Среднеазиатская богема (1/3)
А. И. Вилькинс. Среднеазиатская богема // Антропологическая выставка 1879 года. Т. 3. Ч. 1. - М., 1879. (Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. XXXV.)
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
Цыгане-люли. Антропологическая выставка 1879 года, г. Москва
Слово богема до сих пор не употреблялось в русских статьях, придерживающихся научного направления; оно требует поэтому некоторого пояснения. В следующих ниже строках я привожу сведения о четырех народностях Туркестана, живущих наподобие наших кочевых цыган, относительно которых в настоящее время я не могу еще утверждать, что все они принадлежат к одному племени, а тем более о тождестве этого племени с нашими цыганами. Поэтому я хотел обозначить всех их словом достаточно осторожным, чтобы не навлечь на себя нареканий в поспешности заключений, и в то же время достаточно эластичным, чтобы под ним могли сгруппироваться и люди различных национальностей. Мне казалось, что слово богема (la bohème) удовлетворяет указанным мною требованиям, почему я и избрал его.
Заманчива природа Средней Азии для естествоиспытателя по особенной резкости ее явлений, по той наглядности, с которой совершаются и теперь эти явления, а также по сравнительной чистоте следов процессов далеких, давно минувших веков. Эта особенность Туркестана делает его драгоценным для естественноисторических исследований, и благодаря ей Туркестан мог бы иметь серьезное образовательное значение для молодых, начинающих натуралистов. Этот взгляд на природу Средней Азии явился у меня как результат ознакомления с различными местностями, раскинутыми на весьма обширном пространстве. Насколько я знаю, ни одна область явлений не делает исключения из высказанного общего заключения. Касаясь в предлагаемом очерке до вопросов антропологических, т. е. одних из самых запутанных и деликатных в современном естествознании, не могу не заметить, что и в этом отношении Средняя Азия сохранила в большей чистоте расовые признаки своих обитателей, чем, например, Европа. Другими словами: народности Средней Азии, несмотря на смешение в течение веков, удержали еще так много признаков антропологических элементов, вошедших в их состав, что антропометрия и так называемая антропологическая физиогномика сравнительно легко открывают их. Последняя оказывает иногда незаменимые услуги, особенно при изучении нынешних хозяев страны, так называемых сартов. Являясь продуктом смешения чрезвычайно отличных друг от друга и притом многих племен, народность эта, этот этнический результат древней и нескончаемой борьбы Ирана с Тураном, оказывается в наше время антропологически довольно бесхарактерным: это нечто среднее из всех ингредиентов, не охарактеризованное хорошо определенными более или менее надежными антропометрическими цифрами. Позволительно сомневаться, что краниометрия дала нам когда-нибудь резкие характерные признаки сартовского черепа. Я думаю, что измерения живых сартов окажутся гораздо плодотворнее, так как при этом можно руководствоваться также физиогномическими особенностями; лица сартов донельзя разнообразны, но в огромном большинстве случаев те или другие черты придают индивидуумам известный habitus, обличающий преобладание крови той или другой более чистой расы. Насколько я знаю, современный нам Туран не представляет ни одной до такой степени перемешанной и, следовательно, запутанной в антропологическом смысле народности, как сарты. Все остальные племена несравненно чище и потому гораздо удобнее для изучения. Нужно ли оговариваться, что население городов Средней Азии является, как и везде, значительно более смешанным (чистыми остаются только не мусульмане), чем сельское или кочевое, и что не в городах надо искать хороших образцов для изучения? Точно так же и городские представители интересующих нас цыганоподобных племен Среднем Азии, принявшие уже оседлый образ жизни, настолько утратили свои примитивные особенности, настолько «осартились», что изучение их одних не может дать желаемых результатов, ибо народ этот уже почти слился с остальной массой городского населения и представляет тип, так сказать, безразличный. Из этого, конечно, еще не следует, чтобы изучение этих переродившихся особей было делом бесполезным; напротив, на мой взгляд, они представляют свой особенный, и немалый интерес.
В каждом из более крупных городов Туркестана встречаются так называемые люли́, люди, о которых сарты не упоминают иначе как с презрительной усмешкой. По внешности люли почти ничем не отличаются от тех же сартов, носят одинаковые с ними одежды (только женщины не закрывают своего лица) и, подобно им, исповедуют ислам. Люли владеют тюркским языком (язык сартов) как своим родным; кроме того, все они говорят по-таджикски (идиом персидского языка), который им родственнее, так что большая часть женщин люли, не имеющих такого тесного общения с сартами, как мужчины, говорят по-таджикски лучше, чем по-тюркски. По общему убеждению, у этой народности есть еще свой особенный - люлинский язык; это справедливо только до известной степени; ниже мы увидим, что, строго говоря, такого языка нет. Все дело заключается в том, что люли, говоря по-таджикски, употребляют некоторые отдельные слова, чуждые этому языку. Часть (незначительная) этих слов оказывается несколько измененными арабскими словами; но корней многих слов я (не лингвист) отыскать не мог; они-то, следовательно, впредь до разъяснения и могут считаться принадлежащими собственно люлинскому языку. Но какими бы они ни оказались впоследствии, ясно, что своего языка, в истинном значении этого слова, у люли в настоящее время нет - есть только разрозненные остатки какого-то наречия в виде отдельных слов, а, вероятно, и некоторых грамматических форм. Что люлинские слова (если можно их считать действительно таковыми) понемногу утрачиваются, т. е. язык вымирает, можно видеть из того, что оседлые люли-горожане не все их знают. Случается встретить такого люли, который не понимает некоторых слов, находящихся теперь в употреблении между люли бродячими. Я еще вернусь к этим словам в конце этой заметки.
Люли Ширгази, 52 года. Ферганская обл.
Эти городские люли ведут оседлую жизнь в собственных саклях. Занятие мужчин - изготовление щепного товара; они делают сита, лопаты, корыта и деревянные ложки, образчики которых были мною препровождены на Антропологическую выставку в числе вещей домашнего обихода люли. Торговля этими предметами производится по улицам и дворам; лавок люли не имеют. Некоторые занимаются также выделкой водки (бузы́) на дому, что составляет немаловажную статью дохода. Это обстоятельство держится в секрете от русских, и потому познакомиться с производством я не мог. Судя по отзывам туземцев, оно похоже на киргизский способ приготовления бузы, от которых, может быть, и заимствован.
Женщины люли-горожан промышляют главным образом нищенством; но некоторые из них (насколько я мог заметить - это самые интеллигентные) занимаются ворожбой: предсказыванием будущего, угадыванием мест, где находятся пропавшие вещи и т. п. Встречаются, впрочем, и старики из мужчин, конкурирующие с женщинами в этом ремесле; но это сравнительно редко. Не знаю, существуют ли у них разные приемы гадания или только один. Сколько я ни спрашивал и ни заставлял ворожить, всегда оказывалось одно и то же гаданье над чашкой с водой, в которую бросалась щепотка соли. Других приемов я не видал, но на одной из картин Верещагина изображена сцена гаданья по руке; надо думать, что наш художник-этнограф где-нибудь видел такой прием. Некоторые (и, по-видимому, многие) люли имеют свои собственные пахотные земли (хотя не большие) под самым городом или же фруктовые садики при домах. Насколько я знаю, не было еще примеров, чтобы хозяин-люли обрабатывал сам свою землю; она всегда или сдается в аренду какому-нибудь сарту, или обрабатывается при помощи дольщиков (способ весьма распространенный в мусульманских землях): сами люли пренебрегают земледельческим трудом. Летом дома люли почти пусты, а зимою они переполнены. Происходит это оттого, что позднею осенью, с наступлением холодов, под гостеприимный кров люли-горожан стекаются из степей его родственники с своими домочадцами. Зимою не встречаются люлинские аулы в степи; зато ежедневно на городских улицах попадаются на глаза группы нищенствующих женщин и девушек люли и вместе с тем открывается сезон частых пропаж различных мелочей из домашнего обихода. В марте месяце перезимовавшие в городе люли навьючивают свои палатки и прочую рухлядь на тощих кляч, сажают на них женщин и детей и откочевывают, причем сами идут пешком. Вместе с этими гостями уходит и часть хозяев сакель; дома остаются или слабые старики, или те из молодых, которые должны работать для прокормления семьи и присматривать за домом. Так как зимние месяцы представляют собою единственное время в году, когда все люли известного района сходятся вместе, то они и пользуются этим временем для совершения мусульманского обряда обрезывания мальчиков. Праздники по этому случаю продолжаются в течение нескольких дней; такое совместное празднование имеет значение в экономическом отношении: при производстве расходов сообща, т. е. вскладчину, торжество обходится дешевле для каждого из участников. В этом выражаются почти все отношения кочевых люли к религии, оседлые же нередко посещают мечети в часы намазов (молений).
Люли Исмаил, 35 лет. Ферганская обл.
Небольшие аулы бродячих [Я не называю их кочевыми потому, что они не делают правильных передвижений, обусловленных временами года и пастбищами, подобно истинным кочевникам - скотоводам, т. е. племенам пастушеским.] люли встречаются везде поблизости городов и селений. Обыкновенно аул состоит из 5-8 грязных маленьких палаток: только в редких случаях число их превышает 10-12, и то под большими городами. Форму палаток люли я описывать здесь не буду. Считаю нужным указать только на то, что ставится она при помощи двух вертикальных палок с развилками на верхних концах; эти развилки выходят наружу чрез особые отверстия в палатке и на них кладется третья, горизонтальная палка, на которой и висит палатка. Нижний край палатки укрепляется кольями (при посредстве шнуров) к земле; с боков пришиваются обыкновенно четыре петли из шнуров; к ним привязывают веревки, которые другим концом заматываются, опять-таки, за колья, вбитые в землю, или за деревья, если таковые есть поблизости. Эти веревки препятствуют колыханью палатки даже во время сильного ветра. Делаются палатки люли из грубой хлопчатобумажной ткани (сартовского производства) белого цвета. Имущественный инвентарь каждой палатки (следовательно, отдельного семейства) заключается в следующем. Во-первых, на землю расстилается войлок, на который кладутся два ватных одеяла и две плоские четырехугольные жесткие подушки. На палки, поддерживающие передние полотнища палатки, при входе вешаются два небольшие мешка; в одном из них хранится соль в глыбах и деревянные ложки, в другом сорго, хлеб и т. п. У входа же на земле стоят, вложенными одно в другое, сито и две большие круглые деревянные чашки, из которых едят суп или похлебку: все это вместе вкладывается в большое грубое сито, служащее для просевания лошадиного корма. К стороне от входа в палатку, на трех камнях устанавливается полусферический котел для варки пищи. Если к этому списку прибавить еще пару войлочных рукавичек, которыми чистят котел, топор, напоминающий формой нашу мотыгу (это общий сартовский топор) и две-три веревки, то получится перечень всех вещей, неизбежно встречающихся в каждой палатке. В некоторых семьях попадаются также колыбель, покупаемая от сартов (служащая, по-видимому, причиной косоголовости и сплющенности затылков у детей), и кальян. Каждое семейство имеет лошадь. Иногда можно видеть привязанного подле палатки барана, но это исключительные случаи; скота вообще люли не держат, и такой баран приобретается ввиду какого-нибудь празднества для торжественного обеда.
Похлебка из сорго составляет главную пищу люли; почти всегда в ней варятся кости и куски мяса, полученные в виде подаяния, так же, как и хлеб (сартовские лепешки), которого сами люли не делают. Сорго же, как самый дешевый сельскохозяйственный продукт, идет и на корм лошади. Ясно, что если пропитание зависит от общественной благотворительности, то не может быть речи ни о правильной периодичности в часах еды, ни об определенности в количестве пищи, принимаемой в течение суток.
Вся семья живет главным образом подаяниями, причем главная беготня за насущным хлебом выпадает на долю женщин. Мужчины более сидят дома, обязательно посещая селения в базарные дни, когда им представляется возможность различными мелкими услугами заработать несколько копеек.
Редкий люли довольствуется одной женой: обыкновенно их бывает две, три и даже больше. Признаюсь, я сначала не верил этому и спросил однажды у одного оборванца люли, нередко ходившего ко мне, каким же образом он, нищий, имея уже две жены, собирается взять еще третью, и чем надеется он прокормить свою семью. Беззаботный бродяга рассмеялся наивности моего вопроса и воскликнул: «Да чем больше будет у меня жен, тем больше наберут они подаянием; тем выгоднее будет для семьи!» Мне стало досадно, что я не подумал о таком простом разрешении задачи: как естествоиспытатель я должен был иметь в виду извращение нормальных условий существования под влиянием паразитизма.
Недолго, каких-нибудь 3-5 дней, остается аул на месте; туземное население не любит люли, опасаясь покраж. Поэтому, обегав все сакли, собрав подаяния и поворожив кому нужно, аул снимается с места и откочевывает в другое, где вновь начинается неустанное снованье босоногих, одетых в невообразимое рубище попрошаек. Коли есть в ауле красивые девушки, то это еще лишняя, хотя тоже незначительная, статья дохода. Сельская туземная аристократия не брезгает их обществом, охотно угощает их чаем и сластями и дает немного денег. По общему отзыву сартов, девушки люли отличаются безупречной нравственностью (исключения, конечно, не составляют правило), но, по-видимому, замужние женщины не сохраняют тех же убеждений.
Такова в общих чертах жизнь люли Ферганской области; у более западных (ташкентских, самаркандских, бухарских) люли существует еще одна доходная статья, именно: они держат борзых собак (тазы) туркменских и заравшанских (эти две расы несколько отличаются друг от друга) и торгуют щенками их. Обыкновенная цена щенкам - 5 рублей за штуку. Иногда можно встретить дрессированного медведя у люли; ниже мы увидим, откуда приобретаются эти медведи.
Люли Халсалкул, 33 года. Ферганская обл., г. Маргелан
Бродячие люли, эти истинные дети природы, не тронутые никакой культурой, отличаются от оседлых люли - домовладельцев настолько же, насколько вообще поселянин отличен и в мировоззрении, и в манерах от горожанина. Как было уже замечено выше, они, собственно говоря, не имеют никакой религии; чтобы показать, до какой степени они легко относятся даже к чисто внешней стороне дела, замечу, что ташкентские люли, которые более других сталкивались с русскими, просят у них теперь милостыню не иначе, как осеняя себя крестным знамением и беспрестанно приговаривая: «Христа ради!» [Впрочем, и сартовские нищие не много отстают от люли; правда, я не видал еще крестящихся субъектов, но нередко слыхал, как нищий подходит во время Пасхи со словами «Христос воскрес». Можно смотреть на это явление как на один из признаков отсутствия религиозного фанатизма между сартами; внешняя, обрядовая сторона религии составляет всю суть для неграмотного человека, особенно мусульманина; пренебрежение этой внешностью есть, на мой взгляд, явление довольно знаменательное.]
Из предыдущего видно, что люли не имеют какого-либо определенного занятия, которое бы можно было считать отголоском древнего, характерного для племени. Ниже мы увидим, что у сродных им племен существуют еще другие промыслы; единственная общая всем цыганоподобным племенам (которые, по всему вероятию, окажется возможным свести впоследствии к одному корню) Средней Азии черта заключается в нищенстве, которое должно считаться не занятием, а, скорее, отсутствием всякого занятия. Я прошу обратить внимание на это обстоятельство, так как оно позволяет сделать некоторые обобщения, о которых будет речь в конце моей статьи.
Сарты недолюбливают люли; купцы зажиточные, а тем более «высокопоставленные» туземцы Туркестана чуть не ужасаются при вопросе, берут ли сарты в жены люлинских девушек. Но от низших слоев сартовского общества я слыхал, и не раз, что такие браки бывают, хотя редко. Говоря об антропологических особенностях люли, я постараюсь показать, что этот народ сильно перемешан с сартами; эта глубокая метисация, если принять, что браки между сартами и девушками люли случаются редко и что вообще люли не склонны к проституции, должна объясняться большим периодом времени, в течение которого обе народности приходили в соприкосновение или жили на одних и тех же местах.
Сарты единогласно утверждают, что люли пришли из Индустана и что они с незапамятных времен бродят по Туркестану; никаких легенд по поводу прихода люли я не мог добиться; вероятно, их и не существует; точно так же сарты не могли сообщить никаких исторических воспоминаний о жизни люли в Туркестане. Сами люли также считают себя выходцами из Индии, но ничего больше ни о своей национальности, ни об эпохе переселения в Туркестан не знают. Вопросы мои касательно существования где-нибудь «Люлистана» (т. е. страны люли) и об отдельном люлинском повелителе вызывали раздумье у спрашиваемых люли, но ничего больше; все отзывались полнейшим незнанием такой страны. Видно было, что самая идея об этом поражала их своей новизною; они никогда не думали об этом. Очевидно, переселение должно было произойти в очень отдаленную эпоху и успело изгладиться из памяти как люли, постепенно сливающихся с сартами, так и самих сартов. Но сарты - народность сравнительно недавняя, она могла и не существовать в то время. Впрочем, можно сделать и несколько иное предположение (и даже очень вероятное) относительно переселений люли, о чем будет ниже.
Нельзя сомневаться, что люли, оседлые и бродячие, представляют собою одно и то же племя: они и сами признают это, но, тем не менее, эти две группы придают себе различные названия. В этом обстоятельстве, мне кажется, можно видеть прекрасный пример того, как образуются различные роды или колена племен. Весь народ этот называет себя люли [Это прозвище, которое они получили в Туркестане и удержали за собою. Слово это персидское. В своем месте будет указано как значение его, так и те заключения, которые могут быть сделаны по поводу этого названия.], но бродячие семьи именуются мультанами, а оседлые - касибами. Каси́б есть, по всей вероятности, название позднейшее, ибо в переводе значит «работник», «ремесленник»; надо думать, что оно появилось с тех пор, как некоторые семьи явились отщепенцами от общества, осев и занявшись выделкою щепного товара. Думаю поэтому, что первоначальное название их и есть мультан [Обращу при этом внимание на одно оригинальное (может быть, и небезынтересное) обстоятельство. Молдаване, живущие в Румынии, называют себя сами мультанами; в то же время цыгане именуют себя rom, romani; romanichol значит «табор». Что значит это курьезное двойное совпадение названий и было ли оно разъяснено?], по месту прежнего жительства в долине Инда. Есть еще два наименования, которые иногда придают себе люли. Так, они называют себя муга́т; это персидское слово, значущее «волхв», «гадатель». Наконец, последнее название представляет такое большое значение для исследователя, что принимать его надо пока с величайшей осторожностью. Только один раз мне пришлось слышать от люли-касиба в городе Коканде это слово; он назвал свое племя - сига́н. В другой раз я услыхал это же название при следующих обстоятельствах: одного молодого белуджи в Ташкенте (того самого, которого я привез в Москву на Антропологическую выставку) я спрашивал, женится ли их молодежь на девушках люли. Он отвечал: «Нет, это другой „сорт“ (людей); мы белуджи, а они сиган, а наш закон не позволяет брать жен не нашего „сорта“» [Возможно, что это след учения зороастридов, предписывавших избегать браков разноплеменных, поощрявших даже союзы между близкими родственниками. См. Allgemeine Geschichte, herausgegeben von Oncken. 2 Abteilung и Geschichte des alten Persiens von prof. Ferd. Justi, pag. 224 et 225)]. Если это слово, представляющее и такое близкое сходство, даже почти тождество, с словом «цыган», окажется действительно племенным названием народа, принявшего теперь чуждое ему имя люли, то это будет весьма веское доказательство в пользу родства европейских цыган с туркестанскими, Но в том и беда, что интерес этого открытия заставляет быт очень скептичным в этом отношении. Может быть, что люли, бродя по стране, населенной русскими, слышали, что их называют «цыганами», и передали мне это название в несколько искаженном виде. Белуджи сказал мне, что слыхал это название от своего отца старика, выходца из-под Келата. Но я знаком с его отцом; он с детства живет в Ташкенте и знает несколько разрозненных слов по-русски: кто поручится, что и он не перенял этого названия от русских? До более точного расследования этого дела я не решаюсь делать каких-либо заключений и выводов из упомянутого в высшей степени любопытного обстоятельства.
Кочевки люли-мультанов обыкновенно незначительны; ферганские, например, по большей части бродят по селениям и городам в пределах той же Ферганской области (бывшего Кокандского ханства). Но отдельные семьи иногда откочевывают под Ташкент или Самарканд, и даже до Бухары. Обыкновенно на палатку приходится 4-5 обитателей, из которых двое взрослых. Выросшие дети ставят себе особую палатку, но табор или аул не разрастается чрез это до больших размеров. Часть общества уходит совсем в другие места и кочует самостоятельно или пристраивается к маленьким аулам. Эти разбивания разрастающихся таборов прямо обусловлены трудностью прокармливаться нищенством многим люли в одном и том же месте.
Результатом описанного процесса расщепления люлинских обществ и слияния в один табор отделившихся членов различных общин является то, что люли какого-нибудь (даже довольно обширного) района с течением времени переженятся и переродятся друг с другом до такой степени, что подрастающей молодежи становится трудным отыскиванье невест; с большим вероятием можно предположить, что этот недостаток в невестах и служит одной из главных побудительных причин для далеких кочевок, о которых я упомянул выше. Полагаю, что мне нет надобности распространяться о нечистоплотности кочевых люли и об изобилии осаждающих их паразитов; все это достигает, как и у всех первобытных народов, самых отвратительных размеров. Оседлые люли-горожане, исполняя обряд омовения перед молитвами, по нескольку раз в день, по крайней мере хоть по наружности чисты; кроме того, они не позволяют себе ходить в таких отчаянных лохмотьях, в каких щеголяют их бродячие собратья, а одеваются более или менее прилично.
В начале моих занятий описываемым племенем я был очень смущен сходством люли с сартами; считаю, впрочем, нужным оговорить, что сходство это замечается главным образом между мужчинами; женщины люли мало похожи на сартянок. Измерения живых субъектов также не давали сколько-нибудь выдающихся различий. Все отличия, которые я мог заметить при самом тщательном сравнении физиономических особенностей того и другого народа, заключались (и то не всегда) в форме носа. Сарты обладают обыкновенно более или менее «таджикскими» носами, т. е. удлиненными, узкими у ноздрей, с довольно острой спинкой; ноздри небольшие. Это нос с сухими формами, нередко с легкой горбинкой. Ни у одного люли я не видал таких носов; почти всегда люлинские носы имели одутловатые, тяжелые формы; в противуположость сартовским носам, у них нередко замечалось расширение носа книзу, обусловленное большим диаметром ноздрей; спинка люлинских носов обыкновенно закругленная, даже чуть плосковатая; более всего нос сужен у переносия. Кроме того, кисти рук люли оказывались в общем крупнее, чем у сартов. К этому надо прибавить, что у некоторых кочевых люли замечалась весьма оригинальная интенсивная темно-коричневая окраска наружной стороны пальцев на руках (не от загара), чего никогда я не встречал у сартов. Эти признаки казались мне слишком ничтожными и не довольно постоянными, чтобы придавать им какое-нибудь значение, тем более что в других, наиболее существенных антропологических признаках люли, как сказало, не разнились заметно от сартов. Впоследствии взгляды мои изменились: упомянутые ничтожные отличия оказались в высшей степени важными как последние остатки прежних племенных признаков; конечно, это мнение требует еще подтверждения, и дальнейшие исследования должны показать - попал ли я на истинное разрешение задачи или нет. <…>
Цветом кожи люли не отличаются заметно от сартов, кроме упомянутых выше случаев чернорукости, замеченных до сих пор только у некоторых мультанов, т. е. бродячих люли. Кисти рук, по отношению к росту, оказались средних размеров (11,20 для мужчин и 10,71 для женщин), а ступни ног довольно велики (15,51). Вообще, и то, и другое, по всему вероятию, окажется относительно большим, чем у сартов, которые вообще отличаются миниатюрными размерами конечностей. Рост измеренных мною люли был иногда средний, по большей же части ниже среднего (1626-1733 мм для мужчин и 1479-1610 для женщин). Прибавлю к этому, что люли народ не мускулистый, но телосложение их довольно плотно и неуклюже; редко попадаются более или менее статные фигуры. Кожа на теле часто волосатая.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
Цыгане-люли. Антропологическая выставка 1879 года, г. Москва
Слово богема до сих пор не употреблялось в русских статьях, придерживающихся научного направления; оно требует поэтому некоторого пояснения. В следующих ниже строках я привожу сведения о четырех народностях Туркестана, живущих наподобие наших кочевых цыган, относительно которых в настоящее время я не могу еще утверждать, что все они принадлежат к одному племени, а тем более о тождестве этого племени с нашими цыганами. Поэтому я хотел обозначить всех их словом достаточно осторожным, чтобы не навлечь на себя нареканий в поспешности заключений, и в то же время достаточно эластичным, чтобы под ним могли сгруппироваться и люди различных национальностей. Мне казалось, что слово богема (la bohème) удовлетворяет указанным мною требованиям, почему я и избрал его.
Заманчива природа Средней Азии для естествоиспытателя по особенной резкости ее явлений, по той наглядности, с которой совершаются и теперь эти явления, а также по сравнительной чистоте следов процессов далеких, давно минувших веков. Эта особенность Туркестана делает его драгоценным для естественноисторических исследований, и благодаря ей Туркестан мог бы иметь серьезное образовательное значение для молодых, начинающих натуралистов. Этот взгляд на природу Средней Азии явился у меня как результат ознакомления с различными местностями, раскинутыми на весьма обширном пространстве. Насколько я знаю, ни одна область явлений не делает исключения из высказанного общего заключения. Касаясь в предлагаемом очерке до вопросов антропологических, т. е. одних из самых запутанных и деликатных в современном естествознании, не могу не заметить, что и в этом отношении Средняя Азия сохранила в большей чистоте расовые признаки своих обитателей, чем, например, Европа. Другими словами: народности Средней Азии, несмотря на смешение в течение веков, удержали еще так много признаков антропологических элементов, вошедших в их состав, что антропометрия и так называемая антропологическая физиогномика сравнительно легко открывают их. Последняя оказывает иногда незаменимые услуги, особенно при изучении нынешних хозяев страны, так называемых сартов. Являясь продуктом смешения чрезвычайно отличных друг от друга и притом многих племен, народность эта, этот этнический результат древней и нескончаемой борьбы Ирана с Тураном, оказывается в наше время антропологически довольно бесхарактерным: это нечто среднее из всех ингредиентов, не охарактеризованное хорошо определенными более или менее надежными антропометрическими цифрами. Позволительно сомневаться, что краниометрия дала нам когда-нибудь резкие характерные признаки сартовского черепа. Я думаю, что измерения живых сартов окажутся гораздо плодотворнее, так как при этом можно руководствоваться также физиогномическими особенностями; лица сартов донельзя разнообразны, но в огромном большинстве случаев те или другие черты придают индивидуумам известный habitus, обличающий преобладание крови той или другой более чистой расы. Насколько я знаю, современный нам Туран не представляет ни одной до такой степени перемешанной и, следовательно, запутанной в антропологическом смысле народности, как сарты. Все остальные племена несравненно чище и потому гораздо удобнее для изучения. Нужно ли оговариваться, что население городов Средней Азии является, как и везде, значительно более смешанным (чистыми остаются только не мусульмане), чем сельское или кочевое, и что не в городах надо искать хороших образцов для изучения? Точно так же и городские представители интересующих нас цыганоподобных племен Среднем Азии, принявшие уже оседлый образ жизни, настолько утратили свои примитивные особенности, настолько «осартились», что изучение их одних не может дать желаемых результатов, ибо народ этот уже почти слился с остальной массой городского населения и представляет тип, так сказать, безразличный. Из этого, конечно, еще не следует, чтобы изучение этих переродившихся особей было делом бесполезным; напротив, на мой взгляд, они представляют свой особенный, и немалый интерес.
В каждом из более крупных городов Туркестана встречаются так называемые люли́, люди, о которых сарты не упоминают иначе как с презрительной усмешкой. По внешности люли почти ничем не отличаются от тех же сартов, носят одинаковые с ними одежды (только женщины не закрывают своего лица) и, подобно им, исповедуют ислам. Люли владеют тюркским языком (язык сартов) как своим родным; кроме того, все они говорят по-таджикски (идиом персидского языка), который им родственнее, так что большая часть женщин люли, не имеющих такого тесного общения с сартами, как мужчины, говорят по-таджикски лучше, чем по-тюркски. По общему убеждению, у этой народности есть еще свой особенный - люлинский язык; это справедливо только до известной степени; ниже мы увидим, что, строго говоря, такого языка нет. Все дело заключается в том, что люли, говоря по-таджикски, употребляют некоторые отдельные слова, чуждые этому языку. Часть (незначительная) этих слов оказывается несколько измененными арабскими словами; но корней многих слов я (не лингвист) отыскать не мог; они-то, следовательно, впредь до разъяснения и могут считаться принадлежащими собственно люлинскому языку. Но какими бы они ни оказались впоследствии, ясно, что своего языка, в истинном значении этого слова, у люли в настоящее время нет - есть только разрозненные остатки какого-то наречия в виде отдельных слов, а, вероятно, и некоторых грамматических форм. Что люлинские слова (если можно их считать действительно таковыми) понемногу утрачиваются, т. е. язык вымирает, можно видеть из того, что оседлые люли-горожане не все их знают. Случается встретить такого люли, который не понимает некоторых слов, находящихся теперь в употреблении между люли бродячими. Я еще вернусь к этим словам в конце этой заметки.
Люли Ширгази, 52 года. Ферганская обл.
Эти городские люли ведут оседлую жизнь в собственных саклях. Занятие мужчин - изготовление щепного товара; они делают сита, лопаты, корыта и деревянные ложки, образчики которых были мною препровождены на Антропологическую выставку в числе вещей домашнего обихода люли. Торговля этими предметами производится по улицам и дворам; лавок люли не имеют. Некоторые занимаются также выделкой водки (бузы́) на дому, что составляет немаловажную статью дохода. Это обстоятельство держится в секрете от русских, и потому познакомиться с производством я не мог. Судя по отзывам туземцев, оно похоже на киргизский способ приготовления бузы, от которых, может быть, и заимствован.
Женщины люли-горожан промышляют главным образом нищенством; но некоторые из них (насколько я мог заметить - это самые интеллигентные) занимаются ворожбой: предсказыванием будущего, угадыванием мест, где находятся пропавшие вещи и т. п. Встречаются, впрочем, и старики из мужчин, конкурирующие с женщинами в этом ремесле; но это сравнительно редко. Не знаю, существуют ли у них разные приемы гадания или только один. Сколько я ни спрашивал и ни заставлял ворожить, всегда оказывалось одно и то же гаданье над чашкой с водой, в которую бросалась щепотка соли. Других приемов я не видал, но на одной из картин Верещагина изображена сцена гаданья по руке; надо думать, что наш художник-этнограф где-нибудь видел такой прием. Некоторые (и, по-видимому, многие) люли имеют свои собственные пахотные земли (хотя не большие) под самым городом или же фруктовые садики при домах. Насколько я знаю, не было еще примеров, чтобы хозяин-люли обрабатывал сам свою землю; она всегда или сдается в аренду какому-нибудь сарту, или обрабатывается при помощи дольщиков (способ весьма распространенный в мусульманских землях): сами люли пренебрегают земледельческим трудом. Летом дома люли почти пусты, а зимою они переполнены. Происходит это оттого, что позднею осенью, с наступлением холодов, под гостеприимный кров люли-горожан стекаются из степей его родственники с своими домочадцами. Зимою не встречаются люлинские аулы в степи; зато ежедневно на городских улицах попадаются на глаза группы нищенствующих женщин и девушек люли и вместе с тем открывается сезон частых пропаж различных мелочей из домашнего обихода. В марте месяце перезимовавшие в городе люли навьючивают свои палатки и прочую рухлядь на тощих кляч, сажают на них женщин и детей и откочевывают, причем сами идут пешком. Вместе с этими гостями уходит и часть хозяев сакель; дома остаются или слабые старики, или те из молодых, которые должны работать для прокормления семьи и присматривать за домом. Так как зимние месяцы представляют собою единственное время в году, когда все люли известного района сходятся вместе, то они и пользуются этим временем для совершения мусульманского обряда обрезывания мальчиков. Праздники по этому случаю продолжаются в течение нескольких дней; такое совместное празднование имеет значение в экономическом отношении: при производстве расходов сообща, т. е. вскладчину, торжество обходится дешевле для каждого из участников. В этом выражаются почти все отношения кочевых люли к религии, оседлые же нередко посещают мечети в часы намазов (молений).
Люли Исмаил, 35 лет. Ферганская обл.
Небольшие аулы бродячих [Я не называю их кочевыми потому, что они не делают правильных передвижений, обусловленных временами года и пастбищами, подобно истинным кочевникам - скотоводам, т. е. племенам пастушеским.] люли встречаются везде поблизости городов и селений. Обыкновенно аул состоит из 5-8 грязных маленьких палаток: только в редких случаях число их превышает 10-12, и то под большими городами. Форму палаток люли я описывать здесь не буду. Считаю нужным указать только на то, что ставится она при помощи двух вертикальных палок с развилками на верхних концах; эти развилки выходят наружу чрез особые отверстия в палатке и на них кладется третья, горизонтальная палка, на которой и висит палатка. Нижний край палатки укрепляется кольями (при посредстве шнуров) к земле; с боков пришиваются обыкновенно четыре петли из шнуров; к ним привязывают веревки, которые другим концом заматываются, опять-таки, за колья, вбитые в землю, или за деревья, если таковые есть поблизости. Эти веревки препятствуют колыханью палатки даже во время сильного ветра. Делаются палатки люли из грубой хлопчатобумажной ткани (сартовского производства) белого цвета. Имущественный инвентарь каждой палатки (следовательно, отдельного семейства) заключается в следующем. Во-первых, на землю расстилается войлок, на который кладутся два ватных одеяла и две плоские четырехугольные жесткие подушки. На палки, поддерживающие передние полотнища палатки, при входе вешаются два небольшие мешка; в одном из них хранится соль в глыбах и деревянные ложки, в другом сорго, хлеб и т. п. У входа же на земле стоят, вложенными одно в другое, сито и две большие круглые деревянные чашки, из которых едят суп или похлебку: все это вместе вкладывается в большое грубое сито, служащее для просевания лошадиного корма. К стороне от входа в палатку, на трех камнях устанавливается полусферический котел для варки пищи. Если к этому списку прибавить еще пару войлочных рукавичек, которыми чистят котел, топор, напоминающий формой нашу мотыгу (это общий сартовский топор) и две-три веревки, то получится перечень всех вещей, неизбежно встречающихся в каждой палатке. В некоторых семьях попадаются также колыбель, покупаемая от сартов (служащая, по-видимому, причиной косоголовости и сплющенности затылков у детей), и кальян. Каждое семейство имеет лошадь. Иногда можно видеть привязанного подле палатки барана, но это исключительные случаи; скота вообще люли не держат, и такой баран приобретается ввиду какого-нибудь празднества для торжественного обеда.
Похлебка из сорго составляет главную пищу люли; почти всегда в ней варятся кости и куски мяса, полученные в виде подаяния, так же, как и хлеб (сартовские лепешки), которого сами люли не делают. Сорго же, как самый дешевый сельскохозяйственный продукт, идет и на корм лошади. Ясно, что если пропитание зависит от общественной благотворительности, то не может быть речи ни о правильной периодичности в часах еды, ни об определенности в количестве пищи, принимаемой в течение суток.
Вся семья живет главным образом подаяниями, причем главная беготня за насущным хлебом выпадает на долю женщин. Мужчины более сидят дома, обязательно посещая селения в базарные дни, когда им представляется возможность различными мелкими услугами заработать несколько копеек.
Редкий люли довольствуется одной женой: обыкновенно их бывает две, три и даже больше. Признаюсь, я сначала не верил этому и спросил однажды у одного оборванца люли, нередко ходившего ко мне, каким же образом он, нищий, имея уже две жены, собирается взять еще третью, и чем надеется он прокормить свою семью. Беззаботный бродяга рассмеялся наивности моего вопроса и воскликнул: «Да чем больше будет у меня жен, тем больше наберут они подаянием; тем выгоднее будет для семьи!» Мне стало досадно, что я не подумал о таком простом разрешении задачи: как естествоиспытатель я должен был иметь в виду извращение нормальных условий существования под влиянием паразитизма.
Недолго, каких-нибудь 3-5 дней, остается аул на месте; туземное население не любит люли, опасаясь покраж. Поэтому, обегав все сакли, собрав подаяния и поворожив кому нужно, аул снимается с места и откочевывает в другое, где вновь начинается неустанное снованье босоногих, одетых в невообразимое рубище попрошаек. Коли есть в ауле красивые девушки, то это еще лишняя, хотя тоже незначительная, статья дохода. Сельская туземная аристократия не брезгает их обществом, охотно угощает их чаем и сластями и дает немного денег. По общему отзыву сартов, девушки люли отличаются безупречной нравственностью (исключения, конечно, не составляют правило), но, по-видимому, замужние женщины не сохраняют тех же убеждений.
Такова в общих чертах жизнь люли Ферганской области; у более западных (ташкентских, самаркандских, бухарских) люли существует еще одна доходная статья, именно: они держат борзых собак (тазы) туркменских и заравшанских (эти две расы несколько отличаются друг от друга) и торгуют щенками их. Обыкновенная цена щенкам - 5 рублей за штуку. Иногда можно встретить дрессированного медведя у люли; ниже мы увидим, откуда приобретаются эти медведи.
Люли Халсалкул, 33 года. Ферганская обл., г. Маргелан
Бродячие люли, эти истинные дети природы, не тронутые никакой культурой, отличаются от оседлых люли - домовладельцев настолько же, насколько вообще поселянин отличен и в мировоззрении, и в манерах от горожанина. Как было уже замечено выше, они, собственно говоря, не имеют никакой религии; чтобы показать, до какой степени они легко относятся даже к чисто внешней стороне дела, замечу, что ташкентские люли, которые более других сталкивались с русскими, просят у них теперь милостыню не иначе, как осеняя себя крестным знамением и беспрестанно приговаривая: «Христа ради!» [Впрочем, и сартовские нищие не много отстают от люли; правда, я не видал еще крестящихся субъектов, но нередко слыхал, как нищий подходит во время Пасхи со словами «Христос воскрес». Можно смотреть на это явление как на один из признаков отсутствия религиозного фанатизма между сартами; внешняя, обрядовая сторона религии составляет всю суть для неграмотного человека, особенно мусульманина; пренебрежение этой внешностью есть, на мой взгляд, явление довольно знаменательное.]
Из предыдущего видно, что люли не имеют какого-либо определенного занятия, которое бы можно было считать отголоском древнего, характерного для племени. Ниже мы увидим, что у сродных им племен существуют еще другие промыслы; единственная общая всем цыганоподобным племенам (которые, по всему вероятию, окажется возможным свести впоследствии к одному корню) Средней Азии черта заключается в нищенстве, которое должно считаться не занятием, а, скорее, отсутствием всякого занятия. Я прошу обратить внимание на это обстоятельство, так как оно позволяет сделать некоторые обобщения, о которых будет речь в конце моей статьи.
Сарты недолюбливают люли; купцы зажиточные, а тем более «высокопоставленные» туземцы Туркестана чуть не ужасаются при вопросе, берут ли сарты в жены люлинских девушек. Но от низших слоев сартовского общества я слыхал, и не раз, что такие браки бывают, хотя редко. Говоря об антропологических особенностях люли, я постараюсь показать, что этот народ сильно перемешан с сартами; эта глубокая метисация, если принять, что браки между сартами и девушками люли случаются редко и что вообще люли не склонны к проституции, должна объясняться большим периодом времени, в течение которого обе народности приходили в соприкосновение или жили на одних и тех же местах.
Сарты единогласно утверждают, что люли пришли из Индустана и что они с незапамятных времен бродят по Туркестану; никаких легенд по поводу прихода люли я не мог добиться; вероятно, их и не существует; точно так же сарты не могли сообщить никаких исторических воспоминаний о жизни люли в Туркестане. Сами люли также считают себя выходцами из Индии, но ничего больше ни о своей национальности, ни об эпохе переселения в Туркестан не знают. Вопросы мои касательно существования где-нибудь «Люлистана» (т. е. страны люли) и об отдельном люлинском повелителе вызывали раздумье у спрашиваемых люли, но ничего больше; все отзывались полнейшим незнанием такой страны. Видно было, что самая идея об этом поражала их своей новизною; они никогда не думали об этом. Очевидно, переселение должно было произойти в очень отдаленную эпоху и успело изгладиться из памяти как люли, постепенно сливающихся с сартами, так и самих сартов. Но сарты - народность сравнительно недавняя, она могла и не существовать в то время. Впрочем, можно сделать и несколько иное предположение (и даже очень вероятное) относительно переселений люли, о чем будет ниже.
Нельзя сомневаться, что люли, оседлые и бродячие, представляют собою одно и то же племя: они и сами признают это, но, тем не менее, эти две группы придают себе различные названия. В этом обстоятельстве, мне кажется, можно видеть прекрасный пример того, как образуются различные роды или колена племен. Весь народ этот называет себя люли [Это прозвище, которое они получили в Туркестане и удержали за собою. Слово это персидское. В своем месте будет указано как значение его, так и те заключения, которые могут быть сделаны по поводу этого названия.], но бродячие семьи именуются мультанами, а оседлые - касибами. Каси́б есть, по всей вероятности, название позднейшее, ибо в переводе значит «работник», «ремесленник»; надо думать, что оно появилось с тех пор, как некоторые семьи явились отщепенцами от общества, осев и занявшись выделкою щепного товара. Думаю поэтому, что первоначальное название их и есть мультан [Обращу при этом внимание на одно оригинальное (может быть, и небезынтересное) обстоятельство. Молдаване, живущие в Румынии, называют себя сами мультанами; в то же время цыгане именуют себя rom, romani; romanichol значит «табор». Что значит это курьезное двойное совпадение названий и было ли оно разъяснено?], по месту прежнего жительства в долине Инда. Есть еще два наименования, которые иногда придают себе люли. Так, они называют себя муга́т; это персидское слово, значущее «волхв», «гадатель». Наконец, последнее название представляет такое большое значение для исследователя, что принимать его надо пока с величайшей осторожностью. Только один раз мне пришлось слышать от люли-касиба в городе Коканде это слово; он назвал свое племя - сига́н. В другой раз я услыхал это же название при следующих обстоятельствах: одного молодого белуджи в Ташкенте (того самого, которого я привез в Москву на Антропологическую выставку) я спрашивал, женится ли их молодежь на девушках люли. Он отвечал: «Нет, это другой „сорт“ (людей); мы белуджи, а они сиган, а наш закон не позволяет брать жен не нашего „сорта“» [Возможно, что это след учения зороастридов, предписывавших избегать браков разноплеменных, поощрявших даже союзы между близкими родственниками. См. Allgemeine Geschichte, herausgegeben von Oncken. 2 Abteilung и Geschichte des alten Persiens von prof. Ferd. Justi, pag. 224 et 225)]. Если это слово, представляющее и такое близкое сходство, даже почти тождество, с словом «цыган», окажется действительно племенным названием народа, принявшего теперь чуждое ему имя люли, то это будет весьма веское доказательство в пользу родства европейских цыган с туркестанскими, Но в том и беда, что интерес этого открытия заставляет быт очень скептичным в этом отношении. Может быть, что люли, бродя по стране, населенной русскими, слышали, что их называют «цыганами», и передали мне это название в несколько искаженном виде. Белуджи сказал мне, что слыхал это название от своего отца старика, выходца из-под Келата. Но я знаком с его отцом; он с детства живет в Ташкенте и знает несколько разрозненных слов по-русски: кто поручится, что и он не перенял этого названия от русских? До более точного расследования этого дела я не решаюсь делать каких-либо заключений и выводов из упомянутого в высшей степени любопытного обстоятельства.
Кочевки люли-мультанов обыкновенно незначительны; ферганские, например, по большей части бродят по селениям и городам в пределах той же Ферганской области (бывшего Кокандского ханства). Но отдельные семьи иногда откочевывают под Ташкент или Самарканд, и даже до Бухары. Обыкновенно на палатку приходится 4-5 обитателей, из которых двое взрослых. Выросшие дети ставят себе особую палатку, но табор или аул не разрастается чрез это до больших размеров. Часть общества уходит совсем в другие места и кочует самостоятельно или пристраивается к маленьким аулам. Эти разбивания разрастающихся таборов прямо обусловлены трудностью прокармливаться нищенством многим люли в одном и том же месте.
Результатом описанного процесса расщепления люлинских обществ и слияния в один табор отделившихся членов различных общин является то, что люли какого-нибудь (даже довольно обширного) района с течением времени переженятся и переродятся друг с другом до такой степени, что подрастающей молодежи становится трудным отыскиванье невест; с большим вероятием можно предположить, что этот недостаток в невестах и служит одной из главных побудительных причин для далеких кочевок, о которых я упомянул выше. Полагаю, что мне нет надобности распространяться о нечистоплотности кочевых люли и об изобилии осаждающих их паразитов; все это достигает, как и у всех первобытных народов, самых отвратительных размеров. Оседлые люли-горожане, исполняя обряд омовения перед молитвами, по нескольку раз в день, по крайней мере хоть по наружности чисты; кроме того, они не позволяют себе ходить в таких отчаянных лохмотьях, в каких щеголяют их бродячие собратья, а одеваются более или менее прилично.
В начале моих занятий описываемым племенем я был очень смущен сходством люли с сартами; считаю, впрочем, нужным оговорить, что сходство это замечается главным образом между мужчинами; женщины люли мало похожи на сартянок. Измерения живых субъектов также не давали сколько-нибудь выдающихся различий. Все отличия, которые я мог заметить при самом тщательном сравнении физиономических особенностей того и другого народа, заключались (и то не всегда) в форме носа. Сарты обладают обыкновенно более или менее «таджикскими» носами, т. е. удлиненными, узкими у ноздрей, с довольно острой спинкой; ноздри небольшие. Это нос с сухими формами, нередко с легкой горбинкой. Ни у одного люли я не видал таких носов; почти всегда люлинские носы имели одутловатые, тяжелые формы; в противуположость сартовским носам, у них нередко замечалось расширение носа книзу, обусловленное большим диаметром ноздрей; спинка люлинских носов обыкновенно закругленная, даже чуть плосковатая; более всего нос сужен у переносия. Кроме того, кисти рук люли оказывались в общем крупнее, чем у сартов. К этому надо прибавить, что у некоторых кочевых люли замечалась весьма оригинальная интенсивная темно-коричневая окраска наружной стороны пальцев на руках (не от загара), чего никогда я не встречал у сартов. Эти признаки казались мне слишком ничтожными и не довольно постоянными, чтобы придавать им какое-нибудь значение, тем более что в других, наиболее существенных антропологических признаках люли, как сказало, не разнились заметно от сартов. Впоследствии взгляды мои изменились: упомянутые ничтожные отличия оказались в высшей степени важными как последние остатки прежних племенных признаков; конечно, это мнение требует еще подтверждения, и дальнейшие исследования должны показать - попал ли я на истинное разрешение задачи или нет. <…>
Цветом кожи люли не отличаются заметно от сартов, кроме упомянутых выше случаев чернорукости, замеченных до сих пор только у некоторых мультанов, т. е. бродячих люли. Кисти рук, по отношению к росту, оказались средних размеров (11,20 для мужчин и 10,71 для женщин), а ступни ног довольно велики (15,51). Вообще, и то, и другое, по всему вероятию, окажется относительно большим, чем у сартов, которые вообще отличаются миниатюрными размерами конечностей. Рост измеренных мною люли был иногда средний, по большей же части ниже среднего (1626-1733 мм для мужчин и 1479-1610 для женщин). Прибавлю к этому, что люли народ не мускулистый, но телосложение их довольно плотно и неуклюже; редко попадаются более или менее статные фигуры. Кожа на теле часто волосатая.
ПРОДОЛЖЕНИЕ