстоятельствах. Мы сами являемся персонажами той книги, которая писалась красками вúдения, времени и воли.
Да, человек живет мифом. Мифом о самом себе. Мы не могли бы отказаться от этого мифа, даже понимая его условность. Но у нас и не может возникнуть такого желания. Я ни за что не отказался бы жить своими вúдением, временем и волей. Я не встречал ни одного человека, который отказался бы. Такое положение дел наводит на некоторые размышления. Эти размышления не связаны напрямую с предметом нашей книги, но мы позволим себе их здесь привести.
Представьте себе, что ко мне обратились бы со словами: «Твоя воля есть известный феномен присваивания процедуры выбора, а твое вúдение есть манифестация в рамках совместной деятельности, обеспечивающей общность объекта. Здесь все разложено по полочкам. Зачем ты живешь этой свободой воли, если за ней стоит детерминизм? Зачем жить мифом?» - «Ну что же, - ответил бы я, - я все это знаю лучше вас. Но это моя обитель. И у меня нет ничего другого. Я живу этим мифом. Если угодно, я верю в этот миф». Я не смог бы ответить ни лучше, ни хуже. Может быть, так ответил бы всякий человек. Что из того, что свободная воля есть некий «ракурс». Ракурс, но не иллюзия, не никчемная вещь. Все это так; идем дальше.
Соня из «Преступления и наказания» читает из Евангелия:
«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший,
(громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела:) обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет.
Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него».
Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула». [10, 365]
Не делает ли воинствующий атеист в споре с верующим то же самое, что делал некто, предлагавший мне отказаться от человека внутри меня, от вúдения и воли, которыми я живу? Обратим внимание на аналогию между приведенными случаями. Впрочем, читатель сам должен решить, существует ли между нашими примерами прямая связь. Если же вы согласитесь с существованием такой связи, то прочитайте и последний абзац этой книги.
Легко понять, что наше рассуждение не есть выпад против атеизма или выступление в пользу какой-нибудь конкретной религии. На земном шаре существует много культур, в каком-то смысле дополняющих институцию личной истории (у книги личной истории имеется много продолжений). Едва ли какая-нибудь из этих культур является в чем-то «лучше» или «хуже». Каждая из них является частью того мифа, которым живут люди. Но если вы согласились принять в себе вúдение, время и свободу воли, то вы также должны допустить возможность того, что у вашего соседа могут быть все необходимые основания поклоняться своему Богу.