5. Воля
PREV | NEXT
содержание
5.5. Человек мыслящий
Эгоцентрическая речь
Намерения
Человек думающий
Миф
В последней главе своей книги «Мышление и речь» Выготский описывает, как эгоцентрическая речь отделяется от речи социальной и в итоге превращается в речь внутреннюю. Вся эта история таит в себе ряд загадок.
Об эгоцентрической речи можно прочитать у Пиаже в его книге «Речь и мышление ребенка». Эгоцентрическая речь это громкая «речь для себя» - ребенок ведет разговор сам с собой, ни к кому не обращаясь. Как показывает Выготский, эгоцентрическая речь выделяется из речи социальной. Об этом свидетельствует то, что она первоначально протекает только в присутствии других детей. Однако ребенок уже не пытается донести до собеседника свою «мысль».
Первоначально высказывание несет в себе все признаки коммуникационного протокола. Высказывание облечено в ореол интонаций, взглядов, пауз - короче говоря, всего того, что срабатывает на ответное понимание и реакцию. Высказывание оформляется в своей «целостной завершенности». Разумеется, ребенок учится этому протоколу стихийно, вместе с тем как он начинает говорить. Однако в некоторый момент речь разделяется на две ветви. Вместе с коммуникационной ветвью, в которой протокол продолжает только укрепляться и оттачиваться, появляется и ветвь эгоцентрическая. В эгоцентрической речи объективные атрибуты коммуникационного протокола претерпевают распад. Фактически ребенок уже не ждет никакой ответной реакции, хотя субъективно, возможно, и испытывает иллюзию того, что его понимают. Речь ребенка приобрела здесь новую функцию. Вместе с тем эта речь начинает менять свой характер. Она становится все менее понятной для других, приобретая сокращенную, предикативную форму.
Какую же функцию несет эгоцентрическая речь? Информация на этот счет, которую мы можем почерпнуть у классиков, весьма скудна. Высказывается мысль о том, что слово помогает ребенку решить некоторую задачу:
«Функция эгоцентрической речи представляется нам в свете наших экспериментов родственной функции внутренней речи: это менее всего аккомпанемент, это самостоятельная мелодия, самостоятельная функция, служащая целям умственной ориентировки, осознания, преодоления затруднений и препятствий, соображения и мышления, это речь для себя, обслуживающая самым интимным образом мышление ребенка». [4, 320]
Рассмотрим в связи с этим следующий феномен. В определенном возрасте ребенок часто «констатирует известные факты». Женя Гвоздев говорит: «Мама там книжку читает». Такая фраза произносится в нейтральной обстановке по собственной инициативе ребенка и не требует чьей-то ответной реакции. Зачем он это говорит?
Не делает ли что-то подобное и взрослый человек в тот момент, когда мысленно фиксирует некоторый факт. Я иду по парку и «замечаю», как ворон садится на красивый покосившийся крест. При этом я могу не произнести никаких слов (даже про себя). Можно предположить, что здесь мы имеем дело с операцией, которая подобна описанной выше «констатации факта». Процедура, некогда развернутая в словесной форме, оказалась свернутой в почти неуловимое внутреннее движение. Уже сложно вспомнить, о чем я успеваю «подумать», взглянув на ворона и крест. Для того чтобы развернуть эту «мысль» обратно в словесную форму, мне приходится затратить некоторое усилие, и я не всегда озабочен тем, чтобы это сделать. Несмотря на это обстоятельство, речь идет о рабочем механизме, обслуживающем нашу память. Позднее я смогу вернуться к этому эпизоду, потому что я «обратил на него внимание», вписал его в свою личную историю.
Итак, нам хотелось бы увязать феномен «констатации факта» с работой институции личной истории. Можно предположить, что констатация (или «фиксация») является способом выстроить вокруг себя внешний мир, обозначить свое место в окружающем мире, вписать себя в этот мир. Человек здесь манифестирует себя как существо присутствующее, вовлеченное в «происходящие» события. Первоначально такая констатация есть социальный акт и своеобразная совместная деятельность. Женя Гвоздев практикует констатацию. Он говорит папе: «Мама там книжку читает». Это высказывание несет определенный коммуникационный смысл, привязанный к данным месту и времени. Например, это может быть указанием (или обидой) на то, что мама занята. Если мама занята, то заняться с Женей должен папа. Однако по счастливому стечению обстоятельств этот знак приобретает и иную функцию. Вместе с произнесением этой фразы происходит фиксация того факта, что вот при таких-то обстоятельствах Женя видел, как мама читала книжку. Этот факт из личной истории Жени (и свидетельство его присутствия в мире) может быть впоследствии извлечен из памяти в неожиданной ситуации и сыграть свою роль. Мир, который Женя выстраивает вокруг себя, может пересечься с миром другого человека. На основе такого пересечения возникнет диалог.
Еще одна запись из дневника наблюдений:
«Бáба лéп купáля - Баба хлеб покупала. Увидел в окно женщину с хлебом и сказал несколько раз». [6, 27]
Что вызвало такую реакцию? Почему именно это событие оказалось выделено из череды впечатлений?
Событие было не просто выделено, но оформлено культурным образом. Сработал некий механизм. Произошло замыкание. Фраза явилась результатом такого замыкания. Ясно, что здесь описано не впечатление, но рассказана история, которая возникла из впечатления. Существует некоторый арсенал категорий, который можно было бы взять на вооружение в этом деле, например, категория покупки. Каждая такая категория есть инструмент, с помощью которого выстраиваются события личной истории. Эпизод с покупкой хлеба уже не канет в Лету. Схваченная ребенком история будет иметь большое значение. Это теперь не просто нейтральное впечатление, незначащая вещь, но элемент мира, которым ребенок будет жить.
Животное имеет массу впечатлений. Какие-то из этих впечатлений могут оставить глубокий след. Но ни одно из них, разумеется, не взято культурным образом.
Итак, события, оформленные в качестве фактов личной истории, появлялись у ребенка раньше всего в процессе коммуникации. В каком-то смысле характер отбора этих событий определялся репертуаром коммуникационных взаимодействий. Но в какой-то момент констатация становится самодостаточной и уже не требует присутствия слушателя. Это отражается и на характере высказывания. Уже неясно, к чему конкретно должно привести обращение, на что нужно обратить внимание - на книжку или на то, что мама занята. Женя как бы взывает к своему родителю, но «непонятно, о чем».
Акты «схватывания» постепенно становятся самостоятельными, освобождаются от поддерживающих их коммуникационных опор. Здесь мы возвращаемся к разговору о функции эгоцентрической речи. Можно предположить, что важность фиксации событий оказалась настолько велика, что потребовалось осваивать и такие события, которые случаются в те моменты, когда человек остается один. Именно здесь эгоцентрическая речь, свободная от коммуникационных опор, стала единственным решением.
Сюжет, который мы тут разбираем, проходит по ведомству детской психологии. Появление эгоцентрической речи случается в детском возрасте. Очевидно, что некогда выделение эгоцентрической ветви должно было происходить на вершине интеллектуального развития. Этот факт несколько осложняет нашу задачу. Дети не представляют собой самодостаточной когорты людей. Вместе со смещением в область детства могли измениться обстоятельства и динамика исследуемого нами феномена. Мы не можем запросто распространить сведения, полученные в детской экспериментальной психологии, в область филогенеза. Тем не менее гипотеза о появлении эгоцентрической речи представляется нам разумной. Племена, практикующие эгоцентрическую речь, оказались успешными. Позднее период эгоцентрической речи сместился в область детства. Это произошло вместе с формированием дополнительного звена в речевом развитии - внутренней речи.
содержание
5.5. Человек мыслящий
Эгоцентрическая речь
Намерения
Человек думающий
Миф
В последней главе своей книги «Мышление и речь» Выготский описывает, как эгоцентрическая речь отделяется от речи социальной и в итоге превращается в речь внутреннюю. Вся эта история таит в себе ряд загадок.
Об эгоцентрической речи можно прочитать у Пиаже в его книге «Речь и мышление ребенка». Эгоцентрическая речь это громкая «речь для себя» - ребенок ведет разговор сам с собой, ни к кому не обращаясь. Как показывает Выготский, эгоцентрическая речь выделяется из речи социальной. Об этом свидетельствует то, что она первоначально протекает только в присутствии других детей. Однако ребенок уже не пытается донести до собеседника свою «мысль».
Первоначально высказывание несет в себе все признаки коммуникационного протокола. Высказывание облечено в ореол интонаций, взглядов, пауз - короче говоря, всего того, что срабатывает на ответное понимание и реакцию. Высказывание оформляется в своей «целостной завершенности». Разумеется, ребенок учится этому протоколу стихийно, вместе с тем как он начинает говорить. Однако в некоторый момент речь разделяется на две ветви. Вместе с коммуникационной ветвью, в которой протокол продолжает только укрепляться и оттачиваться, появляется и ветвь эгоцентрическая. В эгоцентрической речи объективные атрибуты коммуникационного протокола претерпевают распад. Фактически ребенок уже не ждет никакой ответной реакции, хотя субъективно, возможно, и испытывает иллюзию того, что его понимают. Речь ребенка приобрела здесь новую функцию. Вместе с тем эта речь начинает менять свой характер. Она становится все менее понятной для других, приобретая сокращенную, предикативную форму.
Какую же функцию несет эгоцентрическая речь? Информация на этот счет, которую мы можем почерпнуть у классиков, весьма скудна. Высказывается мысль о том, что слово помогает ребенку решить некоторую задачу:
«Функция эгоцентрической речи представляется нам в свете наших экспериментов родственной функции внутренней речи: это менее всего аккомпанемент, это самостоятельная мелодия, самостоятельная функция, служащая целям умственной ориентировки, осознания, преодоления затруднений и препятствий, соображения и мышления, это речь для себя, обслуживающая самым интимным образом мышление ребенка». [4, 320]
Рассмотрим в связи с этим следующий феномен. В определенном возрасте ребенок часто «констатирует известные факты». Женя Гвоздев говорит: «Мама там книжку читает». Такая фраза произносится в нейтральной обстановке по собственной инициативе ребенка и не требует чьей-то ответной реакции. Зачем он это говорит?
Не делает ли что-то подобное и взрослый человек в тот момент, когда мысленно фиксирует некоторый факт. Я иду по парку и «замечаю», как ворон садится на красивый покосившийся крест. При этом я могу не произнести никаких слов (даже про себя). Можно предположить, что здесь мы имеем дело с операцией, которая подобна описанной выше «констатации факта». Процедура, некогда развернутая в словесной форме, оказалась свернутой в почти неуловимое внутреннее движение. Уже сложно вспомнить, о чем я успеваю «подумать», взглянув на ворона и крест. Для того чтобы развернуть эту «мысль» обратно в словесную форму, мне приходится затратить некоторое усилие, и я не всегда озабочен тем, чтобы это сделать. Несмотря на это обстоятельство, речь идет о рабочем механизме, обслуживающем нашу память. Позднее я смогу вернуться к этому эпизоду, потому что я «обратил на него внимание», вписал его в свою личную историю.
Итак, нам хотелось бы увязать феномен «констатации факта» с работой институции личной истории. Можно предположить, что констатация (или «фиксация») является способом выстроить вокруг себя внешний мир, обозначить свое место в окружающем мире, вписать себя в этот мир. Человек здесь манифестирует себя как существо присутствующее, вовлеченное в «происходящие» события. Первоначально такая констатация есть социальный акт и своеобразная совместная деятельность. Женя Гвоздев практикует констатацию. Он говорит папе: «Мама там книжку читает». Это высказывание несет определенный коммуникационный смысл, привязанный к данным месту и времени. Например, это может быть указанием (или обидой) на то, что мама занята. Если мама занята, то заняться с Женей должен папа. Однако по счастливому стечению обстоятельств этот знак приобретает и иную функцию. Вместе с произнесением этой фразы происходит фиксация того факта, что вот при таких-то обстоятельствах Женя видел, как мама читала книжку. Этот факт из личной истории Жени (и свидетельство его присутствия в мире) может быть впоследствии извлечен из памяти в неожиданной ситуации и сыграть свою роль. Мир, который Женя выстраивает вокруг себя, может пересечься с миром другого человека. На основе такого пересечения возникнет диалог.
Еще одна запись из дневника наблюдений:
«Бáба лéп купáля - Баба хлеб покупала. Увидел в окно женщину с хлебом и сказал несколько раз». [6, 27]
Что вызвало такую реакцию? Почему именно это событие оказалось выделено из череды впечатлений?
Событие было не просто выделено, но оформлено культурным образом. Сработал некий механизм. Произошло замыкание. Фраза явилась результатом такого замыкания. Ясно, что здесь описано не впечатление, но рассказана история, которая возникла из впечатления. Существует некоторый арсенал категорий, который можно было бы взять на вооружение в этом деле, например, категория покупки. Каждая такая категория есть инструмент, с помощью которого выстраиваются события личной истории. Эпизод с покупкой хлеба уже не канет в Лету. Схваченная ребенком история будет иметь большое значение. Это теперь не просто нейтральное впечатление, незначащая вещь, но элемент мира, которым ребенок будет жить.
Животное имеет массу впечатлений. Какие-то из этих впечатлений могут оставить глубокий след. Но ни одно из них, разумеется, не взято культурным образом.
Итак, события, оформленные в качестве фактов личной истории, появлялись у ребенка раньше всего в процессе коммуникации. В каком-то смысле характер отбора этих событий определялся репертуаром коммуникационных взаимодействий. Но в какой-то момент констатация становится самодостаточной и уже не требует присутствия слушателя. Это отражается и на характере высказывания. Уже неясно, к чему конкретно должно привести обращение, на что нужно обратить внимание - на книжку или на то, что мама занята. Женя как бы взывает к своему родителю, но «непонятно, о чем».
Акты «схватывания» постепенно становятся самостоятельными, освобождаются от поддерживающих их коммуникационных опор. Здесь мы возвращаемся к разговору о функции эгоцентрической речи. Можно предположить, что важность фиксации событий оказалась настолько велика, что потребовалось осваивать и такие события, которые случаются в те моменты, когда человек остается один. Именно здесь эгоцентрическая речь, свободная от коммуникационных опор, стала единственным решением.
Сюжет, который мы тут разбираем, проходит по ведомству детской психологии. Появление эгоцентрической речи случается в детском возрасте. Очевидно, что некогда выделение эгоцентрической ветви должно было происходить на вершине интеллектуального развития. Этот факт несколько осложняет нашу задачу. Дети не представляют собой самодостаточной когорты людей. Вместе со смещением в область детства могли измениться обстоятельства и динамика исследуемого нами феномена. Мы не можем запросто распространить сведения, полученные в детской экспериментальной психологии, в область филогенеза. Тем не менее гипотеза о появлении эгоцентрической речи представляется нам разумной. Племена, практикующие эгоцентрическую речь, оказались успешными. Позднее период эгоцентрической речи сместился в область детства. Это произошло вместе с формированием дополнительного звена в речевом развитии - внутренней речи.